Читать книгу Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой - Петр Ингвин - Страница 7

Туземцы и пришельцы собрались вокруг котла в одну не очень теплую компанию. Потрескивали дрова, плыл аромат Еды – уже не важно какой, лишь бы быстрее. Воздух наполнился мошкарой, не слишком, впрочем, досаждавшей. Пряный дым заполонил пространство между деревьями так, что глаза слезились. Ветер отсутствовал как явление, солнце жарило. В общем, погода и обстоятельства способствовали началу налаживания межмировых связей.

Царевич расположился на земле вместе со мной и Томой. Малик тоже сидел рядом, но связанный. Ради остальных согласился – другого выхода ни ему, ни нам не оставили. Шурик возлежал на носилках, их для него соорудили из копий, поперечин из веток и покрывала. Вместе с другом он выслушивал новости. Когда прояснилось, что в местном понимании наши два и два оказались ангелами и как бы наоборот, они с Маликом переглянулись. Затем горец огорошил, глядя на царевичью конягу:

– Это не наши лошади. Или вообще не лошади.

Других специалистов среди нас не нашлось, мы просто поверили. Когда меня учили на них кататься, лошадь была примерно такая же: низкая, крепкая, поэтому я разницы не видел.

Руки Томы, выполнявшей роль санитара, выглядели ужасно. Как и лицо, которого они непроизвольно касались, когда вытирали пот или поправляли волосы. Как и волосы.

Я выглядел не лучше.

– Досталось вам. Выжить без оружия при нападении такой стаи… – Царевич покачал металлическим куполом, снять который за импровизированным столом не удосужился. – Это потому, что кладбище рядом. Далеко волки такой ордой не ходят, прокормиться трудно.

– Волки? – Тома первой из нас возмутилась против явной нелепости. Собаки были большие, неухоженные, но именно собаки. В них, в отличие от лошадей, мы все разбирались, с дикими сородичами не спутаем. – Это собаки. Наверное, бродячие. Вон их трупы!

Гордей непонимающе посмотрел.

– Это волки. А кто такие собаки? – Он вдруг осекся и сам себя перебил: – Не надо! Не рассказывайте!

– У нас их зовут собаками, они живут в домах и во дворах, охраняют и являются лучшими друзьями человека, – четко сформулировала Тома.

Как первокласснику. В ее понимании царевич из прошлого был тупым, как заглючившая «Винда».

А у царевича отлегло от сердца.

– Вы о псинах, – сообразил он. – Говорят, волков приручают, это и есть псины. Рассказывали, что в лесах… Неважно. Сам я ни одной не видел. Думал, что это сказки.

Он стал смотреть в огонь. Волки-собаки, они же псины, его больше не интересовали.

– Почему не перебьете всех этих со… волков? – проявила Тома природное любопытство.

– Рады бы, но всех нельзя, – вздохнул Гордей. – Иногда проводятся большие облавы, если волки чересчур расплодятся, но обычно просто охотимся на мех и шкуры.

В качестве примера он повертел перед нами головой в шлеме с хвостом. Собачьим, как выяснилось. Капец романтике. Как жить дальше?

Напрягало, что Гордей не снял шлем. Рядом охрана, мы на привале, у костра. Чего-то боится? Ну вот, а я расслабился. Нельзя расслабляться, как говорится в бородатом анекдоте.

– Не пойму, почему они напали на вас, – задумчиво продолжал царевич. – Троих уже не трогают, а вас прибыло четверо. Одному гулять вредно для жизни, двоим опасно, а трое с оружием, не говоря о большей компании, остановят любую стаю. Нужно сомкнуться спинами, больных и слабых – внутрь, оружие вперед и замереть. И стоять, не шелохнувшись, пока волки не налаются всласть и не уберутся с дороги. Запомнили? Это азы выживания.

– Запомнили, – сказал Малик.

Царевич нехорошо поморщился, но смолчал.

Я сообразил: попав сюда, наша четверка все время распадалась. Всего-то требовалось держаться вместе. Век живи, век учись.

Гордей вновь обернулся к нам, «ангелам».

– Там – озеро. – Он указал на гигантские развесистые ветви чуть в стороне. – За деревом, в низинке. Смойте грязь и кровь. Помоетесь сами, или вам выделить мойщиков? – Его жесткие губы скривились, бородка надменно выпятилась: – К сожалению, здесь только бойники. Прошу простить, не хочется, чтобы их грязные лапы…

– Конечно! – в унисон воскликнули мы с Томой.

И, переглянувшись, подавились смешком.

– Не переживайте, мы ценим вашу заботу, – дипломатично объявил я. – Естественно, мы сами. Только сначала позаботимся о друзьях, их раны…

– О них не беспокойтесь. Озеро маленькое, ангелам должна достаться чистая вода, поэтому остальные помоются после. Раненого принесут. Вот, возьмите еще. – Из лежавшего рядом мешка Гордей вынул розово-(кто бы сомневался)-фиолетовые шаровары, прикинул на глаз, подойдут ли нам по размеру, затем протянул вторые такие же. – Свои тряпки бросьте на берегу, их заберут. Идите. Я выставлю охрану по кругу, вдруг снова волки или… – Оборвав сам себя, он покосился на нас и почти приказал: – Идите же.

– Мм… – замялась Тома.

– Иди первой, – предложил я.

– После тебя, – не согласилась она. – Гляну, что там с Шуриком. С повязок опять капает.

Озерцо оказалось малюсеньким и мелким. Скорее, это большая лужа метров пяти в диаметре. Чтобы добраться до воды, пришлось спуститься по заросшему травой крутому склону на метр-полтора. Словно в воронку от мощного снаряда.

Прежде, чем раздеться, я осмотрелся. Где-то стоят охранники, но мне не видно их, им сверху – меня. Если тревожные ожидания Гордея оправдаются, и кто-то нападет, мне придется долго выбираться и затем разбираться там, что к чему.

Дно обжигало холодом из бьющего ключа. Кожа млела, с невыразимым восторгом освобождаясь от пота, грязи и крови, руки терли и скребли. Низ начал подмерзать. Я торопился, но не потому, что мерз, а чтобы очередь быстрей дошла до раненого. Жилетка со штанами согласно приказу остались в прибрежных кустах, ноги впрыгнули в шаровары, которые оказались необъятными – они удержались только при затягивании вшитой тесьмы на животе. Поверх халата я приладил на пояс отобранные у царевича ножны для отобранного еще ранее ножа – Гордей отдал их без возражений. А вот бойник ворчал, когда Тома снимала с его талии узкий кожаный футлярчик. Потом ворчал второй, чей нож забрал себе царевич взамен отданного мне.

Вставив подмерзшие ноги в обувку, я шмыгнул назад. Гордей что-то выспрашивал у Томы. Ее лицо сосредоточенно замерло, пальцы перебирали и потирали друг друга, ступня кружила по примятой траве. Радостный вскрик возвестил мое появление, и Тома умчалась к долгожданной воде.

Царевич указал на место рядом с собой.

– Сколько вам зим?

Мне стало смешно.

– Лет?

– У вас так? – Гордей осекся и кивнул, не собираясь выслушивать объяснения.

Ну, еще бы. «Не слушать ангелов. Не спрашивать о Том мире. Кто слушал, да будет вырван его язык или отсечена голова». Чудесный закон.

– Мне пятнадцать… – увидев, как взлетают брови царевича (дурак, он же сейчас Тому опрашивал), я быстро закончил: – почти. А Томе уже.

– А как со здоровьем?

– Ничем не болеем. А что?

– Это прекрасно. Читать умеешь?

– Естественно.

– Прочти.

Передо мной возник кусочек кожи с начертанной витиеватой кириллицей фразой «Алле хвала».

– Алле хвала.

– А сколько бойников в моем отряде?

Понятно, он имел в виду копейщиков.

– Восемь. – Я сразу поправился: – Без командира.

– А если бы их было в три раза больше?

– Двадцать четыре.

Мгновенные ответы без раздумий вызвали почти детский восторг:

– А если половину убьют?

– Двенадцать.

Довольная улыбка расплылась по бородатой физиономии царевича:

– Вас ждет великое будущее.

Если это экзамен – мы попали куда надо. Здесь я интеллектуальный Гулливер среди лилипутов, Эйнштейн и Перельман в одном флаконе. А помимо таблицы умножения я знаю когнитивный диссонанс, осциллограф, косинус, адронный коллайдер и много других умных слов.

По траве зашлепали шаги: вернулась Тома. Чистая, довольная. Бойники понесли к воде матерившегося Шурика, он требовал не кантовать, а бросить и дать умереть спокойно. И Малика захватили – мыться и помогать.

Местные жители оказались мастерами на все руки. На костре, с которого уже сняли котел, некоторое время прокаливались бронзовые иглы, затем из мешка достали чем-то пропитанную вонючую нить. Отмытого Шурика водрузили на место и принялись споро зашивать ему рваные раны, не обращая внимания на вопли и конвульсивные дергания.

– Если это медицина, тогда что такое бардак? – орал Шурик. – Они делают мне так хорошо, как я бы им сделал на голову с тем же удовольствием. У них есть антибиотики?

– Есть лучше! – хмыкнул внимательно наблюдавший за процессом Малик.

Раны присыпали пеплом и каким-то травяным порошком из мешочка.

В момент особенно сильного крика Тома не выдержала. Ее колени опустились возле головы несчастного, ладони взяли беснующегося пациента за щеки, лицо склонилось, а губы… Губы вдруг впились в неистовствующий рот, вмиг смирили, обняли, впитали, успокоили… и еще раз нежно поцеловали на прощание.

Затем Тома виновато оглянулась на меня:

– Он так кричал…

Я пожал плечами. С какой стати осуждать, кто я для этого? И если быть честным, отказался бы сам от подобного рода анестезии?

Малик обошелся новой перевязкой с небольшим количеством местного обеззараживателя. Отходивший от операции Шурик теперь с видом усталого патриция возлежал у костра. Он полюбопытствовал:

– Что скажете за наше прошлое? Мы же в прошлом? Я, конечно, бываю местами поц, но не настолько, чтобы брать халоймыс на постном масле.

– Переведи, – попросил я.

– Да, ерунда. Еще имею сказать, что хороший тухис тоже нахес.

– Тоже переведи, – вновь потребовал я.

– Да, – включилась и тут же смущенно выключилась из разговора Тома.

После внезапного порыва она старалась даже не смотреть в сторону одессита.

Ей Шурик отказать не смог. И тоже смутился.

– Это типа поговорки «горе не беда». Типа не беда, а даже как бы наоборот. Не беда. Горе. Да.

Тут Шурик увидел подтаскиваемый долгожданный котел:

– Что у нас на жидкое?

Это была каша. Какая это была каша! Дома я нос воротил, считал несъедобной. Как же ошибался!

Ели прямо из котла. Деревянными ложками. В две смены. Мы, четверо пришлых плюс Гордей, затем бойники.

– А мяса здесь не водится? – Быстро насытившийся Малик поводил ложкой в котле, разыскивая нечто более основательное.

– И я бы не отказался, – мечтательно закатил глаза Шурик.

Перед его мысленным взором материализовался, шкворча и брызгая одуряющим ароматом, роскошный шашлычок. Даже я увидел. Мало того, ощутил запах, вкус и игру солнечных бликов на живущих одним мигом сгорающих капельках жира.

Бойники, уже достаточно доброжелательно относившиеся ко всем нам, отшатнулись.

– Мяса?!

– Одно слово – черти, – презрительно и безысходно махнул рукой Гордей. Потом глянул на солнце. – Наша задача – дойти до башни без ночевки. Запас времени есть, но лучше поторопиться.

Зашаркали обиваемые от налипшей грязи ноги кого-то из бойников, отправившегося к злополучному дереву с вещами и флагом. Вместо двух был вывешен и гордо реял теперь один первоначальный. Заодно восстановили набор первой необходимости для снизошедших ангелов. Остатки провианта и котел отправились в мешки, в другие упаковали добычу в виде шкур – не пропадать же добру. Бойники взвалили поклажу за плечи, и колонна двинулась сквозь лес.

Четверо несли Шурика, еще один приглядывал за Маликом, который при всем желании вряд ли что-то сделал бы со связанными руками. Конец длинной веревки охранник намотал себе на руку. Еще один плелся позади меня и Томы. Двое шли чуточку в стороне, следя за окрестностями. Царевич то вырывался вперед, то отставал, то грациозно гарцевал рядом с нами.

– Сверху! Сюда!

Крик издал бойник левой стороны. Как он разглядел что-то в непробиваемой листве чащи, осталось неизвестным. Наверное, жизнь заставила. Точнее, навязчивое нежелание умереть.

Если бы сверху была опасность, команда, я уверен, последовала бы другая. Дерево, куда указывал сигнальщик, окружили. Трое разошлись спиралями, прочесывая округу, остальные заняли круговую оборону.

Больше никого не обнаружили.

– Спускайтесь! – объявил Гордей.

Их было двое. Парочка в нежном возрасте, но всяко старше нас с Томой. Сначала они сбросили нехитрое имущество – две холщовые котомки, затем спрыгнули сами. Оба в самопальных кожаных сандалиях, девушка – в штанах и жилетке из типичной для здешних мест серой дерюги, парень – в балахоне до колен. Я даже сказал бы, что в сарафане, если бы он не был парнем. И парень, и девушка были светловолосые, светлокожие и какие-то светящиеся изнутри. Так показалось. Наверное, по тому, как они бережно относились друг к другу и как смотрели влюбленными глазами. Со страхом, практически с ужасом от того, что их заметили, и при том – с любовью. Которая выше страха и прочего. Они мне понравились.

Их заключили в кольцо из копий, один из бойников вырвал из рук котомки и грубо выпотрошил. Внутри оказались продукты и дырявое покрывало. Одновременно парня опрокинули наземь, лицом в землю, сарафан сорвали. Вспомнилось: у древних греков такой мешок без рукавов с отверстиями для рук и головы назывался туникой. Вот и здесь без этой простейшей конструкции не обошлось. Где «здесь»? Хороший вопрос. Правильный вопрос. Просто чудесный. Полжизни отдам за ответ.

Нет, столько не отдам. Еще чего, полжизнями разбрасываться. Но что-то отдал бы наверняка. Жаль, что ничего нет, кроме чужого ножика. Ау, люди, кому ножик за раскрытие мировых тайн? Хороший ножик!

Девушка отстранилась от едва не осуществленной «услуги» бойника, она сама приспустила рубаху чуть ниже плеч и отвернулась.

Оба загривка украшали татуировки: три дерева. Бойник, осмотревший их вблизи, согласно склонил голову.

– Наши.

Все оглянулись на царевича.

– Знаете закон? – осведомился он высокомерно, всем видом выражая недовольство разговором с низшими.

Девушка кивнула:

– Крепостные не могут самостоятельно покидать землю, не перейдя в иное сословие.

– Наказание?

– Смерть.

Гордей задумчиво спросил:

– Причина настолько серьезна?

– Его, – девушка указала на парня, – захотела взять в мужья войница Клавдия. Назначили помолвку. А мы любим друг друга!

– Клавдия – хорошая войница, – проговорил царевич, вышагивая по полянке.

Окованные металлом ноги совершали пять шагов в одну сторону, там замирали, потом Гордей медленно разворачивался и столь же не торопясь шел в обратную. После четырех томительных циклов, когда общие нервы уже потрескивали от напряжения, последовало продолжение:

– Клавдия – завидная партия. Ее внимание нужно заслужить. В мужья – вообще дорогого стоит. Вы сделали не тот выбор. Назовитесь.

– Ива, – сообщила девушка. – И Хлыст.

Оба несчастных не смели поднять глаз, отвечали, буровя взглядом сандалии, достойные скорее помойки, чем живых людей. Впрочем, говорила пока только девушка.

– Закон надо исполнять. – Указательный палец царевича выбрал двоих солдат. – Вы, на счет три. Один, два…

– Стойте! – завопила Тома.

По ее щекам текло.

К сожалению, добавить ей было нечего – сила и местный закон на чужой стороне.

– Почему? – едко отозвался царевич.

Здесь он в своем праве. Ему осталось лишь посмеяться над нашими потугами на милосердие и справедливость, как мы их понимали.

– Неужели проблему нельзя решить по-другому? – решил и я попытать счастья. – Хорошие работники не нужны?

– Закон. Напомню: одни по твоей просьбе еще живы. Других не будет.

– Тогда мы отказываемся от вашего гостеприимства. Приятно было познакомиться, до свидания. Мы уходим.

Я взял Тому за руку. Мы вполне серьезно пошагали себе в неизвестность. Лес – большой, редкий, чего не идти докуда дойдем…

– Стойте! – раздалось вслед.

Трюк сработал. Мы остановились.

Чем обрадуют?

– При согласии оставить этих преступников в живых, – сказал Гордей, – вы со своей стороны поклянетесь спокойно проследовать в башню без новых заскоков?

Да чем угодно!

– Клянусь!

– Пусть она тоже скажет, – показал он на Тому.

– Клянусь! – заверила девушка.

– Хорошо, – расплылся царевич в улыбке и воздел руки. – Во исполнение своей части договора я оставляю Иву и Хлыста в живых. Пусть чистоту моих помыслов видит Алла-сокрушительница, справедливая и суровая, да простит Она нас и примет. Клятвы царевича достаточно?

В конце возвышенное обращение по вертикали сменилось на окружавшую его в нашем лице горизонталь.

– Да.

– Отлично. – Гордей повернулся к бойникам. – Связать и оставить. Поторопитесь, мы спешим.

– Они не проживут и суток, – неожиданно подал голос один из копейщиков.

Гордей одарил его взглядом, заставившим споткнуться. Кажется, по возвращении у бойника будут проблемы.

– Царевич свое слово держит? Исполнять.

Точка поставлена. Я обреченно глянул на Малика. Тот в меру возможности развел руками, получилось, естественно, только локтями. За наши жизни он рискнул бы побороться хоть с дьяволом, но рисковать всем за чужие? Тома снова хлюпнула носом.

Бойники размотали веревку, обреченных толкнули друг к другу – как последнее утешение, ведь иных указаний не было. Связанную в последнем объятии парочку положили на траву. Каждый знал: не пройдет и дня, если не часа, как их найдут собаки. Точнее, волки, так теперь нужно говорить.

Мы понуро двинулись вперед. Не оглядываясь.

Бойники ступали неслышно, только копыта глухо стучали, вбиваясь в почву, да мы с Томой ломились сквозь зелень подобно бронетранспортерам, решившим срезать путь через торговые ряды деревенского рынка. Сто шагов… двести…

Скорбную тишину нарушил я. Криком.

– Где восьмой?!

– Стоп! – скомандовал Гордей.

Процессия замерла.

– Ты нарушил слово! – накинулся я на царевича, едва сдерживая предательские детские слезы. Ноги запутались в тапках, губы в паузах сжимались и дрожали. – Даже из милости ты не имеешь права убивать их! Хоть маленький, но у них был шанс!

– Шанса не было, – буркнул Малик, в свое время внимательно отследивший действия вязальщиков.

Взгляд царевича ошалело пробежал по отряду.

– Вы, четверо, – покрытая металлом ладонь ткнула в носильщиков Шурика, – быстро назад.

Не договорив, Гордей сам развернул коня. Мы с Томой рванули за ним, и нас никто не удерживал.

Глазам предстала картина: Гордей гарцевал вокруг окровавленного тела бойника, нанизанного на копье, вставленное в ямку. Маска-колпак валялась далеко за деревьями, бородатая голова безвольно болталась. Балахон был задран по шею, отчего почти не пострадал. Штаны в одежде павшего воина не предусматривались, их заменяла юбка вроде шотландской, только одноцветная.

Парочка исчезла. Из травы любопытными змеями торчали обрывки веревки.

– Кто это? – надменно бросил царевич подбежавшей четверке.

Один из бойников приподнял свешенную голову за волосы.

– Третьяк с Понизовки.

– Молодец, казенное имущество не испортил, семью не потревожу. Снимите.

Бойники поняли его правильно. Не как я. Их усилиями один из мешков принял в себя чуть окровавленную вещь – бережно стянутую и заботливо свернутую; лишь после этого было выдернуто древко с обтекающим наконечником. Оставшееся тряпье тоже не забыли.

– Не понимаю. – Тома схватила Гордея за стремя. – Что произошло?

– Освободил, стервец. Вернуться после такого не мог, бросился на копье.

– Какое самопожертвование… – Томины глаза застило влагой. – А мы…

Бойник, вытиравший копье, небрежно бросил:

– Это Ивкин батька. Я тоже с Понизовки. У них единственная дочка была.

– Беглецов искать не будем, – решил царевич, покосившись на меня. – Волки найдут. Во всяком случае, я слова не нарушил.

Он повернул коня назад.

– А похоронить? – не удержался я.

Гордей поиграл желваками, глаза на миг сыграли в прятки.

– Похороните, – упало нехотя.

Обобранное догола тело взяли за руки-ноги и привалили к дереву. Голова осталась свешенной на грудь, а сложенные ладони упокоились на животе. Сверху накидали веток.

Вот и вся церемония. Раздалась команда:

– Возвращаемся.

Могу ошибаться, но, по-моему, похоронная команда посмотрела на меня с благодарностью.

Да, здорово быть ангелом. Даже царевич не мог сказать «нет». Ангельские права меня полностью устраивали, осталось выяснить, каковы обязанности. Не здесь ли собака… извиняюсь, волк зарыт?