Читать книгу УАЗдао. или дао, выраженное руками - Павел Сергеевич Иевлев - Страница 8

Гаражная хроника

Оглавление

Закручивая гайку свою, отнюдь не пренебреги шайбой и гровером, ибо сказано: «Отвалится ж нахер!»

Не бойся открутить лишнего, ибо даже ошибившись – познаешь новое. Ну, или хотя бы ещё раз смажешь.

Всякую гаечку открутивши – отмой её, почисть, проверь резьбу и сохрани в надлежащей коробочке. Буде же грани её срезаны или резьба проебана – выбрось с сожалением, но решительно. Ибо сказано: «Говна не жалко!»

Дело Мастера боится, потому что Мастер знает много страшных слов.


Промежду делом поменял шпилечки карбюратора.


Красная каёмка – фиксатор резьб ABRO. Нечто вроде клея, чтобы не выворачивались вместе с гайками. Погрызы на гладких участках – потому что я где-то потерял шпильковерт. Вот всё время он мне в гараже на глаза попадался, и я его с места на место перекладывал, а вот понадобился – и как мыши съели. Так всегда бывает. Пришлось закручивать самозажимными клещами, которые у автомехаников традиционно носят фольклорное название пиздохваты. Ну да, прямо так и называются. А вы думали, мы тут на эльфийском разговариваем? Из эльфийского тут одно слово – «электродрэль». У нас из другой мифологии заклинания.

– Ах же мудаблядское же ты пиздопроёбище!


Мироздание, очевидно, хорошо понимает матерную речь. Всякую другую – не так чтобы очень, а матерную – понимает. Если вы не знакомы с этим феноменом, то вы никогда не жили гаражной жизнью всерьёз. Даже простейший «даёбжешьтвоюмать» даёт +5 кгс к усилию на воротке, и +10 к попаданию стартером на шпильки, а «переебисьтыблядскимпохером», произнесённое на выдохе со всей энергией нижней чакры позволяет в одно рыло вхуячить КПП первичным валом точно в подшипник маховика. Эти обрывки древних могучих заклинаний, конечно, подстёрлись в потоке неумолимого времени, утратив былое могущество, но даже сейчас их сила очевидна любому механику. Во времена оны, когда небо было ближе и твёрже, настоящая качественная «тримудоблядскаяпиздоебень» могла стронуть небольшую гору, а сейчас – разве что приржавевшую гайку. Но и то польза.

Поэтому не берите в гараж женщин и детей. Эта магия глубоко гендерна и может повредить тем, чей гендер ещё не отрос, или тем, у кого он другого знака. Это мужская, хуёвая магия, в отличие от пиздатой женской. Не потому, что она плоха, а потому, что сами понимаете, от чего исходит. Недаром в её заклинаниях так много слов копулятивного ассоциирования. «Ёбнуть кувалдометром», «отхуячить болгаркой», «переебать зубилом»… Вообще, многие ошибочно полагают, что эти термины пришли в гараж из сексуальной жизни. Это типичное непонимание причинности Мироздания. На самом деле всё как раз наоборот – когда слоны устали держать плоскую землю и звонкий хрусталь небесного купола растёкся мировым эфиром энергии вакуума, теряющие силу мужские заклинания силового воздействия на материальный мир ушли из кузниц и мастерских в койку – последнее место, где мужик оставался мужиком. И только в Гаражище Великом ещё иной раз удаётся прочувствовать их первоначальный вкус – огня, железа и пота. Там, в глубине слесарных ям, ещё спит древний змей кундалини, и сквозь сон слышит иной раз знакомые слова.

Ну, вот, взять хотя бы мандулу. Вы ведь знаете, что такое «мандула»? Мандула – это универсальный термин, означающий деталь или инструмент, название которого механик вообще-то знает, но вот прямо сейчас забыл или ленится выговаривать. «Подай мне вон ту мандулу». Происходит от символического слияния слов «манда» и «мандала», намекая таким образом на феминность материального мира, долженствующего покориться торжествующему янь механика.

– Ебани-ка своей хернёй по той мандуле!

Или, те же пиздохваты взять. Отличный универсальный инструмент – самозажимные клещи, – на языке механиков упорно именуется именно этим залихватским термином из области гендерного доминирования. Ухватим Мироздание за здесь!

– Зажми-ка эту мандулу пиздохватами

А вот в бытовой речи мата следует по возможности избегать. Не поминать всуе. Не путать сакральное с обыденным. Не размывать смыслов и не опошлять важного.

Разумеется, не обошлось без сюрпризов. Три шпильки прекрасно вкрутились, четвёртая вошла до половины – и опаньки. Чуть не испортил вещь. Выкрутил и обнаружил, что три гнезда для шпилек в коллекторе сквозные, а четвёртое глухое и короткое, шпилька туда входит на сантиметр. Вы понимаете – это ж на заводе так сделано! Три шпильки обычные, а одна должна быть короче!!! Причём, ровно ничего не мешает сделать четвёртое отверстие таким же, как те три. Но тогда это был бы не УАЗ, верно? Укоротил шпильку, прокатал резьбу, вкрутил на место.

Полдня угробил на реставрацию крышки клапанной коробки, точнее её крепления. Что радует в УАЗе – большой простор под капотом, не то что в этих легковых недомашинках, где руку хрен просунешь в моторном отсеке…

Без сюрпризов мы не можем. Этот сюрприз был от предыдущего хозяина – заботливо оставленный в отверстии под шпильку обломок сверла. Заклиненный там наглухо, само собой. Глубоко так, на самом дне глухой дырки диаметром миллиметров 7. Позаботился человек, чтобы мне не было скучно.

Кусок сверла – дело такое, его не высверлишь. Особенно в люминявой головке – только разобьёшь отверстие нафик. Долго пытался его как-то раскачать, обстучать, пошевелить… Глухо. Намертво засело. Пришлось использовать обходную технологию – укоротил резьбовую часть шпильки на полтора витка, вкрутил насколько вкрутилось, и вклеил в таком положении на поксипол. Вообще, поксипол – штука прочная, скорее всего, всё будет нормально. Там не такое большое усилие затяжки – так, прокладку притянуть… На фоне этого сюрприза, высверливание отверстия в том месте, куда не всунешь дрель – даже не задача, а так, как погулять сходить.

И всё б было хорошо и благостно, но только кто-то из соседей весь день слушал в своём гараже «Радио Дача». Существование этого радио является, на мой взгляд, достаточным опровержением теории Божественного Бытия. Бог, сотворивший золотые закаты, рассветную дымку, изумрудное море и заснеженные горы в свете луны, не потерпел бы в своём творении такой мерзости, как «Радио Дача». Наличие такого радио в эфире вполне оправдало бы ещё один Потоп, а если учесть существование «Радио Шансон», то и хороший кометный удар с последующим ледниковым периодом. Некоторые явления требуют радикальных мер. Впрочем, если все божественные бюджеты на глобальные катастрофы выбрал Голливуд, то маленький метеорит персонально в гараж этого соседа меня для начала вполне устроит, спасибо.

А вообще, УАЗ быстро превращался из полунедвижимости в транспортное средство. Уже, можно сказать, виден был финал первого технологического этапа под условным названием «поставить на ход». Оставалось сделать пару мелочей – поставить расширительный бачок и бачок омывателя. Оба девайса почему-то принципиально отсутствовали, и даже мест их крепления не сохранилось. Их инсталляция превратилась в целую историю – для того, чтобы закрепить кронштейны под бачки, пришлось снимать фары – иначе дрель не всунуть. Чтоб снять фары, пришлось снимать кенгурятник вместе с бампером…


А так – мотор уже работает, хотя призвук у него довольно странный. Есть какое-то верховое пристукивание на каждом четвёртом такте. Вроде бы и ерундовое, а непонятно. Лазил полчаса с фонендоскопом, пытаясь понять – что стучит? Так и не понял: для клапанного механизма – слишком глухо, для поршневой группы – слишком звонко. Они ж по-разному звучат-то, поршневые звуки водяная рубашка глушит. А так бы сказал, что, то ли юбка поршня блямкает об цилиндр, то ли поршневой палец болтается… Но не клапанный зазор, те я в первую очередь проверил. Лазил-лазил, слушал-слушал – вылезаю, а рядом тот Сандер стоит. Ну, который с крыши. А я уж начал подумывать, что он мне тогда спьяну померещился.

– Еет!

– И тебе привет, – кивнул я, подав руку по обычаю механиков – запястьем вперёд. Потому, что кисть-то в масле вся.

Сандер аккуратно двумя пальчиками пожал мне предплечье, и уставился на работающий двигатель, как будто сроду ничего интереснее не видал.

– Работает, вишь! – похвастался я. После замены зажигания на бесконтактное я впервые всерьёз гонял мотор, даже по Гаражищу дал два круга, несмотря на весьма стохастические тормоза и приблизительный руль. Ну да я тихонько, без фанатизма.

Сандер ткнул в сторону мотора тонким грязноватым пальцем и сказал:

– Ут ипаильно.

– Что неправильно?

– Ут. Акая ука. Ывает отора. Ипаильно.

– Какая штука? Что она неправильно открывает?

Вот не люблю я таких знатоков, вы себе представить не можете, как. Сделает глубокомысленное лицо, пальцем ткнёт, скажет глупость какую-нибудь, типа «карб бы продуть» или «свечи бы поменять» – потому что, кроме карба и свечей, других деталей не знает, а как свечи вывернуть, ему папа в детстве на старом «Москвиче» показывал.

– Инаю.

– А чего говоришь тогда, если не знаешь?

– Ова инаю. Ижу осто. Ипаильно.

Ага, слова он, видите ли, не знает. Видит просто. «Я художник, я так вижу». Тьфу.

При свете дня Сандер был меньше похож на бомжа и совсем не похож на подростка. Маленький и щуплый, одетый не то чтобы в лохмотья, но явно во что-то с чужого, куда более широкого плеча, он имел в лице и моторике какую-то неправильность, которая вроде бы и в глаза не бросалась, а всё же была заметна. И это кроме дефекта речи. Кстати, на самом деле он говорил куда понятнее, чем я это пытаюсь записать буквами, потому что почти все слова угадывались по интонированию и расставлению ударений. Это можно сравнить с тем, как виртуозные блюзовые харперы (гармошечники по-простому) извлекают из губной гармошки звуки, легко распознающиеся как человеческая речь. Буквально слова этой гармошкой выговаривают, хотя собственно звуки-то совершенно другие. Это письменно не передашь вообще, это слышать надо.

– О! – вдруг просиял Сандер, – Я ииду Йози!

– Кого приведёшь? – спохватился я на секунду позже, чем надо. Сандер уже смылся, снова продемонстрировав удивительную способность исчезать из поля зрения. А, впрочем, не до него было. Оставив тщетные попытки слышать неслышимое и устав буровить взглядом мотор, я, вздохнув, полез под машину ковыряться в подвесках. Это, знаете ли, практически отдых. Слегка похоже на пляжный курорт. Я лежу на песочке, перед гаражом, от солнца меня закрывает УАЗ, а на открытые части тела я наношу разнообразные смазки…

Это называется «шприцевание» – навык у нынешних автовладельцев утраченный. Для начала я разобрал рулевые шарниры и заменил их начинку.


Ну… часть начинки. Я, наивный, считал, что у меня есть ремкомплекты рулевых шарниров. Но предыдущий владелец, оставивший их мне в наследство, был из тех странных людей, которые зачем-то покупают откровенно поганые запчасти. Не знаю, зачем они это делают. Наверное, они тайные мазохисты и копрофилы.

Вскрытие показало, что в большинстве случаев лучше оставить старые пальцы и вкладыши, заменив только резинки и гайки. И, разумеется, прошприцевав всё.


О, это сладкое слово «шприцевание»! Как наивны и невинны нынешние водители, никогда не видевшие литольного шприца! Не вонзавшие его в шприц-маслёнку, не наблюдавшие, как лезет из узла старая смазка, замещаясь новой… Что-то есть в этом нативное, архетипическое, отражающее глубинное (я б даже сказал интимное) взаимоотношение водителя с машиной.

Шприцевание подают как серьёзный недостаток старых машин, но как по мне – это просто другое отношение к жизни, не испорченное цивилизацией одноразовых вещей.

В УАЗе очень мало что требует замены по износу. Практически любой узел может быть починен – быстро перебран на коленке самым тупым солдатом-срочником в чистом поле под обстрелом при помощи молотка, пассатижей и известной матери. Есть расходники – резинки. Остальное – сталь и чугун, причём всё разбирается, раскручивается, вынимается и отсоединяется.

УАЗ – автомобиль прошлого века не только по году выпуска, но и по концепции отношения человека и мироздания. Автомобиль эпохи недостаточности ресурсов. Того времени, когда всего было мало и всякая вещь была ценна и слабозаменима. Именно с этим связан тот факт, что ему уже больше тридцати лет от роду, и ничто не мешает проездить ещё столько же. Не техническое совершенство тому причиной, отнюдь – какое там, нафиг, совершенство, я вас умоляю, – а концептуальная установка на бесконечный ремонт. УАЗ никогда не бывает полностью исправен, но пребывать в этом состоянии он может практически вечно. Пока хозяину не надоест чинить. Это не делает его лучше современных машин, столь же малотребовательных к вниманию, сколь и неремонтопригодных. Это просто другой подход, порождённый другой эпохой, когда ресурсов было мало, а времени много.


Примерно на рубеже 50—60-х годов ХХ века произошло нечто фатально важное для человечества, но до сих пор мало кем понятое – цели, поставленные перед собой аграрно-индустриальными социумами, были достигнуты. Человечество пришло к тому, к чему стремилось всю многотысячелетнюю историю – и теперь не знает, что делать дальше.

Вся история человечества, от первой палки копалки и первого племенного вождя – это история борьбы с голодом. Как всякий биологический вид, человечество всегда боролось за физическое выживание в условиях пищевого дефицита. Это была единственная и сверхценная мотивация – накормить себя и детей. Голод был постоянным спутником человека, и даже развитая кора головного мозга стала лишь инструментом, позволяющим худо-бедно обеспечивать себя пищей в любых условиях. Дефицит пищи является нормальным явлением в природе и естественным регулятором популяций, и только человек сумел этот регулятор сломать. В середине прошлого века случилось страшное: дефицит пищи был окончательно ликвидирован в большей части обитаемого мира. Во всяком случае, в значимой его части. Отныне, как бы ни сложилась жизнь человека в цивилизованной части мира, он определённо не мог умереть с голоду.

Тысячи лет сверхусилий всего человечества – войн, передела территории и ресурсов, великих переселений и великих открытий, технического прогресса и индустриализации – зачем? «Чтобы наши дети не голодали, как мы!» И вот, пожалуйста, впервые они не голодают. Уже три поколения выросли в условиях изобилия еды.

Некоторое время ситуация ещё катилась по инерции, пока были живы те, кто помнил голодные времена – их, говорят, невозможно забыть. Эти люди ещё долго были сначала движущей, потом руководящей силой прогресса. Прогресса, потерявшего смысл, потому что цели его были достигнуты. Они совершали великие вещи и значительные открытия, ещё более укрепляя ситуацию изобилия и окончательно лишая происходящее всякого смысла, но уже их дети упёрлись в непреодолимую стену вопроса «зачем»? Зачем это всё, когда и так каждый человек сыт? Чем занять всех этих людей, если 10% населения легко может прокормить остальные 90%?

Индустриально-аграрная Цивилизация всё больше превращалась в чудовищной мощности приводной механизм, с которого вдруг сняли нагрузку – и он вот-вот разлетится на части, как разогнанный до предельных оборотов маховик. Умные люди это быстро поняли и начали придумывать разные методы спасения от цивилизационной «катастрофы изобилия». Самым простым решением оказалось пустить большую часть пара в свисток, изобретя потребление ради потребления. Бесконечная спираль создания-удовлетворения и снова создания новых потребностей в целом неплохо справлялась с утилизацией избыточного производственного потенциала, тем более, что и сам потенциал стали интенсивно сливать в те страны, где воспоминания о голоде ещё были очень свежими. Однако серьёзный недостаток этой системы – положительная обратная связь, всё более уверенно вгоняющая экономику в автоколебания, – выявился уже позднее. До какого-то момента систему спасал внешний подсос ресурсов и слив излишков вовне – но чем дальше, тем меньше в мире остаётся ресурсов и места для слива.

С тех пор ситуация, кажется, развивается по принципу «завтра, завтра, только не сегодня». Не имея глобального решения, его пытаются подменить серией тактических манёвров, позволяющих протянуть этот год, а может быть и следующий, там ещё что-нибудь придумаем… Некоторые решения не лишены изящества, некоторые выглядят откровенными жестами отчаяния, но все они, очевидно, не решают главной проблемы. Тем более, что сверхпотребление оказалось наркотиком, от которого совершенно невозможно отказаться – первого, кто это предложит, распнут быстрее, чем он успеет договорить. Да и нечего, по большому счёту, предложить вместо него. Поэтому все разговоры о «реиндустриализации» останутся разговорами – потому что никто не может ответить на вопрос «ради чего?». И чем дальше, тем больше кажется реальной вероятность применения последнего и безотказного средства – Большой Войны. Ведь именно хорошая глобальная войнушка прекрасно разрулит все накопившиеся проблемы – в первую очередь тем, что откатит ситуацию до того уровня, когда люди снова вспомнят, что такое настоящий голод, и у них появится простая, очевидная, каждому понятная и, главное, естественная цель: «Чтобы наши дети не голодали, как мы».

На фоне этой парадигмы одноразового, УАЗ, с его зверской ремонтопригодностью, просто отдохновение разума. Всё просторно, удобно, доступно самому грубому инструменту. Под капот можно просто залезть и сидеть там, греясь зимой об мотор.


Передняя панель с кенгурятником спокойно используется вместо верстака или демонтируется напрочь – для удобства доступа к мотору.

Буквально через час рулевые тяги были перебраны, и рулевой люфт уменьшился со 180 градусов эдак до 45… Остальное – рулевой редуктор. Его время тоже придёт.


Когда я вылез ногами вперёд из-под машины, то увидел рядом весьма довольного собой Сандера и ещё одного мужичка. Ростом он тоже был невелик, но, в отличие от Сандера, в плечах широк, и вообще производил впечатление крепкого, уверенного в себе парня. Тем не менее, между ним и Сандером было некое не вполне отчётливое сходство – как у кровных, но дальних родственников, или, даже, скорее, как у представителей одного какого-нибудь редкого национального меньшинства. Ну, как если бы они были два вепса, например. Нет, это не значит, что они были похожи именно на вепсов – те, по большей части, рыжие и курносые. Просто такой пример.

– То Йози! – важно кивнул головой Сандер, выделив голосом этого самого Йози значимость. Как будто графа какого-нибудь привёл к конюху.

– Я Йози, – подтвердил гость, – будем знакомы.


Ну что же, по крайней мере, дефекта речи у него не было. И вообще, Йози мне сразу глянулся. У него было открытое приятное лицо, крепкое, но без самоутверждающего передавливания, рукопожатие и широкая искренняя улыбка, открывающая мелкие, острые и очень белые зубы. Имя его я принял тогда за очередное сокращение от библейского Иосифа – имени, популярного не только среди евреев. Впоследствии, впрочем, выяснилось, что сходство случайное. Пока я оттирал руки от солидола, которым набивал рулевые кулаки, Йози, не боясь испачкать одежду, ловко нырнул под УАЗик, вынырнул оттуда, и, спросив разрешения, открыл капот.

– Годный грём – сказал он одобрительно.

– Годный что? – переспросил я. Это слово он произносил с промежуточным звуком – между «е» и «ё», – и я его уже слышал. От Сандера.

– Грём. Слово такое. УАЗик – грём, – болгарка – тоже грём, часы – грём…

– Механизм, машина?

– Вроде того, но не совсем. Всякая сложная штука. Просто слово, неважно.

– Грём! – неизвестно к чему подтвердил Сандер. Произносили они с Йози это слово, кстати, совершенно одинаково.

– Можно завести мотор? – спросил Йози

Я всё равно собирался загонять УАЗик в гараж, дело шло к вечеру, так что я просто залез в кабину и включил стартер. Мотор схватил с пол-оборота, но на холодную призвук был отчётливее. Мы втроём стояли и смотрели, как под открытым капотом рубит воздух крыльчатка вентилятора. Сандер нервно приплясывал, искательно глядя на Йози, Йози молчал. Я пожал плечами, и сел за руль. Воткнул первую и аккуратно закатился в ворота. На сегодня уже в песке навалялся, пора было завязывать.

Когда мотор затих, а я вышел на улицу, Сандер на выдержал:

– Йози, кажи му, кажи! Ипаильно ывает, кажи!

Йози чуть поморщился, но всё же, как бы нехотя, сказал:

– Седло выпускного клапана треснуло на втором цилиндре. Чуть вышло из гнезда и клапан подстукивает. Может выкрошиться, поменять бы.

– Вот так, прям, треснуло, и именно на втором? – мне стало смешно. Кажется, меня непонятно зачем, но разыгрывали. Может быть, чтобы посмеяться, когда я, как дурак, убью целый день на то, чтобы снять головку блока? Не знаю. Одно знаю: услышать это в звуке мотора нельзя никак. Я, может, не самый лучший на свете диагност, но границы возможного понимаю.

Йози укоризненно посмотрел на Сандера, с выражением «ну, я же тебе говорил» на лице. Сандер взволновался:

– Йози нает! Нает!

Ага, ещё один, значит, «художник, который так видит». Ну-ну. Он видит, а я башку снимай. Ага, щазз. У меня и так есть, чем себя развлечь. Тормоза, вон, не сделаны, электрика никакая, рулевой редуктор люфтит…

Йози, впрочем, на мой явный скепсис не обиделся ничуть, и на диагнозе своём не настаивал. Потом, когда мы познакомились поближе, я понял, что это входит в его понятия о вежливости и в принцип ненарушения личного ментального пространства. Он своё мнение сказал и, даже будучи абсолютно в своей правоте уверенным, оставлял решение на других. Это не было проявлением равнодушия, это, скорее, такой своеобразный этикет.

– Может, по пиву? – сказал Йози и широко улыбнулся.

– И то верно, – не стал спорить я.

И мы пошли по пиву.


Ибо сказано:


К советам других Мастеров относись внимательно, но не принимай с безоглядностью. Даже лучшие из чужих решений остаются чужими.

УАЗдао. или дао, выраженное руками

Подняться наверх