Читать книгу Тропой предков. Записки русского путешественника - Павел Ткаченко - Страница 8

Прощайте, лето и Якутия! Здравствуйте, осень и Хабаровский край! Вспомнилась беззаботная ученическая пора. Жаль, что уже никогда не встретить 1 сентября за партой, за студенческой скамьёй…

Непогода отняла у меня ещё один день, и я провел его в раздумьях: продолжать ли намеченный маршрут или плыть на Алдан? Снаряжение поизносилось, сапогам необходимо чуть ли не ежедневное латание. Но сильнее всего достала слякоть. Однако размышления о первопроходцах, «многую нужду» терпевших, склонили чашу весов в пользу продолжения маршрута: здоровье пока не подводит, а остальное приложится.

Переправился на противоположный берег, перевел стрелку часов на хабаровский часовой пояс, наловил хариусов и, пока сушил разобранный плот, увидел, что через реку плывет сокжой. Сначала хотел подстрелить его, чтобы запастись мясом, но стало жалко красавца. Ну сколько я утащил бы в сидоре? Килограммов десять-пятнадцать, а остальное – медведям? Пусть уж сами о себе позаботятся.

Не успевает просыхать тайга. Только начинает светить солнце, как тут же из-за сопок наползают рваные тучи и выливают на деревья и кусты очередной заряд холодного осеннего дождя. От сырости ощущение холода усиливается, и если тело при ходьбе разогревается, то кисти рук дубеют. Кустики голубики окрасились в красный и бордовый цвета, ягоды стали мягкими, давятся в руках, сок въедается в кожу, придавая ей фиолетовый оттенок.

Чем ближе к перевалу, тем сильнее осень вступает в свои права. Всё вокруг усыпано жёлтой хвоей лиственниц. Вечерами, снимая с себя одежду, я вытряхиваю из неё по нескольку пригоршней мягкой хвои.

Водораздел между Сивагликаном и Сивагли мрачный, густо заросший стлаником, видимость не далее трёх метров, внимание постоянно напряжено. В верховьях распадка встретились остатки медвежьей трапезы: разбросанные изгрызенные кости сохатого. Когда перевал остался позади, идти стало веселее.

Пересекая марь в долине Сивагли, наткнулся на могилу. На едва заметном возвышении посреди мари из толстых лиственничных плах сколочен ящик, уже разрушенный. Сверху установлена литая чугунная плита с отлично сохранившейся надписью: «Здесь покоится прахъ тунгуса Бытальскаго, бродячаго рода… умершаго 3 января 1901 г.» Никаких следов или троп рядом нет. Почти вековой давности могила пуста. Видимо, когда-то постарался медведь. Меня взволновали слова «тунгуса Бытальскаго», ведь отряд Ивана Москвитина начал свой поход с земель эвенкийского рода Бута… Спустя два часа, пройдя вверх по притоку, обнаружил ещё одну пустую могилу, но без надгробной надписи с сохранившимся на ней деревянным крестом, именуемом ныне православным. Когда-то эти места были обитаемы…

На плоский водораздел между реками Сивагли и Большой Тыркан спустились тучи, окрестности исчезли в тумане и я впервые сбился с нужного направления. Идти наугад, наматывать лишние километры, когда их впереди ещё сотни, не хотелось, но ещё больше не хотелось останавливаться. Пришлось немного поплутать по лесистому плато. После нескольких поисковых галсов удалось определиться и продолжить путь.

Начинает сказываться скудость продовольственных запасов. Позволяю себе съедать не больше полпачки супа за раз, или пачку-полторы в сутки. Ноги после часа ходьбы слабеют, всё чаще спотыкаюсь, а все думы сводятся к пище. Поедаю голубику, бруснику, и шиповник. Не упускаю толокнянку, шикшу, переспелую морошку и недозрелую клюкву. Но они встречаются редко. От ружья в последние дни пользы никакой – вся живность спряталась, видимо, учуяв моё желание плотно закусить.

Вечером вышел на берег Большого Тыркана. Извиваясь между высоких склонов и обрывов, он встретил меня шумом длинного переката. До наступления сумерек оставалось мало времени, но я соорудил снасть и принялся рыбачить. Однако место оказалось слишком быстрым, и рыба здесь не держалась. Только на следующее утро ниже переката удалось выловить килограммового ленка – и упустить тайменя. Сколько еды вильнуло мне хвостом! Сколько ненужных слов услышали скалы!

До места слияния Большого Тыркана и Тыркана, вверх по которому был намечен дальнейший путь, оставалось не более трёх километров. Но вместо берегов – обрывистые прижимы, и пройти нельзя. Впрочем, всё равно нужно перебираться на противоположную сторону, поэтому я собрал плот, выбрал из кучи плавника обломок, отдалённо напоминающий весло, и пустился в короткое плаванье. Быстрый поток едва не пронёс меня мимо устья Тыркана, ниже которого бесновались вспененные буруны. Из двух зол выбирают меньшее. Чтобы не купаться с головой, я спрыгнул в воду на метровой глубине и подтащил плот к берегу.

Обычно в глухой тайге у места слияния больших рек располагается либо охотничье зимовье, либо постройки, оставшиеся от какой-нибудь экспедиции. Здесь же, кроме свежих следов сокжоя и медведя, я увидел лишь полувековые замшелые пеньки. Место дикое.

Путь вверх по Тыркану, судя по сгусткам изолиний на карте, не сулил лёгкой прогулки. Чтобы облегчить ношу, я вытряхнул из рюкзака содержимое и провёл тщательную ревизию. Отрезал от матраца покрытую «шрамами» подушку и всё лишнее – пустые гильзы, запасные портянки, фотоаппарат, прочие мелочи – упаковал в неё и подвесил на сучок в пяти метрах от земли. Рюкзак стал легче килограммов на пять.

Тыркан в нижней части своей – почти сплошной перекат. Охотиться на редких уток я даже не пытался – меткий выстрел ничего не давал, бурное течение не оставляло надежд добраться до трофея. На крутых склонах почти не было ягод. На привалах, чтобы наполнить живот, варил дежурные полпачки супа в литре воды. Сначала выхлёбывал жидкость со скудными жиринками на поверхности – это на первое; а на второе оставалось несколько ложек гущи – риса или гороха, в зависимости от сорта похлебки. На третье – чай без сахара. От такой пищи сил, конечно, не прибавлялось.

Пробираясь по густому подлеску, услышал чью-то возню, а затем увидел на середине невысокой лиственницы соболя, с любопытством вытянувшего мордочку в мою сторону. Конечно, соболь – еда не вкусная, но на безрыбье и рак рыба. Ранней осенью шкурка соболя не представляет ценности, и всё-таки не хотелось испортить её. И пока я выбирал место для выстрела, зверёк, почуяв неладное, удрал.

Вокруг Солнца появилось обширное гало, предвещавшее затяжную хмарь и слякоть. Резкий холодный ветер придавал бодрости, и я спешил найти хорошее место для ночлега. Река стала более спокойной, с обширными косами. Появилось много следов лосей, волков, реже встречались следы сокжоя и медведя. Однако на глаза звери не попадались. Брусника приелась, от кислой пищи рот перекосило, а язык, кажется, даже распух. Ближе к вечеру заметил на спокойной воде стайку чирков. Местность, как назло, была открытой. Чтобы не вспугнуть уток, я сбросил рюкзак и по-пластунски прополз метров сто между мокрыми кочками. Подождал, пока несколько уток соберутся вместе, и одним выстрелом подбил сразу трёх. Оборудуя стоянку, засёк ещё стаю уток. Охотиться было уже поздно, и я решил: раз места пошли утиные, завтра добуду ещё, а сейчас не буду экономить – съем двух. Чирки – самые маленькие из утиного племени, и, честно говоря, мне хотелось съесть сразу всех.

Проснувшись ранним утром под аккомпанемент моросящего дождя, я невольно придвинулся к костру, и подумал о домашнем уюте, как о великом благе, которое в городе почему-то незаметно. А ведь дома иногда можно услышать волшебные слова: «Вставай, завтрак готов!»

В полдень опять одним выстрелом уложил трёх нырков. Может, я снайпер? Опасаясь, что течение унесёт добычу, кинулся в реку прямо в одежде. Пока сушился, одного съел. Эти утки покрупнее чирков. Я никогда не «вкушал» амброзии – пищи богов, но отныне это слово будет всегда вызывать воспоминания о холодном береге Тыркана и тающих во рту кусках жаркого из нырка. Правда, и недобрая примета связана с этим приятным воспоминанием. Небольшая скляночка с солью, которую я носил в кармане, выпала и разбилась. Ни в тот день, ни на следующий – ничего не произошло. И всё же вскоре я воочию убедился – примета бытует не зря.