Читать книгу Энциклопедия психотерапии. Том 1 - Павел Сергеевич Авдеев - Страница 12

Возможно существование бессознательного уже доказано в современной когнитивной науке, но является ли это и аргументом в пользу возможности наличия у людей вытесненных травм (здесь термин «травма» используется в общем смысле, а не в медицинском, где его в основном применяют к посттравматическому стрессовому расстройству)? Сейчас мы приступим наверно к самому спорному аспекту всей глубинной психологии – к обсуждению травм прошлого.

Почему не все верят в существование психических травм?

Почему же эта тема такая спорная, и почему все методы, которые опираются на понятия травмы, на самом то деле не особо признаются наукой?

1. Невозможность объективного описания. Мы никак не можем объективно определить сам феномен травмы. Да, кто-то в процессе гипноза или психоанализа вспоминает как бандиты подожгли его дом и расстреляли всю его семью, но кто-то вспоминает то, как он просто упал с велосипеда, или как поругались его родители. Оба этих события в глубинной терапии считаются травмами, хотя и невооруженным взглядом понятны их принципиальные различия. В то же время, вне зависимости от уровня стресса, событие будет рассматриваться как травматическое просто потому, что пациент вспомнил именно его.

2. Невозможность доказать причинно-следственную связь между травмой и текущими симптомами (если мы, конечно, не говорим о ПТСР). Сами подумайте какая может быть связь между воспоминанием о том, как подрались родители и текущей фобией собак, а ведь примерно такого уровня воспоминания и сообщают клиенты на терапии. Таким образом о связи причины и симптома мы можем судить лишь по результатам и по косвенным признакам. Проще говоря, если после обнаружения травматического воспоминания симптом исчез, мы говорим, что они были связаны, а если нет – то любой глубинный терапевт скажет, что вы просто не добрались до «истинный причины», при этом он, конечно, не ставит под сомнение существования таковой.

3. Ложные воспоминания. Мы никак не можем отличить скрытые травматические воспоминания от фантазий клиента, а то, что обычно выдается за вытесненные воспоминания может быть просто выдумкой. Далее мы будем подробно рассматривать вопрос ложных воспоминаний, однако, не стоит уходить в крайности (некоторые люди, после исследований ложных воспоминаний, решили, что у нас вообще нет настоящей памяти, и мы все придумываем, что, очевидно, далеко не так, а в рамках терапии намного чаще у клиентов всплывают воспоминания вполне доступные им изначально).

Однако подобная критика никак не опровергает существования вытесненных травматических воспоминаний. Скорее, здесь проблема именно в недоказуемости и в методе познания. На данный момент у нас просто не существует метода способного прямо в мозге показать связь симптома и того или иного следа памяти. И, к сожалению или к счастью, никто еще не клал человека в магнитно-резонансный томограф прямо в момент травмы, не говоря уже о том, что причина диссоциации и вытеснения может быть чисто психологической и никак не наблюдаться в мозге, по крайней мере при текущей разрешающей способности методов.

И если вы уже задаетесь вопросом о том, зачем же тогда все это обсуждать, если никаких исследований в этой области нет, то не спешите расстраиваться. На сегодняшний день все же существуют достаточно убедительные доводы в пользу вытесненной психической травмы, а также предлагается ряд научных теорий, описывающих это явление.

Скрытая память и вытесненная травма

После обсуждения ложных воспоминаний будет актуальным показать, что вытесненные воспоминания о травме, на которые опирается глубинная психотерапия, не являются вымыслом.

Стоит начать с того, чтобы показать, что, вообще говоря, скрытая память существует. Но если это так, то, как нам отличить скрытую информацию в нашей памяти от просто забытой и как получить к ней доступ. На самом деле это оказалось не столь сложной задачей для экспериментаторов.

Эксперименты с повторным заучиванием. Такие эксперименты проводил ученый по фамилии Нельсон. Он предлагал испытуемым заучивать 20 парных ассоциаций «число – существительное»; они заучивали список, пока не достигали критерия одной безошибочной проверки. Испытуемые возвращались для повторной проверки двумя неделями позже, вспоминая 75% стимулов. Но исследователя интересовали 25% стимулов, когда испытуемые не могли вспомнить существительное при предъявлении числа. Испытуемые снова заучивали 20 парных ассоциаций. Но некоторые из них оставались теми же, а в некоторых менялась одна из частей.

Предположение состояло в том, что, если бы испытуемые утратили всю информацию о забытых парах, не должно было быть никакого различия между измененными и неизмененными парами. Однако испытуемые правильно вспомнили 78% прежде пропущенных неизмененных стимулов, но лишь 43% измененных стимулов.

Это большое преимущество неизмененных стимулов указывает на то, что испытуемые сохранили некоторую информацию о парных ассоциациях, даже при том условии, что они не могли вспомнить их первоначально.

Этот же эффект в свое время продемонстрировал еще Иван Петрович Павлов на условных рефлексах. Оказалось, что заново сформировать тот или иной условный рефлекс намного легче, чем сформировать абсолютно новый. То есть в нашем мозге остаются следы повышенной проводимости, которые, хотя и недоступны нашему сознанию, все же могут быть активизированы при определенных условиях.

И таким эффектом вполне может объясняться наша предрасположенность к тому или иному виду травм. Например, невротик склонен обижаться на какие-то действия, на которые другие обижаться не будут. Все, потому что его обидели когда-то в детстве, и теперь действия другого человека актируют ту самую забытую связь.

Эффект контекста. Другая группа экспериментов связана с так называемым эффектом контекста, который гласит что информация вспоминается лучше в контексте, в котором она была выучена.

В частности Смит, Гленберг и Бьорк13 провели эксперимент, показавший важность физического контекста. В их эксперименте испытуемые заучивали два списка ассоциативных пар в различные дни и в различной обстановке. В одном случае испытуемые заучивали слова в комнате без окон и со строго одетым экспериментатором, а в другом – использовалась комната с окнами и неформально выглядящем экспериментатором. На следующий день происходила проверка запоминания испытуемых.

Оказалось, что испытуемые могли вспомнить 59% из заученного списка в той же самой обстановке и лишь 46% из списка, заученного в другой обстановке.

Но наиболее впечатляющее исследование с изменением контекста было проведено Годденом и Баддли14. Они предлагали водолазам заучивать список слов на берегу и на глубине 20 футов. Затем водолазов просили вспомнить список в той же самой или в другой обстановке. Испытуемые явно обнаруживали лучшую память, когда их просили вспомнить список в том контексте, в котором они его заучивали.

В итоге оказалось, что эффект контекста работает и для других аспектов ситуации. Например, нам проще вспомнить информацию в том же эмоциональном или физиологическом состоянии. Также оказался важен и информационный контекст, например, слова, выученные в контексте иных слов, также будут лучше припоминаться в этом же контексте.

Таким образом информация недоступная нам в обычном контексте или состоянии может быть активизирована при помещении в тот же контекст, в котором она была заучена. А это значит, что пока этот контекст отсутствует она хранится где-то у нас в голове в скрытом виде.

И эти исследования также раскрывают некоторые особенности травматических воспоминаний. Во-первых, перестает быть удивительным то, что мы забываем травматическую ситуацию несмотря на то, что такие ситуации крайне яркие и по идее должны были бы оставаться в нашей памяти. Да под этим кроется отдельный физиологический механизм, который мы еще будем с вами обсуждать. Но и эффект контекста играет свою роль.

В момент травмы мы находимся в запредельном стрессе, и наши воспоминания ассоциируются с этим состоянием, поэтому неудивительно, что, когда мы успокаиваемся, эти воспоминания вытесняются, однако затем, при воспроизведении каких-то элементов контекста, мы начинаем испытывать дискомфорт, сами не понимая почему.

По той же причине человек может вспомнить травму в результате психотерапии и гипноза. Ведь в процессе глубинной терапии достаточно часто воссоздается стрессовая ситуации травмы и определенные контекстные переменные. Например, человек, выражая свой гнев пустому стулу в процессе гештальт-терапии, может вспомнить, что этот гнев относится к отцу и «увидеть», как отец сидит на этом стуле.

Скрытая память также нашла свое отражение в нейрофизиологических экспериментах Уайлдера Пенфилда15. В ходе нейрохирургической процедуры он электрически стимулировал различные части мозга пациентов и просил их сообщить, что они испытывали. Таким образом, Пенфилд определил функции различных частей мозга. Однако, оказалось, что возбуждение височных долей вело к сообщениям о воспоминаниях, которые были недоступны пациентам при нормальном вспоминании, например, события их детства. Это выглядело так, как будто проводимая стимуляция активизировала части сети памяти, которых не могла бы достичь распространяющаяся активация собственного мозга пациентов.

К сожалению, трудно сказать, были ли сообщения пациентов об их воспоминаниях точными, поскольку нельзя было вернуться в прошлое и проверить эти воспоминания. Поэтому, хотя эксперименты Пенфилда и наводят на определенные мысли, в целом они не принимаются в расчет исследователями памяти.

При этом этот и вышеописанные эксперименты хороши вписываются в сетевую теорию и концепцию травматической диссоциации Йетса и Нешби. Сетевой подход предполагает, что наши воспоминания хранятся в нейронной сети, состоящей из узлов и связей между ними. Эти связи могут быть как возбуждающими, так и тормозными. А чтобы активироваться тот или иной узел должен получить достаточное количество возбуждения. Так вот считается что в обычной ситуации забывания след памяти просто угасает и каждый раз ему требуется все больше возбуждения для активации.

Это возбуждения мы и можем получить из разных источников. Например, из похожего физического контекста или воображаемого как в гипнозе. Но, по-видимому, можно добавить возбуждения и напрямую в мозг, как это делал Пенфилд.

Далее мы рассмотрим теории скрытой памяти, которые описывают именно процесс вытеснения психической травмы.

Нейрофизиологическая теория психической травмы

На сегодняшний день существуют исследователи, которые занимаются изучением нейрофизиологии травмы. В частности, в этой главе мы остановимся на работах доктора Бессела ван дер Колка16 и его коллег, из которых мы упомянем Дэниэла Сигеля и Мэтью Либермана.

Доктор Бессел ван дер Колк изучал, что происходит в мозге в момент травмы, и чтобы нам понять его идеи необходимо обратиться к базовым знаниям в нейрофизиологии эмоций.

Дело в том, что схема когнитивной терапии по типу «ситуация – мысли – реакция» работает далеко не всегда и информация, поступая к нам в мозг, разделяется на два потока, один из которых идет в нашу кору и подвергается рациональной оценке, а другой – в нашу лимбическую систему, где проходит эмоциональную оценку. Для нас здесь прежде всего важна оценка на наличие угрозы, где основную роль играет отдел под названием миндалина.

В обычной жизненной ситуацией – эти отделы работают более-менее согласовано: наша кора контролирует миндалину и «осознает» импульсы, идущие из нее, а миндалина «слушает кору» и, если ничего страшного не происходит, она успокаивается.

Надо понимать, что два этих отдела – миндалина и кора – как бы борются между собой за контроль над ситуацией, и, как показал Мэтью Либерман, кора и миндалина взаимно подавляют друг друга17. Проще говоря, из-за миндалины я могу волноваться при подходе к девушке, но моя кора поможет мне проявить волю и подавить волнение и все-таки подойти к ней.

Совершенно другую ситуацию мы наблюдаем в случае запредельного стресса или травмы. Успокоить миндалину не получается, так как она впадает в состояние запредельного возбуждения и в итоге берет на себя контроль над нашим поведением. При этом, чем более активна миндалина, тем больше тормозится деятельность коры мозга, и тем больше снижается степень нашего осознавания и способность принимать рациональные решения. Учёный даже обнаружил, что во время стресса и замыкания процессов на миндалине у человека временно снижается интеллект на 10—15 единиц.

В тоже время, доктор Бессел ван дер Колк показал, что в момент травмы происходит именно вышеописанный процесс: миндалина активируется поскольку оценивает ситуацию как угрозу жизни и отдает сигнал нижестоящим отделам для выработки стрессовых гормонов, а, в частности, кортизола и адреналина. Дальше происходит обратное влияние этих гормонов на мозг: кортизол блокирует деятельность гиппокампа ответственного за наши воспоминания в обычном состоянии и их интеграцию в семантическую сеть памяти, а адреналин – усиливает действие миндалины, активируя процесс имплицитной (скрытой, неосознаваемой) и условно-рефлекторной памяти, которая включает в себя телесные, эмоциональные и процедурные или поведенческие аспекты18.

И здесь стоит поговорить про различия вытесненной травмы и посттравматического стрессового расстройства. Разница состоит в типе симптомов расстройств.

В случае ПТСР мы имеем то, что в психиатрии зовется позитивными симптомами. Это симптомы, при которых в нашей психике появляется какой-то новый продукт, например галлюцинации при шизофрении или флешбэки при ПТСР. В случае диссоциированной (вытесненной) травмы мы также можем видеть позитивные симптомы типа того же заикания или автоматизмов, однако основную суть здесь составляют диссоциированные т.е. вытесненные воспоминания о травме.

Бессел ван дер Колк обнаружил, что у травмированных людей наблюдается физическое усыхание гиппокампа, а также гиперактивация миндалины, что заставляет человека впадать в порочный круг: миндалина приводит к выбросу стрессовых гормонов, а они подпитывают деятельность миндалины и при этом тормозят деятельность гиппокампа; из-за этого, у «травматиков» в целом ухудшается память, и они находятся в постоянном стрессе и тревоге.

Резюмируя, в момент травмы активируется наша миндалина, которая запускает реакцию стресса, а эта реакция стресса подпитывает миндалину и тормозит работу отделов ответственных за сознательное запоминание. В итоге человек не способен нормально осмыслить и интегрировать травматическое воспоминание в семантическую сеть памяти, а отрывки этого воспоминания начинают функционировать изолировано в виде различных невротических симптомов.

Но данная концепция все же в большей мере применима именно к ПТСР, в то время как изначально она не предусматривала раскрытие вытесненной травмы. Так что нам все же стоит поговорить и про иные подходы в этой теме.

Эмоциональный мозг и травма

Вы уже знаете, что в процессе травматизации основное значение имеют подкорковые структуры, входящие в лимбическую систему, которые в широких кругах носят такое название как «эмоциональный мозг». Так вот именно об эмоциональном мозге и его роли в травматизации и болезненном развитии индивида мы с вами и поговорим.

Дело в том, что далеко не всегда причины наших симптомов кроются в запредельном стрессе. Иногда на нас влияют вполне обыденные события нашей жизни, а очень часто психологи вообще говорят о патологическом развитии личности, т.е. не о травмах, а о том, как проходило наше детство в целом. На вопрос «Откуда это все берется?» мы и найдем ответ в эмоциональном мозге.

Основы данной теории можно найти еще в работах Бехтерева, который доказывал, что эмоции формируются не корой и не нашим мышлением, а где-то в другом месте. Собственно, ученые достаточно долго пытались обнаружить это место, и в итоге ведущей теорией в области эмоций на сегодня и стала теория эмоционального мозга.

Эту теорию в свое время создали Майер и Солоувей19, а наиболее широкое распространение она получила в трудах журналиста Дэниэла Гоулмана20 и, затем, нашла множество иных экспериментальных подтверждений.

Не стоит путать теорию эмоционального мозга с теорией триединого мозга Пола Маклина, которая уже давно опровергнута наукой, но которой продолжает пользоваться огромное количество шарлатанов от мира психологии, заявляющих, что необходимо «проработать» вашу проблему на уровнях мышления, эмоций и «инстинктов».

В тоже время, хотя здесь мы и опираемся на более современную теорию эмоционального мозга (которую также не стоит путать и с теорией эмоционального интеллекта), надо всегда помнить, что и она является лишь теорией, и вполне возможно, что через пару лет она либо окончательно утвердится, либо, наоборот, будет отвергнута наукой как не отражающая реальность

В целом теория эмоционального мозга состоит в том, что наш мозг можно поделить на рациональную часть, куда относятся корковые отделы и на эмоциональную часть куда относится так называемая лимбическая система. Эта система включает в себя ряд структур промежуточного мозга, ответственных за наши потребности, эмоции, сон и другие функции.

При этом рациональный и эмоциональный мозг не то, чтобы хорошо «дружат» между собой, ведь как показали исследования Мэтью Либермана, которые мы уже рассматривали в предыдущем подразделе, кора служит нам для того, чтобы подавлять и контролировать активность подкорковых структур, а активация «подкорки», наоборот, приводит к подавлению коры и рационального мышления. Однако, чаще такое происходит только в ситуации сильного стресса, в то время как, в обыденной жизни эти части работают одновременно, выполняя различные функции. Точнее обе части выполняют функцию оценки поступающей информации и реализации ответных реакций на нее, но делают они это по-разному.

Так информация, попадая в наш мозг как бы разделяется на два потока. Первый из них проходит рациональную оценку с помощью префронтальной коры. Проще говоря, здесь мы самостоятельно и рационально анализируем полученную информацию и принимаем сознательное решение о ее значении и важности. Такая оценка требует когнитивных ресурсов и, потому, проходит достаточно медленно.

Второй поток проходит эмоциональную оценку, попадая в лимбическую систему. И здесь лимбическая система использует эмоциональную т.е. условно- и безусловно-рефлекторную систему оценок. И если тот или иной стимул когда-то вызывал у вас страх, то при его повторном появлении ваша миндалина снова активизируется, и вы снова испытаете страх.

Такая эмоциональная обработка осуществляются в разы быстрее чем рациональная, что связано с нашей биологией. Ведь когда мы были приматами, нам намного важнее было мгновенно среагировать на что-то страшное, нежели размышлять над, появившимися в кустах, святящимися глазами в течении трех часов.

Таким образом, если стимул отвечает каким-то нашим базовым потребностям, например, он новый, неожиданный или сексуально привлекательный, то мы реагируем быстро и «инстинктивно» и уже потом обдумываем. Если же мы имеем какую-то сложную ситуацию, например, перед нами лежит учебник с математической задачкой, то мы обдумываем и оцениваем ее, и в этом основную роль играет наша кора.

Обе эти системы находятся во взаимодействии и не только взаимно подавляют друг друга, но порой и, наоборот, взаимно провоцируют. Здесь возможно несколько вариантов взаимодействия.

1. Кора подавляет лимбическую систему. Например, вы ночью неожиданно видите пугающий силуэт – видимо в комнату пробрался маньяк. Ваша лимбическая система бьет тревогу, однако затем вы понимаете, что это лишь тень и ваша кора успокаивает вашу лимбическую систему. Примерно так работает когнитивная терапия: у вас начинается паническая атака и вы думаете, что умираете, но терапевт вам сказал, что паническая атака не смертельна и вы успокаиваетесь.

2. Кора возбуждает лимбическую систему. Может быть и обратная ситуация, когда сознательные оценки способны спровоцировать эмоциональный отклик. Например, вы подумали, что проваленный экзамен для вас – это конец всего и вся, и тогда такой стимул в виде данной мысли также будет активировать лимбическую систему и вызывать в вас напряжение и стресс.

3. Лимбическая система возбуждает деятельность коры. Может быть и так, что вы, при виде другого человека, испытываете напряжение, не понимая почему, но чисто интуитивно он вам не нравится. Дело в том, что это ваша миндалина бьет тревогу из-за того, что похожий человек обидел вас в детстве, но вы этого не осознаете и поэтому начинаете рационализировать свои ощущения, заявляя, что у человека перед вами просто «злой взгляд». Это ситуация, когда реакция «подкорки» провоцирует рационализацию со стороны коры.

4. Лимбическая система подавляет кору. Наконец, вы выходите на выступление, но не можете вымолвить и слова, а все потому, что ваша миндалина опять возбуждена и считает, что скоро вам наступит конец. Она подавляет кору, не давая вам функционировать рационально и адекватно.

Таким образом взаимодействия между лимбической системой и корой могут быть очень разносторонними и разнообразными и, по сути, только одно из них кое как вписывается в классическую модель когнитивной терапии, где наши мысли вызывают чувства.

При этом взаимодействие между корой и лимбической системой достаточно диссоциативно, то есть нам не так уж и просто понять, что мы чувствуем на данный момент и откуда исходят наши эмоции. Нам не так уж и легко подавить наши эмоции особенно когда это очень нужно, например, в случае панических атак, фобий или страха выступлений. И нам не так уж и просто понять причины наших поступков. И кстати все эти возможности зависят от нашего так называемого эмоционального интеллекта.

Но мы пойдем дальше и постараемся понять, как же работают две эти системы.

1. Рациональная система. С рациональной системой в принципе все понятно. Она вычисляет, анализирует и строит план действий, исходя из смысла проблемной ситуации. Обучается она когнитивно за счет накопления знаний и семантической памяти.

2. Эмоциональная система. С эмоциональной частью все не так. Ей надо реагировать быстро, поэтому она работает на основе конкретных ситуаций и признаков событий, используя эпизодическую память. При этом, в отличии от рационального мозга, который смотрит в суть ситуации, лимбическая система постоянно анализирует контекст, в котором мы находимся, ведь задача лимбической системы – запомнить признаки ситуации, которые могут привести к опасности, а среди таких признаков может оказаться что угодно. И именно поэтому вполне возможно, что кто-то начнет боятся воды, если его в детстве покусала собака рядом с водоемом. Наконец, лимбическая система в большей мере пользуется именно имплицитной или неосознаваемой памятью, то есть она запечатлевает то, чего мы даже не замечаем или не способны осознать.

В итоге лимбическая система запоминает множество признаков ситуации и реакцию на них, и в следующий раз при возникновении схожей стимуляции активируется и запечатленная реакция. А если информация сохранялась в лимбической системе без участия коры, то и воспроизводится она будет без участия нашего сознания, т.е. диссоциативно, и тогда мы реагируем наиболее странным для самих себя образом.

Идея эмоционального мозга также хорошо ложиться на концепцию иррационального мышления Даниэля Канемана с его «системой 1» и «системой 2»21

Из этих пунктов можно понять в чем состоит основная проблема нашей психики.

В любой момент времени лимбическая система неосознаваемо для нас фиксирует признаки ситуации, ощущения и реакцию на эти признаки, вне зависимости от того связано ли это все между собой. Это приводит к тому, что потом человек болезненно реагирует на вещи, которые не должны были бы вызывать такой реакции.

Приведем пример из серии «Британские ученые доказали»: британские ученые доказали, что, если человек сидит на неудобном стуле он начинает раздражаться на других людей. И такое, казалось бы, бесполезное исследование, ясно иллюстрирует деятельность нашего эмоционального мозга. Те или иные стимулы вполне могут активировать нашу миндалину и вызывать в нас эмоции, которые на самом то деле никак не связаны с ситуацией, но механизм когнитивного диссонанса заставляет нас интерпретировать свои ощущения и придумывать им оправдание. Именно поэтому, больной фобией будет придумывать что лифт может упасть, пытаясь объяснить себе свой страх, хотя на самом деле причина в том, что в детстве человек упал с движущейся платформы. Или клиент будет жаловаться на то, что у него не получается с девушками, потому что все они меркантильные, хотя на самом деле при встрече с девушками у него просто активируется чувство обиды по отношению к маме, а он хочет получить безусловную любовь, которую не получил от нее. Или вы будете кричать на свою жену из-за раздражения, которое испытываете по причине сидения на неудобном стуле…

Причем тоже самое может происходить и с поведением. Например, человек может начать заикаться после травмы, потому что лимбическая система рефлекторно закрепила проблемы с речью, потому что в момент травмы нельзя было кричать. И дело не в том, что именно проблемы с речью когда-то реально спасли человека, а в том, что так считает наша лимбическая система.

Исходя из этих позиций, далеко не мысли приводят к эмоциям, но именно эмоции являются первичными в отношении мыслей. Но надо обсудить и еще один момент, почему глубинные психологи считают, что большинство наших травм мы получаем в нашем детстве?

Дело в том, что наша кора развивается намного дольше чем подкорковые зоны и ребенок, рождаясь, мыслит именно своей «подкоркой» и эмоциями. Получается, что основные моменты детства ребенок запечатлевает на рефлекторном и имплицитном, а не на сознательном уровне с помощью коры.

В итоге точно также формируются наши детские когнитивные схемы реагирования. Ребенок имплицитно запоминает признаки ситуации, а, затем, также бессознательно реагирует на них. Когда человек вырастает эти реакции никуда не уходят, просто он начинает рационализировать происходящее, выдавая объяснения, которые никак не связаны с реальными причинами.

Например, мальчика в детстве постоянно бил папа, и его лимбическая система запечатлела определенные признаки ситуации, в виде бороды и лысой головы отца. Повзрослев, мужчина почему-то начинает бояться лысых и бородатых мужчин, объясняя это тем, что лысые бородачи – все поголовно жестокие маньяки готовые открутить тебе голову.

Также формируются и многие особенности нашей личности. Например, если ребенка всю жизнь подавляли, то он вполне может стать интровертом с зажатыми эмоциями. А, если мама давала дочке любовь лишь тогда, когда та красовалась перед ее подругами, то тогда мы можем получить девушку с истероидной акцентуацией. А все потому, что наш эмоциональный мозг запечатлевает общие паттерны поведения, которые когда-то приводили к подкреплению, а во взрослом возрасте нам становится крайне сложно контролировать подобные реакции, просто потому что мы их не осознаем и даже не можем понять почему мы ведем себя именно таким образом, причем даже тогда, когда нам этого не хотелось бы.

Именно лимбическая система на сегодня рассматривается как основной физический субстрат нашего бессознательного, которое, как оказывается, не такое уж и «доброе» и «ресурсное» как об этом говорят представители НЛП, эриксоновского гипноза и коучинга.

Правда есть один плюс, который действительно приписывают нашему эмоциональному мозгу – это наша интуиция. Интуиция также объясняется деятельностью эмоционального мозга, потому что наша лимбическая система запоминает не только неправильные последовательности действий, но и правильные. Именно поэтому в том или ином контексте, где кора может не заметить значимых признаков, лимбическая система замечает их и дает нам сигнал, что-то делать или не делать, и иногда это удивительным образом приводит к успеху.

Таким образом у нас имеется бессознательное, которое вполне может работать против нашей воли, а его оценки ситуации могут противоречить нашим сознательным оценкам.

Когнитивная терапия, веря в то, что эмоции определяются мыслями, работает на усиление рациональной части и на подавление ненужных эмоциональных реакций. Кстати, говоря здесь не имеется в виду, что что подавление – это плохо.

Глубинная терапия, наоборот, стремиться интегрировать изолированный и диссоциированный материал в сознание, и привести обе системы в согласование друг с другом, создавая больше связей между ними. Именно поэтому ваш гештальт-терапевт постоянно спрашивает о том, что вы чувствуете и указывает вам, на движения, которые вы не замечаете.

Сегодня, достаточно сложно сказать, действительно ли воспоминание вытесняется, а затем хранится где-то в сети памяти или мы просто «затираем» наши представления, связанные с травмой, но при этом наша миндалина сохраняет травматические чувства, которые затем достраиваются в процессе психотерапии до конкретных образных представлений. Возможно, ответ на этот вопрос и не столь важен, если работа с такими воспоминаниями, будь то реальные картины из прошлого или текущие достроенные представления помогают людям в избавлении от их проблем.

Несмотря на то, что мне хотелось закончить данную главу красивой фразой, ответ на вопрос о природе тех или иных представлений, возникающих в психотерапии действительно важен, так как подобные воспоминания могут нести за собой последствия, влияющие не только на симптом клиента, но и на другие сферы его жизни (пример, мы уже приводили в начале раздела), а также на то, как сам терапевт будет объяснять клиенту происхождение его воспоминаний (проще говоря, готов ли терапевт обманывать клиента ему во благо или он все-таки может сказать правду) и сможет ли он вместо реалистичных представлений использовать, например, метафорически.

Нарративная теория травмы

Вытесненная травма вполне может быть не биологической проблемой, а психологической, так что и в этом ключе мы рассмотрим несколько теорий.

Нарратив – это рассказ, а, в рамках психологии – это рассказ, который мы рассказываем сами себе. Данная теория предполагает, что невозможность вербализации той или иной ситуации также может приводить и к невозможности интеграции события в семантическую память, так что воспоминание останется фрагментированным22.

Суть ее сводится к тому, что мы запечатлеваем события не как таковые, а помещаем в память, наш собственный внутренний рассказ о них. Эта идея исходит из особенностей нашей памяти в целом и из так называемого эффекта инфантильной амнезии23, который предполагает, что мы с большим трудом запоминаем события, которые происходили с нами до 5—7 лет именно потому, что до этого возраста наша речь была недостаточно развита, чтобы адекватно их описать. В то же время наша общая сеть семантической памяти формируется именно на основе языка, в то время как события, описанные в рамках других модальностей, могут храниться изолировано или имплицитно.

Теория, однако, предполагает и то, что проблема нарратива может распространяться и за пределы нашего детства, поскольку существуют события, которые нам очень сложно описать и во взрослом возрасте (сами подумайте, как вы сможете осмыслить ситуацию, если неожиданно в вас кто-то выстрелил или вы увидели гибель большого количества людей, как минимум на это понадобиться достаточно много времени). Более того, то или иное обыденное событие вполне может стать для нас травматичным если мы придадим ему драматическое описание.

Теория когнитивного диссонанса

Создателем теории когнитивного диссонанса является знаменитый ученый Леон Фестингер последователь Курта Левина.

Фестингер всегда удивлялся необычному поведению людей, ведь они способны не обращать внимание на очевидные вещи и отрицать объективные факты. Он решил узнать какой же психологический механизм стоит за всем этим.

Все началось с момента, когда однажды Марион Кич, обычная домохозяйка, получила письмо от небесного создания по имени Сананда24. Оно пришло не в конверте, а в виде вибрации, которая заставила руку Марион Кич нацарапать на странице записной книжки следующие слова: «Поднятие дна океана приведет к затоплению прибрежных стран, а Земля будет очищена от людей…»

После этого послания стали приходить часто, и все они предупреждали о грядущем потопе, который случится в полночь 21 декабря 1954 года. Спасутся лишь те, кто уверует в Сананду. И… нашлись люди, которые действительно уверовали и образовали небольшую секту. Этим и воспользовался Фестингер, решив посмотреть, что они будут делать, когда в назначенный час ничего не случится.

Ученый внедрил в секту несколько своих сотрудников и стал наблюдать, как ее члены продают свои дома и раздают имущество в ожидании апокалипсиса и дальнейшего спасения. Ну а накануне дня потопа, вся секта собралась, в гостиной дома Марион Кич, чтобы получить последние инструкции, которые поступали в виде слов и автоматического письма от руки этой женщины, а также в виде телефонных звонков от космонавтов, притворявшихся любителями розыгрышей, но на самом деле передававших закодированные сообщения (по крайней мере именно так звонки объясняла сама Марион Кич).

Было уже 11.50 и до посадки космического корабля оставалось всего десять минут. Люди бросили работу, продали дома, поссорились с членами своих семей.

Полночь наступила и миновала. Некоторые члены секты, потрясенные до глубины души, рыдали. Другие – просто лежали на диванах, бессмысленно глядя в пустоту. Некоторые выглядывали в окна. И, конечно, кто-то просто пошел домой, осознав весь идиотизм происходящего. Однако, так сделали далеко не все…

Фестингер заметил странную вещь. Если до наступления Великого Момента члены секты воздерживались от публичности, то теперь они любезно приглашали репортеров в дом, предлагая им чай и печенье. Марион Кич, получила очередное послание от Сананды, предписывающее ей связаться с как можно большим числом людей и сообщить, что потоп не произошел, потому что «той ночью эта маленькая группа людей, испустила так много света, что бог решил спасти мир от уничтожения».

В итоге люди, казалось бы, просто не замечали очевидных фактов и всей абсурдности происходящего, при этом прибегая к откровенной лжи. И именно этот факт Фестингер и попытался объяснить в своей теории когнитивного диссонанса25.

Теория когнитивного диссонанса – это одна из теорий соответствия, основанная на стремлении личности к связному и упорядоченному восприятию своего опыта. Теория предписывает, что человек всегда стремится к соответствию в своем опыте, так называемому (консонансу), а в случае рассогласования (диссонанса) он будет испытывать фрустрацию, что заставит его скорректировать либо свои убеждения, либо свое восприятие реальности.

Проще говоря, когда в назначенный день никакая Сананда не прилетела сектанты испытали несоответствие и внутренний конфликт, что привело их к фрустрации и заставило придумывать новые отговорки для того, чтобы хоть как-то восстановить целостность своего внутреннего мира (кстати, типичным способом избежать такого конфликта являются попытки привлечения на свою сторону как можно большего количества людей).

Таким образом можно выделить два когнитивных состояния.

– Консонанс, т.е. соответствие в когнитивной структуре опыта. Например, если мы ожидаем прилета Сананды, и она действительно прилетает, то наши ожидания подтверждаются и мы достигаем консонанса.

– Когнитивный диссонанс – это состояние рассогласования в опыте. Например, когда я говорю, что все экстрасенсы – это шарлатаны, это может вызвать у человека, который верит в экстрасенсов фрустрацию, и он либо просто перестанет меня слушать, отрицая данную информацию, либо прибегнет к ложному логическому аргументу в стиле того, что я «никогда не встречал настоящего целителя».

Как вы поняли, диссонанс наступает в случае когнитивного конфликта, который может выражаться в нескольких видах.

– Ожидания не совпадают с реальностью. Например, если вы видите доказательства того, что политический лидер, в которого вы верите поступает неправомерно и неблаговидно. Проще говоря, когда предыдущий опыт не соответствует актуальной ситуации.

– Противоречие в логике внутренних представлений и внутреннего мира, например, когда вы кого-то и любите, и ненавидите одновременно.

– Несоответствие внутренних норм внешним. Например, ситуация, когда мы попадаем в иную культуру с иными обычаями или ситуация, когда мнение группы противоречит нашему мнению.

Но, как уже было сказано, конфликт возможен при несоответствии любых элементов в нашем опыте: чувств, мыслей, восприятий, эмоций.

Так вот, любой внутренний конфликт вызывает у человека фрустрацию и напряжение, которое заставляет его разрешить этот самый конфликт и прийти к состоянию консонанса или соответствия, и тогда у него возникают положительные эмоции. А способов достижения консонанса не так уж и много всего два.

– Подогнать реальность под свои представления. В этом случае вы искажаете своё восприятие реальности таким образом, чтобы оно соответствовало вашим убеждениям. Если Сананда не прилетела, вы скажите, что она просто сжалилась над людьми и прилетит в следующий раз. Если у женщины сын – наркоман, она может просто не замечать этого и думать, что все нормально. Если папа растлевает свою малолетнюю дочь, то, подрастая, она может просто вытеснить ситуацию сексуального насилия или решить, что папа так выражал свою любовь. А если у человека разом сгорели в доме все родственники, он вполне может вытеснить это событие и породить галлюцинации, в которых все родственники живы (так появляется психогенная шизофрения, но, конечно, это редкость, которую вы скорее увидите в фильмах типа «Остров проклятых» или «планета Ка-Пекс»).

– Изменить свои представления в соответствии с реальностью. В этом случае вы подгоняете свои убеждения под изменившуюся реальность. Сананда не прилетела – значит это был обман. Сын ворует деньги из дома и у него на руках проколы – значит он наркоман и его надо лечить. Отец растлевал дочь – значит это он был насильником, а не она вела себя плохо. Родственники погибли – значит это так, но надо жить дальше, перестраивая свою жизнь.

Однако стоит понимать, что второй путь намного сложнее и болезненнее, и он рождает уже намного больше когнитивных конфликтов и сложностей. Ведь если мать признает, что ее сын наркоман, представьте сколько всего ей придется поменять в своей жизни и сколько иных убеждений и представлений придется изменить.

Именно поэтому экстрасенсы постоянно избегают любых скептических проверок, а те, кто верит в гороскопы и гадалок сами неосознанно реализуют данное им пророчество26.

И как вы уже могли понять степень диссонанса может быть различной в зависимости от того насколько важные и обширные аспекты нашей когнитивной структуры он затрагивает. И если от мимолётных идей мы готовы отказаться сразу же под влиянием аргументов, то от значимых убеждений, которые бы охватывали всю нашу жизнь, типа религии, профессии, личностных особенностей, мы отказываемся с большим трудом.

И даже если диссонанса нельзя избежать, мы всегда будем стараться его хотя бы уменьшить, например, отрицая неприятную информацию и направляя внимание на единичные факты, подтверждающие наше мнение, либо просто выдумывая их.

Сегодня данная теория является одной из наиболее обоснованных в психологии, и она нашла огромное количество подтверждений, а также является базовым механизмом для различных когнитивных искажений и функций психики. Например, на основе механизма когнитивного диссонанса мы создаем и видоизменяем наши когнитивные схемы. На основе когнитивного диссонанса строится эффект Розенталя или самореализующегося пророчества27, эффект вложений (когда нам сложнее отказаться от того, во что мы вложились) и сотни, а может и тысячи других.

Когнитивный диссонанс в психотерапии. Как вы уже могли понять, теория когнитивного диссонанса может быть использована в психотерапии в рамках объяснения таких понятий как внутренний конфликт, вытеснение и механизмы защиты психики.

Проще говоря, та или иная травматическая ситуация вводит нас в состояние диссонанса так как крайне рассогласуется с нашим опытом (опять же вспомним девочку, которую растлевает пьяный папа, который по идее должен ее любить). Такой конфликт вызывает у человека состояние фрустрации, а, проще говоря, тот внутренний дискомфорт, с которым к психологу и приходят клиенты.

Если говорить чуть сложнее, то в момент травмы у нас формируется негативная группа идей и эмоций, связанных с ними. И, по-видимому, через механизм когнитивного диссонанса, мы способны вытеснять неприемлемые идеи и представления, но негативная эмоция, так или иначе, остается, так как вытесненный материал стремится прорваться наружу, и она напоминает нам о проблеме. Из-за этого мы и испытываем фрустрацию – из-за той негативной эмоции в теле, про которую постоянно спрашивают глубинные психологи. Наша психика начинает защищаться от данной эмоции, что и воплощается в механизмах защиты психики (или механизмах прерывания, если мы говорим про гештальт-терапию).

И, например кто-то прибегает к ретрофлексии или аутоагрессии, потому что не может направить эту агрессию на маму (диссонанс в отношении агрессии к маме заставляет человека считать, что не она плохая, а он плохой), а кто-то впадает в зависимость, потому что без наркотика он будет встречаться со своим проблемным чувством.

Но это лишь субъективные выводы, однако, что по поводу экспериментальных подтверждений того, что люди способны вытеснять свои воспоминания?

Теория мотивированного забывания

Аллан Баддли предположил, что мы вполне можем намеренно забывать ту информацию, которая нам не нравится28. В своем эксперименте он давал испытуемым список слов, из которых просил запоминать одни и намеренно забывать другие, после чего испытуемые действительно хуже вспоминали те слова, которые их просили забыть.

Таким образом, если человек хочет забыть какую-то неприятную информацию, что часто можно наблюдать в случае травматических эпизодов, он вполне может сделать это. Правда проблема исследования состоит в отсутствии доказательств того, что намеренно забытая информация с одной стороны, становится недоступной для человека, а с другой, что все-таки остается возможность ее последующего извлечения, о чем гласит теория вытеснения.

Непреднамеренное забывание

Другой подход был предложен также крупным ученым Джоном Андерсоном. Джон Андерсон заговорил не о мотивированном, а о непреднамеренном забывании как в теории у Зигмунда Фрейда29.

Он предположил, что такое забывание достигается за счет нашей функции исполнительного контроля. Данная функция является собирательным понятием в когнитивной психологии, но если по-простому, то эта функция нашей психики, которая отвечает за выполнение текущей деятельности, т.е. она заставляет нас концентрировать на ней внимание и тормозит отвлекающие импульсы.

Так вот в своем исследовании ученый просил студентов запоминать пары несвязанных слов. А затем он просил либо думать, либо не думать о втором слове. Оказалось, что студенты на 20% хуже вспоминали слова, о которых не думали.

Этим Андерсон хотел доказать, что, механизм подавления воспоминаний, который раньше ставился под сомнение все-таки существует. Наша психика вполне способна вытеснять воспоминания, просто отвлекая нас от них.

В последующем учёный также исследовал нейрофизиологическую основу такого подавления. В результате, он обнаружил, что гиппокамп, который обычно активен при восстановлении воспоминаний, не был активен, когда участники пытались подавить мысли о целевом слове. С другой стороны, намного больше активировалась префронтальная кора и, по мнению Андерсона, это говорит о том, что люди могут использовать префронтальную кору для подавления процессов памяти происходящих в гиппокампе30.

В целом этот и предыдущий подходы хорошо вписываются в более общую теорию когнитивного диссонанса и демонстрируют каким образом мы способны вытеснять травматические воспоминания. Травматические воспоминания всегда неприятны и из-за нежелания встречаться с ними мы вполне способны либо сознательно подавить такие воспоминания, либо делать это неосознанно, тормозя сам процесс консолидации и пробуждения памяти.

Конечно, у таких теорий есть проблема – это крайне сложный процесс доказательства. Чтобы нам доказать влияние вытесненной травмы на симптом необходимо: отыскать травмированных личностей, которые не помнят о своей травме; показать, что они действительно не помнят и вытеснили свои воспоминания; воскресить вытесненные воспоминания и доказать, что они правдивы; доказать, что именно эти воспоминания связаны с симптомом.

Понятно, что эта задача практически невыполнима, и именно поэтому мы рассматриваем с вами разные аспекты травмы, пытаясь доказать по частям, что существует вытеснение, что существует диссоциация, что существует внутренний конфликт.

Возможно, когда-то мы получим более весомые доказательства для всего этого, но сейчас уж точно нельзя говорить о том, что идея вытеснения и психологических травм противоречит научной картине мира.

Ложные воспоминания в глубинной психотерапии

На самом деле идею психической травмы критикует в большей мере не за то, что подобных травм не может существовать в принципе, а за то, что часто за эти травмы выдаются ложные воспоминания, которые внушаются самими психотерапевтами, на основе теории того метода, который они практикуют (психоаналитик будет внушать идею сексуальной травмы, а регрессолог – травмы из прошлых жизней). В психотерапия уже давно постулируется идея вытесненных воспоминаний, но что не так с этими воспоминаниями, и почему они вполне могут быть не настоящими?

Многие направления глубинной терапии базируются на том, что, вспомнив амнезированную травму, вы избавитесь от своего симптома. И эта идея достаточно долго имела широкое распространение. Дело дошло до того, что в середине 90-х в некоторых штатах Америки продлили срок исковой давности по делам о сексуальном насилии над детьми, так как, те по мнению законодателей и с подачи психологов могли вспомнить забытое31.

Первый скандал не заставил себя ждать, и связан он был с психоанализом, времена расцвета которого в США совпали с неожиданным ростом судебных исков по поводу сексуальных домогательств со стороны родственников. Огромное количество людей подавало в суд на своих родных и близких, за то, что те так или иначе проявляли сексуальные действия по отношению к ним в детстве. Многие люди садились в тюрьму и выплачивали огромные компенсации…

Вскоре, однако, обнаружилось, что все эти истцы являлись пациентами психоаналитиков, которые в то время опирались на теорию Фрейда о вытесненной сексуальной травме. Оказалось, что эти терапевты часто старались подвести своих клиентов под воспоминание подобных событий, намекая на то, что в тех или иных действиях их родственников, которые еще и вспоминаются с трудом, имелся сексуальный подтекст.

Подобные события даже привели к созданию Фонда синдрома ложной памяти (FMSF), Питером Фрейдом, который был обвинен в сексуальном насилии в детстве своей уже взрослой дочерью Дженнифер Фрейд32. Показательная фамилия не правда ли?

В результате этих событий и новых открытий в психологии памяти в некоторых странах запретили брать показания у свидетелей под гипнозом, да и вообще криминалисты стали намного более тщательно относиться к стратегиям допроса свидетелей, чтобы не навести их на подозрения совершенно невинных людей. Все эти меры дали толчок для исследований в области ложных воспоминаний.

Открытие ложной памяти. Пионером в области исследований ложной памяти стала Элизабет Лофтус.

В одном из экспериментов она заставляла людей изменить оценку факта из их воспоминаний. Так она показывала испытуемым видеозапись аварии, только у одних она спрашивала: «С какой скоростью ехали машины, когда соприкоснулись?», а у других: «С какой скоростью ехали машины, когда влетели друг в друга?». В итоге во втором случае участники эксперимента оценивали скорость намного выше33.

В другом опыте с помощью наводящих вопросов ученая внедряла воспоминание о том, что испытуемый потерялся в торговом центре, в возрасте 5 лет. Оказалось, что около 25% участников поверило в то, что информация достоверна34.

В дальнейшем она проводила множество сходных экспериментов, например, изучая то, как речь следователя может повлиять на показания ребенка. В итоге во всех этих случаях воспоминания людей достаточно легко отклонялись от истинных.

Таким образом Лофтус доказала, что воспоминания не фиксируются в памяти, а каждый раз при необходимости воспроизведения реконструируются, выстраиваются заново под влиянием текущей ситуации. И это происходит за счет ряда механизмов.

1. Когнитивный диссонанс. Базовый механизм реконструкции воспоминаний – это когнитивный диссонанс, когда мы подстраиваем друг под друга разные элементы опыта в случае их несоответствия. Каждый раз, вспоминая ту или иную ситуацию, человек будет опираться на свои текущие знания, убеждения и представления. Поэтому воспоминания 10-летнего ребенка могут колоссально отличатся от того же воспоминания в более старшем возрасте: например, маленький ребенок может верить, что он вчера встретился с монстром, а вот уже взрослый человек, зная, что монстров не существует будет считать, что когда-то ему просто приснился страшный сон. Хотя, кто знает, может он действительно встречался с монстром просто наши текущие знания и опыт не допускают такой возможности и поэтому вытесняют подобные знания и воспоминания…

2. Инфляции воображения. Если базовым механизмом коррекции воспоминаний является когнитивный диссонанс, то конкретных способов их изменения намного больше. Один из них был назван инфляцией воображения. Он заключается в том, что человек может принять за действительное то событие, которое ярко себе представил35. Например, так случается при подозрении в сексуальном насилие над несовершеннолетним. Ребенка начинают расспрашивать, задавать наводящие вопросы, демонстрировать те или иные действия на кукле, и он может вообразить себе описываемый опыт, посчитав, что так все и произошло на самом деле. Гештальт-терапевт может намекать клиенту на то, что тот должен был переживать весь спектр чувств при расставании со своей девушкой, и тот действительно может решить, что у него были эти чувства, хотя на самом то деле девушка была ему просто безразлична. Когнитивный терапевт может навести человека на мысль, что при панической атаке он думал, что умрет и задохнется и начать работать с этой мыслью, хотя на самом деле человек при панической атаке ни о чем вообще не думал, а просто был в ужасе.

3. Интерференция воспоминаний. Память может исказить интерференция (или смешение) воспоминаний о другом событии. Так, в 1971 году Джон Брэнсфорд и Джеффри Фрэнке показали, что воспоминания не хранятся отдельно друг от друга. Они ознакомили студентов со списком предложений, описывающих одно происшествие:

Муравьи съели сладкое желе, которое было на столе.

Муравьи были на кухне.

Муравьи съели сладкое желе.

Ну и другие фразы

Затем, студентам представили другой список предложений и попросили определить, какие из них были в первом списке. Студенты были уверены в верности варианта: «Муравьи на кухне съели сладкое желе, которое было на столе», хотя в реальности этого пункта не было в первом списке.

Так произошло, потому что данное предложение содержит комбинацию фраз из первого списка. Проще говоря, люди не просто запоминают предложения, они создают и запоминают общую картину. Когда одна часть информации соединена с другими уже сложно понять, что к чему относится. Так, человек может вспомнить какое-то ужасное событие, только потому что когда-то он его увидел или услышал о нем, а теперь воспринимает как то, что случилось именно с ним.

4. Ретроспективное предубеждение. Еще один эффект – это ложное чувство знания. Данный эффект был продемонстрирован в экспериментах Френкеля и Дуба, которые опросили людей непосредственно перед голосованием и сразу после него. Оказалось, что избиратели были намного более уверены в победе своего кандидата после голосования, чем до него. Ровно точно также происходит в психотерапии, когда человек излечивается в результате вспоминания какого-либо события. Если это произошло, то он становится более уверен в том, что данное событие является истинной и правдой и в том, что оно вполне могло произойти даже если это не так.

5. Социальное влияние. Наши воспоминания подвержены еще и социальному влиянию, что выражается в конформности нашей памяти36. Клиент вполне способен поверить в то, что какое-то событие действительно произошло просто потому, что терапевт на этом настаивает и уверен в своей правоте. Это часто происходит в семейных расстановках, когда терапевт ни с того ни с сего заявляет, что видит в этой расстановке ужасный конфликт, который произошел у предков клиента. И проблема здесь не в предках, а в том, что клиент приобретает уверенность, что что-то ужасное действительно произошло, проще говоря, он получает дополнительную психотравму к уже имеющимся.

6. Эмоциональное искажение. В вашем сознании может храниться невероятно живое воспоминание о том или ином событии, в справедливости которого у вас и не возникнет сомнений. Однако практика показывает, что такое воспоминание не всегда оказывается истинным. Этому феномену посвящено великое множество научных изысканий, в том числе исследование воспоминаний о трагедии 11 сентября, в котором приняли участие 1500 респондентов37. Их опрашивали через неделю после катастрофы, через год, через три года и через десять лет. Самые эмоциональные воспоминания респондентов о личных обстоятельствах в момент трагедии казались респондентам наиболее достоверными, но парадоксальным образом именно эти воспоминания сильнее всего изменились у них с годами, а менее эмоционально окрашенные подробности сохранились.

Хороший пример такого искажения описан в книге Френсис Шапиро, где клиентка Шапиро искренне верила, что ее в детстве изнасиловал сам дьявол, однако в итоге проработки оказалось, что это был знакомый отца, надевший карнавальную маску.

Таким образом мы выяснили, что наши воспоминания – это не раз и навсегда фиксированная информация, поступающая с наших рецепторов. Это подвижное и изменчивое знание. Причем повлиять на воспоминание можно довольно просто и для этого существует достаточно большое количество механизмов.

Как искажаются воспоминания в психотерапии? По сути, есть несколько способов с помощью которых создаются ложные воспоминания в психотерапии.

1. Изначальные ожидания и установки субъекта. Субъект изначально может быть предрасположен к формированию ложных воспоминаний просто за счет тех теоретических вводных, которые мы ему предлагаем. Например, мы можем заявить, что все причины проблем у нас кроются в прошлых жизнях, в травмах прошлых поколений или в перинатальных периодах. Очевидно, что все это является абсолютной глупостью, но если человек в это верит, то, скорее всего, он это и вспомнит. При этом, если клиент не верит в прошлые жизни, их он вспоминать точно не будет.

Сама установка на то, что существуют вытесненные травмы уже будет порождать у людей склонность вспоминать именно то, что они в обычном состоянии не помнят, а самый простой способ вспомнить, в таком случае – это просто выдумать.

2. Подкрепляющее влияние терапевта. Какой-нибудь регрессивный терапевт может заставлять человека вспоминать все более ранние ситуации, даже если он уже вспомнил все значимые травмы. В итоге, когда клиент дойдет до самого раннего воспоминания под влиянием уговоров терапевта он начнет придумывать. Или, например, психоаналитик может игнорировать одни воспоминания, не подтверждающие теорию и подкреплять те, которые подтверждают. Он будет молчать при воспоминании каких-то драк в школе, но сразу же будет проявлять активность, когда клиент хоть немного будет намекать на отношения с мамой. Таким образом клиент будет все больше уходить именно в ту тему, которая важна терапевту и постепенно менять свою точку зрения.

3. Наводящие вопросы и фразы. Если клиент сначала рассказывал нам про свою маму, а потом начал про отношения с девушкой, то мы можем спросить: «А как то, что ты говорил до этого связано с тем, что ты говоришь сейчас?». И даже если никакой связи нет, человек начнет ее искать и найдет. Или, если человек жалуется на подавленную агрессию мы можем спросить, «А как это проявлялось в твоем детстве? Как подавляли твою агрессию?». Опять же клиент вам обязательно отыщет ситуации, где в детстве подавляли его агрессию. Какой-нибудь клиент-центрированный терапевт на фразе: «Когда болит рука, я чувствую грусть», говорит: «Когда у тебя болит рука и ты чувствуешь грусть, также ощущается недостаток ответственности», также внушает вам, что вы безответственный, хотя это вообще никак не относится к проблеме

4. Пресуппозиции. Пресуппозиции – это когда мы в речи постулируем что-то как подразумеваемый факт. Например, если клиент рассказывает, что мама однажды оставила его в торговом центре терапевт может ответить: «И как жестокое отношение матери повлияло на твою текущую ситуацию?». В итоге мама то просто могла случайно потерять ребенка, но терапевт это интерпретировал как жестокость, а клиент, в свою очередь, принял эту идею и, вполне возможно, вскоре припомнит какие-то действительно жестокие случаи, неверно интерпретировав поведение матери.

Наверняка есть и еще какие-то варианты, но все они говорят о том, что в процессе психотерапии надо крайне серьезно следить за своей речью и не вносить свой материал в мысли и чувства клиента, а также использовать максимально чистый язык.

И хотя многие обвиняют гипнотерапию в ложных воспоминаниях, там наверно внушающего воздействия меньше всего, ведь гипнотерапевт практически ничего не добавляет от себя, а дает четкие и открытие команды («Представь текущую ситуацию», «Вспомни что было раньше», «Что происходит в этой ситуации?», «Начни выражать свои чувства»). Единственная идея, которая здесь внушается – это то, что причина проблемы человека лежит в прошлом, но это уже издержки теории.

Удивительно, но в противоположность гипнозу, те терапии, которые заявляют себя как наиболее недирективные предполагают под собой больше всего внушений в виде интерпретаций, эмпатических высказываний, различных подстроек и ведений, которые часто и приводят к индукции тех или иных состояний и воспоминаний.

Однако на все эти пункты есть и ответный аргумент. Во-первых, многие люди, начитавшись про ложные воспоминания, начинают считать, что чуть ли не вся память у нас ложная, а психотравмы – это глупость. Однако, глупым здесь является только подобное мнение. Да, в психотерапии есть определенный процент ложных воспоминаний, но появление таких воспоминаний происходит далеко не всегда, и на их образование влияет множество факторов. Большинство людей вообще не будут вспоминать какие-то «вытесненные» травмы, а вспомнят обыденные факты своей биографии и не более того.

Во-вторых, психологи – это не следователи и для них не важна достоверность воспоминания. Что важно, так это то, что факт воспоминания позволяет произойти катарсису и эмоциональному выплеску, а также интегрировать травматический материал и исцелить человека. Главное, чтобы такое исцеление не заменялось ложными идеями в стиле прошлых жизней и родовых травм.

Наконец, чтобы поубавить возмущение скептиков относительно идеи вытесненной травмы, мы приведем реальные данные, демонстрирующие, что вытеснение травматических воспоминаний существует. В частности, сам факт забывания травматических событий был сначала подмечен Пьером Жане, а затем подтвержден большим числом исследователей.

Например, О Брайен, Вилкинсон, Кадиш зафикисровали забывание событий после природных катастроф. Сержэнт и Слаттер обнаружили амнезию на событие у 144 из 1000 солдат, попавших в госпиталь. Голдфилд и коллеги зарегистрировали забывание у жертв похищения и пыток. Лофтус и другие зарегистрировали амнезию у жертв сексуального насилия. И это лишь малая часть данных.

Правда стоит сказать, что во взрослом возрасте такое забывание скорее редкость, и чаще всего забывание происходит в детстве, а сами травмы терапевты пытаются отыскать обычно в возрасте до 7 лет, что было показано в ряде статей, среди которых статьи Бриера38, ван дер Колка и других.

При этом оказывается, что чем более хроническим был стресс в детстве тем более высока вероятность забывания событий39.

Таким образом можно с уверенностью заявить, что вытесненная память существует также как существует, и вытесненная травма и не стоит списывать воспроизведение травмы просто на ложные воспоминания.