Читать книгу Часы судного дня - Павел Иевлев, Павел Сергеевич Иевлев - Страница 2

«…Принятие правительством Германии новой концепции гражданской обороны. Населению предписано позаботиться о запасах продовольствия, пока правительство не задействует предусмотренные средства защиты…»

– Знаешь, любимая, у меня для тебя есть новости…

– Хорошие или плохие?

– Всякие. Но начну с хорошей – ты же хотела дачу?..

Всё-таки у меня самая лучшая на свете жена. Выслушав, она не завела разговор о психиатре, не устроила истерику по поводу толпы иждивенцев, не упрекнула тем, что я не рассказал всё раньше, не впала в ревность. Первое, что она сказала, когда я выговорился и заткнулся:

– Боже мой, и ты оставил их там одних?

Она такая. Даже поселившееся у нас под карнизом семейство воробьёв, нагло выклевавших утеплитель и устроивших себе таким образом халявный обогрев гнезда за наш счёт, называет «наши птички» и опекает как родных. Мироздание создало её в компенсацию к моей мизантропии.

С утра она взяла отгулы на работе, отпросила в садике Мелкую – у нас, к счастью, садик не казённый, там не строго, – и мы понеслись по магазинам. Мелкой это за счастье, она магазины любит. То зацепится за коляску и катается, вися обезьянкой, то вырывает у мамы покупки, чтобы торжественно и самостоятельно их в эту коляску водрузить, то просто скачет по длинным проходам, заворожено застывая перед непонятными цветными штуками. Наслаждается шопингом, в общем. Ничего не выпрашивает, нет – её просто радует тот факт, что вокруг всего много и всё такое яркое. Мне вот все эти шопинги – хуже керосину, а ей нравится. Девочка.

Не, что ни говорите, а что б мы без женщин делали? Я б вот и не сообразил купить кроме еды и надувных кроватей целую кучу всего, что для моей жены было самим собой разумеющимся. Средства для уборки помещений, включая вёдра, тряпки, швабру, веник, бытовую химию и прочее – я бы сообразил не раньше, чем там грибы начли расти по углам, а ведь логично же, чёрт побери. Мыльно-рыльные, опять же. Пока я не был женат, у меня был один кусок мыла и один флакон какого-то шампуня, а теперь на полку в ванной смотреть страшно. Для сухих, для уставших, для тонких, для длинных… Откуда в одной женщине столько разных волос? Опять же все эти женские штуки, про которые нам, мужикам, лучше и вовсе не знать… А у меня, как ни крути, преимущественно женский коллектив собрался.

Посуда же! Чёрт побери, если их кормить чем-то кроме комбикорма, то это надо готовить. Как? В чём? На чём? Плитку и баллон? Вода. Воды надо до чёрта, там её неясно пока, где брать. Песок, скалы, берег – колодец не выкопаешь. Как аборигены этот вопрос решали – бог весть. Про них вообще ничего непонятно. Странные они были ребята.

В общем, я рвался на части – с одной стороны, надо дофига всего закупить. Настолько дофига, что сразу всё не сообразишь и не вспомнишь. А с другой – надо бы поспешить вернуться, пока они там в панику не впали и не натворили глупостей каких-нибудь. С Криспи вполне станется пойти меня искать и в результате самой потеряться, оставив остальных без присмотра. Не, надо побыстрее возвращаться, чёрт с ними с покупками – потом доберём.

Вывести семейство из приступа потребительского безумия удалось не сразу – «нам обязательно нужно ещё вот это, и вон то, и ещё надо…» Надо, надо, кто ж спорит. Всё надо. Поди вот так подними хозяйство с нуля на ровном месте. Однако и время жмёт, и бюджет семейный дно кажет. Не знаю, как прочие умудряются, но я как-то недостаточно сильно люблю деньги, и они отвечают мне в этом полной взаимностью. От зарплаты до заплаты и никаких накоплений – вот наш стиль. Почему-то тут Мироздание не додумало и не компенсировало моё распиздяйство каким-нибудь жониным скопидомством. Оба два хороши. Удачно, что у меня премия за один проект недавно упала, и я её ещё профукать не успел. Ну ничего, вот как раз отличный повод.

Кассирша невозмутимо отмотала нам полутораметровый чек, кредитка в глубине электронной души крякнула, опустошаясь, дочка ловко выхватила из общей кучи невесть как оказавшийся там под шумок киндерсюрприз. В багажник корейца пакеты запихивали с трудом, а вот в УАЗик они потом в гараже вошли с запасом – задней лавки нет, там осталась. Жене пришлось взять мелкую на руки, а я с некоторым даже изяществом открыл проход – одним движением руки и усилием внутри себя. Как будто новая мышца какая-то в организме появилась, открывательная. Сфинктер Мироздания.

Вот тут жену и догнало, наконец, что всё это правда. Потому что верить-то она мне верила безусловно, но верить – это одно, а увидеть – это совсем другое. Поэтому я и не хотел ничего до поры рассказывать, не имея возможность показать. Женскую доверялку перенапрягать не стоит, она хрупкая.

– Ой, – сказала жена и прижала к себе дочку, – какое оно…

Но, опять же, отдаю ей должное – не запаниковала, не стала спрашивать, насколько это безопасно, не забилась в материнской защитной истерике. Хотя сам в первый раз, помнится, увидев это клубящееся тёмное ничего в переходе, довольно сильно напрягся. А меня люди поопытнее проводили, я третий раз всего открываю. Ну ладно, если и канем куда – так хоть всё вместе.

Не канули.

Море шумело, утренний свет подхватывал башню розоватым контражуром и как будто возносил её над берегом, делая парящей в лучах на фоне безбрежного горизонта. Это было настолько фантастически, запредельно красиво, что даже ее не вполне приличная форма терялась. Это само по себе стоило всех волнений и напрягов. В такой красоте только и нужно жить. Жена и Мелкая замерли, не веря своим глазам и только дочка сказала тихонько:

– Море… Папа, это же море…

– Да, милая. Оно целиком твоё, – ответил я ей.

– А как оно называется? – немедля спросила дочь.

– Уже никак, наверное… – растерялся я. – Сама назови. Пусть будет Машкино море, например. «Машкеан».

– Нет, – серьёзно возразила Мелкая, – так нельзя. Оно такое большое, а я такая маленькая. Я его немножко даже боюсь… Ой, а кто это бежит?

Твою дивизию! Точно, от дома суматошной рысцой ломилась к нам Криспи. «Угомона на неё нет», – как говаривала во времена оны моя прабабушка. Я торопливо вылез из машины, предусмотрительно шагнул навстречу и успел-таки подхватить, не дав грохнуться на колени в двусмысленной позе. Так что Криспи обняла меня за грудь и к ней же головой припала, бормоча радостно: «Да! Да! Да!»

– Чего она «дакает»? – спросила сзади жена.

– Радуется так, – пояснил я. – Благодарит, что не бросил и вернулся. Слов-то других не знает, я до вчера вообще думал, что немая…

Криспи резко смолкла, отстранилась и уставилась на жену. Ну, что-то сейчас будет…

– Да? – произнесла она вопросительно.

– Ещё какое «да», – подтвердил я. – Ты себе даже не представляешь.

Она подошла к Ленке вплотную и пристально посмотрела ей в лицо – жена у меня невысокая, но Криспи вообще мелочь, так что немного снизу. Я слегка напрягся, готовый её перехватить если что – чёрт угадает, что вдруг в башке перемкнёт. Криспи медленно протянула руку и потрогала её волосы – рыжие, дивного оттенка лакированной меди. Понимаю, сам бы трогал и трогал красоту такую.

Жена не отшатнулась, не дёрнулась, только сказала тихо:

– Бедная девочка…

– Кто эта тётя? – деловито поинтересовалась Мелкая. – Как её зовут?

У неё как раз свойственный детям период актуализации мира, она познает его в названиях и именах, раскладывая в своей голове по полочкам.

Криспи замерла. Машка сущий ангелочек небесный – тонкая-звонкая, в роскошных белых кудряшках и голубых глазах. Я иной раз сам смотрел на неё с замиранием сердца – ну за что мне красоту такую выдали? Я ж вообще недостоин ни разу. И в розовом всем. У неё розовый период, и никаких иных цветов в одежде не допускается под страхом горьких девочковых рыданий, от которых осыплется тёмной пылью даже самое каменное сердце.

– Тётю зовут Криспи, – пояснил я.

– Привет, Криспи, – сказала Мелкая.

Криспи опустилась перед ней на колени и замерла заворожённо. Протянула было руку – отдёрнула. Снова протянула и осторожно, кончиками пальцев потрогала белый тонкий локон. Отдёрнула. Снова протянула – уже к платью и аккуратно погладила розовый кружевной подол.

– Пап, а почему тётя плачет? – растерянно спросила дочка.

– Потому что у неё нет розового платья, милая, – ответила ей жена. – Бедная девочка, за что ж её в это убожество нарядили-то?

– Я могу ей, наверное, дать своё, – сказала добрая Маша неуверенно. – Но оно же слишком маленькое… Ма-ам, пусть она не плачет, пожалуйста!

Да-да, в действительно важных вопросах бытия мы апеллируем сразу к высшей инстанции Мироздания – к маме. Папа у нас утилитарно-прикладного назначения – например, если нам срочно нужен самокат. Розовый, разумеется, какой же ещё. Или мороженое. Или маму не удаётся разжалобить на очередную куклу.

– Ох, что ж мужики такие по пояс деревянные? – вопросила моя жена в пространство. – Немая она… Да о чём с вами разговаривать? Её же одеть надо, помыть, причесать! Бедная девочка!

Ну, слава Мирозданию, приоритеты расставлены. Криспи зачислена в число опекаемых. Удивительная у меня жена всё-таки, у неё первая инстинктивная реакция всегда правильная, добрая. Я бы сначала все плохие варианты перебрал, да и потом долго бы их имел в виду на всякий случай. Я ведь всякие расклады держал в уме – что она этак по-бабски вдруг заревнует, что упрётся в «девай это всё куда хочешь», или, в материнском слепом протесте «у нас ребёнок, во что ты нас втравил?» Ну, мало ли, что никогда такого не было – а вдруг? В каждом человеке такие бездны кроются, что нидайбог. Мне даже немного стыдно стало. Но совсем чуть-чуть. Должен же кто-то создавать в Мироздании противовес такому доброму прекрасному человеку, как моя жена? А то оно накренится и рухнет. Вот я и создаю.

В башне жена развернула бурную деятельность. Для начала отправила меня за водой к морю: оказалось, что вниз, к берегу, идёт слегка облизанная выветриванием, но вполне годная каменная лестница. Бегать по ней туда-сюда с вёдрами – тот ещё фитнес, но пришлось. Имеющая некоторый пунктик на чистоте супруга гоняла меня нещадно – увидев, в каких условиях наши скудоумцы провели ночь, она пришла в ужас. Ой, подумаешь – ну пыльно немного… Ладно, изрядно пыльно на самом деле. Теперь они те ещё красавцы были, серым по серому угваздавшись.

Началась хозяйственная деловитая паника: «Ой, их надо мыть!», «Ой, во что же их переодеть?», «Ой, да у них же белья никакого нет! Почему ты мне не сказал?» Почему-почему… Вот я ещё про трусы их помнить должен. До сих пор обходились и ещё немного перетопчутся! Метался я как солдат-первогодок. С армии столько полов не драил. Зато никакого напряга в отношении новых питомцев у жены не возникло, а его-то я больше всего и боялся. Даже на сиськоватую нашу Бритни посмотрела спокойно, сказав только «эх, ей бы столько в голову, сколько в лифчик…» А так, записала их в свой внутренний реестр куда-то между хомячками и детишками, и вперёд – заботиться. Воду я грел в камине в железном ведре, морскую. Купать их в море всё же было холодновато, весна только. Чёрт, водяную проблему надо решать как-то глобально, но за хозяйственной гонкой у меня не было даже минуты осмотреть окрестности. Может там за холмами река вообще, а мы тут мучаемся? Мыли в жестяном старорежимном корыте – я и не знал, что такие ещё делают и продают. Сажали по очереди, поливали ковшиком из ведра и мыли. Больше всего проблем оказалось с третьей, безымянной – она дичилась, не хотела раздеваться, мотала головой и махала руками… Я бы плюнул, но жена, умеющая уговорить дочку сначала оторваться от игры и залезть в ванну, а потом, что не менее сложно – оттуда вылезти, обладает неотразимым моечным скиллом.

Оказалось, что они все безволосые везде, кроме головы. Включая Дрища. И вот ещё интересно – все они не пахли. Не то чтобы совсем, но не пахли, как должен пахнуть нормальный взрослый человек, который некоторое время не мылся и не менял одежды. Даже женщины, как бы это сказать… не пахли женщинами. Ну, для примера – попробуйте помыть трёх голых красивых женщин, да? Если со здоровьем всё в порядке, то будете испытывать в процессе определённое неудобство, даже если моральные принципы, и вообще ситуация не располагает. Ну просто потому, что это мимо мозга работает, на связке гормоны-феромоны. Головой вы, может, и не хотите, но организм сам по себе реагирует. А тут визуальный стимул химическим не подкрепляется. Ещё одна загадка.

Кто никакими загадками не заморачивался – так это Мелкая. Она бегала по башне, плескалась водой, металась, как розовое пушистое торнадо, иногда выбегала к морю – но останавливалась от него всё же в почтительном отдалении. Оно действительно такое большое, а она такая маленькая. На лишенцев моих Машка отчего-то производила впечатление сногсшибательное. Они глаз от неё не отрывали – ну, кроме безымянной третьей, но и она нет-нет да постреливала взглядом из-под волос, теперь наконец-то чистых. Зато, когда Мелкая сняла туфельки и носочки, чтобы вытряхнуть песок, а потом отвлеклась на минуту, носочки исчезли, как не бывало. Короткое расследование показало, что «тётя без имени» зажала по розовому, в белых кружавчиках носочку в каждом кулаке и готова покусать каждого, кто попробует их забрать. В буквальном смысле этого слова.

Мелкой было жалко тётю и жалко носочков, она никак не могла решить, чего жальче, а потому прибегла к безотказному способу преодоления любых жизненных трудностей – разревелась. Что тут началось! Криспи рухнула на колени, обняла мелкую и заревела вместе с ней, поливая слезами розовое платьице и пелеринку (тоже розовую, а вы как думали?). Сисястая дура Бритни заметалась, затрепетала округлостями, потом подхватила туфельку (розовую, да, розовую), притащила её Мелкой и начала суетливо совать в сжатый в горестном жесте кулачок. Безымянная третья попыталась забиться в угол, не нашла его в круглой комнате, зашхерилась за диван и оттуда сверкала глазами, как нашкодившая кошка. За носочки была готова биться до последнего клочка кружавчиков. Дрищ повёл себя как настоящий мужик – то есть драпанул со всех ног от бабских истерик. Подвела координация – запнулся об порог, посыпался по лестнице, где, судя по звуку, затормозил головой в ворота. К этому чаячьему базару добавились его унылые подвывания. Всё это случилось так моментально, что я застыл с лопатой в руках, в затруднении, кого бы ей охуячить, чтобы прекратить.

Но прекратилось само – Машка перестала плакать просто от удивления, заворожённо наблюдая за происходящими вокруг метаморфозами. Я немедля пообещал ей купить новые носочки, ещё более розовые. Да, я иногда бессовестно вру детям – невозможно себе представить нечто более розовое, чем уже. Но там могут быть, например, более развесистые кружавчики. Мелкая согласилась на журавля в небе и великодушно позволила «тёте без имени» оставить носочки себе, хотя Криспи, кажется, была готова растерзать виновницу машкиного огорчения. Бритни всучила туфельку, угомонилась и снова застыла в безмятежности, «третья безымянная» так и сидела за диваном, а Дрища внизу уже тормошила вернувшаяся со двора жена, выясняя, что случилось и что у него болит.

– Дядя Дрищ упал и ударился! – просветила её Машка громко.

Дядя Дрищ, ага. Я подумал, что Мелкой некоторое время лучше в садик не ходить. Наше позитивное и говорливое дитя немедля донесёт до всеобщего сведения, что дядя Дрищ упал, что море большое, и что папа мыл в тазу много голых тётенек. Не, это определённо не вариант… И тут меня вдруг накрыло – етицка сила! А ведь не приведи карма, кто-то узнает о нашей дверце к морю! Это же не просто жопа будет, это же представить себе страшно, какие последствия! Люди обычно не обращают особого внимания на детскую болтовню, а ну как персонально нам не повезёт? Какое такое «большое море»? От нас ближайшее в тыще с лишним кэмэ… Кому-то станет странно, кто-то заинтересуется, а кто-то, я даже знаю кто, притащит вот эту ракушку вот в этом кармане вот этого платья… Розового.

У меня выступил холодный пот, в глазах потемнело и ножки подкосились. Вот я ж дебил несуразный! Домик мне у моря, идиоту… Мне ж до сих пор и в голову не вступило, что будет, если это дойдёт до кого не надо. Тот скромный факт, что у меня личная дверка в целый мир. Да меня у этой дверки на цепь посадят! А семью в заложники возьмут. Причём абсолютно не важно, до кого именно дойдут эти ценные сведения – до государства, до другого государства, до любой третьей или четвёртой силы – результат будет одинаков. При таких ставках полмира в порошок сотрут при случае – и будут считать, что в барышах. Полмира на целый поменяли, плохо ли? А уж одного отдельно взятого меня и вовсе никто не спросит. Ох я попааал…

– Что с тобой? – спросила озабоченно жена, поддерживая на лестнице криво ковыляющего с перевязанной головой Дрища. – На тебе лица нет!

– Головы на мне нет… – ответил я в отчаянии. – Что ж я, дурак такой, натворил!

– Ну, как натворил, так и поправишь, – у жены вера в меня иной раз выходит за границы разумного.

– Нет, ты послушай… – и я изложил всю открывшуюся мне вдруг бездну возможных последствий.

– Ну что ты заранее паникуешь? – выслушав мой сумбурный поток апокалиптической паранойи, спросила Ленка. – Ничего ведь ещё не случилось. Надо просто быть аккуратными и не засветиться.

– Да ты знаешь, что не засветиться сейчас нереально? – завёлся я.

– Я – не знаю, – спокойно ответила моя разумная жена. – Зато я красивая!

Я не выдержал и рассмеялся. И не возразишь ничего. Факт.