Читать книгу Ольф - Петр Ингвин - Страница 3

Как я на том дубе оказался? Начну со дня неудачной шутки. С этого все началось. А может с самого детства. Со школы, где все требовали жить по правилам, а я изо всех сил сопротивлялся. Или с родителей, воспитавших меня таким неугомонным. Или… Но тогда я должен начать если не с Адама, то как минимум с бабушки и дедушки, которые разрешали поздно ложиться и читать при плохом освещении. Или не разрешали, просто я их не спрашивал? Опустим благодушное детство. И вот мне, гривастому дылде, нескладному курносому хиляку уже двадцать семь, я сотрудник второразрядного интернет-издания, который по заказу пишет о путешествиях за границу. Точнее, не пишет, а компилирует чужие отчеты в нечто искрометное и шедевральное (имхо) свое, поскольку сам нигде не бывал. Заработок небольшой, хватает только на хлеб. Зато каковы перспективы! Через полгода начну выезжать с группами для освещения этих путешествий в рекламе. Увидеть мир за счет работодателя – разве не повод поработать годик за копейки?

Отвлекся. Все же начну с несостоявшейся шутки, что привела сперва на дуб, а затем – так счастливо и загадочно – под него.

У меня недавно закончились предыдущие отношения. Они не сложились по двум причинам. Я слишком хотел быть с Ней, Она слишком хотела остаться собой. Для кавалера, которому указали на дверь, приведенная мной статусоподобная формулировка – просто замечательная. Так всем и говорю, чтоб сочувственно кивали, а не скалились.

В качестве лекарства от неудачной любви выступила Сусанна, студентка местного университета. Я небогат, но местами остроумен и довольно забавен, и этого хватило, хотя фифа, если честно, из ряда вон. Новая девушка оказалась дочкой влиятельного чиновника. Не стану называть должность господина Задольского, такие в каждом городе имеются, «узнаете их по делам их». Сколько бы не выкорчевывали, а тип неубиваемый, поскольку легко мимикрирует и без проблем вливается в любые вновь создаваемые структуры и движения. Новая партия? Если со всеми вместе, то обязательно. Борьба с коррупцией и кумовством? Да в первых рядах, а то и возглавит.

Разухабистая мажорочка была красива до чертиков, одним из которых и являлась. Львица в гриве льва. С тем же плотоядным взглядом и охотничьим темпераментом. Сначала спит, не добудишься, а как шлея куда-то попадет…

Иногда казалось, что меня съедят уже сегодня. Или высосут кровь и закусят чем-нибудь неподобающим, без чего в последующей жизни не обойтись. Но я не жаловался. На такое грех жаловаться, если ты настоящий мужчина. Ну, или считаешь себя таковым.

Меня окунуло в омут интрижки, сразу подернувшейся мутной рябью неприятностей. Сначала доставали менее удачливые ухажеры, затем великовозрастный братец Сусанны Вадик. В «патлатом уроде и голодранце» Вадик углядел угрозу будущему наследству. Насчет патлатого он прав, прическа у меня еще та, приснится – не проснешься. Насчет голодранца… тоже соглашусь. Отчасти. По сравнению с Задольскими, естественно. А насчет урода… Тогда с какого перепугу разбалованная сестрица выбрала меня?

Шут с ним, с Вадиком, забудем. Потому что после за меня взялся САМ. Все эти «чтоб духу твоего на нашем пороге не было», «еще раз на выстрел к моей дочке подойдешь – пожалеешь, что на свет родился»… В общем, никакой фантазии. Я и на выстрел подходил, и сам чудесно отстреливался, и дух мой потно-довольный с несокрушимой периодичностью не только на указанном пороге витал.

Однажды меня вновь пригласили, повод – вчерашнее отбытие главной опасности отношениям далеко и надолго. По делам или на курорт – я даже не спросил, меня это не волновало. С глаз долой – с души камень. Аминь.

Мы были одни и находились там, куда мне на выстрел и чтоб духу, что в разы повышало удовольствие. Воркуя что-то насчет глупых подружек, Сусанна массировала себе локти, потершиеся о бильярдное сукно. Ответственность за подпирание тела приняли могучие достоинства размером с хорошую подушку, на мохнатую зелень накатывали гигантские волны, коим позавидовали бы многие голливудности, я даже опасался за сохранность расплескавшегося внутри силикона. Владелица сего богатства вдруг состроила серьезную мину:

– Знаешь, Ольжик…

– Не знаю, – бодро откликнулся я.

Вообще-то мое имя Олег. Друзья иногда в шутку зовут Олегофреном, на что приходиться обижаться и язвить ответно. Но тут хоть горшком назови, Ольжик так Ольжик, главное – результат. А результат, что бы ни говорили, весьма и весьма. Как говорят гусары, рекомендую.

– Я больше не буду одеваться в Милане.

– Как скажешь. – Для меня Милан являлся далекой точкой на карте, о которой буду знать больше, когда закажут статью, и для этого придется серфить любопытные факты и достопримечательности. Для подруги упомянутый город был символом успеха и гламура, поскольку именно там можно втридорога купить тряпки, чьи аналоги продаются в любой подворотне.

На мою довольную физиономию скосились ее опасно блеснувшие глаза:

– Даже не поинтересуешься, почему?

– Поинтересуюсь. Почему? – вновь легко согласился я, как соглашался со всем, что выскальзывало в такие моменты из томно приоткрытого ротика.

Губы поражали неестественной пухлостью, особенно заметной при форме уточкой, что создавало вечно недовольный вид. Впрочем, мало кто видел Сусанну довольной. Это я сейчас так тонко себя похвалил.

– Но тебе не интересно! – обиженно объявила она, и ладони вновь оперлись об стол. – И чего я с тобой связалась, ты как все, тебе только одного надо!

– Пометка: только одну, – поправил я с блеском заправского дамского угодника.

А глубоко в душе, куда ей доступ заказан, впервые согласился с вердиктом. От нее – именно от нее – мне действительно нужно только это. В отличие от многих карьеро– и корыстролюбивых конкурентов, жажда самоутверждения за счет связей богатой семейки отсутствовала. Я уже самоутвердился, когда отодвинул от столь лакомого пирога всех соперников. Теперь ел его в одиночку. Точнее, жрал. Такое именно жрут.

Маленькое дополнение: на том, что жрут, а не вкушают, мужчины не женятся. Имею в виду тех, кто себя уважает. Потому я не строил совместных планов на будущее.

Или просто боялся ее отца. Тоже неоспоримый факт, от которого никуда не деться. Если в отношениях запахнет серьезностью, одним движением руки высокопоставленного фокусника события примут необратимый вид. Последнее не коснется семейства Задольских, оно затронет исключительно мои жизнь и здоровье. В нашем захолустье, где медведи встречаются чаще, чем проверяющие из столицы, с этим приходилось мириться. Или вставать в позу и драться до последнего вздоха с привлечением всех возможностей и инстанций. Поскольку от Сусанны (что она прекрасно понимала) мне нужно только одно, такой вопрос даже не вставал.

– Дурак. – Подружка решила перебазироваться из бильярдной в спальню. Неприкрытая красота, что просто выплескивалась из берегов, взметнулась в вертикальное обратно, и около стола вырос стебелек-мутант, со всех сторон увешанный дынями – отрада всем голодным не в плане еды. – Ничего не понимаешь. И вообще, ты скучный. Пусти.

Облом-с. Казалось, что Сусанна сейчас взбрыкнет, как иногда бывало, и выставит за дверь с барахлом в руках. Что ж, к звездам – через тернии, не беда, наверстаем позже. Тем более, что тернии очень даже. Я уже хотел одеваться, но вместо этого…

В щеку прилетел влажный поцелуй:

– Я скоро.

Голосисястая подружка по играм прильнула на миг, что вызвало ощущение обжимашек с плюшевой игрушкой, и увихляла в ванную. При этом Сусанна отчаянно раскачивала всем, чем одарили природа и хирургия. Я снова испугался, что что-то не выдержит и оторвется. Обошлось.

Оставив меня, как обычно, в небольшой растерянности и большой надежде, она закрыла за собой дверцу. Скучный, значит? Порыскав по сторонам, взгляд остановился на бильярдном кие, рука взвесила его и с сомнением отложила. Затем я примерился к швабре. Подойдет.

В гостиной на глаза попался метровый меч-катана на изысканной подставочке. Совсем, кстати, не сувенирный. Люди типа Задольских подделки на стены не вешают. Плюнув злым блеском, душа самурая с моей помощью покинула ножны, судьба-злодейка, опять же моими руками, примотала ее буквой «г» к неизвестной душе, заключенной в швабру, на что для надежности был изведен весь моток скотча. Получилась вполне приемлемая коса.

Вовремя вспомнилось о масках, что остались от прошлогоднего Хэллоуина. Часть – картонки на тесемочках, остальные – резиновые, почти настоящие. Я выбрал маску скелета. Прекрасная пара к черной простыне с кровати в Сусанниной спальне. Облегающая маска заняла свое место, черная простыня накрыла плечи и голову. Развеем скуку, если кто-то называет это скукой, и пошутим немного. Я повсеместно выключил свет, выбрал из всех помещений спальню горячо нелюбимого мною братца Сусанны и спрятался там в шкафу. Пусть она меня ищет. Сюда зайдет в последнюю очередь. И я каааа-ак выпрыгну в таком виде! А потом – любовь в чужих интерьерах, дикая и безотчетная. После испуга Сусанна такая необузданная… И молчит. Когда не стонет и не орет. Обожаю.

Расположившись среди ряда однотипных костюмов (куда столько?), я затаился, глаза прильнули к ребристо-матовому стеклу. Видно было отвратительно, но видно. Еще можно глядеть в щелочку между створками, но слишком уж мала, сектор обзора просто смехотворен.

Шаги. Мои мышцы вздулись, я приготовился.

Что-то напрягло. Шаги были какие-то неправильные.

Дверь – которая в комнату, а не в мой шкаф – отлетела в сторону, петли всхлипнули, ручка ударила по стене, словно та с детства над ней издевалась. Даже косяк зашатался. Ногой, что ли? Разве дома так себя ведут?

А если ведут, то – кто?

Как и следовало ожидать. Вадик. Стокилограммовый тридцатилетний боров (который, согласно служебному распорядку, обязан сейчас копаться в бухгалтерских отчетах аэропорта) вошел в свою комнату. Дверь была захлопнута пяткой, поскольку могучие передние лапы оказались заняты. Они держали девушку в невменяемом состоянии. Девушка… скорее, девчонка, была светленькой лицом и телом, щуплой, с едва наметившейся фигурой. Тоненькие ручки висели плетьми, голова и ноги столь же безвольно болтались. Почти ребенок, если верить первому взгляду. Но даже если это обман внешности, в любом случае она не пара зрелому свинтусу в обличье приодевшегося бегемота.

Я закусил губу. Надо как-нибудь проследить за развлечениями кабана-переростка. Если он действительно педофил, можно обзавестись компроматом и отомстить за все былое так, что мало не покажется.

Вадим выглядел и вел себя так, что отомстить очень хотелось. За все хорошее. И еще, желательно, впрок. Мыслишки об этом появлялись и раньше, но несерьезные. Какой-никакой, а брат моей девушки. Пусть живет. Ему и так несладко – такому толстому. Почему-то казалось, что толстым из-за их диет постоянно несладко. Не знаю, у моего организма отношения с едой складывались самые дружеские, если не сказать любовные, отсюда сослагательное наклонение в отношении к мне несвойственному.

Вадим положил ношу на постель, и гора его мяса нависла сверху, грозясь раздавить и погрести под сальными наплывами. Нет, снова обошлось. Братец удовлетворенно крякнул и стал раздеваться. На пол поочередно полетели пиджак, галстук, подплечный пистолет в кобуре (травматик? Надеюсь, что так) и рубашка. Последней, после некоторой возни, связаной с комплекцией, на неряшливый курганчик спланировала майка. Обширные телеса заколыхались, когда их хозяин принялся расстегивать многочисленные застежки на добыче.

– Хрень какая. У-у, нагородили… – Ругнувшись, Вадим похлестал девчонку по щекам: – Ау! Приехали.

Та охнула, быстро заморгала и, перебирая локтями и ступнями, попятилась к стене.

– Снимай. – Мясистый подбородок указал на одежду.

– Нне ннадо…– пролепетала девчонка. Негнущиеся пальцы схватились за развороченный верх. – Я не думала…

Ее била дрожь.

Вадик ухмыльнулся:

– А надо было. Думать, знаешь ли, вообще полезно.

– Я же только…

– Продинамить хотела?

– Отпустите!

– Конечно, отпущу. Потом. Сразу.

Жирные пятерни потянулись к открытым коленкам.

Дверь распахнулась. Картина маслом: в проеме красочно изогнулась Сусанна, которая хорошо подготовилась ко второму раунду горизонтальных деловых переговоров со мной – розовая, растертая, местами еще мокрая. На цыпочках. С игривой улыбочкой. Губки бантиком. Блеск.

Ожидая увидеть совсем не то и не того, она с воплем отскочила с линии видимости. Появившаяся из-за угла босая ножка нащупала и осторожно затворила дверь, и уже с той стороны мадмуазель Задольская недовольно выдала, словно в лоб тарелкой:

– Ты чего здесь?

– А ты? – последовало в ответ.

Интонация была столь же милая. Если б в помещении имелся порох, он бы взорвался.

– Практика отменилась, – сообщила невидимая Сусанна.

– А меня по работе вернули. Чего в мою комнату вперлась?

– Можно я п-пойду? – пробился от стены голосок. Тихо, но достаточно ясно. За дверью должны были услышать. – Я не хочу…

Мощная пощечина восстановила тишину.

– Искала… Впрочем, ладно. Я пошла. Отдыхай. – Сусанна явно не желала лезть в дела братца.

– Уходишь совсем?

– Да. Одну вещь найду и уйду. Больше не отвлеку.

Обратившись в стекло, я боялся, что сердце выдаст невменяемой канонадой, от которой шатались костюмы-соседи. Огромные, как сам владелец, они мрачно косились на меня всей шеренгой, словно в ожидании приказа к атаке.

Снаружи Вадим схватил за щиколотки и рывком подтянул девчонку к себе.

– Пожалуйста…

У нее даже не было сил сопротивляться – только молить о пощаде. Явно не ролевые игры. Значит, следующий ход за мной. И момент исключительный – Вадик сильно занят, лицо смотрит в другую сторону.

– У-у-у!!! – С жутким воем меня вынесло из шкафа.

Над головой вознеслась псевдокоса. Я готов был рвать и метать. Готов убить. Во имя справедливости. Добро, как учили меня с пеленок, должно быть с кулаками.

Первые полметра дались на ура. Потом чертова простыня зацепилась за ручку шкафа, меня крутануло и опрокинуло, благодаря моей же энерции. Голого. Прямо к ногам противника.

Маска свалилась, коса отскочила и развалилась на составляющие. Уже в следующую секунду я получил такой удар ногой, что временно научился летать. Прикроватная тумбочка всплакнула под обрушившимся телом, голова стукнулась о кобуру. С трудом собравшееся в кучку зрение уловило, как Вадим медленно и страшно поднимает катану.

Моя рука потянулась в кобуру. Автоматически. Когда хочешь жить …

В армии я служил в пехоте и более привычен к автомату, но когда приперло…

Предохранитель. Затвор. Спуск.

Это оказался не резиностел. И не газовик. Вспышка молнии, удар грома… Свинцовый молот отбросил нападавшего к стенке. В обвисшей груди сочилась клякса непоправимости.

Прямо в сердце. А в армии говорили, что я плохой стрелок. Оказывается, все дело в обстоятельствах.

Последний взгляд Вадика выразил удивление и ушел в вечность.

Визг. Вопль. С постели сорвалась и унеслась в сторону выхода спасенная девчонка. А в дверях стояла Сусанна, которая за это время не успела надеть даже бюстика.

Глаза не верили: она не была шокирована. Пройдя вперед, отфитнессенные ножки пошевелили мертвое тело, а взор с интересом переполз на меня:

– Забираю свои слова. Ты не скучный.

– Что теперь? – тупо осведомился я у единственного человека, кто не потерял самообладания.

– Однозначно – полицию вызывать. Но сначала позвоню папе.

Во всей вызывающей красе, до которой мне сейчас как бурундуку до ставки рефинансирования, Сусанна деловито прошлась по комнате брата, сосредоточенное лицо разглядывало вещи, руки перебирали бумаги и сложенную одежду. Сусанна совсем не обращала внимания ни на валявшееся тело, ни на запачканные кровью обои. Внизу продолжала расплываться лужа, но остекленевший взор и застывший в удивлении оскал трупа подтверждали, что он труп. «Скорая помощь» если потребуется, то лишь для засвидетельствования сего факта.

Сусанна сказала «папе»?! Непоправимость и ужас случившегося отошли на второй план. Сквозь мириады мельтешивших «Как же так?!..» и «Я же только…» пробилась реальность. Страшная картинка у меня перед глазами сменилась еще более страшной: место Вадика теперь занимал я. Только дырка в теле была не одна. Господин Задольский, возможно, не садист, но привык решать проблемы комплексно, а про его возможности знал весь город.

– Не надо папе! – тихо попросил я.

Девушка на миг остановилась, на меня с брезгливым равнодушием поглядели красноносые дыни и одновременно покачали головами.

– Надо. В первую очередь. Но у тебя… – Задумчивый взгляд подружки поднялся на часы, и губки уточкой превратились в настоящий клюв. – Пять минут. Через пять минут я звоню.

– Ты же понимаешь, это была самооборона!

Сусанна молча смотрела мне в глаза. Ни боли, ни страха, ни сожаления. Ни-че-го.

– Сусанна! – взмолился я. – Твой папа если не прибьет меня, как муху, то засадит до конца жизни!

– У тебя четыре минуты. – Она отвернулась.

Никогда не думал, что женский зад может быть столь холодно-презрительным. Дескать, вот тебе на память, чтоб за решеткой вспоминал.

Ясно. Куда ж яснее. Меня понесло в ее спальню, где остались вещи.

«За решеткой», повторюсь, – это лучший вариант из всего, что можно представить, другие вообще вспоминать не позволят.

Я лихорадочно оделся.

Убийца. Хотел пошутить – и дошутился. Отнял жизнь. Теперь с этим жить.

Или не жить – если господин Задольский подсуетится.

Когда я выходил, подружка шарила по карманам убитого.

– Знаешь, Ольжик, – ввернула она привычную прелюдию, за которой обычно следовала очередная бабская ересь.

– Не знаю, – стандартно откликнулся я, унылый и потерянный.

Вид склонившейся в другую сторону недавней баловницы никаких эмоций не вызвал. Только желание пнуть. Уж больно ворота шикарны, одиннадцатиметровый так и напрашивается. Да и ремень пришелся бы впору, видно, что в свое время им пренебрегли.

– Вряд ли еще увидимся, поэтому скажу. – Сусанна выпрямилась, вновь превратившись в обвешанную глобусами указку. – Можешь принять за комплимент. У меня было немало мужчин, но стоило только с двумя, с первым и последним. Если б могла выбирать, то с прочей шушерой просто не связывалась бы. Ты – настоящий мужик.

Не зная, что сказать, я буркнул «Спасибо». Комплимент, говорят, всегда приятен. Особенно в ситуации, когда он не комплимент, а идущая из глубины души правда. Но сейчас было не этого. Сейчас я думал о будущем, а не о прошлом, и ничего из надуманного не радовало.

Сусанна улыбнулась своим мыслям:

– Хотя, знаешь… Я не права. Чтобы найти золотой самородок, нужно переворошить столько шлака…

Логика возмутила.

– Присмотри на витрине и купи, – отрезал я.

– Настоящую драгоценность не купишь. Ее можно только добыть.

Эти философствования меня совершенно не волновали. Они бесили. Мысли витали в другой области, что никаким боком не пересекалась с затронутой.

– Сусанна, что мне делать?

– Совсем с головой плохо? Беги!

– Куда?

– Куда угодно, только быстрей и подальше. Ты моего папу знаешь.

Да, я знал. Оттого не бежал, а пребывал в ступоре невозможной надежды: вдруг подружка передумает, вдруг чем-то поможет? У их семьи возможности просто невероятные!

Увы. Меня уже вычеркнули из списка знакомых.

Я механически коснулся губами холодной щечки. На прощание. В исконном смысле.

Сусанна словно проснулась, ее всколыхнуло, лицо и всплеснувшиеся руки создали ушедшую вниз роскошную волну:

– Помнишь Раю? Тогда, в клубе…

Еще бы. Такую забудешь. Вешалась на меня прилюдно, игнорируя приличия. Сладкоокая лакомая штучка, что погрязла в заботах, подобных Сусанниным. Верх, низ, середина – все на уровне. Только в шмотье и амбициях она Сусанне уступала – родичи подкачали, не смогли забраться на пирамиду изобилия выше Задольских.

– Рая на тебя глаз положила, – глухо сообщила Сусанна.

Я бы назвал происшедшее тогда, в клубе, по-другому. Боевая подруженция не столько хотела меня соблазнить и отбить, сколько Сусанне досадить. Нормальное такое женское желание.

– Думаю, не прогонит. Вот ее адрес.

Ко мне вновь обернулся навсегда теряемый тыл, Сусанна крупно нацарапала что-то карандашом на салфетке, и когда написанное оказалось в моих руках, спокойно ушла. Прощайте, полцентнера сладкого пуха. Какими бы вы ни были, мне было хорошо с вами.

Презрев лифт, я пронесся с восьмого этажа по лестнице. Консьерж быстро отвел глаза – по просьбе Сусанны он меня «не замечал». Как «не заметил», наверное, и ношу Вадика, шедшего с подземной стоянки.

Сусанна права. Бежать.