Читать книгу Простак в стране чудес - Пелам Вудхаус - Страница 5

Мучительная эта сцена случилась в понедельник. Правильно решив, что ничто уже не удерживает его, Простак вечерним же поездом уехал из Скивассетта и прибыл в Нью-Йорк во вторник, к позднему завтраку в отеле рядом с Мэдисон-авеню. Отель этот служил ему первым домом, когда он приехал в Америку два года назад.

В поезде, как и во всех американских поездах, сильно трясло и качало, Простак был вялый, измученный, и только поспав днем и приняв освежающий душ, счел, что в состоянии выйти и полюбоваться видами Нью-Йорка.

Первым видом, каким выпало ему полюбоваться, был вид Мэрвина Поттера. Герой экрана стоял на углу Мэдисон-авеню и Шестьдесят пятой улицы, подписывая автограф маленькой девчушке с хвостиками-косичками.

– A-а, Фиппс! – сердечно окликнул он, когда Простак приблизился. – Вот ты и объявился! Я вроде уже упоминал, что мы живем в чудеснейшем из миров. Особенно меня пленяет то, что Фиппсы в нем повсюду. Куда бы ты ни двинулся – на север, на юг, на восток, на запад, – всюду наткнешься на Сирила Ф.-Ф. Присоединюсь к тебе через минутку.

Он нацарапал свое имя в захватанном альбоме, и девчушка исчезла в неизвестности. Мэрвин провел усталой рукой по лбу.

– Человек я публичный, Фиппс, что поделать! – вздохнул он. – Как утомляет постоянное общение с нескончаемым потоком поклонников! Нет, против поклонников я в общем-то не возражаю, но встречаются экземпляры, в чей молочный коктейль меня так и тянет капнуть какого экзотического азиатского яда. Они требуют у меня автограф, искренне полагая, что я Грегори Пэк. Хотя автографы Пэка этого продаются на черном рынке по сорок центов за штуку, а вот мои идут по четвертаку. Меня просто мутит, когда эти молодые рептилии охают со скрытой досадой, увидев, кто им на самом деле расписался. Ладно, давай сменим пакостную тему. Итак, вот ты и в Нью-Йорке. Ах, Нью-Йорк, Нью-Йорк, центр Вселенной! До отъезда в Голливуд я сверкал бриллиантом в его короне, и надеюсь засверкать вновь, когда спектакль пойдет в сиянии триумфа.

– Ты, наверное, уже репетируешь?

– Весь день. Сил никаких нет. Репетиции – такая тягомотина.

– Очень нудно, да?

– Да уж, скучища. Без конца приходится ловчить да крутить, чтобы внести хоть искорку огня. Но, кажется, забрезжил выход. Сегодня на репетиции сидел один толстый дядька. Во время всех моих крупных сцен он крепко спал. Завтра, если он явится и посмеет заснуть, я подожгу ему ногу.

– Как это?

– Ну и ну! – изумился Мэрвин. – Ты два года в Америке и до сих пор не узнал как? Да у нас детишки в детском саду прекрасно поджигают ноги. Берешь самую обыкновенную спичку, оглядываешься вокруг и, как только замечаешь друга или приятеля, который на тебя не смотрит, всовываешь ему спичку сбоку, между носком и ботинком, и поджигаешь ее, а дальше уж дело продолжит природа. Проще простого. Надо было испробовать это на Дж. Г. Андерсоне. Как, кстати, ты с ним расстался? Он, наверное, головой потолок прошиб, когда ты сообщил ему, что не станешь покупать его жалкий отель?

– Да, раскипятился немножко.

– Пари держу, взбесился как мокрая курица. Сам знаешь, что творится с курами, когда они вымокнут. А Лемана ты уже видел?

– Думаю позвонить ему завтра.

– А сегодня вечером что? Какие у тебя планы?

– Да вроде никаких.

– Вот и чудесно. Забегай ко мне, пообедаем вместе, а?

– С удовольствием.

– Моя невеста сегодня отправляется не то на танцы, не то на какой-то раут в Кинг-Пойнт, на Лонг-Айленде, она там живет. Так что мне потребуется твое славное общество, чтобы повеселиться. Отправимся с тобой в какой-нибудь тихий ресторанчик. Приходи часов в восемь в «Ренфу» на Шестьдесят шестой Восточной улице, я там снимаю скромную квартирку. Одеваться к обеду не стоит. Кстати, Фиппс…

– Да?

– А у тебя есть мой автограф? Нет? Как же можно молодому человеку начинать без него новую жизнь? Вот бери. Носи у сердца. А не то продай за четвертак, как тебе больше нравится. Что ж, оревуар. В «Ренфу», ровно в восемь, – заключил Мэрвин. – Три коротких звонка, а потом просвисти первые такты гимна.

И он, благосклонно кивнув, удалился, а Простак отправился гулять, с удовольствием попыхивая купленной в отеле сигарой и наслаждаясь прохладой, повеявшей с приближением вечера. Он радостно предвкушал завтрашнюю встречу с Леманом из «Леман продакшнс». Не зная точно, в котором часу театральные менеджеры готовы к просьбам о встрече, он пожалел, что не проконсультировался с Мэрвином, но решил, что в половине третьего, после того как Леман неспешно съест ленч, будет в самый раз.

Предвкушал Простак и обед с Мэрвином. Мелькнуло было, что опасно общаться с таким своеобразным субъектом, но он отбросил эту мысль. Даже Мэрвину Поттеру, решил Фиппс, вряд ли удастся внести оригинальность в спокойный обед в тихом ресторане. Он еще не знал, что нет таких публичных мероприятий, какие Мэрвин не сумел бы расцветить эксцентричными сценками. И тут, как раз в ту минуту неспешной прогулки, когда он размышлял о достоинствах Мэрвина, а заодно и Лемана, он узрел то, что побудило его круто обернуться. Сигара застыла в его губах, а впечатлительная душа взбурлила точно цистерна, пробитая молнией.

– У-уф! – выдохнул Простак, пошатнувшись.

А узрел он спину девушки в бежевом наряде. Она разглядывала витрину, и вид ее пробрал Простака до самых печенок. Вид сзади, разумеется, еще не все, и человек благоразумный воздержится от суждений, пока предмет восторга не повернется, но все-таки он застыл, пораженный в самое сердце. Его охватило чувство, какое порой навещает каждого из нас, что эта минута – наивысший пик его жизни. Сейчас ему суждено пережить величайшее духовное озарение.

Смутно почувствовав, что в такой священный момент человеку тонких чувств не положено пыхтеть толстой сигарой, Простак поскорей отшвырнул окурок и застыл каменным изваянием.

– О Господи милостивый! – воскликнул он.

Поглощенная созерцанием, девушка восклицания не услышала. Она пешком отшагала от самого Бродвея, чтобы полюбоваться на эту витрину, и ее не могло оторвать даже упоминание Бога.

Эйлин Мур принадлежала к классу девушек, получающих от пятидесяти до шестидесяти долларов в неделю, а потому большинство ее походов по магазинам сводилось к созерцанию витрин. В ясные вечера, закончив работу, она обычно шла через весь город и устраивала себе пиршество, любуясь на витрины Мэдисон-авеню. Заведение, перед которым она стояла сейчас, принадлежало Норин О’Хара и торговало шляпками. Девушка тоскливо и мечтательно рассматривала шляпку, похожую на фруктовый салат, всей душой желая купить ее. Ах если б у нее были деньги! В этот миг до ее руки дотронулся чей-то палец и кто-то произнес:

– Простите…

Обернувшись, она увидела, что в ее жизнь вошел стройный молодой человек с кремовыми волосами и открытым милым лицом.

– Простите! – повторил он.

– Да? – отозвалась Эйлин.

Говорила девушка не без суровости, а ее красивые глаза глядели строго. Она терпеть не могла волков, и хотя молодой человек на волка похож не был, она достаточно долго зарабатывала на жизнь в Нью-Йорке и знала, что многие волки, очень даже хищные, разгуливают в овечьей шкуре, обманывая глаз открытыми милыми лицами.

Поэтому тон Эйлин был весьма прохладным и в нем слышалась скрытая угроза. Прохлады и угрозы было бы гораздо больше, не пробуди в ней лицо Простака материнского инстинкта.

Мы уже упоминали, что именно так Простак нередко действовал на женщин. Даже глядя на него взглядом, каким Джек Дэмпси обычно пожирал противника, она ощущала, что ее так и тянет погладить его по голове.

Подчинись она этому желанию, Простак ничуть бы не возражал. Когда он увидел ее лицо, кипение в глубинах души ничуть не ослабело, а наоборот, усилилось. Вид сзади был неотразим, но вид спереди сразил его наповал. Единственного быстрого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: из девушек, каких он встречал в своей жизни, эта прелестнее всех. Никогда прежде не влюблялся он с первого взгляда с такой страстью, даже три года назад, когда вошел в бакалейную лавку с Кэтикетом[3], то есть с Пибрайтом, и увидел Анджелику Бриско, дочь священника в Мейден Эггсфорд, покупавшую бекон с прожилками сала.

Пыл его чувств удивил бы многих из окружения Эйлин, в первую очередь – ее нанимателя. Если бы вы попросили его дать словесный портрет его секретарши, он ответил бы: «Да так, ничего особенного. Девушка как девушка. Смазливенькая блондиночка с голубыми глазами. Таких вокруг полно».

Но Простак увидел эфирного духа, фею красоты. Таращась на нее, он дивился – неужели ему когда-то нравилась Анджелика Бриско? Мысленно он снял шляпу перед гадалкой. Вот она, подумал он, та прекрасная светловолосая девушка, после встречи с которой для него перестанут существовать все девушки на свете.

Если он и мог найти недостаток в ее внешности, то это была излишняя суровость взора. Но даже и суровый взор ослеплял его. Что уж говорить о носике, вздернутом так мило, и о несравненных, невиданных губках! Они наверняка могут улыбаться очаровательно, с приветливой теплотой, но в данный момент были стянуты в жесткую прямую линию и едва приоткрылись, когда она снова задала свой вопрос.

– Да? – повторила Эйлин. – Чем могу помочь, братец? Желаете продать мне Бруклинский мост?

Простак понял – произошло недоразумение. Владельцем Бруклинского моста он не был, о чем так прямо и сказал.

– Нет? – уточнила Динти. – А чем же еще вы владеете, кроме нахальства?

Простака внезапно поразила неловкая мысль. Особой интуицией он не обладал, но выводы делать умел.

– Вы что, злитесь оттого, что я заговорил с вами?

– Да, мне немножко неприятно.

– О Господи! Мне ужасно жаль. Ни за что бы не стал, но возникла довольно серьезная ситуация и я подумал: нужно бы ее прояснить.

– Слушаю.

Простак привел в порядок мысли, насколько позволяли эмоции.

– Понимаете, дело в том, что… я остановился в отеле за углом…

– Неплохое местечко?

– Да, ничего себе.

– Там удобно?

– Да, сносно.

– Вот и хорошо. Счастлива слышать. Так вы говорили?..

– Я вышел прогуляться и купил в отеле сигару.

– Хорошая сигара?

– Очень!

– Прекрасно. Продолжайте. Когда же мы доползем до вашей серьезной ситуации?

– Сейчас, сейчас. Видите ли, я курил эту сигару, а потом швырнул ее наугад, не глядя…

– Как мальчик, который пустил в воздух стрелу. Помните? Стрела упала на землю, а где – он сам не знает.

– Упала? Да, вполне понятно. Бывает. Но между той стрелой и моей сигарой есть существенная разница. Моя сигара не на землю упала, а на вашу шляпку.

Теперь он завладел ее вниманием.

– На мою шляпку!

– Ну да. И мне кажется, что ваша шляпка горит.

– То есть вы хотите сказать, что в любой момент могу загореться и я?

– Вполне возможно.

– Почему же вы не сказали мне сразу?

– Я подбирался к главному исподволь.

– Зачем? Такое надо узнавать сразу. Ну-ка взгляните. – Эйлин наклонила головку.

Простак извлек сигару, отшвырнул ее, угодив в случайного прохожего, извинился, «pardon», и сообщил:

– Вроде вы перестали дымиться…

– Это хорошо.

– Но, боюсь, ваша шляпка уже не та, что была. На ней выжглось большое пятно. – Взгляд его упал на витрину Норин О’Хара, и на него снизошло вдохновение. – Ой, а знаете что! Позвольте мне купить вам другую!

– Что вы! Так нельзя! Не беспокойтесь.

– Как это – не беспокойтесь? Не могу же я безнаказанно губить шляпки направо и налево! Если пожелаете, я куплю вам дюжину.

– А вы кто – великий Гэтсби?

– Гэтсби? Нет. Меня зовут…

– Я имею в виду – вы что, миллионер?

– Ну, я получил довольно большие деньги. Мой дедушка со стороны матери недавно склеил э… ласты и оставил мне значительную сумму.

– Понятно. Что ж, в таком случае большое вам спасибо. Только возьмем дешевую.

– Нет-нет! Самую дорогую, какая есть в магазине.

И Простак властно ввел ее в лавку Норин О’Хара.

Норин повела себя очень дружелюбно и приветливо.

После сообщения Простака, что леди требуется шляпка, она встрепенулась и ринулась помогать, а когда он добавил, что цена не имеет значения, рвение ее перешло все границы. Она суетилась, демонстрируя одну шляпку за другой, но Эйлин одобрила лишь одну, по виду напоминавшую фруктовый салат. Когда она надела ее и вышла, Простак затрепетал до самых кончиков замшевых туфель. Он и не подозревал, что сияющая красота может засиять еще ослепительнее из-за какого-то салата.

– Что ж, еще раз большое спасибо, – поблагодарила его Эйлин. – Если бы вы знали, как я ненавидела свою старую шляпку! Но думала, что носить ее мне придется до скончания века. Ох, я чувствую себя прямо как девушка, которой подарили меховую шубку только потому, что она стояла у мехового магазина, трясясь от холода и клацая зубами. Это вовсе не в моих правилах, но я рада, что так получилось, – заключила она, заметив, что ее спутник добродушно посмеивается.

Простак объяснил причину своего веселья.

– Меня насмешило довольно курьезное совпадение. Мне вдруг пришло в голову, что уже второй раз за два дня я попадаю на пожар.

– И вас это смешит?

– Немножко.

– Вас, наверное, так же легко рассмешить, как публику в студии. А как это случилось в прошлый раз?

– Я спас одного человека из горящего бунгало. Выхватил из пламени, можно сказать.

– А теперь выхватили меня. Поостерегитесь, не то спасение войдет у вас в привычку. Ладно, мне пора.

– Неужели?

– Да, у меня встреча очень далеко от центра.

– Ах ты Господи! Так я остановлю для вас такси.

– Уж эти мне миллионеры! Я не езжу в такси. Я езжу на автобусе.

Девушка легко запрыгнула в автобус, как раз притормозивший у бровки, а когда тот отъехал, Простак захлопал глазами ему вслед, и челюсть у него отвалилась, что всегда пробуждало в Дж. Г. Андерсоне самые зверские чувства. Ему только что пришло в голову, что, встретив свою прекрасную девушку, как и предсказывала сивилла, он совсем упустил из виду что надо бы спросить ее имя и адрес или хотя бы номер телефона. А теперь она умчалась, унесенная ветром, и он никогда больше ее не увидит. Корабли, разминувшиеся в ночи, подумал он. Да, вот именно, два чертовых корабля, разминувшихся в треклятой ночи.

Мэдисон-авеню запрыгала у него перед глазами. Никогда прежде не доводилось ему видеть такого прыгучего проспекта.