Читать книгу Зеркало наших печалей - Пьер Леметр - Страница 7

Мэтр Дезире Миго покинул Отель де Коммерс ровно в семь тридцать, купил утренние газеты и дошел до остановки, как обычно, дождался автобуса и поднялся наверх, на платформу. Устроившись на сиденье, он начал просматривать прессу и ничуть не удивился тому обстоятельству, что «процесс Валентины Буасье» освещается на первых полосах. Женщина, которую уже год называли «булочницей из Пуасье» – ее отец владел там булочной, – обвинялась в убийстве бывшего любовника и его нынешней пассии. Мэтр вышел из автобуса в трехстах метрах от руанского Дворца правосудия, медленным и размеренным шагом, диссонировавшим с его возрастом (Дезире вряд ли исполнилось тридцать!) и стройной поджарой фигурой легкоатлета, направился ко входу.

Он поднимался по ступеням, поглядывая на местных репортеров и любопытствующую публику, жаждавшую сенсационных откровений. Мысли адвоката были заняты тяжелейшим обвинением, способным послать его клиентку на гильотину, поскольку преступление квалифицировали как преднамеренное и она пыталась спрятать тело. Сказать, что положение Валентины было затруднительным, значило ничего не сказать. «Безнадежное дело!» – утверждал один газетчик, основываясь на том факте, что процесс не отложили, несмотря на несчастный случай с назначенным адвокатом: несколько дней назад бедняга попал под рефрижератор. «Решение принято, в этом нет сомнений!»

Почтительно поприветствовав коллег, мэтр Миго облачился в черное одеяние с пластроном, застегнул тридцать три пуговицы и водрузил на голову шапочку-эпитог под скептически-недоумевающими взглядами членов Руанской коллегии адвокатов, познакомившихся с блестящим парижанином всего месяц назад. Он вернулся в Нормандию по семейным обстоятельствам (его старая матушка была нехороша и нуждалась в присутствии сына) и без подготовки взялся за «это грязное дело», от которого все отбрыкивались. Жест произвел впечатление…

Красота обвиняемой с первого взгляда покорила зал судебных заседаний. У хрупкой молодой женщины было дивное лицо с высокими скулами и зеленые глаза. Строгий покрой костюма не скрывал великолепную фигуру.

Никто, впрочем, не брался предсказать, как внешность Валентины повлияет на присяжных. Довольно часто хорошеньких женщин судили куда строже и приговаривали к большим срокам заключения.

Мэтр Миго крепко пожал клиентке руку, произнес несколько слов, понизив голос, и занял место перед ней, чтобы наблюдать за «вялотекущим» процессом.

Накануне прокурор Франкето ограничился перечислением фактов и обстоятельств дела, после чего огласил классический призыв «к суровости, с которой общество обязано…». Он предварительно взвесил все доказательства, имеющиеся против обвиняемой, напомнил себе, сколь слабо подготовлен ее адвокат, и решил не утруждаться. Человек он был ленивый и скорее недобросовестный, так что руанские завсегдатаи скандальных процессов не знали, стоит ли приходить в суд и выслушивать обвинительное заключение, которое ни жесткостью, ни изящным слогом не будет обязано Министерству юстиции.

Заместитель прокурора весь первый день опрашивал, а заодно и натаскивал свидетелей, а мэтр Миго лихорадочно листал папку с делом, стараясь держаться незаметно: каждый в зале заседаний понимал, как «угнетает» его ситуация. Присяжные с интересом наблюдали за ним, и в их глазах читалось снисходительное сочувствие – совсем как к мальчишкам, ворующим яблоки, или к рогоносцам.

К середине дня в Руанском суде стало скучно. Накануне ничего интересного не случилось, равно как и этим утром, так что процесс явно близился к завершению. Обвинительную речь прокурор произнесет не раньше половины двенадцатого, и, если адвокат обвиняемой не взбодрится – а он, конечно же, не взбодрится, с чего бы это случилось? – много времени его ответное слово не займет. Ближе к полудню присяжные удалятся на заседание, прозвучит приговор, так что обедать все будут дома.

В девять тридцать генеральный адвокат отпустил последнего свидетеля, и мэтр Миго неожиданно «очнулся», затуманенным взором посмотрел на человека, дававшего показания, и спросил (присутствующие наконец услышали его голос!):

– Скажите, господин Фьербуа, вы видели или встречали мою клиентку утром семнадцатого марта?

– Так точно! – рявкнул свидетель, бывший военный, а ныне консьерж. – Я тогда подумал: «Эта малышка – ранняя пташка, трудолюбивая девочка…»

По залу прошел гул, председатель взялся за молоток, и мэтр Миго встал:

– Почему же вы не сказали об этом полицейским?

– А меня никто не спрашивал…

Голоса зазвучали громче – публика изумилась, а заместитель прокурора заподозрил неладное.

Стало ясно, что расследование провели на скорую руку.

Молодой адвокат, досконально изучивший дело, сумел вникнуть в мельчайшие детали и заставил одних свидетелей изменить показания, других запутал, действо оживилось, присяжные наслаждались, взбодрился даже судья, которому до пенсии оставалось несколько недель.

Пока молодой защитник обнажает промахи сыщиков, вранье и приблизительность показаний свидетелей, торопливость следствия, напоминает присутствующим статьи уголовно-процессуальной процедуры, попытаемся понять, кто этот блестящий молодой адвокат, имеющий все шансы перетянуть присяжных на свою сторону.

Дезире Миго не всегда был мэтром Миго.

В году, предшествовавшем «процессу Буасье», он три месяца звался «мсье Миньоном» и был учителем единственного класса школы в Риваре-ан-Пюизэ, где применял к ученикам педагогические новации. Школа превратилась в одеон[21], а дети весь первый триместр сочиняли «конституцию идеального общества». Мсье Миньон внезапно исчез накануне появления инспектора академии, но оставил неизгладимое воспоминание в сердцах своих детей (и умах родителей, но по прямо противоположным причинам).

Несколько месяцев спустя он становится Дезире Миньяром, пилотом аэроклуба в Эврё. Он никогда не сидел ни в одном самолете, но предъявил летную книжку и железобетонные свидетельства-справки. Проявив заразительный энтузиазм, он организовал для нескольких богатых клиентов из Нормандии и Парижского района потрясающую экспедицию на борту «Дугласа ДС-3» по маршруту Париж—Калькутта через Стамбул, Тегеран и Карачи, предложив себя в качестве пилота и гида (никто, естественно, и вообразить не мог, что этот рейс стал бы первым в его жизни!). Пассажиры числом двадцать один надолго сохранили в памяти момент, когда Дезире в пижонском обмундировании пилота завел моторы (механик с большой тревогой следил за его необычной манерой), потом вдруг нахмурился, заявил, что необходима последняя проверка, покинул самолет, направился к ангарам и исчез – навсегда прихватив кассу аэроклуба.

Гвоздем его недолгой карьеры стала продлившаяся два месяца работа хирургом в госпитале Сен-Луи в Ивернон-сюр-Сон под именем Дезире Мишара. Доктор едва не осуществил серкляж[22] (!) пациенту с дефектом межжелудочковой перегородки – наличием сообщения между правым и левым желудочками сердца. Дезире в последний момент остановил анестезиолога, покинул операционный блок и больницу… с содержимым сейфа финансового отдела. Больной отделался легким испугом, руководство пережило немало неприятных минут и выглядело по-идиотски. Дело замяли.

Никому ни разу не удалось узнать, кем на самом деле был Дезире Миго. С уверенностью можно сказать одно: он родился в Сен-Ном-ла-Бретеш, провел там детство, учился в школе и коллеже, а потом исчез.

Мнения встречавшихся с Дезире людей были так же разнообразны, как его жизнь.

Члены аэроклуба, знавшие пилота Дезире Миньяра, описывали его как человека смелого и предприимчивого («Он был лидером!»), пациенты доктора Дезире Мишара вспоминали внимательного, серьезного, собранного человека («Он был немногословен…»), родители учеников Дезире Миньона описывали незаметного, застенчивого молодого человека («Закомплексованный… как женщина…»).

Вернемся в зал суда, где изнемогающий председательствующий дочитывает туманное обвинительное заключение, основанное – в силу отсутствия бесспорных доказательств – на выкладках, которые никого не впечатлили.

Наступила очередь Дезире Миго.

– Хочу в первую очередь поблагодарить вас, господа присяжные, за то, что отнеслись к этому процессу как к особому казусу. Кто обычно предстает перед вами? Кого вы судили в последние месяцы? Пьяницу, проломившего череп сыну чугунной сковородой. Бандершу, прикончившую строптивого клиента, – она нанесла ему семнадцать ударов ножом! Бывшего жандарма, переквалифицировавшегося в скупщика краденого, он привязал одного из своих поставщиков к рельсам на линии Париж—Гавр, и поезд разрезал его на три куска. Вы легко согласитесь с утверждением, что моя клиентка – хорошая католичка, примерная дочь уважаемого булочника, блестящая, но скромная ученица коллежа Сент-Софи – не имеет ничего общего с теми убийцами и душегубами, которым самое место на скамье подсудимых.

Молодой адвокат, который в начале процесса выглядел невзрачным и растерянным, а во время опроса свидетелей прямым и твердым, теперь выглядел безупречно элегантным, говорил ясным звучным голосом, его жесты были выверены и выразительны, двигался он легко, но не беспорядочно и все больше нравился публике.

– Задача господина прокурора, господа присяжные, вряд ли представлялась ему сложной, ведь приговор был вынесен заранее.

Дезире вернулся к столу, схватил пачку утренних газет и продемонстрировал жюри первые полосы.

– Норманди-Экспресс: «Жизнь Валентины Буасье решается в зале Руанского суда». Ле Котидьен дю Бокаж: «Маленькая булочница в двух шагах от гильотины». Руан-Матен: «Приговорят ли Валентину Буасье к пожизненному заключению?» – Дезире помолчал, расплылся в улыбке и продолжил: – Редко, когда глас народа и министерство хором и членораздельно объясняют присяжным, в чем состоит их долг. Могла произойти чудовищная по тяжести и скандальности судебная ошибка!

В зале повисла напряженная тишина.

Мэтр Миго рассмотрел все обвинения, выдвинутые против его клиентки с позиций «подтвержденного доказательствами соображения», и жюри прониклось к нему еще большим уважением за красивую, хоть и не вполне понятную формулировку.

– Этот процесс можно было бы остановить прямо сейчас, господа присяжные: мы имеем здесь (он помахал внушительной пачкой документов) все мотивы, позволяющие требовать аннулирования процедуры, ибо нарушения формы бесчисленны. Сначала процесс «закрыли» журналисты, теперь это надлежит сделать суду. Но мы предпочтем пройти весь путь до конца. Моя клиентка не согласится обрести свободу благодаря процедурным ухищрениям.

Всеобщее изумление.

Клиентка Дезире была на грани обморока.

– Она требует рассмотрения фактов. Хочет, чтобы ваш приговор основывался на истине. Умоляет, чтобы, зачитывая его, вы смотрели ей в глаза. Заклинает понять, что ее поступок был спонтанным, что она защищалась. Да, господа, это был чистой воды акт самообороны!

Зрители начали перешептываться, председатель суда недовольно покачал головой.

– Именно так, господа, Валентина защищала свою жизнь, потому что она – жертва, а палачом был убитый ею любовник.

Адвокат долго перечислял притеснения, грубости, придирки и унижения, которые его клиентка сносила от человека, застреленного ею из револьвера. Присяжные и публика ужасались красочному описанию вершившегося насилия. Мужчины опускали глаза. Женщины кусали кулаки, чтобы не закричать.

Почему Валентина ни разу не пожаловалась, ничего не рассказала ни полицейским, ни следователю о столь ужасных обстоятельствах и все открылось лишь сегодня?

– Ей не позволяли приличия, господа присяжные! Полное самоотречение! Валентина Буасье лучше умрет, чем покусится на репутацию мужчины, которого когда-то так сильно любила!

Далее Дезире заявил, что его клиентка похоронила тела своих жертв не потому, что хотела их спрятать, но для того, чтобы обеспечить им «достойное погребение, которого церковь наверняка лишила бы несчастных за распущенность нравов».

Кульминацией речи стал момент, когда Дезире, рассказав об ужасных шрамах, оставленных мучителем на теле Валентины, повернулся к ней и приказал раздеться до пояса. Дамы в зале закричали от ужаса, председатель гаркнул на подсудимую, запрещая ей обнажаться, а она стала пунцовой от испуга, поскольку ее прелестная грудь оставалась девственно белой и свободной от всякого уродства. Румянец приняли за проявление целомудрия. Публика гудела, Дезире Миго, неумолимый, как статуя Командора, простер руки к судье:

– Я не настаиваю на демонстрации, ваша честь… – И он нарисовал портрет «палача Валентины», изобразив его помесью лесного людоеда с сатанинским злодеем-извращенцем, а закончил речь пафосным обращением к присяжным: – Вас призвали творить правосудие, отделить правду от лжи, противостоять голосу черни, которая готова слепо осуждать всех и каждого. Вы здесь, чтобы отдать дань мужеству и благородству и поддержать невинность. Я не сомневаюсь, что слова участия возвеличат вас и это благородное чувство укрепит правосудие нашей страны, чьим олицетворением вы сегодня являетесь.

Присяжные удалились для совещания, а Дезире окружили репортеры, журналисты и даже собратья по цеху, чтобы, пусть и неохотно, поздравить его с блестящим выступлением. Председатель коллегии протолкался через толпу, приобнял молодого юриста за плечи и увлек за собой:

– Вот ведь какая незадача, мэтр: мы не получили подтверждения ваших полномочий у парижских коллег.

Дезире изобразил удивление.

– Воистину необъяснимый факт!

– Не могу не согласиться. Я хотел бы поговорить с вами у себя в кабинете, когда дело будет кончено…

Зазвенел колокол, созывая всех в зал. У Дезире Миго осталось несколько минут для посещения туалета.

Трудно сказать, убедила присяжных речь адвоката или им захотелось развеять провинциальную скуку и они проявили добродетельную мужественность, но Валентину Буасье приговорили к трем годам тюремного заключения с отсрочкой исполнения наказания, а с учетом времени, проведенного в предварительном заключении, освободили в зале суда.

Ее защитник бесследно исчез. Оспаривать приговор значило бы признать, что полиция и судейские чиновники позволили фальшивому адвокату действовать совершенно безнаказанно, и все… «отвернулись».