Оглавление
Петер Ханс Тирген. Amor legendi, или Чудо русской литературы
От составителя
Вместо предисловия. Что такое образование, или О пользе русской литературы
Диалог Петера Тиргена и Ольги Борисовны Лебедевой об истоках любви Петера Тиргена к русской литературе
Часть I. История русской литературы
Стихотворная эпопея М.М. Хераскова «Россияда» – русская «Энеида» или бастард псевдоклассицизма?
Опыт анализа стихотворения А.С. Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» в рецептивном аспекте
Дьявол в качестве режиссера. Мир Гоголя как театр марионеток
I. Предварительные замечания
II. «Идеалисты, одной ногой завязшие в трясине»[115]
III. Сверхчувствительность Гоголя
IV. Между Богом и чертом: синдром страха
1. Бог все видит
2. Черт вездесущ
3. Страх ада
V. Прекрасная внешность и склонность к привычкам
VI. Текстовые примеры
1. «Старосветские помещики»
2. Ссора двух Иванов
VII. Суд и ревизия
VIII. Страсть или привычка?
IX. Смех и писательство как дьявольское наущение (монашеские правила)
X. Обманчивые чары фантасмагории
XI. Крах Гоголя
XII. Резюме: дьявольская сила привычки и «внутренняя Африка»
К проблеме нигилизма в романе И.С. Тургенева «Отцы и дети»[188]
Aliis in serviendo consumor («Светя другим, сгораю сам»): эмблематическая символика и образный язык в романе И.С. Тургенева «Рудин»[234]
Роман и драма: теория и практика жанрового синтеза в ранних романах И.С. Тургенева[268]
I
II
III
«Леди Макбет Мценского уезда» Н.С. Лескова и «злая воля» А. Шопенгауэра
I. Предварительные замечания и тезис
II. Шопенгауэр в России и Франции
III. Теория «половой любви»
IV. «Леди Макбет…» Лескова и Шопенгауэр
1. Творческая история и публикация
2. Пребывание Лескова в Париже
3. Тема и содержание повести
4. Преступник-жертва
5. Последовательность и нарастание событий. Побудительная причина: скука
6. Случай и перипетия
7. Преодоление сословных барьеров
8. Статус объекта и пресыщение
9. Обесценивание детей
10. Смерть как избавление?
11. Словесные мотивы
12. Биографический контекст
V. Заключение
Шопенгауэр в России (постановка проблемы)[410]
I. Востребованность автора
II. Характерные особенности исторического периода
III. Предиспозиция читателя
«Поэты много лгут»: Чехов, или Любовь к маске
I. «Всякое искусство – обман» (Набоков)
II. «Лучше не досказать» (Чехов)
1. «Смерть чиновника» (1883): аркадская маска
2. «Припадок» (1889). Маска Дон Кихота
3. «О вреде табака» (1886–1903): маска Фауста
III. «Творенье лжет. Куда ни глянь – обманы» (Петер фон Матт)
Мортальный синдром острова Капри: к интерпретации рассказа И.А. Бунина «Господин из Сан-Франциско»
I. Вводные замечания
II. Сюжет
III. Заглавие, персонажи, «весь мир – театр…»
IV. Сан-Франциско – Лиссабон – Неаполь
V. Неаполитанско-каприйский комплекс: между Аркадией и островом мертвых
VI. Преисподняя: ад и танец мертвецов
VII. Navigatio vitae: корабль, плавание по морю житейскому и Атлантида
VIII. Горький: «Корабль солнца»
IX. Библейские ассоциации и пророчества
X. «От вещей к словам»: стиль и композиция
XI. Предельность мышления: между ухмылкой и ужасом?
Часть II. Творчество И.А. Гончарова
Замечания о рецепции Гончарова в немецкоязычных странах[609]
«Новые темы» в старом «Обломове»
I. Об-Ломов – современный «лишний человек»?
II. Бездомность – бесприютность
III. Инакость: проблема «другого»
IV. Ученье свет, а неученье тьма: речь в защиту «просвещенного общества»
Обломов как человек-обломок (к постановке проблемы «Гончаров и Шиллер»)[674]
I. Замечания к исследованию
II. Гончаров, «корифеи» и Шиллер
III. Чтение «между строками»
IV. «Стремление к идеалу» и «эстетическое воспитание»
V. Человек-обломок
VI. Полнота Обломова
VII. Творец и творение
VIII. «Прекрасный характер» и «доброе сердце»
Халат Обломова[732]
«Широта» и «уз(к)ость» в романе И.А. Гончарова «Обломов»[752]
I. Топос «русской души»
II. Русская «широта» и европейская «уз(к)ость»
III. Обломов и образы «узкости»
IV. Штольц и образы «широты»
V. Преодоление «национального характера»
VI. Чаадаев как «источник»?
Обломовка как Анти-Итака: архетип Одиссея в творчестве И.А. Гончарова
I. 1849 г.: «русская Одиссея» Жуковского
II. Проблема воспитания и воспитательный роман
III. Архетип Одиссея и Homo viator: человек путешествующий
IV. Fabula docet: «Сей басни такова мораль»
V. Краткая история вопроса
VI. Всемирный странник и нищий: архетип Одиссея у Гончарова
VII. Заключение: Одиссей versus «сон разума»
Часть III. История русских понятий
История русских понятий: к постановке проблемы[877]
I. История понятий как научная дисциплина
II. История понятий в России
III. В качестве заключения
IV. Постскриптум
«Homo sum» – «Europaeus sum» – «Slavus sum»: к вопросу о культурном споре между просветительством, евроцентризмом и славянофильством в России и западнославянских культурах
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
Заметки о раннем русском понятии «нигилизм»[1045]
I
II
III
IV
V
Образы Аркадии в русской литературе XVIII–XIX вв.[1081]
I. Введение
II. Клишированный образ Аркадии: позитивный, иронический и фривольный дискурс
III. Смерть в Аркадии: Пуссен и Шиллер
IV. Опровержение идиллии и антиидиллия
1. От Канта к Гегелю: Аркадия как «изнеженная расслабленность»
2. «Конец Золотого века» (Чаадаев, Дельвиг)
3. Николай Гоголь
4. Иван Гончаров
5. А.П. Чехов
V. «Равнодушная природа»
VI. Заключение
Равнодушная природа: о топосе русской литературы
I. От «природы-матери» к «всепожирающему чудовищу»
II. Русские истоки натурфилософского скепсиса: пушкинская эпоха
III. Позиционирование топоса: И.С. Тургенев
IV. Отзвуки: Ф.М. Достоевский
V. Стоицизм и «философское равнодушие»: А.П. Чехов
VI. Appendix sine commentario
VII. Некоторые выводы
«Life is a tale // Told by an idiot». К понятию «доброго сердца» у Достоевского и Гончарова
I. Куриная слепота «прекрасного сердца»
II. «Парадокс идиота»
III. Целостность характера versus парциальность сердца
IV. Идиотски-мечтательное существо в качестве сверхчеловека (Ницше)?
V. Заключительные вопросы: Deus geometra[1267] – мечтательность – умопомешательство?
Список трудов профессора Петера Ханса Тиргена
Монографические публикации
Статьи
Рецензии
Составление и научное редактирование
Участие в редколлегиях периодических изданий
Отрывок из книги
Известный немецкий филолог, профессор, много лет заведовавший кафедрой русского языка и литературы Бамбергского университета, Петер Ханс Тирген в общении с русскими коллегами любит называть себя просто Петр Иванович. В этой самоидентификации, разумеется, есть элемент свойственной Петеру Тиргену иронии, но одновременно это и вербально выраженный знак причастности к той культуре, которая для немецкого ученого уже давно стала больше чем делом жизни. Немецкий славист Петер Ханс Тирген и его русский двойник Петр Иванович – неразделимое единство двух культур и двух национальных традиций мышления, рефлексии, филологического знания.
Первое серьезное исследование немецкого ученого было посвящено эпической поэме М.М. Хераскова «Россияда»[1]. Опубликованная в Бонне в 1970 г., эта диссертация Петера Тиргена поражает не только своим объемом, основательностью, прекрасным знанием источников, но и методологией. Все восемь глав этого труда – поступательное постижение на первый взгляд странной и архаичной поэмы Хераскова как закономерного и естественного этапа русского художественного сознания и национального мышления вообще. Исследователь вписывает произведение в русскую (от Кантемира до Майкова) и мировую традицию (античную, итальянскую, Нового времени – Мильтон, Вольтер), но не для того, чтобы придать ему более значительный статус, а для того, чтобы выявить своеобразие русского эпоса. Шестая и седьмая главы книги – «Наблюдения над композицией», «“Россияда” и сентиментализм» – осмысление поэтики «Россияды» как характерного и репрезентативного явления русского художественного сознания. Синтез классицистического и сентименталистского мышления, элементы рококо (см. раздел «Чувствительность и рококо»), выявленный автором в процессе анализа композиции, мотивов и образов, позволил говорить о традиции херасковского эпоса для последующей эпохи литературного развития вплоть до «Руслана и Людмилы» Пушкина.
.....
А ведь даже беглый экскурс в область соответствующей лексики и тематики демонстрирует, что с конца XVIII в. прежде всего в немецкоязычных странах велась широкая дискуссия, которая базировалась на понятиях теологии, философии и эстетики и в которой кроме собственно термина «нигилизм» употреблялись такие его синонимы, как аннигиляция или нигильянизм[194]. Этими терминами характеризовались такие разные феномены как атеизм, материализм или даже идеализм. Жан Поль в «Началах эстетики» (Vorschule der Ästhetik, 1804; 2-е изд. 1813) говорит даже о «поэтическом нигилизме» (1 отд., 1 прогр., § 2). Примечательно во всей этой предыстории, что термин везде имеет пейоративное значение.
Абсолютно верно заключение А.И. Батюто: «Итак, вопрос о конкретном подсказчике слова нигилизм Тургеневу неясен»[195]. Конкретный источник до сих пор не установлен, так как изучение концентрировалось почти исключительно на относительно скудных фактах внутрирусского бытования этого термина. Такая односторонняя ориентация – довольно рискованное дело при обращении к «европейцу Тургеневу», который считал себя «коренным, неисправимым западником», а Германию – своей «второй родиной» (С., 14, 100; 15, 101)[196]. В настоящем исследовании мы покажем, что тургеневское понятие «нигилизм» может быть связано не только с русской, но и с немецкой литературой. Возможные источники находим, прежде всего, в острых дискуссиях вокруг Людвига Бюхнера, чье наследие явно играет в романе «Отцы и дети» программную роль.
.....
