Читать книгу Тайная жизнь Ребекки Парадайз - Педро Маньяс - Страница 4
3. Обратный отсчет
ОглавлениеОпять всё неправильно! Хватит уже рассказывать эту историю!
Не помню, говорила ли тебе, но папа ужасно рассердился, узнав, что я всем разболтала про фокусника. Правда, страшно разозлился. Особенно когда я в сердцах заявила, что, будь я тогда с ними, ни за что бы не позволила засунуть маму в ящик, а папа закричал, чтобы я никогда больше не повторяла эти слова, но я повторила, и он со всей силы ударил ногой по двери кухни и проломил ее.
Сейчас в квартире, где дверь с дырой, живет другая семья. Так что теперь новым жильцам придется терпеть козни противной Скруч. Она всё время ворчит, будто из-за дерева между нашими домами у нее в саду развелись паразиты и пора бы его наконец срубить.
Папа сказал, тот дом слишком большой для нас двоих. Ну не глупости? Дом может быть слишком маленьким, а слишком большим – никогда! Если кому-то кажется, что его дом слишком большой, пусть тогда живет на кухне или в столовой. Почему взрослые этого не понимают?
К тому же, хотя папа и не догадывается, в квартире мы не одни. Всего нас семеро: папа, я и пять червяков, которых я держу в игрушечном сейфе с землей. Я выкопала их в саду в день, когда мы переехали, хотела спасти от страшной участи – Скруч всё равно бы их раздавила. Лучше бы у меня жила змея. Или тутовый шелкопряд. Или змея-шелкопряд. Но червяки тоже сгодятся. Я дала каждому имя, и они выползают, как только я их позову. Не веришь? Да это чистая правда! Раньше у нас жил кот по кличке Астронавт – он мяукал, глядя на звезды. Как-то раз он убежал и больше не вернулся, а может, и вернулся, но мы об этом не узнаем, потому что уже не бываем в нашем старом районе.
Червякам пришлось привыкать к новому дому. Мне тоже. Наша квартира, конечно, больше, чем игрушечный сейф, но не намного. Мы живем на шестом этаже, в доме на перекрестке двух шумных улиц. Квартира заставлена коробками, и она слишком далеко от моей прежней школы. Теперь я буду учиться в другой школе; она желтая, а когда идет дождь, горчичная. Это моя четвертая школа. Между ней и домом большой парк с маленьким прудом, каждую ночь там кричат птицы. А днем визжат машины. Особенно если огромный грузовик с твоими вещами из старой квартиры встанет перед подъездом.
Папе не нравятся звуки с улицы, а мне становится по-настоящему жутко от звуков, которые я слышу внутри. Например, если вот-вот произойдет что-то, чего я совсем не хочу, чувствую, будто в голове у меня часовая бомба. Секунда за секундой идет обратный отсчет до взрыва. Так случилось и в первый день в новой школе, в четвертой.
«Тик-так, тик-так», – застрекотало в голове утром в пятницу, когда я кормила червяков.
«Тик-так, тик-так», – вечером в субботу затикало еще громче.
«Тик-так, тик-так», – вечером в воскресенье бухало так, словно кто-то колотил молотком мне по макушке. Папа готовил котлеты из шпината. Он брал пригоршню зеленой массы, разминал ее в ладонях, смотрел на меня, опускал руку в кастрюльку со взбитым яйцом, перекладывал шарик в другую руку и опускал его в тарелку с панировочными сухарями, снова смотрел на меня, качал головой и вздыхал. Я сидела на полу, среди неразобранных коробок, в глубокой задумчивости. Я слушала «тик-так».
– Завтра в школу, – сказал он, слепив четвертую котлету.
Когда взрослый хочет заговорить с другим взрослым, он рассуждает о погоде: она либо хорошая, либо плохая. Если взрослый хочет заговорить с ребенком, он скажет что-нибудь про школу.
– Я знаю.
– Как настрой? – не унимался папа.
– Хороший.
– Правда?
– Правда, правда, правда! – буркнула я.
– Тебе разве не нужно собирать рюкзак?
– Нет. – Я соврала.
– Не нужно или ты его уже собрала?
– И то и другое, – опять соврала. Тогда я закрыла глаза и засунула руку в ближайшую коробку. После переезда там намешано много разных вещей, мне нравится на ощупь отгадывать, что внутри. Я узнаю́ всё на свете: настольную лампу, коврик томатно-красного цвета из прихожей, тубы из-под аспирина, папину форму… На дне коробки я нащупала стеклянный флакончик, он был очень холодный, я не могла понять, что это. Открыла глаза: мамин лак для ногтей зеленого цвета. Теперь он мой, но что толку? Мне всё равно не разрешают красить ногти…
Я крепко сжала флакончик в левой руке. Папа вмешался в мою игру – он не понимает, когда я играю.
– Директор школы очень симпатичная женщина.
– Отлично, – равнодушно отозвалась я. В голове оглушительно тикало.
– Она сказала, твоя учительница тоже очень симпатичная.
– Угу, – я сжала в кулаке лак для ногтей. Симпатичные. Симпа-тик-тактичные. Симпа-тик-так-тик-так. Тик-так.
– И одноклассники, говорят, симпатичные.
Как же надоели этот шум и это слово!
– Даже консьерж наверняка симпатичный! – закричала я. – И учитель французского! А психолог симпатичнее всех! Спорим, он супер-пупер-мега-симпатичный?!
– Перестань кричать, Урсула!
– Сам перестань! – Я набрала побольше воздуха. – Откуда тебе знать, что они симпатичные?
– Потому что большинство людей такие. Тебе это, конечно, не понравится.
– Наверное, это с тобой они милые.
– Или ты сама не даешь им быть милыми.
– Просто ты им нравишься, а я нет!
Папина котлета повисла в воздухе.
– Почему ты думаешь, что не нравишься людям?
Я не ответила.
– Урсула, почему ты думаешь, что не понравишься им?
Тишина. Почти гробовая. Даже тиканье прекратилось.
– Думаешь, тебя за что-то можно не любить?
Я молчала, к горлу подступил комок.
– Ты ничем не хуже остальных. Слышишь меня?
Я легла на пол ничком, чтобы папа понял: не хочу больше разговаривать. Тогда я заметила, что всё еще сжимаю в руке лак для ногтей. Я втиснула его в карман джинсов и прижалась лицом к ковру. Запахло пылью. Папа отвернулся и сделал еще пару котлет, а может, три или одну – я уже не видела. Наконец он спросил:
– Ты не задохнешься?
Я хотела сказать «нет», а получилось «дет».
– Я не сержусь на тебя.
Хотела сказать, что знаю, а получилось «я здаю».
– Урсула, – позвал папа. Воцарилась тишина. – Веди себя завтра хорошо. Обещаешь?
Хотела сказать «обещаю», но ничего не получилось.