Читать книгу Бессознательное: мифы и реальность - Павел Юрьевич Соболев - Страница 3

"Очень часто мотив скрыт. Это не значит, что он не действует, он действует, он побуждает, он смыслообразует, и вместе с тем скрыт".

Леонтьев А.Н.

"Лекции по общей психологии".

С точки зрения фрейдизма, те желания, которые в силу личностных или культурных факторов не могу быть осуществлены конкретным индивидом, не отбрасываются за ненадобностью, никуда бесследно не исчезают – они остаются, но лишь вытесняются из сознания в сферу бессознательного.

По сути, индивид просто перестаёт обращать на своё желание внимание.

Активно перестаёт обращать внимание.

Но желание это продолжает существовать в закромах его психики и всё так же сохраняет свои мотивирующие свойства – на то ведь оно и желание, чтобы мотивировать к действию. Отсюда и возникают многочисленные жизненные ситуации, когда мы невзначай совершаем какие-либо огрехи, которые, казалось бы, совершенно не входили в наши планы.

В сознательные планы…

И очень часто такие огрехи идеально логически вписываются в те желания, которые когда-то блуждали на окраинах нашего сознания. Всё это – косвенные признаки, с той или иной степенью достоверности указывающие на наши потаённые мотивы. Фрейд не исключает случайности в явлениях, происходящих вокруг нас. Но он исключает случайности, происходящие внутри нас. В психике всё строго взаимосвязано, там не может быть случайностей, утверждает основатель психоанализа.

"Известные недостатки наших психических функций и известные непреднамеренные на вид отправления оказываются, будучи подвергнуты психоаналитическому исследованию, вполне мотивированными и детерминированными, причём мотивы их скрыты от сознания." (Фрейд, 2008a. С. 179).

Из всего этого можно прийти к выводу, что Фрейд считал психику человека, выражаясь современным языком, неким суперкомпьютером, который не имеет никаких сбоев. Вообще никаких. "Не верю в случай", говорил Фрейд (Фрейд, 2008a. С. 196). А всё то, что мы зачастую воспринимаем как этот самый сбой (забывания, оговорки, очитки, ошибочные действия), на самом деле является не чем иным, как намеренной "ошибкой" в работе психики. Но намерение это неосознаваемо, вследствие чего может быть выявлено только в процессе анализа.

Что интересно, уже в наше время имеются данные для подобных утверждений. На основании некоторых таких фактов возникла даже сравнительно недавняя научная дисциплина под названием когнитивистика. Яркий представитель этого направления В. М. Аллахвердов даже ввёл идеализацию о психике человека, которая созвучна идеям Фрейда. Этот исходный пункт в подходе когнитивистики к изучению психики человека звучит так: идеальный мозг не имеет никаких ограничений на приём, переработку и хранение информации, предполагается также, что идеальный мозг автоматически выделяет все потенциальные закономерности в предъявляемых сигналах. В реальности наличие физиологических ограничений на работу мозга не отрицается, но предполагается, что они являются настолько менее мощными, чем ограничения, накладываемые логикой познавательной деятельности, что не должны использоваться при объяснении психических явлений. (Аллахвердов, Воскресенская, Науменко, 2008).

Фрейд был уверен, что наша психика не допускает сбоев, что всё в ней отлажено и работает с удивительной целесообразностью. В своей работе "Психопатология обыденной жизни" он постарался изложить замеченные им по ходу жизни доказательства этому – как те или иные "ошибки" или "случайности" на деле же вполне обоснованы, если принимать в расчёт скрытые мотивы человека.

Он описывает пример (Фрейд, 2008а. С. 16), как ехал с одним весьма образованным юношей, и тот решился процитировать стих Вергилия. Стих был на латыни, и в последней строке парень вдруг запинается, позабыв какое-то слово. На помощь приходит сам Фрейд и подсказывает, что забытым словом было "aliquis" (на латыни это неопределённое местоимение "некий").

Юноша был знаком с теориями Фрейда и сам же спрашивает у него, мол, вы вот утверждаете, что ничего в нашей психике просто так не бывает, так объясните мне, почему я забыл именно это слово?

Фрейд отвечает "Легко" и просит парня отвечать ему по методу свободных ассоциаций (который впоследствии стал одним из основных приёмов в сеансах психоанализа).

Что у него ассоциируется со словом "aliquis"? Какая цепочка мыслей проходит в голове?

Юноша начинает отвечать…

Сначала он говорит, что ему приходит мысль расчленить слово на "а" и "liquis".

Зачем? Он не знает сам.

Дальше ассоциативный ряд развивается по принципу включения в слова корня "liqui".

Парень упоминает "реликвию" затем "ликвидацию". Дальше в ассоциативном ряду возникает "жидкость", поскольку в "ликвидации" есть корень "liquid", что с немецкого и английского переводится как "жидкость".

Дальше по цепочке парень упоминает о христианских реликвиях, о христианской крови и о чуде святого Януария, которое состоит в том, что в качестве реликвии в одной из церквей якобы хранится его кровь, которая в особый праздничный день чудесным образом становится вновь жидкой.

Продолжая свою ассоциативную цепь, парень упоминает, что ежегодно этого чуда с трепетом ждут многие верующие, и каждый раз, когда по неизвестной причине этого вдруг не происходит, народ волнуется… Тут парень припоминает случай, когда во время французской оккупации чуда святого Януария не случилось, его кровь в назначенный день не стала вновь жидкой. Народ разволновался. Тогда генерал армии указал на волнующихся солдат и сказал священнику, что они очень надеются, что чудо скоро свершится…

Тут парень вдруг запинается и сообщает, что дальнейшая ассоциация напомнила ему кое-что, о чём он не хочет говорить дальше.

В общем, в итоге юноша всё равно откровенничает до конца – просто недавно он получил известие от одной своей знакомой, состоящей с ним в связи, что у неё не случились месячные… И его эта новость неприятно встревожила.

Фрейд и резюмирует, что вся цепочка, если прокручивать её в обратном направлении, и вела бы к "случайно" забытому в стихе Вергилия слову "aliquis". Оно и было "забыто" именно потому, что через мгновенную проработку всей ассоциативной цепочки в бессознательном вновь напоминало о тревожащем известии о ненаступлении месячных, чего юноша так боялся.

Чудо святого Януария… Народ волнуется, что кровь не стала жидкой, и надеется, что это ещё произойдёт. Задержка месячных…

Хоть и замысловатый, но, безусловно, изящный расклад.

Таким образом, по утверждению Фрейда, "забываются" те слова, которые по какой-либо ассоциации в бессознательном являются для нас нежелательными.

Но всё же, скорее всего, не стоит торопиться с категоричностью в подобном заявлении. Кажется, лучше предположить более общую схему – забывания, описки, очитки и ошибочные действия происходят не по причине исключительно лишь неприемлемости каких-либо скрытых мотивов, но также и по причине вполне осознаваемых мотивов. Это ведь тоже очень распространённое явление – когда ты сознательно чего-то желаешь или ожидаешь, и психика срабатывает так, что в любых явлениях начинает улавливать ожидаемые сигналы (интерпретирует действительность так, как ей хочется). Когда знаешь, что тебе сейчас должны позвонить, а сам чистишь в ванной зубы, то легко можно услышать звонок телефона, когда его на деле и не было, а твой мозг всего лишь "сформировал" его из шума льющейся воды. И именно по такой же схеме может происходить часть оговорок, очиток и прочего – когда вполне осознаваемое ожидание выдаётся за действительное, воплотившееся.

Таким образом, в концепцию Фрейда о подобных "случайных" феноменах к первому виновнику (неприемлемое желание, вытесненное в бессознательное) надо добавить и второго – желание осознанное (приемлемое). Любая из этих причин может порождать кажущиеся нам сбои в работе психики.

Помню, лет десять назад читаю Фрейда "Остроумие и его отношение к бессознательному" (Фрейд, 2008b). В одном месте совершаю очитку. В оригинале написано: "… формы "двусмысленности" или "игры слов", издавна общеизвестные и оценённые как приёмы остроумия. Зачем же мы тратим усилия на открытие чего-то нового…?".

Ошибку же я совершаю в слове "тратим" и читаю его как "утратили".

И ведь целесообразность данной очитки очевидна, если принять во внимание общий смысл первого предложения. Там говорится, что все вскрытые в работе факты были известны уже давно, но Фрейду по какой-то причине приходится вновь это всё открывать. По какой же причине?

Вариант только один – что всё, известное раньше, было забыто, потеряно в прошлом. Именно в ожидании такой дальнейшей логики повествования я подвергаю искажению возникшее слово "тратим" и превращаю его в "утратили", таким образом реализуя свои ожидания относительно смысла дальнейшего текста.

Слово "тратим" наиболее из всех подошло для того, чтобы без особых сложностей исказить его и придать ему смысл чего-либо забытого, потерянного… Достаточно было лишь добавить букву "у", и смысл становился таким, как мной ожидалось.

То есть очитка была, но не было никакого вытесненного желания по причине его неприемлемости для сознания. Было вполне невинное желание, витавшее на периферии.

Всё это кажется чем-то незначительным, но когда понимаешь, что вся эта мыслительная искажающая деятельность произошла в десятые доли секунды, это всё-таки поражает и восхищает.

Психика человека – это нечто поистине удивительное.

Кажется, в своей "Психопатологии обыденной жизни" Фрейд не обозначил ещё один вид психической деятельности, на примере которого можно видеть вытеснение из сознания нежелательного для него момента. Речь идёт о преднамеренной несообразительности, о преднамеренной недогадливости, когда верный ответ неприемлем для нашей личности. В таком случае бессознательное уже верно обо всём догадалось, но не пускает эту информацию к осознанию, в силу чего человек так и "не может" догадаться насчёт того, о чём идёт речь.

Вот пример подобной "недогадливости". Совсем недавно на "Одноклассниках" я отписал серию юморных комментариев к фотографиям одной барышни и заодно сделал несколько замечаний насчёт ошибок у неё в словах.

Она мне отвечает: Павел, я сражена наповал! Откуда такие глубокие познания великого русского языка?!!! И остроумно ещё так. Может, у вас образ такой, похожий на Вашего тёзку с экрана…"

О каком тёзке речь, задумываюсь я?

Павел… Павел… Хм, не пойму, о ком она.

Думаю я, думаю, что за тёзка с экрана… Никого придумать не могу. Думал секунд 30, наверное. В итоге и отвечаю опять с юмором: "Тёзка с экрана? Это кто? Барак Обама? Нас иногда путают. А вообще, русским языком владею так себе. Просто с ранних лет прозой увлекаюсь, вот и приходится осваивать потихоньку наш великий и могучий".

Но тут вдруг что-то мне не нравится в конструкции последнего предложения. Я задумываюсь.

Смотрю на слова, перечитываю. В голове возникает фраза "волей-неволей", которая, кажется, может приукрасить это предложение, заставить его звучать лучше.

В итоге удаляю написанное и пишу иначе.

Получается: "Просто с ранних лет прозой увлекаюсь, так что волей-неволей пришлось осваивать".

В таком виде и отправляю.

Через минуту от девочки приходит ответ. Пишет: "Волей – неволей"! Вот как раз про Павла Волю я и говорила!"

Фрейд бы сказал, что бессознательно я понял, что речь идёт о Павле Воле, но в силу того, что питаю к нему неприязнь (а к его экранному образу я питаю самую сильную неприязнь), вытеснил из сознания даже само предположение о том, что меня могут сравнить с этим пренеприятнейшим типом. Но сама догадка всё же выскочила наружу в виде фразы "волей-неволей"…

Вообще, интересен, конечно же, момент, когда я уже написал предложение, но вдруг что-то остановило меня – потому что в голове возникла фраза "волей-неволей". В то мгновение я просто подумал, что с этим оборотом предложение будет смотреться лучше…

О феномене преднамеренного препятствования осознанию некоторых фактов мы ещё поговорим подробнее, когда будем упоминать исследования психофизиологов о регистрации мозгом неосознаваемых импульсов с применением целого ряда беспристрастных приборов.

Подумаем же вот о чём – если в бессознательном человека продолжает "сидеть" некое скрытое желание, то оно не может не проявлять себя в каких-либо действиях. Желание по определению обязано мотивировать. Поэтому могут ли забывания и очитки быть единственными свидетельствами существования неосознаваемых мотивов в глубинах психики? Или должны быть и другие их проявления?

Такие проявления, безусловно, есть. Например, "случайные" действия или "ошибочные".

Фрейд описывает (Фрейд, 2008а. С. 134), как однажды нечаянным движением руки он разбил мраморную крышечку своей чернильницы. Сидел в своём кабинете за письменным столом, писал что-то, неловко махнул рукой, задел эту самую крышечку, вследствие чего она слетела на пол и разбилась.

Он указывает, что рядом с чернильницей стояли различные бронзовые статуэтки и терракотовые фигурки (Фрейд был знатным коллекционером). Но рукой он "случайно" сбил только мраморную крышечку своей чернильницы. Он задумывается.

Всего несколько часов назад к нему заходила его сестра. Она хотела посмотреть недавно приобретённые им вещи – всякие античные безделушки из камня и глины. Осмотрев всё, она оказалась довольна и заметила ему, что теперь-то его письменный стол выглядит вполне красиво – осталось только приобрести новый письменный прибор. Это она о его простенькой чернильнице. Сестра сказала, что теперь ему нужна более красивая чернильница.

И вот, спустя несколько часов, Фрейд совершает то самое неловкое движение, и крышечка чернильницы разбивается.

Сам он пишет об этом: "Заключил ли я из слов сестры, что она решила к ближайшему празднику подарить мне более красивый прибор, и я разбил некрасивый старый, чтобы заставить её исполнить намерение, на которое она намекнула? Если это так, то движение, которым я швырнул крышку, было лишь мнимо неловким; на самом деле оно было в высшей степени ловким, так как сумело пощадить и обойти все более ценные объекты, находившиеся поблизости".

Если в глубинах психики есть какое-то скрытое желание, которое по разным причинам не осознаётся, то, тем не менее, оно так или иначе всё равно будет давать о себе знать в самых различных действиях человека.

Определить истинный мотив в поведении человека можно лишь при совокупном анализе многих его поступков – только при объединении, казалось бы, разрозненных действий можно обнаружить некий общий для них вектор, направленный к определённой цели. Надо искать в поступках человека нечто общее, тогда можно обнаружить и истинный мотив, который определяет всё его поведение.

Иными словами, только косвенные признаки в деятельности человека говорят о его настоящих целях, и делают они это гораздо точнее и правильнее, нежели может он сам.

Как верно упоминает в своих лекциях Леонтьев (Леонтьев, 2007), известное и обычное для всех нас дело – видеть, как человек всем своим поведением демонстрирует, что ему откровенно нравится конкретный представитель противоположного пола. Он суетится, волнуется, совершает ещё ряд каких-то действий, и все окружающие понимают, что ему нравится данная особа. Но сам он этого не осознаёт, и когда ему говорят об этом наблюдении прямо, искренне удивляется и принимается отрицать. Он даже может так или иначе разумно объяснять своё поведение от случая к случаю. И только когда у двух этих персон действительно начинаются отношения, мы понимаем, что выводы, сделанные нами на основании всех косвенных признаков, оказались верными. Это действительно распространённое явление, каждый может вспомнить.

Именно анализ косвенных признаков, всех этих "случайностей", позволяет понять истинные мотивы человека.

Иначе говоря, если желание есть – оно будет давать о себе знать, даже если сам человек об этом желании ничего не знает.

Эпизод из жизни.

Я уже не первый раз провожу ночь у этой женщины. Ей 32, и она невероятно красива.

Ради такой хочется вывернуться наизнанку, но лишь бы она всегда улыбалась.

К сожалению, это удаётся нечасто.

Тяжёлая жизнь с эксцентричной матерью под одной крышей маленькой квартирки, неудавшийся брак, непрекращающаяся депрессия и многое другое… Собственно, потому и стараюсь проводить время с ней – чтобы она не чувствовала себя одинокой и никому ненужной. Чтобы хоть иногда дарить ей улыбку.

У неё есть сын. Минувшим вечером у него как раз отмечали шестилетие. Парень смекалистый, но характер со сложностями. Мне происхождение его неоднозначного поведения ясно сразу. Только вот самой его маме, похоже, это невдомёк.

После вечерних посиделок и вручения сыну подарков гости начинают расходиться. Но тут по самому незначительному поводу бабушка закатывает маме истерику…

Я слышу это всё из зала, где со стола уже почти всё убрано.

Шестилетний парнишка замирает рядом со мной – он тоже всё это слышит.

Мама и бабушка осыпают друг друга проклятиями на самых высоких нотах.

До чего же сложная ситуация… Я стою и не знаю, куда себя деть. Пойти вмешаться? Но кто я здесь такой? Всего лишь один из приглашённых.

А парнишка стоит у серванта в своей сорочке с бабочкой, и на лице его растерянная улыбка. Как будто улыбается от безысходности.

Мама уже входит в комнату, бабушка идёт за ней вслед и проклинает её на чём свет стоит. У мамы лицо напряжено. Оборачивается к бабушке и кричит, чтобы она убралась. Громко кричит, с надрывом.

Мы с парнишкой невольно наблюдаем всё это. Обратив внимание на нас, бабушка делает ещё несколько нелицеприятных высказываний своей дочери и уходит на кухню. Дочь, готовая зарыдать, кричит что-то ей вслед…

– Катя, Катя, тише, – говорю я как можно более спокойным и уверенным голосом и обхватываю её лицо ладонями, заставляя посмотреть на меня. – Не нервничай, всё хорошо…

– Боже… – тяжело со вздохом вырывается из неё, – ну как же всё это можно терпеть. Она же из меня всю кровь уже выпила… Не могу я больше так.

Она смотрит на меня, и её несчастные глаза начинают слезиться.

– Господи, как же мне всё это надоело, – почти шепчет она.

Её плечи несколько раз вздрагивают.

Вдруг снова слышится, как бабушка громко и раздражённо что-то ворчит на кухне…

– Боже ты мой, – снова закипает Катя, а глаза продолжают блестеть.

Она отрывает взгляд от меня и смотрит на стоящего в сторонке сына.

– А ты чего стоишь?! Иди спать! – вдруг через слёзы повышает она голос. – Я тебе уже постелила…

Тут с кухни опять залетает бабушка и с новой силой атакует дочь.

– А ты чего это на него орёшь?! – кричит она. Глаза её почти навыкате. – Он что тебе – игрушка?!

– Мама, уйди!!! – уже откровенно рыдая, кричит дочь. – Я тебя прошу, уйди!!! Оставь меня в покое!!!

Катя отстраняется от меня и делает несколько шагов навстречу матери.

– Уйди!!! – рыдает она. – Когда ж ты наконец всё это прекратишь?!

Я смотрю на парнишку – он всё так же обречённо стоит в сторонке и не знает, как себя вести. Лишь наблюдает за орущими друг на друга женщинами.

– Закрой дверь! – рыдает Катя и почти вплотную подходит к матери. – Выйди отсюда!!!

Бабушка что-то кричит в ответ, продолжая разжигать истерику, и стоит на самом пороге комнаты.

– Выйди!!! – умоляющим голосом надрывается Катя и берётся за ручку двери с намерением её закрыть. – Убери ногу!!! Убери!!!

Давит на дверь, пытаясь сдвинуть с порога ногу своей матери. Та продолжает кричать в ответ.

– Уйди отсюда!!! – Кате удаётся закрыть дверь в комнату, оставляя мать с той стороны.

Вот так жизнь у людей… Я стою в двух метрах от Кати и не знаю, как именно вести себя в подобных ситуациях. Её сын тоже продолжает растеряно стоять у серванта… Всего час назад ему дарили подарки, поздравляли с днём рождения и целовали, а сейчас… Стоит в сторонке в своей белой нарядной сорочке и с чёрной бабочкой…

Мелкий шестилетний пацан. И смотрит на такую дичь. Как два любимых им человека проклинают друг друга на весь дом.

Что творится с этим миром?

Катя стоит у двери. Поворачивается ко мне – по лицу бегут слёзы, плечи трясутся.

Никогда и никого в жизни мне не было так жалко, как её в тот момент.

– Прости за всё это, – говорит она дрожащим голосом.

Я ещё не сообразил, что ответить, как вдруг из-за стола выскакивает их старый кот и устремляется к закрытой двери.

– Ух! Ты ещё тут! – снова через слёзы выкрикивает Катя, резко открывает дверь и пытается подопнуть кота ногой в нужном направлении. – Пошёл отсюда!

– Мама!!! – вдруг взвизгивает молчавший до этого парнишка. – Ты что делаешь?!!

Бежит к двери.

– Зачем ты его так?!! – визжит он.

– Ваня, – мама приседает на корточки и пытается взять пробегающего мимо сына за плечи.

– Ваня… – говорит она со слезами на глазах.

– Ты… – тяжело дышит сынишка, – Ты…

– Ты дурра!!! – кричит он ей прямо в лицо.

И выбегает вслед за котом из комнаты.

Боже ты мой…

Мама поднимается на ноги, слёзы струятся по лицу. Она смотрит на меня и хочет что-то сказать… Но не может.

Из лёгких вырывается такой тяжёлый стон, какого я не слышал никогда. Как будто её ранили… Тяжёлый, как камень.

Я обнимаю её, прижимаю к себе. Она вся дрожит в моих руках и плачет.

И что говорить в такие моменты? Где и кто может этому научить?

– Не плачь, Катя, не плачь, – говорю ей тихо, продолжая прижимать к себе. – В жизни и не такое бывает.

– Как можно так жить? – Её голос у моего плеча похож на постанывание. – Я не знаю, что делать.

– Ничего, всё поправимо, – говорю я. – Всё поправимо.

Прижимаю её, хрупкую, трясущуюся к себе и осознаю, как во мне от бессилия в этой ситуации закипает злость. А Катя всё плачет и плачет, упершись в меня лицом… Плачет и плачет.

Минут через десять, успокоившись, она пойдёт заплаканная за заплаканным сыном, уложит его в постель и будет, склонившись над ним, гладить по голове, целовать и шептать, чтобы он простил её.

Что она его очень любит. Что его любимого кота не отела пинать. Чтобы он простил её. Чтобы он простил.

А его торчащая из-под одеяла светлая головка будет так же горячим шёпотом говорить ей: и я тебя очень люблю, мамочка. Больше всего на свете люблю. Я сейчас боженьке тихо помолился, чтобы он сделал так, чтобы ты больше не злилась и не кричала так, и всё у нас будет хорошо.

Они ещё раз, заплаканные, признаются друг другу в сильнейшей любви, целуют друг друга, и парнишка закрывает глаза. Он засыпает.

Потом у нас с Катей происходит ночь любви, и теперь уже она засыпает с улыбкой на лице, абсолютно счастливая на тот момент.

А я лежу, обнимаю её, и думаю…

Катя рассказывала, что её сын порой ведёт себя невыносимо. И что слово "дурра" в её адрес одно из самых невинных в его репертуаре.

Рассказывала, как у него часто происходят истерики, стоит ей только настоятельно его о чём-то попросить, чего он не очень хочет. Тогда в ход летит и "дурра", и прочие ругательства – даже вплоть до ударов своими кулачками по её ногам.

И как поразительный контраст всему этому развешанные по квартире тут и там детские рисунки с часто встречающимся обращением – "Мамочка, солнышко, я тибя люблю", "Мамочка, я тибя абажаю".

Пожалуй, я никогда не видел, чтобы дети так часто стремились обнимать и целовать свою маму, как в случае с Катей и её сыном. Порой парнишка демонстрирует свою нежность аж через край. Слово "люблю" он с лёгкостью произносит несколько раз за день.

А в промежутках между этим… Он срывается на маму по малейшему поводу. Посреди магазина в ответ на её отказ купить ему игрушку начинает громко и при всех визжать на неё "Кляча!" и с гримасой злости на детском личике колотить кулачком по её ноге.

– Ты кляча! Кляча! – зло визжит он на весь магазин.

Она же стоит красная и не знает, куда себя деть.

Сама Катя не догадывается, почему её Ваня растёт таким. Она не знает, что она делает не так, и не знает, что делать дальше.

Я же видел сегодняшнюю сцену. И видел ряд других. Слышал их.

И мне, стороннему наблюдателю, всё в значительной степени ясно.

Наверное, глупо, что обнимая среди ночи безумно красивую женщину, глядя на безмятежное выражение её спящего лица, я думаю о Джоне Боулби.

Боулби – британский психоаналитик, развитие взглядов которого проходило в небезызвестной Тэвистокской клинике. Основное внимание Боулби и его соратницы Мэри Эйнсворт было направлено на исследование феномена привязанности.

Главный труд его жизни – трёхтомник "Привязанность и утрата". Если вы слышали о теории привязанности, то это как раз Боулби.

Суть теории привязанности можно выразить так – основываясь на качестве привязанности к матери, формируется психика ребёнка. Качество привязанности же зависит от конкретного поведения матери при контакте с ребёнком, от степени её чуткости к его нуждам.

В рамках этой теории, привязанность по качеству делится на три основных типа:

1. Надёжная привязанность (она же безопасная) – формируется, когда мать очень чувствительна к потребностям ребёнка, создаёт для его психики минимум стрессирующих обстоятельств, всегда рядом с ним, старается отлучаться как можно реже. Она постоянно поддерживает своё чадо и формирует у него ощущение полной защищённости, которое с возрастом генерализуется, и происходит становление доброжелательного и уверенного в себе человека.

2. Избегающая привязанность – формируется, когда мать постоянно во всём ограничивает ребёнка или же относится к нему совершенно нечутко, наплевательски, запросто может оставить его надолго одного. В итоге ребёнок формируется замкнутым, мрачным, он стремится избегать каких-либо доверительных отношений и привязанностей. Такие обычно предпочитают дружить с животными.

3. Амбивалентная привязанность (она же тревожно-сопротивляющаяся) – формируется, когда мать ведёт себя в отношении к ребёнку противоречиво, непоследовательно: сейчас она ласкает его, расцеловывает, выражает страстную любовь, но уже через полчаса из-за резкой смены настроения срывается на него, кричит или даже бьёт. Обычно матерями детей с развитой амбивалентной привязанностью являются истеричные женщины, поведение которых в высшей степени зависит от настроения, которых очень легко вывести из себя. В итоге ребёнок то получает от матери неописуемую волну любви, то невыносимые сцены истерик и визгов с ворохом личных претензий. Со временем у ребёнка и формируется амбивалентное отношение к матери – он её то чрезвычайно любит, то чрезвычайно ненавидит. В поведении таких детей и в выражении ими чувств всё происходит с повышенной эмоциональностью – он очень горячо обнимает и говорит "Люблю, люблю, люблю", а при смене настроения бьёт кулачком и кричит "Ты кляча! Кляча!".

Эти перепады настроения случаются часто. Несколько раз на дню – это легко.

Боулби и Эйнсворт были тысячу раз правы, думаю я, лёжа в темноте.

В общей сложности я буду общаться с Катей всего 1,5 месяца, но уже в первые две недели успею понять неуравновешенность её натуры. Малейшее несогласие с её мнением по самому незначительному вопросу приводило к такому эмоциональному возбуждению, что в её голосе с лёгкостью начинали звучать повышенные напряжённые нотки, и звенящим тоном произносилась коронная фраза "Мы сейчас поссоримся"… Такой мягкий намёк, чтобы я не спорил с ней.

Диалог – не самый её любимый способ общения. Вывести Катю из себя – вопрос нескольких секунд и одной фразы "А вот я не согласен"…

А насчёт сына… Учитывая нестабильность эмоционального состояния самой матери, этиология конфликтов с сыном и его поведения представляется очевидной.

Что интересно, амбивалентность в отношении к сыну прослеживалась и у неё самой. Так, после одного из скандалов она убитым голосом твердила мне, что он невыносим, что он неуправляем, что с ним невозможно. Но стоило мне тут же поддержать её, ободрить, так она помолчала несколько секунд и тут же стала говорить прямо противоположное тому, что говорила только что.

– Да, вообще, он у меня самый замечательный. Он очень умный, талантливый. Он самый лучший…

И опять же она твердила это, как завороженная. Я в тот момент несколько напрягся от её неадекватности, это честно.

В общем, утром следующего дня, когда мы просыпаемся, в комнату вбегает Ваня. Он сияет, он цветёт!

Подбегает к маме – в его руках сложенная пополам бумажка. Протягивает её и говорит: мамочка, тебе подарок!

Счастливая Катя разворачивает лист – на нём изображены какие-то каракули и надпись "Люблю тибя!".

– Ой, Ванечка, спасибо, – улыбается Катя во всё лицо, продолжая лежать в кровати.

– Я обожаю тебя, мамочка! – взвизгивает Ваня и с распростёртыми объятиями вспрыгивает на маму.

Ваня вытягивает губы для поцелуя – он любит маму.

Резко наступает коленом на её грудь – он ненавидит маму (Катя громко охает).

Он склоняется над ней, чтоб поцеловать – он любит маму.

При этом локтем упирается ей в горло – ненавидит маму (Катя хрипит, но сохраняет удивлённую улыбку).

– Я люблю тебя, люблю, – радостно щебечет Ваня и целует маму, целует – любит её.

При этом ударяет лбом в её глаз – ненавидит маму (Катя снова охает).

Мама отвечает на поцелуи сына и одновременно охает от его грубых тычков в её тело. Я впервые вижу такое, это честно. Я опешил… Настолько это всё выглядит дико.

После минуты жарких объятий и поцелуев Ваня убегает из комнаты. Я спрашиваю Катю слегка растерянно, часто ли такое бывает?

Она с улыбкой переспрашивает: это ты о его неуклюжести? Случается иногда…

Она улыбается. Бывает слегка неаккуратным, добавляет она.

Вот оно как, думаю я.

При желании, конечно, можно такие действия назвать неаккуратными, неуклюжими, но если смотреть глубже, то во всех этих тычках в грудь, горло и в лицо, во всех "неуклюжих объятиях" сына усматривается чёткая логическая связь с событиями минувшего вечера. А вероятно, и всего детства.

Даже проявляя любовь к своей маме, такой ребёнок, движимый бессознательной мотивацией, будет завуалировано выражать и свою злобу на неё.

– Мама, смотри! Я помыл твою любимую вазу! Ой, упала…

С позиций психоанализа, мало того что никакие случайные ошибочные действия не случайны и не ошибочны, так даже и те действия, которые приводят к, казалось бы, ужасающим последствиям для самого человека, тоже вполне намеренны и закономерны. Если человека периодически грабят, если он периодически становится жертвой мошенников или если же он периодически попадает в опасные для жизни обстоятельства, то ему есть над чем задуматься. Такому человеку резонно задать себе вопрос, зачем он всё это подстраивает? Какие цели этим преследует?

Если с вами какая-либо конкретная неприятность происходила в жизни более чем один раз, то вам есть над чем задуматься. Неоднократности события уже достаточно, чтобы попытаться вскрыть свои глубинные неосознаваемые мотивы для таких "случайных", но закономерных происшествий.

Подход психоанализа к подобным явлениям даже частично переняла такая отрасль психологии, как виктимология – наука о психологии жертвы (Малкина-Пых, 2006). Согласно некоторым её концепциям, те ситуации, в которые попадает жертва – это не случайное стечение обстоятельств, но такое, которое жертва сама же целенаправленно и организует, сама того не осознавая.

Жертва вполне намеренно создаёт все необходимые условия, чтобы стать жертвой…

В рамках всё той же виктимологии разработано типичное описание личности жертвы – то есть, собрана совокупность черт, которые необходимы для того, чтобы опасное деяние в отношении личности было совершено. А тот факт, что если мы знаем, какие факторы необходимы для возникновения "случайности", просто уже никак не позволяет назвать это случайностью (в некотором роде это совпадает с таким явлением, как навязчивое повторение – когда после определённого психотравмирующего события человек снова и снова неосознанно стремится воспроизвести его на практике).

Человек сознательно может и не помнить событий самого раннего своего детства, но, даже будучи взрослым, под действием бессознательного стремиться воспроизводить их в своей жизни. Безусловно, это в первую очередь относится к такой сфере, как отношения с родителями – схему этих самых отношений "ребёнок" будет неосознанно транслировать и на отношения со своим супругом или даже на отношения со многими другими окружающими его людьми.

Тот факт, что человек не помнит какого-то события, не означает, что оно не может оказывать влияния на его поведение. По Фрейду, человек не способен забыть вообще ничего. Он лишь думает, что забыл. На деле же, вероятно, в памяти сохраняется абсолютно всё. И именно эта "подавленная" память и оказывает влияние на все дальнейшие поступки человека.

Мы уже говорили о том, что даже забывание Фрейд считал преднамеренным процессом.

Тут мы соприкасаемся с таким интересным моментом, как память.

Стоит отметить, что в наши дни феномен памяти всё ещё продолжает оставаться чем-то неизведанным. Как происходит забывание? И что означает забывание вообще?

Можно ли тот факт, что человек не может что-то вспомнить, объявить свидетельством того, что данная информация больше совсем не представлена в его памяти?

Как известно, если человек не может что-то сделать именно в данный момент, то это не доказывает, что он не может этого сделать в другое время. Каждому из нас известно по личному опыту, как раньше мы знали нечто, что сегодня забыли, но наступает завтра, и мы снова это вспоминаем.

Так возможно ли тотальное забывание в том смысле, что из памяти бесповоротно уничтожается та или иная информация?

Судя по всему, вряд ли такое возможно. Больше данных указывают как раз на то, что если мы восприняли что-то однажды, то эта информация навсегда остаётся в нашем мозге. Другое дело, что она далеко не всегда способна быть нами осознана, воспроизведена.

Что же препятствует порой вспоминанию известных нам фактов?

Конечно, это сложный вопрос, но имеются данные, что именно бессознательное преднамеренно препятствует осознанию (то есть воспоминанию) каких-то конкретных событий из прошлого. Аллахвердов называет подобное явление неосознанным негативным выбором (Аллахвердов, 1993).

В ряде экспериментов этот феномен проявлялся следующим образом: испытуемым предъявляют набор разных символов (пары букв, буква-цифра, названия игральных карт и всё в таком духе) и просят запомнить их как можно больше из списка. Когда позже происходит проверка запоминания, то выясняется, что какие-то символы забыты…

Но это ничего.

Интересно же становится, когда выясняется, что и в последующих новых наборах символов, куда специально были включены забытые символы из первого теста, именно они же снова и не вспоминаются. То есть позабытый в ходе первого эксперимента ряд символов имеет тенденцию "забываться" и в последующих экспериментах.

Таким образом, "забывание" – это не что иное, как преднамеренное, но неосознаваемое решение не воспроизводить именно данный конкретный стимул. Или, как выразился житейским языком Агафонов А.Ю (Агафонов, Волчек, 2005), для того, чтобы не вспомнить что-то, необходимо помнить, что именно не следует вспоминать.

Похоже, на бессознательном уровне какой-то стимул имеет косвенное отношение к чему-то неприятному из личного опыта индивида, и именно этот стимул и будет иметь тенденцию "забываться" чаще других.

В другом исследовании (Аллахвердов, 2000) испытуемые – участники детского хора – должны были нажать на рояле именно ту клавишу, звучание которой только что слышали. Оказалось, что и в данном случае ошибка имеет устойчивую тенденцию к повторению. Если при демонстрации "ми" малой октавы испытуемый ошибочно нажимал "до" первой октавы, то затем, некоторое время спустя, после ряда удачных попыток определения других нот, когда ему уже предъявляли "до" первой октавы, в ответ он "ошибался" и нажимал "ми" малой октавы. То есть ошибка снова повторялась, но уже наоборот.

Такая устойчивая "ошибка" говорит о том, что звуки всё же чётко различаются испытуемым, но в силу неизвестных внутренних причин подменяются один другим.

Интересный "эксперимент" поставил и Клапаред в 1911 году: общаясь в клинике с больным, страдающим синдромом Корсакова (вид амнезии, при которой человек не способен запоминать все текущие события, но сохраняет относительно хорошую память на общие события прошлого). Несколько дней подряд Клапаред снова и снова"знакомился" с одним таким пациентом и в момент рукопожатия незаметно колол того иголкой… Спустя несколько дней пациент перестал при "знакомстве" подавать Клапареду руку, несмотря на то, что самого Клапареда он не помнил (цит. по Зейгарник, 1986).

Примерно то же самое проделывал в 1935-ом и Леонтьев – у пациентов с синдромом Корсакова вырабатывал условный рефлекс на болевой раздражитель, тогда как сами они ничего не помнили.

Потом Леонтьев и задаётся вопросом относительно свойств памяти: "А бывает ли исчезновение хранимых следов? Действительно? А может быть, никогда не бывает? Все дело в том, что меняется возможность воспроизведения, а след существует независимо. Раз он образовался, то он существует. Это необратимый процесс – следообразование. Припоминание – вот где проблема стоит" (Леонтьев, 2007).

В "Толковании сновидений" Фрейд (Фрейд, 2008c) пытался классифицировать "моменты мышления", которые продолжают свою работу, даже когда наше сознание отключено – в процессе сновидения. Он выделяет ряд групп, которые можно охарактеризовать одной общей сутью – незавершённые действия и незаконченные впечатления.

По сути, Фрейд предвосхитил тот самый феномен человеческой психики, который лишь 20 лет спустя в одном из берлинских кафе вкрадётся в виде догадки в пытливый ум Курта Левина и дальше будет всесторонне исследован его ученицей Блюмой Вульфовной Зейгарник (Зейгарник, 1927).

Речь идёт о феномене, который и получил название в честь своей исследовательницы – эффект Зейгарник. Суть его как раз и состоит в том, что человек лучше запоминает ту задачу, которую ему не удалось довести до конца. Экспериментально этот эффект был проверен и перепроверен многократно и он наглядно демонстрирует, что наше отношение к какой-либо неразрешённой жизненной ситуации продолжает сохраняться в глубинах нашей психики, даже если сознательно мы уже давно о ней не думаем.

Вспомним случай с Дэнни Айелло.

"Начатый и оставленный ход мыслей может быть продолжен […] без участия внимания, если только он в каком-либо пункте не достигает особенно высокой интенсивности, приковывающей внимание" (Фрейд, "Толкование сновидений").

Задумываясь над эффектом Зейгарник, может возникнуть резонный вопрос – как долго может сохраняться в памяти человека след от незавершённой задачи?

Иными словами, как долго мы помним то, что собирались сделать, но так и не сделали?

Для Фрейда ответ однозначен – нереализованные желания, незавершённые задачи остаются в нашей памяти навсегда. Правда, доступными нашему сознанию эти воспоминания становятся в самых чрезвычайных ситуациях, в остальное же время находясь исключительно в царстве бессознательного.

То же самое Фрейд говорит не только о памяти насчёт нереализованных желаний, но и о памяти насчёт жизненных явлений вообще. Всякие мелочи, которые хоть однажды и хоть на долю секунды соприкоснулись с нашим психическим аппаратом.

Фактически Фрейд говорит, что мы помним всё.

Вообще, всё.

"Я утверждаю, что уже впечатления второго года жизни, а иногда даже и первого, оставляют прочный след в душе… Для подтверждения я перебираю в уме несколько примеров, когда ребёнок теряет отца в раннем детстве, и когда позднейшие факты, иначе не поддающиеся объяснению, доказывают, что ребёнок сохранил всё-таки бессознательное воспоминание о столь рано утраченном им близком человеке" (Фрейд, "Толкование сновидений").

В пример он описывает со слов другого толкователя сновидений Дельбефа сон, который тому однажды приснился. Это случилось в 1862-ом году. Во сне фигурировали ящерицы и папоротник, название которого во сне он даже знал – Asplenium ruta muralis. Затем в сновидении возникла дорога, буквально усыпанная ползущими ящерицами…

По пробуждении Дельбеф задумался над латинским названием папоротника – в действительности оно не было ему знакомо. Но в дальнейшем ему удалось узнать, что действительно существует такой папоротник, только называется он правильно Asplenium ruta muraria. Однако это не пролило свет на то, откуда Дельбеф знал этот термин во сне, если, насколько он помнил, в бодрствующем состоянии его он не знал.

Лишь шестнадцать лет спустя Дельбеф в гостях у старого друга увидел гербарий. В его голове всплыли смутные воспоминания, он принялся листать альбом и обнаружил-таки засушенный экземпляр того самого папоротника, а под ним и подпись – Asplenium ruta muraria.

Подпись его собственным почерком…

Так всё и прояснилось. Дельбеф вспомнил, что за два года до сновидения (значит, в 1860-ом году, тогда как по непонятной причине во всех переводах "Толкования сновидений" написано о 1800-ом годе; явно кто-то что-то не доглядел) сестра этого самого друга навестила его. С собой у неё был и этот гербарий, купленный брату в подарок. Тогда же Дельбеф из любезности под диктовку ботаника и сделал под экземпляром каждого растения подпись оригинального названия на латыни…

Вот тебе и Asplenium ruta muraria в его сне. На деле он просто подписал все названия и тут же, казалось бы, забыл. Но два года спустя этот самый незначительный факт проскочил в виде компоненты сновидения.

Ещё позже, в 1877-ом, на глаза Дельбефу попался старый номер журнала, в котором была иллюстрация, изображающая сезонное шествие ящериц – то самое, которое он видел во сне в 1862-ом… Журнал был уже старым и датировался 1861-ым годом.

Дельбеф вспомнил, что в ту пору он как раз был подписчиком этого журнала.

На основе анализа множества сновидений (в первую очередь – своих) Фрейд приходит к совершенно разумному выводу, что в сновидениях мы никогда не видим ничего нового. Но всё, что нами там увидено, либо было нам известно раннее, но просто позабыто, либо представляет собой визуальную компиляцию сразу из нескольких прежде известных нам явлений.

По всей видимости, человеческая память обладает поистине впечатляющими возможностями – в ней откладываются самые незначительные детали, которые хоть однажды лишь на долю секунды попали в зону нашего восприятия. Человек продолжает всё это помнить и годы спустя – то, что видел и слышал, может, всего мгновение.

Фрейд описывает целый ряд примеров, когда в сновидениях обнаруживаются фантастические возможности нашей памяти. Приведённый случай с ящерицами и папоротником, конечно, охватывает временной промежуток всего в два года (в 1860-ом узнал название папоротника, а уже в 1862-ом увидел его, забытое, во сне) – в общем-то, не такой и большой срок, чтобы очень уж впечатлить нашу психику, которая видела развал СССР и правление Ельцина…

Другой описываемый случай более интересен.

Один знакомый поведал мэтру, что недавно ему приснился сон, в котором он видел, как управляющий его отца находится в постели с его, рассказчика, няней (которая давным-давно жила в их доме, пока мальчику не исполнилось 11 лет).

Этот забавный сон рассказчик изложил своему старшему брату. Тот в ответ рассмеялся и пояснил, что много лет назад всё это происходило на самом деле. Тогда главному герою было всего 3 года, а его старшему брату 6 лет.

Когда у любовников (управляющего их отца и няни) выдавалась возможность, пока отлучались хозяева, провести ночь вместе, они накачивали шестилетнего пацана пивом, чтобы никаких вопросов не задавал, и сами приступали к своим незамысловатым телодвижениям. На младшенького же, лежащего в люльке, попросту не обращали внимания – ему всего три года, что он понимает?

Увиденное в три года осело в глубинах психики и дало о себе знать лишь десятилетия спустя.

Или другой пример: с детства тридцатилетнему мужчине регулярно снился загадочный жёлтый лев. Откуда он взялся в его воображении, он не имел понятия до тех пор, пока однажды в доме своей матери не нашёл старую фарфоровую фигурку жёлтого льва. Мать тут же пояснила ему, что в самом раннем возрасте это была его любимая игрушка. Сам он об этом совершенно не помнил.

Но хватит с Фрейдом. Двадцатый век предоставил исследователям человеческой психики новые возможности изучения феномена восприятия и бессознательного в частности.

Исследуя вопрос о запоминании событий самого раннего детского возраста, в 1941 году Х.Барт поставил интересный эксперимент (цит. по Зинченко, 2000). Пятимесячному ребёнку каждый день в течение 3 месяцев зачитывали три отрывка текста на греческом языке.

Каждый день один и тот же текст в течение 3 месяцев.

Когда ребёнку исполняется 8 месяцев, его оставляют в покое.

Затем то же самое с ним проделывают в период между 18 и 21 месяцами – только на этот раз ему ежедневно зачитывают три новых отрывка текста.

И так продолжается до тех пор, пока ребёнку не исполняется три года. За всё время ему в общей сложности был зачитан 21 отрывок текста на греческом.

В три года ребёнка оставляют в покое на целых пять лет. Вплоть до той поры, пока ему не исполняется 8,5 лет.

Естественно, ребёнок не помнит ничего из того, что ему зачитывали с пяти месяцев до трёх лет – он даже и слов тогда ещё не знал, тем более греческих.

Но вот в 8,5 лет ребёнку вновь предлагают заучивать текст – тот же самый. Предоставляют семь "уже известных" ему отрывка и три новых, которые никогда прежде ему не зачитывались…

Выяснилось, что заучивание "уже известных" семи отрывков происходило на 30% быстрее, чем заучивание новых трёх. Такие результаты позволили говорить о том, что неосознаваемые воспоминания всё же присутствуют в нашей психике. Если людям показать определённые картинки всего лишь в течение 1-3 секунд, то они будут склонны припоминать их даже спустя 17 лет (Mitchell, 2006). Известный канадский дирижёр Борис Бротт вдруг узнал никогда прежде им не слышанное произведение, которое, как оказалось потом, регулярно репетировала его мать-виолончелистка, будучи ещё беременной им (цит. по Медина, 2017).

Совсем интересные данные предоставляет психофизиолог В. Ротенберг (Ротенберг, 2000). Он описывает, как ещё несколько десятилетий назад в НИИ, в котором он работал, изучались способности одного советского гипнотизёра. Во время одного из сеансов тот ввёл испытуемого в глубокий гипнотический транс и сказал "Тебе два дня". Раздавшийся детский плач мало кого сильно удивил, но вот когда обнаружилось, что у загипнотизированного движения глаз вдруг стали нескоординированными – один глаз смотрит в одну сторону, а второй в другую, то удивились многие. Всё дело в том, что у здорового взрослого человека такие движения глаз невозможны, но это нормальное дело для новорожденного, у которого нервный аппарат ещё не сформирован.

В другом ряде проб под гипнозом испытуемому внушали, что ему 6 лет и просили написать что-нибудь – выяснялось, что почерк становился именно таким, каким был в пору его детства.

Или же более радикально – испытуемому внушали, что он ещё не родился. Его дыхание прекращалось, но сердце продолжало биться. Всё так же, как и у ребёнка в утробе матери.

Хотя гипноз – явление, к которому пока не сформировано в научном мире однозначного отношения, но задуматься есть над чем. А именно над тем, что память человека гораздо объёмнее, нежели он сам может догадываться, если помнит даже свои состояния, о которых нет никаких сознательных воспоминаний.

Некоторыми исследователями отмечается, что сознательное подражание (даже актёрами) поведению детей не отображает действительную картину в полной мере. В то же время поведение взрослых испытуемых, погруженных в гипнотическом трансе в состояние возрастной регрессии, в мельчайших нюансах соответствует таковому у детей соответственно внушённому возрасту (меняются не только интонации голоса, но и почерк, рисунок). Помимо всего прочего изменяются даже психофизиологические характеристики человека, которому под гипнозом внушено, что он снова ребёнок. "Полученное электроэнцефалографическое исследование состояний детского возраста является принципиальным и важным доказательством объективности гипнотической регрессии возраста" ("Психологические исследования творческой деятельности", 1975.).

По некоторым данным, под гипнозом возможно даже вспоминание языка, который использовался испытуемым в детстве, но с тех пор был забыт (Зинченко, 2000. С. 104). Современной нейробиологии известно, как пища, употребляемая беременной женщиной во второй половине беременности, запоминается ещё формирующимся мозгом плода и впоследствии определяет вкусовые предпочтения родившегося ребёнка (Медина, 2017).

В начале всё того же XX-го века ещё более интересные результаты дали эксперименты Пётцля и Фишера с применением тахистоскопа.

Тахистоскоп – прибор, который способен демонстрировать изображение в течение строго отмеренного сверхкороткого промежутка времени – от 1 до 100 миллисекунд (то есть от 1/1000 до 10/100 секунды).

Если визуальный стимул имеет длительность меньше определённого времени, то он не воспринимается нашим сознанием – это называется порогом восприятия или порогом осознания. Исследования же показали, что даже те сверхкороткие визуальные стимулы, которые не осознавались испытуемыми, в последствии всё же возникали в их сновидениях и фантазиях, демонстрируя, что даже неосознаваемый стимул сохраняется в нашей психике и воздействует на её деятельность, так и продолжая оставаться неосознаваемым (цит. по Брунер, 1977).

Опыты Клейна также показывают, что, несмотря на то, что подпороговый сигнал (ниже порога восприятия) остаётся для испытуемого незамеченным (неосознаваемым), он всё равно способен воздействовать на отчёт испытуемого о последующем, но уже надпороговом уровне (Klein, 1956).

Предел чувствительности каждого рецептора нашего организма (зрительные, слуховые, тактильные и т.д.) называется физиологическим порогом. За этим термином кроется тот минимум воздействия, который необходим для активации данного рецептора. Но на этом всё не заканчивается… Дальше сигнал, воспринятый рецептором и переданный в мозг, должен преодолеть второй порог – порог восприятия. За этим термином, в свою очередь, кроется тот минимум воздействия, который необходим для осознания субъектом стимула, который уже преодолел физиологический порог.

Но дело в том, что преодолеть физиологический порог может несметное число сигналов, а вот для дальнейшего преодоления порога восприятия (осознания) многим из них не хватает интенсивности. Порог восприятия преодолевается только наиболее мощными сигналами. Если всего один квант света уже способен активировать колбочку в сетчатке глаза, что приведёт к передаче импульса в мозг, то чтобы воспринять малейшую точку света, осознать её, требуется уже от 8 до 47 таких квантов (Александров, 2014. С. 61).

Грубо говоря, можно прикоснуться к человеку так, что он это чётко ощутит, а можно проделать это и столь нежно, что восприятия касания не произойдёт, но сигнал о раздражении рецепторов кожи всё равно дойдёт до мозга.

Тут-то и возникает справедливый вопрос: что происходит с сигналами, которые смогли пройти физиологический порог, но не смогли пройти порог восприятия?

В целом на данном этапе наших знаний можно утверждать, что ничто и никуда бесследно не исчезает. Как замечают Нисбетт и Де Камп Уилсон, "сегодня на исходный вопрос (могут ли стимулы, о которых испытуемые не в состоянии дать вербальный отчет, вызывать реакции) гораздо большее, чем десятилетие назад, количество исследований позволяет ответить утвердительно" (Нисбетт, Де Камп Уилсон, 2011). Так устроен мир.