Читать книгу Пеле. Я изменил мир и футбол - Пеле - Страница 6

«Ну, и что, думаешь, ты хорош?»

Я буду стоять, опустив голову, разглядывая свои ноги и улыбаясь.

«Вдарь-ка мячом сюда», – скажет он, указывая место на стене нашего дома.

Если у меня получалось, а обычно у меня получалось, на какое-то мгновение он широко улыбался, а затем вновь быстро придавал лицу строгое выражение.

«Очень хорошо. А теперь попробуй другой ногой».

Бам!

«А теперь головой!»

Бам!

И так продолжалось час за часом, иногда до позднего вечера, только мы вдвоем, я и он. Шло обучение самым базовым основам футбольной науки: дриблингу, забиванию, пасам вперед и назад. Большей частью у нас не была доступа к городскому футбольному полю, поэтому мы использовали то пространство, которым располагали. Оно состояло из нашего крошечного двора и улицы перед домом, носившей название Рубенс Арруда стрит. Иногда он рассказывал мне о матчах, в которых играл, и показывал мне финты, которым научился или придумал сам. Бывало, рассказывал мне о своем старшем брате, полузащитнике, который, по словам отца, забивал еще лучше, чем он сам, но который умер в возрасте всего лишь двадцати пяти лет – еще одна многообещающая карьера в семье Насименту, трагически не достигшая своей вершины.

Впрочем, по большей части это были просто тренировки, обучение базовым навыкам игры. Некоторые из упражнений, если рассматривать их в ретроспективе, были довольно забавными. Одно из них заключалось в том, чтобы привязать мяч высоко к ветке дерева и, подпрыгивая, часами отбивать его головой. Однако это выглядело детской игрой по сравнению с методикой Дондиньо по обучению тому, как правильно забивать мяч головой в ворота. Бывало, он хватал мяч обеими руками и раз за разом бросал его прямо мне в лоб. «Не моргай! Не моргай!» – приговаривал он. Его идея заключалась в том, что для того, чтобы стать по-настоящему хорошим игроком, мне надо было научиться не закрывать глаза, когда мяч попадал мне в голову. Он даже говорил мне, что, если я просто сижу дома один, я должен взять мяч и сам себя лупить им по голове. Что я и делал – даже представить себе не могу, насколько по-дурацки я, должно быть, выглядел! Но Дондиньо полагал, что такие занятия важны, и он был прав. Это был урок, который позже сослужил мне великую службу.

Помимо ударов головой, Дондиньо хотел сфокусировать мое внимание еще на двух приемах: 1) удержании мяча при дриблинге как можно ближе к себе и 2) умении делать все одинаково хорошо обеими ногами. Почему он делал акцент на этих двух моментах? Возможно, из-за малости того пространства, на котором мы имели возможность играть – на улицах Бауру, в его дворах и проулках.

Но, возможно, еще и потому, что мой отец видел, каким маленьким и тощим я был. Сейчас мой рост 173 см. Уже тогда было ясно, что высоким я не буду и, в отличие от Дондиньо, у меня не будет каких-либо естественных физических преимуществ на футбольном поле. Раз я не мог смести с пути других игроков или прыгнуть выше их, все, что мне оставалось, это быть техничнее. Мне предстояло сделать так, чтобы мяч стал продолжением меня самого.

Должен сказать, Дондиньо учил меня всему этому, сильно рискуя. Моя мама, дона Селеста, страшилась мысли, что ее старший сын может стать футболистом. И кто мог обвинить ее в этом? Для доны Селесты футбол означал погоню, которая ведет в тупик, верный путь к нищете. Она была сильной женщиной, всегда относилась к нам с вниманием. Часто она оказывалась единственным ответственным лицом в доме, полном мечтателей. Она хотела, чтобы я тратил свободное время на учебу, чтобы однажды из меня хоть что-то получилось. Тогда, как и сейчас, она была как ангел, парящий над нами, постоянно понуждая нас поступать правильно, нравственно, конструктивно. Она желала всем нам лучшей жизни. Так что в те ранние годы, поймав меня за игрой в футбол, она задавала мне хорошую словесную трепку, а иногда и кое-что похуже!

Несмотря на все ее благонамеренные усилия, ни папу, ни меня нельзя было остановить. Что она могла сделать? Мы оба были одержимы. Мы продолжали играть в маленьком дворе, и дело дошло до того, что дона Селесте однажды вышла из дома, уперлась руками в бока и сказала со вздохом:

«Ну, отлично. Это ж твой старший сын! И не думай потом приходить ко мне жаловаться, когда он будет голодать, – чем он занимался вместо того, чтобы изучать медицину или право?» Дондиньо обнял ее за талию и рассмеялся.

«Не беспокойся, Селесте. Тебе не о чем будет волноваться, если он научится правильно бить левой ногой!»

Родитель с несбывшейся мечтой о спортивном величии, тренирующий сына или дочь с тем, чтобы они пошли по его стезе, – это старая повесть, полная опасностей. Одни дети не выносят бремени, сопряженного с подобными ожиданиями. Другие, оказавшись под сильным давлением, испытывают отчуждение по отношению к родителю. А некоторые, вырвавшись из-под давления, навсегда вычеркивают этот спорт из своей жизни.

Ничего подобного я никогда не испытывал. Настоящая правда в том, что я любил футбол. Любил ощущать мяч под ногой, солнце на лице, чувство товарищества, которое пришло с большой командной работой, тот электрический заряд, что пронизывал меня и растекался по венам, когда я забивал гол. Но больше всего я любил проводить время с отцом. Не думаю, что в течение долгих совместных занятий Дондиньо мечтал о том, как я стану богатым или знаменитым, во всяком случае, не в те ранние годы. Думаю, он просто любил эту проклятую игру и хотел передать эту любовь своему сыну.

Ему это удалось. И, должен сказать, любовь эта с годами не увяла. Она глубоко в моей душе, как вера в Бога, или язык, на котором учишься говорить с рождения. Отца больше нет. Но самое удивительное в том, что спустя все эти годы я по-прежнему не могу отделить мою любовь к футболу от моей любви к отцу.