Читать книгу Увидеть море - Павел Сергеевич Зайцев - Страница 11

Четвёртая группа факультета английского и немецкого языков, в которую я попал, состояла практически из одних девушек. Единственным представителем мужского пола, кроме меня был Андрей.

Худой, очень высокий и явно старше других сокурсников в любое время года он был одет по последней гранжевой моде в узкие потёртые чёрые джинсы, большие черные ботинки и красную рубашку в крупную черную клетку.

Светлые, почти белые волосы и кожа с красноватым оттенком делала его похожим на альбиноса, а неизменные тёмные очки на Ивана Демидова, который в те далёкие времена вёл забытую уже передачу «МузОбоз».

Памятуя о своём плохом зрении, я поспешил занять первую парту, Андрей присоединился ко мне, выложив из рюкзака на парту целую кучу кассет с незнакомыми названиями исполнителей. Dead Can Dance, Nick Cave, The Doors, Einsturzende Neubauten и Tom Waits – всего этого я никогда не слышал и был заинтригован.

– Что за музыка? – спросил я.

– Это? Да так, переписать взял у девочки знакомой с испанского факультета, – Андрей был из местных и знал почти всех студентов от первого до пятого курса.

Я выразил желание обзавестись копией интересной музыки, отчасти действительно из любопытства, отчасти в поисках единомышленников. Я жаждал общаться с другими меломанами, обмениваться кассетами, обсуждать альбомы и новейшие направления в современной музыке. По причинам культурной ограниченности кругов, в которых я вращался в Нальчике, ранее я был лишён такой возможности, и теперь изо всех сил стремился восполнить пробел.

Несмотря на отстранённый и слегка высокомерный вид, Андрей оказался простым в общении и дружелюбным парнем, и с энтузиазмом взялся за моё культурное, или лучше сказать субкультурное образование. После того, как я с трудом осилил The Doors и Nick Cave, но остался глух к Dead Can Dance и Саморазрушающимся Новостройкам (Einsturzende Neubauten), Андрей познакомил меня с творчеством групп Калинов Мост и Гражданская Оборона.

Музыкально несложные и поэтически продвинутые песни этих команд сразу понравились мне и пополнили наш с Мишей гитарный репертуар. Многим студенткам из общаги пришлось потом с округлёнными глазами выслушивать на пьянках про то, как «…смехом свеченый, брызги звал извечь в день чужих затей. В скалах выгранил плески плеч твоих, чуб крылом задел…»

– Паша, Миша, а сыграйте, пожалуйста, «Королеву снежную» или «Здесь лапы у елей дрожат на ветру», – просили девчонки. Они хотели романтики, красивых ухаживаний, походов в рестораны и, в идеале, подарков из ювелирного магазина. Мы могли предложить им странные песни под гитару, танцы под похрипывающий китайский магнитофон и водку с легендарным «Инвайтом». И, что удивительно, этого тоже вполне хватало.

Киту Ричардсу из Роллинг Стоунз приписывают фразу про то, что «Если кто, то из гитаристов вам скажет, что он взялся за гитару не для того, чтобы нравиться девушкам, можете смело плюнуть ему в лицо». Не знаю, что именно послужило стимулом в моём случае, но я влюбился в этот инструмент с той самой секунды, как только услышал ужасно фальшивое дворовое исполнение песни про «вот идёт караван, по зыбучим пескам…» на фатально расстроенной гитаре.

Бытует мнение, что судьба человека предопределена ещё до его рождения, но мне кажется, что, если бы не моя тяга к гитаре, жизнь могла сложиться иначе. Как говаривал Курт Вонненгут: «Если вы всерьез хотите разочаровать родителей, а к гомосексуализму душа не лежит – идите в искусство».

Весь первый год учебы Миша натаскивал меня основам гитарных премудростей, и второй курс я уже встретил во всеоружии.

Гитара открыла доступ на все лучшие вечеринки общаги и резко повысила интерес к моей персоне со стороны женского пола. Однако дальше дружеского общения никакого продвижения не было, и это удручало.

Постепенно сложилась постоянная компания, проводившая вместе почти все вечера.

Трое парней: я, Толик (после расселения по разным блокам наша дружба только окрепла) и первокурсник Рома. Обычно, к первокурсникам мы относились свысока, однако, Рома был соседом Толика, который теперь опять стал первокурсником, оставшись на второй год, и поэтому, если мы устраивали вечеринку у Толика, не пригласить Рому было никак нельзя. К тому же он был весёлым парнем с лёгким, беззлобным характером. Худой и угловатый, с лицом, немного напоминающим мультипликационного лягушонка, он беспрестанно шутил и юморил. Шутил он не столько над окружающими, сколько над самим собой, и поэтому тут же сделался всеобщим любимцем.

Женской половиной нашей дружной компании были три наши однокурсницы: Света, Юля и Наташа.

Света признавалась нами самой симпатичной, но подруги её были тоже вполне привлекательны. По поводу нашей популярности у девушек мнения расходились.

– Уклунки, вы себя в зеркало видели? – задавал Толик риторический вопрос, явно намекая на превосходство в смысле внешней красоты.

– Ага, но что-то меня они в гости почаще зовут, – бравировал я музыкальной востребованностью.

– А я… а я… а я просто рад, за вашу личную жизнь, парни! А теперь, если ни у кого из достопочтенных Дон Жуанов сегодняшний вечер не занят эротическим свиданием с прекрасной леди, предлагаю пойти за водкой и нажраться, как настоящие комбайнёры.

– Скотина, ты Рома, – отвечали мы. Человек Рома был сельский и, конечно, порой мог ляпнуть бестактность. – Пошли…

Полгода до зимней сессии второго курса я проходил счастливым обладателем повышенной стипендии. Вместе с деньгами родителей выходило неплохо.

Учеба не напрягала меня, я платил ей взаимностью. Весь первый курс мы с Андрюхой прогуливали пары и лекции, но сессию сдали на отлично. Очевидно, что корпеть над учебниками было уделом серой массы, а интеллектуальную элиту ждало познание окружающего социума.

Куча свободного времени, никаких обязательств и немного денег в кармане, что ещё нужно молодому человеку, чтобы почувствовать себя на вершине мира!

Казалось, жизнь и так была сладка, как ферганская дыня, но в середине октября родной ВУЗ подкинул приятный сюрприз. Юбилей ПГПИИЯ выпал на 1995-год. В связи с этим, всем, получающим стипендию, выдали её в тройном юбилейном размере!

Ещё на первом месяце обучения Андрюха был избран старостой группы за свои солидные залысины и раскатистый бас, и теперь, пользуясь его правом как старосты получать стипендию за всю группу, мы вдвоем поспешили за купюрами в студенческую кассу, дабы конвертировать дары небес в непритязательное локальное счастье. Осенний день радовал тёплой курортной погодой и охапками медно-красных листьев, и звал отправиться в путь, поэтому мысли о посещении пар в таких условиях у нас даже не возникало.

– В «Галс»! Познакомлю тебя с тусовкой, – предложил Андрей.

Я, конечно, согласился. Давно предвкушал встречу с людьми из настоящей богемы – художниками, музыкантами и просто непризнанными гениями без определённой формы самовыражения, вроде Андрюхи.

По дороге мы остановились в кафе, чтобы выпить по чашке водки за юбилей родного института, точнее, за праздник тройной стипендии.

Пара водок превратилась в длинную череду. Всё потому, что с Андреем всегда было о чём поговорить. Несмотря на позицию эстетического эскаписта (не путать со скопцом), он мог очень здраво судить о любом жизненном вопросе и ситуации. Человек он был бывалый, и в своё время совершил несколько автостопных поездок сквозь Россию и Европу по хиппи-маршруту, хотя и, как все близко знакомые с хиппи, горячо их не любил.

– Никогда не верь хиппи! – Андрей наклонился ко мне, дыша перегаром, сжимая в одной руке стакан с водкой, а в другой вилку со шпротой. После пары стаканов лицо его становилось совсем красным, что вкупе с белёсыми бровями придавало ему совсем уже иноземный, а может быть даже и потусторонний вид. – Они все лентяи, нытики и попрошайки!

– А как же свободная любовь, – робко спросил я, волнуясь за романтический образ «детей лета».

– Брехня! У них там за свободную любовь только страшные девочки всякие, на которых так никто не смотрит, – в голосе Андрея послышалась обида.

– Я так и знал! – мой стакан поднялся в воздух. – За хиппи!

Основательно подкрепившись золотистыми эстонскими шпротами, мы вышли на улицу.

– Э-эх! Погодка отличная! – поддавшись приливу бодрости, Андрей импульсивно всплеснул руками, и шитая-перезашитая тряпица, неопределённого цвета, служившая ему верхней одеждой, с громким треском развалилась на лоскуты.

– Мне нужна куртка, – облек в слова очевидный факт Андрей.

В первом попавшемся одёжном магазине мы наткнулись на красивые шерстяные ветровки на меху с капюшоном в огромную бело-голубую и бело красную клетку. Изделия элитных китайских мастеров стоили как раз половину повышенной стипендии. Бело-красно-клетчатая куртка Андрея так хорошо на нём смотрелась, что я купил себе бело-синюю, и пара новоиспеченных финских рыбаков с бутылкой земляничного литературного вина (не помню, откуда оно взялось) двинулись вниз по улице, отхлебывая из горлышка, и пугая прохожих громкими репликами о том, что «дуализм Фромма, однако, пожирней экзистенциализма Ясперса».

Объект «Галс» оказался банальной пивной, хоть и располагавшейся в примечательном старинном купеческом особняке, с фундамента до крыши увешанном табличками а-ля «Здесь в годы Гражданской войны была зверски замучена басмачами революционерка Краснофлагова».

Заведение облюбовала пресловутая пятигорская студенческо-богемная тусовка, которую мы и обнаружили смакующей разбавленное пятигорское пиво с сухариками. Богема представляла собой зрелище. Несколько вызывающе одетых девушек с волосами нарядных цветов (парочка из них показалась мне весьма привлекательными), два свободных художника какой-то внешности, и несколько мрачного вида музыкантов. Последних я опознал по косухам и длинным волосам.

Все эти люди знали и, по всей видимости, уважали Андрюху. Девочки сразу полезли к нему целоваться, а парни радушно трясли его руку и предлагали пиво. На мой короткостриженный череп представители богемы смотрели с недоверием. Не спасала даже куртка финского рыбака. Но после того как я заказал на стол пару бутылок водки и пару кувшинов пива, недоверие сменилось признанием.

– Ой-вэй! – хотелось крикнуть мне, но я не был уверен в уместности и происхождении лозунга, поэтому только кивал и улыбался.

Через пару-тройку часов обсуждений музыки, живописи и литературы, а также хоровода сменяющихся на столе бутылок, зловещие рокеры начали солидно покачиваться под бодрячок из «Русского Радио», а я обнаружил себя целующимся с миловидной красноволосой девушкой в черной кожаной куртке. Она сидела у меня на коленях и говорила: «Бэйби, смешай мне ещё одного «ерша!».

Остальной вечер остался в памяти отрывками.

Вот Андрюха демонстрирует свою страсть к альпинизму и, раскинув руки, идёт по сколькому от дождя карнизу на высоте восьми этажей.

Вот я демонстрирую боязнь высоты и ползу за ним и красноволосой девушкой по карнизу на четвереньках, стараясь не смотреть вниз и не пролить водку

Вот я танцую с двумя девушками на дискотеке факультета французского языка под песню Таниты Тикарам, а какой-то бледный молодой человек пытается выколоть мне глаза немытыми пальцами.

Вот я бросаю молодого человека в пианино, и охрана выкидывает нас на улицу.

Окончание вечера я запомнил отлично. Долго шатаясь по кривым улочкам ночного Пятигорска, мы с Андрюхой оказались у какого-то увеселительного заведения с неоновой надписью «Кафе-бар «Единорог» над дверью.

– Глоточек виски, сэр? – пафосным жестом я пригласил его внутрь. – Я угощаю

– Нет, – староста группы выставил в небо бледный перст. – Только водка!

С этими словами, распахнув ногой хлипкую дверь, мы провалились в бездонное чрево сомнительного заведения.

В баре было темно и лишь на дансполе несколько ядовитого цвета лучей освещало группу подвыпивших девушек, колыхающихся под рёв техно. Трогательности зрелищу добавляло полнейшее отсутствие мужских тел.

Очарованные увиденным, мы ринулись навстречу музыке, чувствуя себя обязанными продемонстрировать настоящее танцевальное кунг-фу финских рыбаков. Девушки с любопытством образовали круг, уступив место в свете софитов, и польщённые мы принялись дружелюбно отплясывать в меру своей испорченности.

Я не мог насладиться великолепием своего танца со стороны, но точно помню, что Андрюха был неотразим. Представьте себе лысеющего худого альбиноса ростом под два метра, одетого в пушистый клетчатый лапсердак, виртуозно выделывающего коронные па Майкла Джексона на дансполе полупустой дискотеки. Рядом с ним изгибался и неуправляемо раскидывал конечности по периметру коротко стриженный финский рыбак пониже ростом.

Сюрреализма хореографическому безумию добавляли наши невозмутимо-отрешённые лица с лёгким налётом пьяной дебильности.

Увлёкшись танцем, мы не заметили, как остались на танцполе одни. Девушки, очевидно, не вынесли накала эротизма и упорхнули снимать стресс мохитами в баре

Вместо них на границе света и тьмы зыбко замаячила тёмная фигура. Приземистая и бесформенная она рождала мысли о перворожденном Зле.

Вяло шаркая, первобытное зло пересекло данспол и оформилось в огромного армянского парубка, заросшего чёрным паласом подбородочной щетины.

– А-ха-йиеей! – вдруг взвякнул детина, подпрыгнул высоко в воздух, и с глухим шлепком плюхнувшись на шпагат, упруго подскочил вновь и мелко затанцевал рядом с нами что-то национальное.

Я изобразил на лице сдержанное восхищение его танцевальными успехами, а «лунные походки» Андрея приобрели некоторую скованность. Пару раз обернувшись вокруг своей оси, подвыпивший армянин остановился, обрушил массивные лапы нам на плечи и прорычал: «Пайдём к нам за стол!»

Андрюха ещё больше остекленел глазами и ответил в духе ситуации: «Айм сорри, ай донт спик рашн».

– Он щито нэ русский? – удивлённо спросил меня армянин. Я был удивлён не меньше и предательски воззрился на Андрея.

– Ай донт спик рашн, бикоз ай кейм фром Америка. Энд ю ар май транзлейтор, – медленно и внятно отчеканил староста нашей группы, глядя мне в зрачки.

– Аааа… Эээ! Окей! Я эта… переводчик… А он эта… финн, типа! То есть это… американец из Финляндии – вот куртки! – туманно объяснил я завсегдатаю «Единорога».

– Ваах! Американец! Пайдэм пусть выпьет с нами! – с этими словами мы были скомканы в охапку и влекомы в тёмный угол, в котором клубился дым, и посверкивало около двадцати сигаретных огоньков. Стало ясно, что девушки были не одни, а с кавалерами, и, по всей видимости, наши танцы с их феминами спровоцировали кровожадные инстинкты племени. Мысленно я приготовился к драматической развязке, но ситуацию спасла свежая находка финно-американца Андрюхи.

– Хухры-мухры, ара ты чо э! Это жи гост из-за рубэжа! – остановил эскалацию насилия наш проводник, установив Андрюху перед компанией таких же упитанных соплеменников.

Вид у гостя из-за рубежа был затравленный и диковатый. Всколоченные белёсые волосы, красное лицо и остановившийся взгляд больше приличествовали жертве автомобильного наезда, чем представителю развитого капитализма. Однако странный вид «американца» только убедил компанию в его неместности.

– Хай! Ай лайк ёр кантри! Водка, матрёшка, пьерьестройка! – отчеканил «американец» и оскалился в леденящей душу улыбке.

– Ээээ! Вааааах! Арамэриканэц э! Гаварит, как настаящий, ара, да! – сомнения в происхождении Андрюхи отпали. Дальше новые друзья повели себя не логично, но радушно. Простив нам ухлёстывания за их дамами, они усадили нас за стол и начали потчевать коньяком и закусками.

– Эээ, брат, слишишь, спроси у него, как ему наши девушки? Красиви? …Э, переводчик, спроси у него, у них водка есть в Амэрике! … Американец, ти маэго дядя знаэшь? Он в Лос-Анжелесе живёт, его все знают, ара, э!

Я старательно переводил все вопросы и ответы. Эндрю держался молодцом, но стремительно терял кондиции и после четырёх-пяти витиеватых тоста в его честь буровил уже что-то несусветное, мешая русский акцент с немецким и один раз довольно внятно брякнув «бл**ть», уронив большой кусок сёмги в винном соусе на джинсы.

Наблюдая эти метаморфозы, я понял, что настал тот самый момент, когда нам пора покидать гостеприимное пристанище.

– Друзья! – я придал голосу официальность. – Мы благодарим вас за радушный приём, но, к сожалению, вынуждены покинуть вас. Завтра Эндрю должен будет участвовать на конференции по развитию международных отношений, поэтому ему надо поспать. Мы будем рады видеть вас на церемониальном банкете в галерее искусств «Цветник», где мы сможем продлить общение. Приглашаем всех!

– Эээ-ыыыы-ик- йес ит из! – мотнул головой Андрей и принялся крениться набок.

Армяне, не переставая ликовать, помогли вытащить Андрюху на свежий воздух, влили в нас ещё по стакану коньяка и усадили в такси, предварительно сунув деньги водиле.

– Э-э, ара, скажи Эндрю, мой дом – его дом! Пусть приезжает гости ваабшэ! – последний кирпич моста международных американо-армянских отношений был заложен, и такси понесло нас навстречу чудесному пятигорскому рассвету.

– Андрюха, поехали лучше к нам в общагу, ты домой сейчас не доедешь, – предложил я.

– Ай лив ин Нью-Йорк и Чикаго мэйби, – услышал я ответ. Не выходя из образа, Андрюха свернулся на заднем сиденье и погрузился в сон.

– Калинина 11, в студгородок! – сообщил я таксисту.

Мягко шурша шинами, такси повлекло нас по пустым улицам. Я открыл окно и подставил лицо утренней прохладе.

На пары мы с Андрюхой сегодня опять не попадали.