Читать книгу Роман на крыше - Пелам Гренвилл Вудхаус, Pelham Grenville Wodehouse - Страница 4

Идеальная хозяйка ни при каких обстоятельствах не обнаружит ни малейшего признака душевного расстройства. В минуту самых тяжелых испытаний она стремится сохранить манеры краснокожего, поджариваемого на костре. Тем не менее, был такой момент, когда миссис Вадингтон, без всякого сомнения, потеряла сознание. Это случилось тогда, когда Сигсби Вадингтон появился в гостиной и громко крикнул, указывая на Джорджа Финча, что «этот юный сын Западных Прерий забежал к нам пожевать кой-чего».

Однако, миссис Вадингтон вскоре пришла в себя. Все, что было в ней женственного, нашептывало ей, что нужно взять Сигсби Вадингтона за уши и как следует выдрать его. Но она поспешила подавить в себе это желание. Мало-помалу ее глаза потеряли безжизненное выражение, свойственное рыбе; и, точно смерть в сказке, она «улыбнулась зловещей жесткой улыбкой». С достойной ее выдержкой, протянула она Джорджу дрожащую руку, которая, будь на месте миссис Вадингтон другая, не столь цивилизованная женщина, несомненно размахнулась бы и треснула бы дорогого супруга по затылку.

– Чрезвычайно рада – сказала миссис Вадингтон. – Я так счастлива, что у вас нашлось время заглянуть к нам, мистер…

Она умолкла, и Джордж, которому казалось, что все происходит во сне, глядел на нее, догадываясь, что он должен сообщить ей свое имя. Он был бы счастлив прийти ей на помощь, но, к великому сожалению, он в этот момент и сам забыл, как его зовут. У него было лишь смутное представление о том, что его имя начинается не то на «Ф», не то на «Д». Но, помимо этого, у него в голове царила абсолютная пустота.

Объяснялось все это очень просто: когда миссис Вадингтон протянула руку Джорджу, тот, через плечо хозяйки, вдруг увидел Молли, и этого было достаточно, чтобы лишить его дара речи. На Молли Вадингтон было то самое платье, которое она в таких пылких выражениях расписывала незадолго перед этим своему отцу, и Джорджу казалось, что с его глаз вдруг упала повязка и он впервые увидел эту девушку. Раньше он смутно сознавал, что у нее есть руки, плечи и волосы, но только сейчас он в достаточной степени убедился, до чего эти руки были руками, плечи – плечами, а волосы-волосами в истинном и святом смысле этого слова. Ему казалось, что перед ним древняя богиня, сбросившая с себя покрывало. Точно статуя, вдруг ожившая. Точно… Впрочем, остальное не важно. Мы только хотим, чтобы читатель понял, до какой степени Джордж Финч был потрясен. Глаза его расширились до размеров блюдца. Кончик его носа задергался как у кролика. И он готов был поклясться, что кто-то льет ему ледяную воду за ворот сорочки.

Миссис Вадингтон так долго глядела на бедного Джорджа, она обожгла бедного Джорджа таким взглядом, что надо было удивляться, как это у него не выскочили волдыри на лбу. Затем она отвернулась и заговорила с лимонадным королем. У нее вовсе не было особенного желания точно узнать имя Джорджа, хотя она с удовольствием прочла бы его на надгробном памятнике.

– Обед подан! – объявил Феррис, появляясь беззвучно, точно джин, вызванный прикосновением к волшебной лампе Алладина.

Джордж очутился среди толпы миллионеров, сразу двинувшихся в столовую. Он все еще продолжал переминаться с ноги на ногу, с трудом глотая слюну.

Попробуйте вообразить что-нибудь более страшное для застенчивого и впечатлительного молодого человека, чем присутствие на званом обеде, когда какой-то внутренний голос не перестает нашептывать, что никто его сюда не звал. И этот голос, беззвучно твердивший Джорджу, что он совершенно лишний на этом пиру, принадлежал миссис Вадингтон, которая не переставала бросать в его сторону время от времени убийственные взгляды, каждый раз уничтожая бедного Джорджа именно тогда, когда он уже начинал приходить в себя.

Взгляд миссис Вадингтон можно было бы сравнить с термосом, который может быть и горячим и холодным. Однажды Джордж встретился с ее взглядом, когда подали суп. У него было такое ощущение, точно он вдруг очутился в пустыне Африки и его начало засыпать раскаленными песками Сахары. В другой раз, когда он вилкой ковырял рыбу в тарелке, он под действием взгляда миссис Вадингтон пережил то же, что полярный исследователь, неожиданно захваченный леденящим вихрем. Но независимо от того, обдавало ли его холодом или жаром, Джордж неизменно читал в глазах миссис Вадингтон отвращение и ненависть; он был твердо убежден, что ему никакими усилиями не удастся изменить ее отношения к нему. Коротко говоря, Джордж приобрел в этот день только одного друга, но ни в коем случае не двоих.

Результатом такого отношения со стороны миссис Вадингтон было то, что Джордж Финч ровно ничем не мог проявить себя в смысле красноречия или остроумия. Он не произнес ни одной острой эпиграммы, не рассказал ни одного забавного анекдота и за весь вечер произнес только одно слово «шерри», да и то-когда ему хотелось сказать «портвейн».

Если бы даже обстоятельства благоприятствовали Джорджу Финчу, ему едва ли удалось бы каким-либо путем завладеть вниманием общества. Миссис Вадингтон руководствовалась в выборе гостей исключительно размерами их состояния. И хотя беседа миллионеров весьма интересна и оригинальна в своем роде, она, тем не менее, слишком суха для простого смертного. Когда подали суп, один из гостей, напоминавший собой карикатурный портрет капиталиста из социалистической газеты, заметил, что акции Вестингауза опять пошли в гору и он очень рад этому. Другой гость, который казался точной копией первого, подтвердил, что вышеназванные акции действительно крепко стоят на рынке. Когда же третий заговорил об акциях какой-то железной дороги Вобаш, упавших до 73 1/3, гости единодушно закачали головами. Однако все утешились сообщением, что акции нефтяной компании такой-то поднялись до 54 1/4.

Подали рыбу, и «Объединенные фабрики мясных консервов» начал рассказывать весьма подробно о какой-то концессии в Боливии. Вся суть его рассказа заключалась в том, что нефтяной синдикат приобрел у правительства Боливии право на эксплуатацию нефтяных источников и новая концессия с капиталом в один миллион долларов выпускает двести тысяч пятидолларовых акций «А» и двести тысяч пятидолларовых акций «Б», а правительство Боливии, в виде компенсации за концессию, получает, вместо наличных денег, все двести тысяч акций «Б».

Гости остались очень довольны, и после этого завязалась дружная беседа. Кто-то отпустил ехидное замечание насчет эластичности и гибкости законов, контролирующих деятельность банков, а когда зашла речь об ответственности держателей акций крупных компаний, страсти до того разгорелись, что миссис Вадингтон поднялась и этим подала сигнал всем дамам.

Мужчинам подали кофе и сигары, «денежные мешки» сдвинули стулья и сомкнулись вокруг того места, которое занимал мистер Вадингтон. Но тот ловко извернулся и, оставив их говорить об акциях, подошел к Джорджу.

– Там, на Западе, вполголоса начал он, бросая злобные взгляды в сторону «Объединенных зубных щеток», который как-раз завел речь о конференции фабрикантов в Сент Луисе – там, на Западе, такого человека повесили бы на первом попавшемся суку!

Джордж Финч вполне согласился с ним и заметил, что такой поступок можно было бы только приветствовать.

– О, меня тошнит от нью-йоркских жителей, – заявил мистер Вадингтон.

Джордж Финч признался, что и он тоже нередко испытывает это неприятное ощущение.

– И подумать только, что в эту минуту там, скажем, в степях Аризоны, сильные мужественные люди снимают седла с лошадей и укладываются спать на густой траве. Разве не появляется у вас желание плакать и смеяться, когда вы думаете об этом?

Джордж Финч ответил, что он еще не решил, нужно ли при этом плакать или смеяться.

– Послушайте – сказал мистер Вадингтон – я постараюсь поскорее сплавить этих толстопузых обормотов наверх, а мы с вами улизнем в мой кабинет и наговоримся там вдоволь.

* * *

Единственное, что может испортить задушевную беседу двух друзей, – это молчаливость старшего собеседника. Но, к счастью, мистер Сигсби Вадингтон оказался в весьма в разговорчивом настроении к тому времени, когда он и Джордж Финч очутились в его кабинете. Немалую роль в этом случае сыграли обильные возлияния, которые позволил себе мистер Вадингтон во время обеда. Он успел достигнуть той стадии охмеления, когда мужчина начинает рассказывать анекдоты про собственную жену. Похлопав Джорджа по коленке, он заявил ему три раза подряд, что у него чертовски симпатичное лицо. А потом он спросил:

– Вы женаты, Винч?

– Финч – поправил его Джордж.

– Что вы хотите сказать вашим «Финч»? – спросил мистер Вадингтон, с трудом соображая, что он говорит.

– Меня зовут Финч.

– Ну, и что из этого следует?

– Вы назвали меня Винч.

– Ну, и что же?

– Я думал, что вы плохо расслышали мое имя.

– Какое имя?

– Вы сказали Винч.

– Но вы только-что сказали, что вас зовут Финч?

– Совершенно верно, я только хотел сказать…

Мистер Вадингтон снова похлопал его по коленке.

– Молодой человек, возьмите себя в руки. Если вас зовут Финч, то зачем притворяться, что ваша фамилия Винч? Я не люблю подобного виляния. Это совсем не в характере сына Западных прерий. Предоставьте этим кровожадным капиталистам, собравшимся там наверху, юлить. Кстати, должен вам заметить, что все они заражены Брайтовой болезнью. Если вас зовут Пинч, то будьте мужчиной и признайтесь, что ваше имя Пинч. Пусть ваше «да» – будет «да», а ваше «нет» – «нет» -закончил мистер Вадингтон суровым тоном, поднося спичку к кончику вечного пера, которое он принял за сигару.

– Нет, я не женат, – сказал Джордж.

– Не женаты?

– Нет, не женат.

– А разве я утверждал, что вы женаты?

– Вы спрашивали, женат ли я.

– Я вас спрашивал?

– Да, вы спрашивали.

– Вы уверены в этом?

– Абсолютно уверен. Вскоре после того, как вы уселись, вы спросили, женат ли я.

– И что вы ответили?

– Что я не женат.

Мистер Вадингтон облегченно вздохнул.

– Наконец-то я получил от вас прямой ответ – промолвил он. – Право же, я не знаю, зачем вы все время отвечали обиняками. Вот, что я вам скажу, Пинч, и я говорю это серьезно, как человек старше вас, умнее и проницательнее…

Мистер Вадингтон в течение некоторого времени задумчиво сосал свое вечное перо, очевидно заменявшее ему сигару.

– И вот я вам говорю, Пинч, если задумаете жениться, будьте осторожны и непременно позаботьтесь иметь свои собственные деньги. А когда у вас будут свои деньги, берегите их как зеницу ока. Упаси вас бог оказаться в зависимости от жены в тех незначительных суммах, без которых не может обойтись даже самый благоразумный человек. Возьмите хотя бы меня, например. Когда я женился, я был богатым человеком. У меня были свои собственные деньги. Прорва денег. Все меня любили, так как моей щедрости не было границ. Я купил жене (я в настоящую минуту говорю о моей первой жене) жемчужное ожерелье, стоившее мне пятьдесят тысяч долларов.

Он закрыл один глаз, а другим уставился на Джорджа, и последний, понимая, что необходимо что-нибудь сказать, заметил, что это делает мистеру Вадингтону честь.

– И не в долг, – продолжал мистер Вадингтон, – а за наличные! Наличными денежками уплатил! Пятьдесят тысяч долларов! И что же случилось? Вскоре после того, как я вторично женился, я ухлопал все свое состояние неудачными спекуляциями на фондовой бирже и оказался в полной зависимости от второй жены. Вот почему, Винч, вы видите меня сегодня разбитым человеком. Я вам хочу кое-что сказать, Винч – нечто такое, чего никто не подозревает, чего я никогда никому не говорил до сих пор и сейчас бы не стал говорить, если бы не ваше симпатичное лицо… Пинч, я не хозяин в своем собственном доме.

– Неужели?

– Да, не хозяин в своем собственном доме. Я хотел бы жить на просторе великого необъятного Дикого Запада, а моя жена настаивает на том, чтобы оставаться в этом душном, развратном, душу разлагающем Нью-Йорке. И я вам еще что скажу, Пинч…

Мистер Вадингтон умолк и в течение нескольких секунд смотрел с досадой на свое вечное перо.

– Эта проклятая сигара не курится!

– Мне кажется, что это вечное перо – осторожно заметил Джордж.

– Вечное перо?

Мистер Вадингтон снова закрыл один глаз, внимательно посмотрел на предмет, который он до сих пор держал в зубах, и убедился в справедливости слов своего молодого друга.

– Вот! – воскликнул он с каким-то злобным удовлетворением. – Разве это не характерно для Нью-Йорка? Просишь сигару, а тебе дают вечное перо. Ни малейшего признака честности, ни даже отдаленного понятия о добросовестной торговле!

– Вы не находите, что мисс Вадингтон выглядела обворожительно за обедом? – сказал Джордж, пытаясь перевести разговор на тему, столь близкую его сердцу.

– Да, Пинч – продолжал свое мистер Вадингтон – моя жена буквально поработила меня.

– И я нахожу еще, что стрижка удивительно к лицу мисс Вадингтон.

– Не знаю, заметили ли вы за обедом одного парня с лицом, точно блин, с моноклем в глазу и с усами, напоминающими зубную щетку. Это был лорд Хэнстантон. Он не перестает мне твердить о необходимости знакомства с этикетом.

– Это очень мило с его стороны – осмелился сказать Джордж.

Мистер Вадингтон лишь быстро взглянул на него.

Бедному Джорджу стало ясно, что он сказал отнюдь не то, что нужно было сказать.

– Что вы хотите сказать вашим «мило с его стороны»? Это дерзость и наглость! Этот лорд Хэнстантон – форменная чума. Там, на Западе, его не стали бы терпеть. Ему в постель подбросили бы гремучую змею. На кой черт человеку нужно быть знакомым с этикетом? Мужчина должен быть отважным и бесстрашным, он должен уметь стрелять и попадать в точку, должен смело смотреть всему миру в глаза. И не все ли равно, какой вилкой он ест рыбу?

– Совершенно верно.

– Что из того, если он надевает на голову не ту шляпу?

– Мне особенно понравилась шляпа, которая была на мисс Вадингтон, когда я увидел ее в первый раз, – сказал Джордж. – Помнится мне, что она была из какого-то мягкого фетра; если не ошибаюсь, светло-коричневого оттенка и…

– Моя жена, – заметьте, что я все еще говорю о моей второй жене (моя первая жена, бедняжка, умерла), – моя жена науськивает на меня этого негодяя Хэнстантона, и вследствие финансовых соображений, будь они прокляты, я лишен возможности дать ему в ухо, несмотря на то, что меня понуждают к тому все мои лучшие инстинкты. И знаете, что она теперь вбила себе в голову?

– Я и вообразить не могу!

– Она хочет выдать Молли замуж за этого парня.

– Я бы не советовал этого делать, серьезным тоном промолвил Джордж. – Нет, нет, я категорически возражаю против подобных браков. Так часто эти англо-американские союзы кончаются катастрофой.

– Я человек с очень тонкой натурой и большим кругозором, – вдруг выпалил мистер Вадингтон, хотя неизвестно, что он хотел этим сказать.

– И помимо того, – продолжал Джордж Финч – мне совершенно не нравится наружность этого человека.

– Какого человека?

– Лорда Хэнстантона.

– Ради бога, перестаньте говорить о нем. У меня все нутро переворачивается от одного его вида.

– Я совершенно согласен с вами, я хотел сказать…

– Сказать вам секрет? – прервал его мистер Вадингтон.

– Hy?

– Моя жена – заметьте, моя вторая жена, а не первая – хочет выдать Молли замуж за него. Не знаю, заметили ли вы его за обедом?

– Конечно, заметил, – торопливо подтвердил Джордж. – Его лицо мне совершенно не понравилось. Он произвел на меня впечатление человека холодного, черствого. По-моему, это один из тех мужчин, которые способны разбить сердце импульсивной девушки. Я глубоко убежден, что мисс Вадингтон нужен такой муж, который всем был бы готов пожертвовать для нее, который отдал бы все, что есть у него наиболее дорогого в жизни, лишь бы заслужить ее улыбку. Который обожал бы ее и молился бы на нее, который возвел бы ее на пьедестал, который поставил бы себе целью жизни сделать ее счастливой…

– Моя жена – прервал его мистер Вадингтон, – слишком жирна.

– Виноват?

– Слишком жирна!

– Если разрешите мне высказать мое мнение, то я сказал бы, что у мисс Вадингтон исключительно красивая фигура.

– Слишком много жиров. Абсолютно никаких физических упражнений, вот в этом-то и вся беда. Моей жене нужно было бы провести год на Западе, где-нибудь на ранчо, носиться верхом на мустанге по диким прериям…

– Я на днях имел счастье видеть мисс Вадингтон в верховом костюме и нахожу, что он удивительно ей к лицу. Так часто видишь девушек, у которых чрезвычайно неуклюжий вид в бриджах, но мисс Вадингтон была очаровательна. Этот верховой костюм, казалось, еще более подчеркивал ее, если можно так выразиться, юношескую грацию, которая, по моему глубокому убеждению, является одним из главных…

– Обождите только, и вы увидите, что я заставлю ее это сделать. Пинч, как человек женатый (дважды женатый, заметьте; моя первая жена, бедняжка, умерла несколько лет тому назад), как человек женатый, я позволю себе дать вам один совет. Для того, чтобы человек мог поставить себя должным образом в своем доме, для того, чтобы он мог подчинить жену своей воле, если вы понимаете, что я хочу сказать, он должен прежде всего быть совершенно независимым материально. Какая польза от того, что вы подчините жену вашей воле, если через пять минут вам приходится клянчить у нее двадцать пять центов на сигару. Абсолютная материальная независимость-чрезвычайно важная деталь, и должен вам сказать, что в самом ближайшем будущем я достигну этого. Совсем недавно я раздобыл довольно приличную сумму денег (мы не станем вдаваться в подробности насчет того, какие методы я употребил, чтобы достать деньги) и приобрел некоторое количество акций одной новой кинематографической компании в Голливуде. Пинч, вы когда-нибудь слыхали о фирме «Лучшие фильмы в мире»? Позвольте вам сказать, что скоро вы услышите об этом. Это будет грандиозное предприятие, и в самом скором будущем я наживу на этом колоссальное состояние.

– Кстати, о кино – сказал Джордж. – Я, конечно, не отрицаю, что многие женщины, выступающие на этом поприще, обладают поверхностной красотой, но я твердо стою на том, что в них совершенно отсутствует исключительная выразительность, присущая мисс Вадингтон. В моем представлении мисс Вадингтон…

– Да, я сделаю огромное состояние. Это только вопрос времени.

– При первом взгляде на мисс Вадингтон…

– Тысячи и десятки тысяч долларов, а потом…

– …вспоминаешь слова о девушке, которая стоит на берегу реки и глядит в прозрачные воды ее…

Мистер Вадингтон прервал его, скорбно покачав головой.

– И не в том еще беда, что она много мяса ест. Главное несчастье – это ее десерты. И вполне понятно, что если женщина пичкает себя такими сытными жирными блюдами, как те, что были сегодня за обедом, то она не может не жиреть. Я не раз говорил и скажу еще сто раз…

Что именно мистер Вадингтон хотел сказать в сто первый раз, остается неизвестным. Одной, так сказать, нерасшифрованной тайной больше в истории человечества. Как-раз когда он набрал воздуху в легкие, чтобы высказаться, дверь отворилась и на пороге появилось дивное видение. Мистер Вадингтон остановился на полуслове, а сердце Джорджа Финча трижды проделало сальто-мортале, после чего оно завязло у него в передних зубах.

– Мама послала меня узнать, что с тобой случилось? – сказала Молли, обращаясь к отцу. Мистер Вадингтон постарался придать своему лицу, насколько это было возможно, выражение оскорбленного достоинства.

– Я вовсе не знал, дитя мое, что со мною что-нибудь случилось – ответил он. – Я только воспользовался первой представившейся мне возможностью, чтобы бежать сюда и, не опасаясь помехи, поболтать с этим молодым другом моим, приехавшим с Запада.

– К сожалению, тебе нельзя сидеть тут и беседовать с твоим молодым другом о Западе, когда в доме такие важные гости.

– Важные гости! – презрительно фыркнул мистер Вадингтон. – Свора ожиревших кровопийц! Там, на Западе, таких людей давно уже линчевали бы!

– Мистер Бодторн уже несколько раз справлялся о тебе. Он хочет сыграть партию в шашки.

– В аду, я убежден, полным-полно таких людей, как Бодторн – произнес мистер Вадингтон с таким видом, точно он цитировал Данте.

Молли обняла отца одной рукой и нежно поцеловала его. Из груди Джорджа Финча вырвался глухой жалобный стон. Есть пределы тому, что может вытерпеть человек.

– Папочка, милый, ты должен вести себя хорошо. Сейчас же иди наверх к гостям и постарайся быть возможно любезнее. Я останусь здесь и займу мистера…

– Его зовут Пинч – сказал Вадингтон и, весьма неохотно встав с места, направился к двери. – Я познакомился с ним там, где мужчина на самом деле мужчина. Попроси его рассказать тебе о Западе. Я давно уже не встречал такого интересного собеседника. Мистер Винч буквально очаровал меня своими рассказами. Так-таки и очаровал. А меня зовут, закончил он, совершенно ни к чему, пошатываясь и держась за дверную ручку, – Сигсби Вадингтон, и мне наплевать на весь мир!

* * *

Главным недостатком в характере робкого человека является то, что в критическую минуту он из находчивого и блестящего человека (каким он рисует себя во время своих мечтаний) превращается в совершенно иное лицо. Ваять хотя бы Джорджа Финча. Очутившись наедине с любимой девушкой, другими словами, достигнув совершенно неожиданно того, о чем он мог только грезить, он вдруг обнаружил, что его истинное «я» покинуло его, а на его месте оказался какой-то никчемный недоносок.

Тот Финч, с которым Джордж так часто вел беседы в продолжение многих часов, когда он грезил наяву, был замечательный малый. Он умел держать себя непринужденно. Обладал всеми данными для того, чтобы занимать собеседника, и достаточно было взглянуть на него, чтобы тотчас же сказать: «Вот симпатичный молодой человек и на редкость умный» (стоило лишь послушать его эпиграммы). Но опять-таки это был не тот искушенный светский пройдоха с холодным сердцем, которого так часто встречаешь в обществе в наше время. Нет! Как бы гладко ни лилась его блестящая, пересыпанная остротами речь, вы все же, не задумываясь, могли с уверенностью сказать, что сердце у этого человека на месте и что со всеми своими дарованиями и талантами он, тем не менее, совершенно чужд малейшего признака тщеславия. А как сверкали его красивые глаза! Какой обворожительной усмешкой сопровождал он свои слова! Как спокойно-изящны были его жесты! А его накрахмаленная сорочка ни в коем случае не выпирала вперед, точно куль с картошкой! Короче говоря, тот Джордж, каким Джордж Финч видел себя в своих грезах, был идеалом молодого человека, о котором мечтают девушки.

Но какой неприглядный вид был у того Джорджа Финча, который сейчас стоял на одной ноге в библиотеке дома номер шестнадцать по Семьдесят Девятой улице! Во-первых – его волос, по-видимому, уже несколько дней не касалась щетка. Затем он, надо полагать, давно уже не мыл рук, если судить по тому, как тщательно он пытался спрятать их, уже не говоря о том, что они приняли почему-то цвет спелой свеклы. Брюки его вздулись на коленях, галстук медленно, но верно подвигался по направлению к левому уху, а сорочка выпирала на груди, как… ну, если не как куль с картошкой, то как грудь нахохлившегося голубя. Пренеприятное зрелище…

Опять-таки внешность – это еще далеко не все. И если бы это жалкое создание, самовольно занявшее место Джорджа Финча, способно было произнести хотя бы одну десятую часть тех монологов, которые создавал в своем воображении подлинный Джордж Финч во время своих сладостных мечтаний, то можно было бы все же надеяться на спасение. Но этот несчастный человек, помимо всего, потерял дар речи. Единственно, казалось, что он в состоянии был еще сделать, это-откашливаться через каждые десять секунд. Ну, скажите на милость, слыханное ли это дело, чтобы кто-нибудь вздумал покорить сердце девушки хриплым кашлем? Мало того, при всем своем желании Джордж Финч не мог никак придать своему лицу подобающее выражение. Когда он сделал попытку мило улыбнуться, у него получилась лишь неприятная гримаса. А когда он сделал над собой усилие, чтобы согнать гримасу с лица, его лицо приняло выражение кровожадного преступника. Но больше всего угнетало Джорджа то обстоятельство, что он не в состоянии был говорить. Собственно говоря, со времени ухода мистера Вадингтона молчание продолжалось не более шести секунд, а, между тем, Джордж Финч готов был поклясться, что прошел целый час. Призвав на помощь всю силу воли, он взял себя в руки и произнес, наконец, хриплым голосом, почти шепотом:

– Меня вовсе не зовут Пинч.

– Вот как?.. – обрадовалась Молли. – Как это интересно!

– И не Винч!

– А как же?

– Финч, Джордж Финч!

– Вот чудесно!

– Казалось, ей действительно приятно было, что его зовут именно Финч. Она подарила ему такую ласковую улыбку, точно Джордж явился из далеких стран и принес добрые вести.

– Ваш отец, очевидно, думал, что меня зовут Пинч – продолжал Джордж, не зная, что сказать другое, и не будучи в то же время в состоянии оторваться от столь удачной темы. – Или Винч. Но, в действительности, это ни то, ни другое. Меня зовут Финч!

Глаза Джорджа, испуганно бегавшие по комнате, встретились на одно мгновение с глазами Молли. Джордж был изумлен, когда убедился, что взгляд девушки отнюдь не выражает того презрения, которое должно было вызвать его поведение в душе любой женщины. Как это ни казалось удивительным, но Молли глядела на него даже ласково, как смотрит на своего младенца нежная мать. И впервые, светлый луч пронизал беспросветный мрак, царивший в душе Джорджа. Было бы смело сказать, что он увидел в этом поощрение, но все же на дальнем темном горизонте как будто показалась одинокая слабо мерцавшая звездочка.

– Как вы познакомились с моим отцом?

На это Джордж мог ответить. До тех пор, пока ему предстояло лишь отвечать на вопросы, он оставался самим собою. Вот только необходимость самому придумывать тему для разговора совершенно убивала его.

– Я встретился с ним возле вашего дома. Узнав, что я родом с Запада, ваш отец пригласил меня к обеду.

– Вы хотите сказать, что он накинулся на вас и силой затащил вас в дом, когда вы проходили мимо?

– О нет, я не проходил мимо. Я… а-а-а… Я стоял возле подъезда. По крайней мере…

– Вы стояли возле подъезда, но почему?

Джордж Финч залился румянцем до самых ушей.

– Видите ли, я… э-э-э… Я собирался нанести визит…

– Нанести визит?

– Да.

– Маме?

– Нет, вам.

Девушка широко открыла глаза.

– Мне?

– Да, чтобы навести справки.

– О чем?

– О вашей собачке.

– Я вас не понимаю?!

– Я подумал, что… э-э-э… на вашем терьере, возможно, вредно отозвалось перенесенное волнение…

– Уж не потому ли, что он убежал от меня?

– Да

– Это очень опасно во время большого движения. Его могли переехать… Сильное возбуждение… нервное потрясение…

– Вы думали, что с моим терьером случится нервное расстройство от того, что он убежал? Изумительная вещь женская интуиция. Случись быть на месте Молли Вадингтон любому психиатру и приведись ему выслушать весь тот вздор, который нес Джордж в течение нескольких минут, он, несомненно, бросился бы на него и, держа его одной рукой, другой написал бы распоряжение об отправке опасного пациента в дом умалишенных.

Но Молли гораздо глубже сумела вникнуть в суть дела. Она была глубоко тронута. Когда она поняла, что этот молодой человек горячо интересовался ею и готов был, вопреки своей болезненной застенчивости, проложить себе путь в дом ее родителей под подобным предлогом, сердце ее учащенно забилось и устремилось навстречу Джорджу Финчу. Она лишний раз получила возможность убедиться, что Джордж действительно беспомощный барашек, и ей захотелось погладить его по головке, поправить ему галстук и обласкать его, нежно воркуя с ним.

– Как это мило с вашей стороны! – сказала она.

– Я очень люблю собак, – пролепетал Джордж.

– Да, видно, что вы любите собак!

– Да, я очень люблю собак!

– Я тоже чрезвычайно люблю собак!

– Вот как?

– Да, чрезвычайно люблю собак. Есть такие люди, которые не любят собак, а я вот люблю!

И вдруг на Джорджа Финча нахлынуло изумительное красноречие. Глаза его заблестели, и, точно читая зазубренный урок, он заговорил быстро-быстро:

– Я люблю и гончих, и легавых, и охотничьих, и бульдогов, и фокстерьеров, и той-терьеров и померанских терьеров, и болонок, и такс, и борзых, и пойнтеров, и сеттеров, и ньюфаундлендов, и сенбернаров, и датских догов, и шотландских колли, и японских карликов, и пуделей, и боксеров, и немецких овчарок, и эскимосок, и левреток, и лаек, и пинчеров…

– А, я понимаю – прервала его Молли – вы любите собак.

– Да, я очень люблю собак.

– Я тоже, в собаке что-то такое есть.

– Да, – согласился Джордж, – хотя в кошках тоже что-то такое есть.

– Да, не правда ли?

– Но, с другой стороны, кошки – это не собаки!

– Действительно, я это тоже заметила.

Наступила пауза. Сердце Джорджа Финча быстро начало опускаться по направлению к пяткам, так как он исчерпал единственную тему, на которую он мог сейчас говорить, и к тому же девушка тоже, очевидно, считала вопрос о собаках исчерпанным. В течение нескольких секунд Джордж стоял, глубоко задумавшись и облизывая время от времени запекшиеся губы.

– Вы родом с Запада? – спросила Молли.

– Да.

– Там, наверно, очень хорошо, на Западе?

– Да.

– Прерии и все такое прочее?

– Да.

– Вы не ковбой ли?

– Нет. Я художник, – гордо заявил Джордж.

– Художник! То-есть, как, вы рисуете картины?

– Да.

– И у вас есть своя студия?

– Да.

– Где?

– Да… То-есть, я хотел сказать, близ Вашингтон – Сквера. На крыше дома, известного под названием «Шеридан».

– «Шеридан», неужели? В таком случае вы, может быть, знаете мистера Бимиша?

– О, да! Да!

– Он очень славный, не правда ли? Я его знаю уже много лет, с самого детства.

– Да.

– Наверно интересно быть художником?

– Да.

– Мне бы хотелось видеть какую-нибудь работу вашей кисти.

Горячая волна пронеслась по всему телу Джорджа.

– Разрешите мне прислать вам одну из моих картин, – пролепетал он запинаясь.

– Это будет очень мило с вашей стороны.

Джордж Финч был до такой степени воодушевлен столь неожиданным благоприятным оборотом разговора, что, окажись у него еще десять минут наедине с этой девушкой, кто знает, до какого красноречия он дошел бы.

Уже одно то, что она согласна была принять одну из его картин, чрезвычайно сблизило их. Ибо до сих пор Джордж никогда еще не встречал человека, который готов был бы на подобную жертву. Впервые за все время, что он провел в обществе девушки, он, наконец, почувствовал себя более или менее в своей тарелке. Но, увы, как-раз в этот момент дверь отворилась, и в комнату, точно облако, густое облако ядовитых газов, вплыла миссис Вадингтон.

– Что ты тут делаешь, Молли?

Она кинула при этом Джорджу один из своих убийственных взглядов, и в его жилах тотчас же застыла кровь.

– Я беседовала с мистером Финчем, мама. Это так интересно! Мистер Финч, оказывается, художник. Он рисует картины!

Миссис Вадингтон ничего не ответила, так как она была потрясена и ошеломлена внезапным жутким открытием. До этой минуты она ни разу не дала себе труда хорошенько приглядеться к наружности Джорджа. Раньше, когда он предстал перед нею, она посмотрела на него с тем безличным ужасом и отвращением, с каким любая хозяйка смотрит на гостя, который в последнюю минуту явился, чтобы нарушить весь тщательно выработанный ритуал званого обеда. Каким бы омерзительным и отталкивающим ни казалось ей его лицо, оно, тем не менее, ничего не говорило ее сердцу. Но теперь! О, теперь другое дело! Отвратительные черты лица этого молодого человека вдруг обрели огромное значение в ее глазах. Сама того не сознавая вполне, миссис Вадингтон затаила в душе тревогу в связи с тем, что она услышала от Молли перед обедом во время их разговора в будуаре девушки. Теперь на поверхность ее памяти выплыло жуткое воспоминание, точно страшное чудовище из недр черного болота. «Мужчина, за которого я хотела бы выйти замуж, должен быть невысокого роста, худощавый, с добрыми карими глазами, со светло-каштановыми волосами…»

Миссис Вадингтон пристально посмотрела на Джорджа Финча. Он, несомненно, был невысокого роста. Он был худощав. Глаза у него были карие, а в том, что волосы были светло-каштановые, не стоило никакого труда удостовериться.

«Он запинается, краснеет, издает такие забавные звуки и делается похожим на ребенка…» Так описывала Молли воображаемого героя своего романа, и так в точности вел себя тот молодой человек, который сейчас находился перед глазами миссис Вадингтон. А благодаря тому еще, что ее уничтожающий взгляд действовал убийственным образом на Джорджа Финча, последний еще больше покраснел, конвульсивно дергавшиеся пальцы производили еще более замысловатые узоры, и он издавал на редкость забавные звуки и никогда еще в жизни так не походил на ребенка, как в эту минуту.

У миссис Вадингтон было достаточно оснований, чтобы убедиться в справедливости подозрений и в истине своих наблюдений. Молли описывала ей не воображаемого героя своего романа, а живого, во плоти и крови. И эта чума в образе человеческом сейчас стояла перед нею! И он был к тому еще художником! Миссис Вадингтон почти вздрогнула. Из всех миллионов индивидуумов, составляющих калейдоскопическую картину Нью-Йорка, она больше всего ненавидела художников. У художников никогда нет денег! Художники ведут безобразный образ жизни! Художники лишены всякой морали! Художники ходят на танцы и на маскарады, и, что хуже всего, они играют на мандолине! И человек, стоящий перед ней, принадлежал к этому кошмарному классу преступников.

– Может-быть, нам лучше пойти наверх? – предложила Молли.

Миссис Вадингтон очнулась от транса.

– Да, тебе лучше пойти наверх, – ответила она, подчеркивая местоимение таким образом, что самый недогадливый человек – и тот уловил бы смысл его.

И Джордж Финч великолепно уяснил себе значение этих немногих слов.

– Э-а-а… я полагаю… возможно, забормотал он – становится уже поздно и………

– Вы уже уходите? – спросила Молли, открыто обнаруживая свое огорчение.

– Разумеется, мистер Финч уходит, – отчеканила миссис Вадингтон.

Ее поза невольно внушала опасение, что она вот-вот приложится одной рукой к вороту Джорджа Финча, другой, к поясу его брюк, и….

– Наверно, у мистера Финча есть неотложные дела и мы не смеем его задерживать. Доброй ночи мистер Финч!

– Доброй ночи, миссис Вадингтон! Благодарю вас за доставленное мне удовольствие.

– Это было мило с вашей стороны вы заглянули к нам, – сказала миссис Вадингтон.

– Приходите почаще! – сказала Молли.

– Мистер Финч, несомненно, очень занятой человек, – отрезала миссис Вадингтон. У него, наверно, очень мало времени для визитов. Потрудитесь немедленно подняться наверх, Молли, доброй ночи, мастер Финч.

Миссис Вадингтон проводила молодого человека взглядом, едва ли соответствовавшим добрым старым традициям американского гостеприимства.

– Феррис! – обратилась она к слуге, когда дверь за гостем закрылась.

– Что прикажете, мадам?

– Феррис! Этот человек ни под каким предлогом не должен переступить порог моего дома.

– Слушаю, мадам.

* * *

Стояло теплое весеннее утро, когда Джордж Финч поднялся по ступенькам крыльца дома номер шестнадцать по Семьдесят Девятой улице и позвонил. Не нем был костюм цвета голубиного крыла, а под мышкой он держал огромное полотно в масляных красках, завернутое в коричневую бумагу. После долгих размышлений он решил поднести мисс Молли Вадингтон лучший свой труд «Привет весне». На этой картине была изображена молодая женщина, весьма скудно одетая и, очевидно, страдающая особенно острой формой болезни, известной под названием «Пляска св. Витта». По-видимому, художник запечатлел женщину на полотне в тот момент, когда она наступила на острый булыжник. Тем не менее, Джордж считал эту картину своим шедевром, и он намеревался ее преподнести прелестной Молли.

Дверь отворилась, и Джордж увидел перед собой величественного Ферриса.

– Все покупки нужно передавать с черного хода, – произнес Феррис, бесстрастно глядя на Джорджа.

Джордж Финч часто замигал глазами.

– Я бы хотел видеть мисс Вадингтон.

– Мисс Вадингтон вышли-с.

– Не могу ли я видеть мистера Вадингтона? – спросил Джордж, решив, должно-быть, примириться даже с этим.

– Мистер Вадингтон вышли-с.

Джордж в течение нескольких секунд колебался, но любовь сбрасывает с пути все препятствия, и он снова заговорил:

– Не могу ли я видеть миссис Вадингтон?

– Миссис Вадингтон вышли-с.

Едва Феррис произнес эти слова, как из глубины дома донесся повелительный женский голос, кого-то отчитывающий за раскуривание в ее гостиной.

– Но я слышу ее голос – сказал Джордж.

Феррис пожал плечами, точно отказываясь от всяких попыток входить в обсуждение подобной мистерии. По-видимому, он хотел этим жестом сказать, что Джордж, возможно, обладает какой-то особой психической силой, дающей ему возможность видеть людей на расстоянии.

– Миссис Вадингтон вышли-с, – снова повторил Феррис.

Снова воцарилась тишина.

– Чудесный день – заметил Джордж.

– Погода обещает быть хорошей, – согласился с ним Феррис тем же бесстрастным голосом. Джордж, пятясь и спотыкаясь, спустился с крыльца, и на этом задушевная беседа закончилась.