Читать книгу Дороги скорби - Павел Серяков - Страница 12

Война покинула окрестности Алого Креста, лишь полностью выпотрошив эти забытые Богом земли на востоке Гриммштайна. Уходя, войска Трефов оставляли позади себя разоренные селения, сожженные города. Ветра срывали с земли клубы пепла, и каждому было ясно: еще не скоро в этих полях вновь заколосится рожь. Крестовское герцогство прозвали Грошевыми землями, ибо взять с них было более нечего.

Война, как говорили старожилы, справедлива к каждой своей жертве. Приходя, она забирает что-то у каждого, действует безжалостно и является великим уравнителем. Война, как говорили старожилы, – сука во время гона, а за ней бродят три её верных кобеля: голод, болезнь и смерть.

Волдо смотрел, как по большой дороге в сторону их села идет, понуро опустив голову, тощая кобыла, запряженная в телегу. На телеге с вожжами в руках стоял парень в драной кольчуге, которую он, скорее всего, стащил с валявшегося в канаве мертвеца. Подобным в Грошевых землях никого уже не удивить. Парня звали Лотаром. Копна рыжих волос вздымалась вверх всякий раз, когда колесо телеги наезжало на кочку. Сквозь стоящую столбом пыль появились четверо всадников, равнодушно взирающих с седел на ручей, задорно журчащий своими водами, на лес, до которого было полдня пути пешим шагом. Один из них – Сик, разглядывал древко копья и рисовал наконечником невидимые узоры впереди головы своего белого в яблоках скакуна. «В лесу живет олень, – подумал он. – Жили до войны, вдруг и сейчас вернулся в родные места?» Он предпочитал не смотреть на жителей села, в которое их отправил отец. Предпочитал не думать об этом. Его младший брат Лотар и старший Гуннар были рядом, но большой братской любви он к ним не питал, скорее чувствовал себя в безопасности, держась рядом с ними.

Гуннар с интересом наблюдал за Лотаром и не понимал, в кого тот вырос таким… «Мерзавцем», – подумал он, наконец подобрав подходящее слово.

Люди их отца – двое верзил, молчали. Они были для верности, но особой нужды сыновья Хладвига в охранниках не испытывали.

– Парни, – заговорил Сик, – айда охотиться, как сладим дела.

– Рано загадываешь, – равнодушно произнес, словно плюнул, Гуннар, – нам еще восемь сел и девять деревень объехать надо. А потом отец соберет больше людей и двинем по городам.

– В каком-то смысле мы уже на охоте, – сквозь смех отозвался с телеги Лотар. – Или я не прав?

– Мы восстанавливаем законность в этих землях, – перебил брата Гуннар. – Тебе следовало внимательнее слушать отца.

– Ты правда веришь в это? – боясь разозлить брата, спросил Сик. – Мы просто помогаем отцу стать… богаче.

– Наш отец – барон Грошевых земель, и тебе стоит заткнуться, брат, – Гуннар метал взглядом молнии и был готов сорваться на любого, кто оспаривал титул его родителя, хотя и знал, что его папашка не кто иной, как разбойник, заселившийся в дом местного барона, коего своими же руками и удавил. – Наш отец – хозяин этих земель!

– Как же, – насупился Сик. – Себе ты можешь не врать.

Старик Яцек схватил Волдо за шиворот.

– Нечего тебе на это смотреть, сопливый, – прорычал он и, волоча мальчугана по пыльной дороге, бормотал что-то на том языке, который не положено знать детям. «Грязные слова для грязных языков», – говорила об этом языке Иренка – бабушка Волдо.

Старик ногой толкнул дверь избы, в которой некогда жила большая семья, состоящая из достойного мужчины, доброй женщины, её старухи-матери и четверых детей. Война пришла и в этот дом.

Старуха Иренка глядела в окно и тревожно переминала свой залатанный, но опрятный фартук, и, когда дверь отворилась, она вздрогнула:

– Едут?

– Едут, старая, приглядывай за своим молокососом.

Дед ослабил хватку, и Волдо тут же бросился к бабушке. Крепко обнял её.

– Спасибо тебе, Аццо, – она пригладила копну русых волос внука и тревожно взглянула в окно. – Теперь и бароновы сыновья приехали…

– Сукины дети, – ответил старик и, оглядевшись, вспомнил, какой видел эту избу до прихода в Крестовские земли Трефов. Зажиточная была семья, большая. Теперь пустая хата да бабка с сопливым мальчишкой. – Здесь забирать уже нечего…

– Найдут, – произнесла Иренка. – У этих ума хватит.

– Вот тебе совет, подруга… – Лицо старика, испещренное сетью морщин, выдавало тревогу, но говорить он старался спокойно, тихо и предельно размеренно. – Спрячься сама и спрячь мальчугана.

– Грядет страшное?

– Посмотрим, – Аццо откашлялся в кулак. – Бог милует…

На проселочную дорогу вышла группа мужчин. Решительных мужчин, уставших бояться. Шесть человек с палками, вилами, цепами и еще кое-чем в грубых, с самого рождения обрабатывающих землю руках. Впереди группы шел Урлик. Высокий и жилистый юноша, дезертировавший из Крестовского войска в день решающей битвы и затаившийся в родном селе.

– Будем терпеть и издохнем, как псы, – прорычал он и крепче сжал древко вил. – Будем биться и умрем, как мужчины.

– Завязывай языком чесать, – ответил ему кто-то из собравшихся. – Мы тебя поняли.

Гуннар жестом приказал своим спутникам остановиться. Он не сводил глаз с арки на въезде в село.

– Чует мое сердце, нам тут не рады, – он ткнул острием копья распятую на арке кошку.

– Что это значит? – Лотар так же пристально, как и его старший брат, разглядывал убитое животное. – Они там совсем из ума выжили?

– Это значит, что делиться своими пожитками сельские не намерены. – Сик, в отличие от братьев, смотрел на идущих к ним людей. Наконец он нашел силы посмотреть на тех, кого они должны обворовывать, и то лишь потому, что назревала драка и в такие моменты совесть среднего сына самопровозглашенного барона засыпала крепким и безмятежным сном. – Лотар, спрячься пока. Отец нам голову оторвет, если с тобой что-то случится.

– Да пошел ты, – прорычал Лотар, вытаскивая из соломы полуторный меч с лилией Трефов. – Я буду биться плечом к плечу с вами.

– Лотар! – взревел Гуннар. – Живо за телегу!

– Но… – принялся было возражать брату Лотар и осекся, видя, как раздуваются вены на шее Гуннара.

– Ладно.

Он не выпустил из рук меч, но послушно спрыгнул с телеги и встал позади нее.

Четверо всадников медленно продвигались по проселочной дороге. Люди во главе с Урликом шли им навстречу.

– С кем из вас мне говорить, псы шелудивые? – произнес старший сын барона. – Снимите с арки кошку и не рискуйте лишний раз своими жизнями. Вы нужны отцу. Отец вас ценит.

– Разверни свою кобылу и проваливай ко всем чертям! – прокричал Урлик. – Ваши люди были здесь на прошлой неделе. У нас уже ничего не осталось!

– Это не вам решать.

– Кроме вас есть и другие бандиты, – Урлик вышел вперед. – Нас обирают сразу три барона-самозванца, и более мы терпеть не станем!

– Я тебя услышал, – коротко и пугающе спокойно сказал Гуннар и надвинул на лицо забрало. – Именем барона Хладвига приговариваю вас к смерти. Положите оружие на землю.

– Пошли вы! Пошел Хладвиг! – гаркнул Урлик и повел своих людей на верную смерть.

Бабушка крепко прижимала к себе Волдо, и тот, не замечая сам, уснул.

– Черный, как ночь. Белый, как день. Блеклого мира яркая тень. Шелест листвы, белизна нежных рук. Всё – твое имя, во всем ты, Лу-ух, – почти нараспев прошептала Иренка и, не отпуская крохотную ручонку внука, подняла взгляд к окну. На улице происходило страшное.

В те страшные для Грошевых земель годы присказка про Лу-уха читалась чуть ли не в каждой крестьянской хате по той лишь простой причине, что, приняв истинного Господа, не всякий простолюдин перестал верить в его предшественников. Да, друг мой, не стоит забывать о том, в какие времена жили люди и почему их называли темными. Если верить историям ведьм из культа Рогатого Пса, Лу-ух был одним из сыновей последнего, и, ежели иные дети древнего существа были кровожадны и злы к людям, Лу-ух, наоборот, людей любил. Он обитал в тех далеких краях, куда не могли попасть ни члены его древней семьи, ни короли, ни цари и иные лорды. Дорога Лу-уха была закрыта для всех, и в то же время её врата были всегда открыты для детей. Он был везде и сразу: в Гриммштайне, Исенмаре. Лу-ух и спящий в нем Гриммо были везде. Его копыта высекали звезды из камней берега Стенающих ветров, он мчался по обезлюдившим улочкам Златограда, и его блеяние можно было услышать над полями Памяти Алебардиста. Лу-ух жил в мире с миром и за его чертой, ибо он являл собой воплощение Дороги Грез и узурпатором Тропы Кошмаров.

В тот час, когда деревенские мужчины решили дать отпор сыновьям барона Грошевых земель и пролили свою кровь на сухую, позабывшую о дожде, но помнящую дыхание огня землю, Лу-ух услышал голос старухи и, стоя посреди избы, не сводил глаз со спящего мальчика. Лу-ух смотрел на старуху, по морщинистому лицу которой текли слезы, но она была ему неинтересна. Копытом он едва коснулся лица спящего, и тот, открыв глаза, вышел из собственного тела.

– Идем, Волдо, – произнес баран и, мотнув головой, указал рогами на запертую дверь избы. – Идем, друг.

Волдо был знаком с Лу-ухом. Каждый ребенок знал черно-белого барана с золотыми глазами и был его лучшим другом, но каждый, просыпаясь, забывал о случившемся, и их знакомство повторялось раз за разом. Лу-ух дарил детям того времени ту роскошь, которую мог подарить своему чаду далеко не каждый родитель – счастье. Пусть скоротечное, но настоящее.

– Ты Лу-ух?

– Да.

– Бабушка рассказывала о тебе.

Лу-ух вновь посмотрел на старуху и вспомнил, как катал ее на своей спине по хладным гладям рек над ночным небом. Вспомнил звонкий смех совсем еще юной Иренки, но, переведя свои бараньи глаза на мальчишку, всем своим видом показал, что бабушка Волдо больше ему не интересна.

– Когда-то, – проблеял баран, – мы дружили с ней.

– Вы поссорились?

– Нет.

– Тогда почему вы больше не дружите?

– Она предала меня, – ответил Лу-ух, направляясь к двери. – Она отвернулась от меня.

– Бабуля сделала тебе больно?

– Да.

Он шел за бараном и уже на улице схватил Лу-уха за рог.

– Прости её! – произнес Волдо. – Она не нарочно!

– Поздно, – баран смотрел сквозь молочную пелену сна, которую разлил по проселочной дороге, дабы Волдо не видел изуродованные тела своих односельчан. Дабы ребенок не видел, как младший сын барона-самозванца колотит голову уже мертвого Урлика камнем. – Идем, друг. Нас ждет путешествие по местам, которые без меня ты никогда не сможешь увидеть.

– Я никуда не пойду, Лу-ух.

Баран замер. Сыновья барона пошли по домам, дабы отыскать и отобрать последнее. Они называли это налогом, и Лу-ух не понимал значения сего слова.

– Никто не отказывается от путешествия, – произнес он и ударил копытом. – Почему, мальчик?

– Потому, что ты не говоришь, в чем виновата моя бабушка. Если вы враги, то и ты мне враг.

– Это не так, дорогой мой. Если я скажу, ты пойдешь?

– Да.

– Почему тебе это так важно?

– Потому, что я люблю бабушку.

– И я любил.

Лу-ух смотрел сквозь Волдо на избу, дверь которой была выбита ударом ноги. Сик, сжимая в руках меч, ввалился в дом Иренки, и кровь стучала в его висках, словно барабаны войны.

– Хлеб, мясо, яйца… – прорычал он и опустил оружие. Добрый по своей природе Сик стоял перед пожилой женщиной, прижавшей к своей груди спящего ребенка.

– Да что ж такое… – выдохнул парень. Иренка, не поднимая головы, что-то произнесла. Он не разобрал слов. Что-то о шелесте листьев и белизне рук. «Спятила», – подумал он и оглядел избу.

– Уходи, Сик, – проблеял баран. – Ты был добрым мальчиком, не порть свою кровь.

Из груди сына барона-самозванца вырвался глухой звук, который походил скорее на дальний раскат грома, нежели на стон:

– Прости, бабка. Жизнь… такая, – он махнул рукой, будто отмахиваясь от наваждения, и выбежал на улицу.

Лу-ух ткнулся своей массивной головой в грудь Волдо.

– Пойдем, – вновь попросил он. – Пойдем видеть хорошие места, добрых людей. Пойдем есть вкусную еду.

Гуннар кричал о том, что они – новый этап величия Грошевых земель. Старика, который увел Волдо с дороги, тащили к арке.

– Новая власть, сукины дети! – выл Гуннар, размахивая копьем. – Новая власть!

– А петь песни мы будем?

– Ты любишь песни?

– Люблю, – улыбнулся Волдо беззубым ртом. – Но пою плохо.

– Я научу, – сказал баран. – Только пойдем.

– Сперва скажи, чем тебя обидела бабушка.

Лу-ух про себя подметил, что, хоть изо рта парнишки и не выпала большая часть молочных зубов, торгуется он, как заправский восточный купец, только что не сидит на ковре и не курит дурманящие травы из залитых молоком колб.

– Хорошо, – ответил он. – Твоя бабушка выросла.

– И это все? – удивился Волдо. – Она этим тебя обидела?

– Этого достаточно.

Под дружный хохот опьяненных боем грабителей в петле дергался старик Аццо.

– Это вам урок! – хохотал Лотар. – Урок! Власть надо уважать!

Иренка старалась не слушать, но слышала все. Старалась не поднимать глаз, но это было невозможно. Прямо сейчас на улице произошла настоящая резня, которая лишь чудом обошла их с Волдо дом. Бандиты перебили добрую половину сельских. Удавили сварливого, но доброго старика, и Бог знает, чего еще наделали, и лишь одно дарило ей надежду на будущее и веру в Господа – улыбка на лице внука. «Он с Лу-ухом», – подумалось тогда старухе.