Читать книгу Дом на вершине. Рассказы - Павел Шушканов - Страница 5

Осколок угодил под плечо, царапнул лёгкое и прочно засел в рёбрах. Уже не так неприятно, как пару часов назад, но всё ещё ноет. Я пытаюсь удерживать автомат, но он всё время выскальзывает и бьётся прикладом об пол.

– Теперь оружие держать будет неудобно, – замечает сержант. Впервые хоть кто-то заговорил. Больше часа сидели молча.

Справа от меня Кроль. Это не кличка, это фамилия, хотя и несколько странная. У него тощая шея и узкий нос с синей яркой отметиной на переносице, поэтому я его и запомнил. Других ранений у него вроде бы нет. А ещё он из моего взвода. Остальных не знаю. Сержант тоже не наш, но у него до боли знакомое лицо. Вероятно, все сержанты просто похожи друг на друга как родные братья.

Я улыбнулся этой мысли. Рядовой напротив замечает и неодобрительно морщится, перехватывая автомат здоровой рукой.

– Пятнадцать минут до наступления, бойцы, – замечает сержант. По нашим рядам прокатывается неодобрительный ропот.

Я пытаюсь вспомнить исход последнего боя, но перед глазами какая-то рваная картина, словно я в огромном калейдоскопе болтаюсь среди странной серо-розовой мишуры, которая гремит сильнее, чем положено мишуре, и иногда этот грохот приобретает уж слишком человеческие звуки. Вероятнее всего, мы выбрались из ущелья. Я-то был в конце колонны, и уж если уцелел, то остальные точно должны остаться в живых. Вот только никого, кроме Кроля, не вижу.

Мы сидим в коридоре, в конце которого хорошо видна бронированная дверь. Вероятно, оборонительный бункер – за перевалом их много. Не могу вспомнить, кто притащил меня сюда, очнулся уже сидя у стенки с болью под лопаткой и автоматом на коленках.

– А перевязать нас для начала не хотят? – поинтересовался рядовой напротив меня. У него не было уха, и его шея, и половина камуфляжа приобрели грязно-вишневый цвет.

Сержант достал сигарету и принялся изучать её фильтр, как секретную карту вражеской территории.

– Я похож на медбрата, рядовой? Думаю, перемотать свой огрызок ты и сам в состоянии.

– Почему в наступление? – недоумевает Кроль. – И где офицеры?

– Офицеры с нами не пойдут. Только мы. Считайте, что я вам и офицерский состав и генеральный штаб, – отзывается сержант. Он безуспешно ищет по карманам зажигалку. Наконец находит, и пару секунд мы все смотрим на пламя.

Вспомнил!

Я оказываюсь на горячем песке и от страха ничего не соображаю, только жму как ненормальный на спусковой крючок и кричу громче, чем грохочет автомат. Но это мне так кажется – громче всего кричит кто-то за мной. А потом резко умолкает. И тут я слышу странный звук. Ничего похожего раньше мне слышать и близко не доводилось. Свист, обжигающий жаром совсем рядом, наверное, в сантиметре от уха. Эта стремительная злая пчела предназначалась мне, и я это понимаю, но вместо пугающих картин в голову лезут вовсе неуместные мысли о взаимосвязи времени и пространства. Секунда времени и два сантиметра пространства, по сути, влекли бы для меня один и тот же результат, но какая-то сила не дала им соединиться. Возможно, там, где время и пространство соединены иначе – все мертвецы.

Я бегу, поражаясь тому, что всё ещё жив. Это кажется мне более странным, чем то, что бегу я навстречу чужим злым пулям и кричу всё громче, свято веря, что именно крик и продляет мне жизнь. На самом деле он просто подтверждает, что я жив. Ведь когда мой крик прервётся, я уже не услышу этого. Начнётся темнота небытия, но если я буду кричать ещё громче, возможно, я смогу услышать себя даже оттуда.

Мне повезло. Осколок напомнил, что есть ещё одно подтверждение жизни, и темнота, в которую я провалился, была не абсолютной, а уютной и спасительной.

– Я бы предпочёл санитаров, – заявляет рядовой без уха.

– А я бы предпочел, чтобы ты заткнулся, рядовой! – гаркает сержант.

Мы молчим.

Кроль нервно стучит прикладом по сапогу, остальных это раздражает, но никто ничего не говорит. Хмурые лица, и каждый в своих мыслях. Кто-то уже дома, а кто-то на войне, наступает, словно лавина, на маленький посёлок у подножья гор. Иногда ведь так и кажется, что ты огромен и бессмертен, что способен раскатать поле битвы в бесконечную плоскость вместе с холмами.

Я вытягиваю ноги – затекли. Скорее бы уже в наступление, ожидание ещё хуже. Кажется, что сидим тут целую вечность. Смешное слово – вечность. О ней думают те, для кого эта вечность ограничена семью-восемью десятками лет. Или девятнадцатью годами, как в моём случае.

– Не видел документов о назначении вас командиром взвода, – снова подает голос безухий. Видимо, обращается к сержанту.

– А их нет, рядовой. Некому их писать. И тебя перевязывать тоже некому. Мы сейчас побежим к той двери и будем драться так, как нам и не снилось, без документов и бинтов. Считайте, что это наш последний и самый главный бой.

Безухий саркастично хмыкнул.

– Да как же мы пойдем? Я ног не чувствую, у этого вон – незнакомый боец кивнул на Кроля, – руки нет.

Я смотрю – и правда, нет. Точнее, сама рука есть, но висит как плеть, а я ещё на плечо жалуюсь.

– Поднимемся и пойдём! – отрезал сержант.

– Ты пойдёшь! А мы подождём офицеров.

Безухий поднимается, опираясь на автомат. Ну и здоровый же он. Как наш учитель по физкультуре в десятом классе – тоже бывший демобилизованный. Мы его боялись как огня, хоть и предмет не особо важный. Думали, выскажем ему за сорокаминутные марш-броски по скользкому после дождя школьному двору на выпускном, а он не пришёл. Потом я его тоже не видел. Похож, только глаза у безухого сверкают, а у того какие-то потухшие были.

Он стоит над сержантом с явным вызовом, хотя и не в лучшей форме. От потери крови его немного пошатывает. Я машинально подбираю ноги. Остальные переглядываются.

– Тут никто с тобой в наступление не пойдёт, пока мы не увидим документ!

Но говорит он явно за себя. Большинству хоть в бой, хоть в койку, лишь бы не сидеть тут в ожидании. Я к такому выбору не готов, переглядываюсь с остальными.

Сержант поднимается. Он ниже безухого на полголовы, не такой огромный, скорее жилистый. На его бушлате четыре отверстия, расположенных в ряд. Интересно, если приложить линейку, то они окажутся точно на прямой линии? Я подношу к глазам палец. Да, если учесть кривизну пальца, то идеальная прямая. Даже красиво. Я бы ходил в таком на гражданке. Чистый, новенький бушлат, а на спине четыре в ряд дырки от пуль. На вопросы я бы всегда рассказывал историю, каждый раз разную. Надо бы попросить потом у сержанта поменяться, только лычки перешить.

Он подходит ближе, а боец без уха стоит всё так же вызывающе. Сходятся, как боевые слоны в поединке. Конечно, я никогда не видел боевых слонов, только на картинке, но даже там они выглядели впечатляюще.

Сержант делает выпад рукой. На мгновение мне показалось, что его рука прошла сквозь голову бойца. Да нет, он просто ухватил его за затылок. Он прижимает его вымазанный сажей лоб к своему, на руках и шее надуваются вены. В тишине слышно яростное сопение, которое длится, как кажется нам, много-много часов. Но вот сержант бьёт его по плечу ладонью и улыбается, безухий отвечает коротким кивком. Стоять ему сложно, и он опускается по стене, всё так же опираясь на ствол автомата.

– Мы выйдем за эту дверь и будем драться как звери. Как потревоженные львы, как бешеные медведи, как испуганные, загнанные в угол кролики, разрывающие хищнику брюхо. Бой будет последним. Мы пойдем все, кто есть. А ты, боец, будешь стрелять левой рукой.

Это он мне. Я даже вздрогнул от неожиданности.

Я в старом фильме видел, как воины древности перед битвой били короткими мечами о щиты, настраивая себя на битву. С улыбкой представляю, как мы бьём сейчас прикладами о пол, синхронно и громко. В этом есть что-то первобытное, как в овациях. Никогда раньше не думал об этом, но аплодисменты – суть варварское издание звуков для поддержания и возвышения того, кто сейчас тебя превосходит силой, умом или талантом. И просвещённые умы издают звуки, ударяя ладонью о ладонь, а потом звук становится синхронным и заставляет вибрировать тело и прибившуюся к ребрам душу, легким отголоском шаманского экстаза.

Всегда перед боем в голову лезут дурные мысли, словно мозг хочет надуматься впрок, пока он ещё в черепной коробке. Записать бы всё это. Вот получится забавный бред.

Я снова улыбаюсь.