Читать книгу Зимопись. Урок ловиласки - Петр Ингвин - Страница 5

А ведь не прошло и нескольких часов. Ночь, тьма как сейчас, но отряд еще не спал. Нахохлившимися воробушками ученицы расположились вокруг костра, замерзшие после стирки и купания теперь они грелись, с механической неутомимостью подбрасывали дрова и поочередно поворачивались то лицом, то спиной. Жар шел отменный. Кто-то сидел на корточках, выставляя к огню ладони, кто-то расположился прямо на земле. Некоторые уже завалились в огромный ветвяной лежак, накиданный полукругом чуть поодаль. Туда тепло доходило, но не настолько мощное. Кожу не опаляло.

Костер потрескивал, все взоры вольно или невольно сходились на нем.

– Чапа, – обратилась ко мне Майя, руками окольцевав прижатые к груди колени и устроив сверху подбородок. – Ты жил у человолков. Они правда людоеды?

– Да.

– И ты ел с ними…

– Если б я ел с ними, я бы остался с ними. Был бы одним из них.

– Что же ты ел?

– Все, что нахожу для вас сейчас.

– Апельсины?

– Они в горах не растут.

Встряла Феофания:

– Получается, что одни корешки?

– Все виды плодов, травы, корни, кору, червей, насекомых…

– Фу! – Она сморщилась и нервно сглотнула. – Как можно?!

– Можно, если нужно. Кстати, вкусно.

– Фу! – повторило большинство.

– А я бы попробовала, – послышалось от меньшинства.

– Если останется желание, завтра предложу, – пообещал я.

Меньшинство мгновенно уменьшилось до микрошинства в лице Ярославы.

Закрадывалась мысль, что эта девица непременно хочет попробовать все, что предлагает жизнь, чтобы потом, если остаток здоровья позволит, отделить зерна от плевел и читать внукам мораль со знанием дела. Есть такие особы. Не мой тип, хотя, как правило, симпатичный внешне и при верном подходе доступный внутренне. Потому и не мой.

Неподалеку получившая отповедь Варвара тянулась к жердям, развешивая постиранное. Налитое жизнью тело приподнималось на цыпочках, вытягивавшиеся мышцы играли в непонятные, но приятные глазу игры. Красива, чертовка. Потому и выделывается. Застопорившийся на ней взгляд утонул в раскаленной впадинке. А не спороли ли вы чушь-с, господин-с поручик-с? Никаких обязательств вам не предлагали… хотя не знаю, что предложили бы потом, поставив перед фактом. Гаденький голосочек пищал одно, голос разума твердил другое. Спор прикрыло сердце, выставив перед глазами печальное лицо Зарины.

Варвара присела на траву рядом со мной, сложив ноги по-турецки.

– Одного не пойму, – разнесся над поляной ее задумчивый голос. – Про их передвижение.

– Нам же все показали, – удивилась Ярослава. – Или хочешь еще раз посмотреть? Сразу говорю: я поддерживаю!

Она сидела на пятках, сведя колени, и растопыренной пятерней пыталась расчесать волосы изумительной белизны. Для идеальности им не хватало только объема. Самой же девице хватало всего: и красоты, и самомнения, и нахальства. Пронзительные неестественно зеленые глаза впитывали жизнь, как пустыня внезапный дождик. Не будь Варвары, она бы уже верховодила… если б Антонина согласилась.

Варвара, на чье лидерство среди царевен пока никто не покушался, объяснила:

– Поза, в которую мы становились, чтобы бегать… низко, стелясь по земле… Не понимаю. Как у них получается ничего не задевать, ничем не цепляться?

Я развел руками:

– Опыт – великое дело.

Ладони пришлось срочно вернуть на место: любопытству царевен предела не оказалось.

– Как они пьют? А живут все вместе? Как у нас или парами? Или вообще всвалку? – посыпалось отовсюду.

– Живут парами.

– Животные!

– Пары складываются не сразу, зато на всю жизнь, – продолжил я.

– Пьют из ладоней? – поинтересовалась Амалия.

– Лакают.

– Зверье! – снова не утерпел кто-то.

– А как по нужде ходят? – не стерпела Майя, тут же спрятав глаза за ладошкой.

Сначала я не понял, затем улыбнулся.

– На четвереньках или на корточках. Самцы во весь рост никогда не встают.

– А как любят друг друга? – Темный завиток в Кристининых руках начал жить собственной жизнью.

Я прокашлялся. Ну и вопросики.

– В основном по-звериному. Самец…

Кристина стала краснее огня:

– Имела в виду, уединяются или…

– Или.

– И все у тебя на глазах?! – Взбудораженный взгляд Майи прожег меня насквозь, словно в ней рванула цистерна с бензином. Она даже привстала, шея вытянулась, руки всплеснулись, колыхнув тугими дыньками.

Ойкнув, царевна резко присела и вновь прикрылась.

– В пещере есть ответвления и перепады. – Я мужественно смотрел в другую сторону. Ну и цирк устроила Варвара. Здесь, в отличие от моего прежнего мира, нравы немного другие, к природе более близкие, но когда ты один в присутствии пятнадцати… ну, пусть двенадцати, учитывая трех дозорных… ощущения, скажем прямо, просто зубодробительные. – В основном было только слышно.

– В основном? – осторожно повторила за мной Александра. Мокрые пряди свисали волнистой бахромой, синхронно раскачивались и липли к коже в самых странных местах, рисуя фантастические узоры. Чуть склоненное набок лицо улыбалось то ли мечтательно, то ли иронически. Она переглянулась с насмешливо фыркнувшей Ярославой.

– Девочек слишком волнуют вопросы пола, – задумчиво проговорила Варвара. – Нужно провести занятие на эту тему. Пока не поздно.

Да, пока не поздно, сразу внутренне согласился я. А то такого наворотят…

– Школу когда еще отстроят, – добавила девушка.

– Правильно. Как старшая, подумай, как это сделать, и проведи, – распорядился я.

– Что думать, – хмыкнула Варвара. – Мама водила меня на такие занятия в прошлый поток. Кое-что помню.

– И по вопросам пола?

– По ним в первую очередь. – Улыбка у нее вышла сардонической. – Я такая же была, – взмах подбородка указал на самых мелких внешне, но самых любопытных и неуемных.

Неслышно выплыла из окружающего небытия Антонина – нереальная, словно тень отца Гамлета. Ладони прикрывали самое необходимое, которого при ее богатырском сложении имелось немало. Напористый взор быстро нашел меня в ряду царевен:

– Я оставила доспехи следующей дозорной. Пусть пользуются, пока их одежда сушится.

– Правильно, – одобрил я.

Глаза Антонины сузились, немаленькое тело выпрямилось.

«И все?» – как бы сказала она.

– Ты молодец, – прибавил я. – Нашла лучшее решение. Так держать.

Тяжело быть командиром. Нужно думать даже о подобной ерунде.

Антонина чуть расслабилась, но не присела к костру со всеми. Донесся ее суровый голос, как бы обвиняющий собравшихся во всех грехах:

– Говорят, я многое пропустила.

– Не многое, но кое-что, – признала Варвара.

– Не верю, – без обиняков заявила Антонина. – Клара сказала, что я полжизни потеряла. Полжизни для меня не кое-что.

Я понял, что пока вопрос не закроется, покоя не будет.

– Что предлагаешь?

Антонина с видом оскорбленной справедливости заявила:

– Тоже хочу полетать. – И добавила в свое оправдание: – Как все.

Заметив мой настрой решить проблему, Варвара начала подниматься. Я остановил ее нажимом на плечо:

– Не надо, отдыхай. Справлюсь. – И повернулся к Антонине: – Пошли.

Я шагнул первым, чтоб не видеть провожавших глаз и при вставании инстинктивно прикрыл ладонями лишнее. Не совсем лишнее, но в данном окружении. Недавняя дозорная с удовольствием отправилась следом – наверстывать половину жизни, а по возможности, в чем я нисколько не сомневался, урвать что-то и для второй половины. А то и для третьей. Для женской логики такое тоже считается нормальным – половин у них столько, сколько необходимо.

Вода в озере выглядела жидким льдом.

– Брр. – Снова лезть в холод не хотелось.

Надо. Ежась, я ступил в обдавшую обмораживающим пламенем жижу. Антонина стойко двигалась следом. Зашли на самую глубину, по пояс. Глубже здесь не бывает, если самому не выкопать.

Окрестные деревья чернели и бросали на берег страшные тени. Ночь обнимала, как скволыга свой сейф со сбережениями, захапущими лапами стремясь ухватить также все остальное, до чего сможет дотянуться. Но мы с царевной ей не давались – вода блестела, и мы немного видели друг друга. Рост спутницы равнялся моему. В плечах и бицепсах мы тоже одинаковы. Разница в том, что в местах, где у меня бугрилось, у нее пышно округлялось. А чем ниже, тем больше я проигрывал в мягкости и выигрывал по стройности. Ниже талии разница получалась разительной.

Антонина приблизилась и застыла гипсовой статуей, не в силах вымолвить ни слова, ни полслова. Ее взгляд не знал, куда деваться, а руки не знали, что делать. Она вроде собиралась их отдернуть, но вновь вцеплялась в смятую плоть. Сквозь пальцы подымавшимся тестом выпирала белая магма. Кусочки темных окружностей подглядывали из сведенных судорогой ладоней. Напряжение от нашей разнополости росло, как чужие дети.

Я собрался принять ногу царевны для прыжка, но она оказалась не готова. Или не поняла, почему мои кисти скрестились и выдвинулись вперед. Разъедаемая нерешительностью Антонина опускала лицо все ниже.

– Хочешь, покатаю по воде? – предложил я.

Ее ресницы удивленно вскинулись:

– Как катер?

– Лучше. Ложись.

На уровне разбежавшихся волн я выставил перед собой руки открытыми ладонями кверху.

– Сюда? – насторожилась девушка.

Из-под густых бровей сквозило напряжением. На плечах подрагивали – от озноба? – ярко-желтые волосы, в темноте казавшиеся рассыпавшимся промокшим сеном.

– Животом, – подсказал я.

Антонина вспыхнула. Ее лицо бегло оглянулось, но нас не увидят; наоборот, это мы увидим, если на высокий берег выйдет кто-то подсвеченный далеким костром. А у нас для них будет темно.

Мои руки приняли чуть развернувшееся, осторожно опустившееся создание, что недоумевало, с какого дуба рухнуло, согласившись на подобную авантюру. Мои ладони и запястья просели под навалившейся, жарко обтекшей густотой. Я и сам не понимал, как предложил такое. И кому! Из пятнадцати возможных выбил, как в стрелковом тире, самое едкое, язвительное, неприятное и морально скользкое. Словно жизнь медом казалась, и захотелось проблем. А может… хотелось, но не проблем? Поздно думать.

Нет, думать никогда не поздно. Если вдуматься по-настоящему, кажущееся провокацией происходящее – вовсе не идиотский поступок, который нашептали гормоны. Имеется шанс превратить тайного противника в возможного соратника. Ради такой цели можно постараться.

– Приподними лицо. Расправь руки в стороны, ноги вытяни назад и представь, что летишь. – Я начал медленно кружиться вокруг оси.

Привычно ожидавшие от окружающих некой пакости, окаменевшие мышцы в моих руках постепенно размягчались. Застывший свинец плавился, растекался, становясь ватным, и превращался в пух – невесомый, обманчивый, заманчивый.

Впервые такое чудо происходило со мной. Впервые мои руки в невыносимо интимной обстановке держали нагое тело другого человека, не испытывая к нему чувств родства или дружбы. Впервые доверчиво выставленная роскошь не убегала от взгляда, а терзала его невообразимой ранее близостью. В стае и с Томой я чувствовал себя по-другому: легко, раскованно, беззаботно. Здесь не было и быть не могло того отбрасывающего рамки приличий упоения свободой. Какие приличия в звериной стае? Не было и недавнего будоражащего веселья прыжковой неразберихи, поразившей скоротечной открытостью и бесшабашной смелостью случившегося во тьме озера. Было другое. То, чего еще никогда не было.

Чтобы не закружиться, я стал ходить вдоль озера. Тело горело. Мороз не обжигал, а нежно ласкался. Оставленные без крови мозги готовились треснуть выкипевшим котлом.

Теперь Антонина млела. Набегавшая волна взметала ее чувства. Глаза открылись во всю ширь, забыв о вечной ехидности и ироничности. Она слилась с миром. Мир принял ее. Мир оказался прекрасен.

– Хорошо? – спросил я.

– Не то слово!

– Перевернись.

Волна неловкости сотрясла… и отступила, растворившись в раздирающих на части новых чувствах. Антонина перевернулась на спину. Дернувшиеся прикрыться руки медленно расправились, вновь превратившись в крылья. Глаза закрылись – она полностью доверилась мне. И разрешила делать все, что посчитаю нужным.

Ландшафт безмятежно распростертого тела бил по глазам не хуже, чем молот по наковальне, выковывая что-то опасное. Мысли проникали сквозь кожу сотнями игл. Они плавили не справлявшийся с ситуацией мозг, вонзались тысячами кинжалов. Я баюкал разнежившуюся Антонину, кружа то в одну, то в другую сторону. Она почти научилась лежать на воде, будучи не в состоянии предположить, что такое возможно. Что вода может быть другом. И вот – произошло.

– Чапа, ты волшебник! – счастливо вышептала она в ночь.

Я остановился, и локти с напряжением согнулись, вынимая и приподнимая царевну над успокоившейся гладью.

– Ой! – вылетело у нее, когда мир качнулся, и в нем остались лишь две надежные опоры: мои руки.

Ее открывшиеся глаза мелко моргнули, тело, вспомнившее о наготе, согнулось пополам, вздымая колени к груди, но моя хватка не ослабла, даже сделалась крепче. Антонина оказалась у меня на руках, прижатая к груди.

Она пугливо замерла на полувздохе… и медленно выпустила воздух. От былого сарказма не осталось следа. Язвительности и ехидству не нашлось места в чем-то новом, что возникло между нами. Царевна прислонилась всей ледяной поверхностью, обдавая знойно-морозной, до мурашек по коже, обволакивающей волной возбуждения. Анаконды рук оплели шею. Губы нашли свою цель, языки встретились и зашлись в шаманском танце. Неведомые образы заплясали вокруг внутреннего костра. Били бубны. Летели искры. Дым ощущений застил глаза.

Это было безумно. Бездумно. Бездонно. Я дрожал. Девушка чувствовала мою дрожь и наслаждалась этой дрожью, которую вызвала сама. Колдовство момента породило ощущение чуда: простого, но небывалого. Абсолютная нереальность. Другой мир. Параллельная Вселенная. Непонятная, но прекрасная сказка.

Словно спрут поймал добычу. Уже не я держал Антонину, а она висела на мне, оплетя холодными влажными щупальцами, и мучимый впечатлениями фитилек неудержимо превращался в факел.

«Что ты делаешь?» – вопросил меня мозг.

«Я? Я это… Так, ничего», – замялся застигнутый врасплох организм.

«Если это ничего, то я – спинной!» – обиделся и презрительно отвернулся мозг.

– А теперь – обещанный полет! – оторвавшись, объявил я и со всей силы кинул царевну через себя.

Взгляд проводил переместившееся в жидкую среду твердо-мягкое тело. Громкий шлепок, океан брызг, и ошалелое, но безмерно довольное лицо с круглыми, как у тюленя, глазами вынырнуло из пучин.

– Чапа, я летала! Нет, я летаю! – Ликующая царевна вновь бросилась ко мне.

Требовательные губы опять нашли губы, сверкнув промчавшимся от одного к другому электрическим разрядом.

– Все, – проговорил я, вновь отрывая от себя приятную на ощупь особу. – Надо идти.

– Неправда. – Она встала столбом. – Не надо.

– Пора, – переиначил я.

Девичье лицо спряталось за гривой мокрых волос.

– Если с Томой не сложится, – прошептала Антонина, делая шаг к сближению, – станешь моим невестором?

О, как. Ну и денек.

– Первым мужем? – буркнул я, машинально отступая.

Очарование момента схлынуло опорожненным бачком в унитаз.

– Потом и мужем, – невинно согласилась Антонина.

Пышный силуэт вырисовывал передо мной емкие заманчивые перспективы. Флюидами влечения можно было наполнить еще одно озеро, а разыгравшаяся фантазия накрыла берег туманом-дурманом.

– Прости. – Я взял ее за руку и повел к берегу. – На этот случай у меня очередь. Просили не занимать.

Вот так. Не получается у меня смешивать нужное с желанным, в самый неподходящий момент всегда просыпается совесть и портит обе возможности. Что обидно – потом именно она оказывается права, неоднократно обруганная и посланная в дальний пеший поход. Вопрос: чего же спала, когда все только затевалось?!

На подходе к костру, где сразу прекратились разговоры, я привычно прикрылся ладонью. Антонина, которую так и вел за руку, даже не подумала о подобном. Опаляя окружающих аурой морозной влаги, она присела, молча втиснувшись в промежуток между Любавой и Александрой. Ученицы подвинулись и, поджав губки, отвернулись.

– Не пора ли спать? – громко выдал я риторическое.

Кто хотел спать, уже легли, остались только неисправимые романтики, которые не желали тратить бесподобную ночь у костра на обычный сон.

– Как хотите, – сказал я, укладываясь с краю протянувшегося по поляне ветвяного лежака.

Благодаря его размерам сегодня не будет тесно. И холодно не будет, спасибо костру.

Замечательно. Я закрыл глаза.

Или не замечательно? – пытался оспорить вредный организм, но его глупые поползновения я задушил на корню.

Разбудили безумные ощущения. Царила ночь. Все уже спали. Почти все. Лежавшая ко мне спиной Варвара притерлась круглой мягкостью. Физиологический ответ ей передавался отлично, но, так и не ощутив радостного психологического, этого встречного движения, душевно-чувственного порыва, она грустно отодвинулась. Донесся вздох.

– Причина во мне? – вопросил едва слышный шепот. – Ты именно меня не хочешь?

– Хочу, – убито сообщил я. – Но люблю другую.

– Разве это мешает?

– Категорически. Отвергает саму мысль.

– А Антонина? Вы разве не…

– Не.

– Но вас так долго не было.

– Мы – не, – жестко повторил я. – По тому же поводу. Любить можно разными местами. Я предпочитаю сердце.

Она ничего не сказала.

– Обижаешься? – Я с дружеским сочувствием пожал ее плечо. – Не надо. Ты же ни при чем.

Варвара резко повернулась:

– Вот это и обидно.

Помолчав, она глухо прибавила:

– Прости, я не обижаюсь.

И, еще тише, практически неслышно:

– Завидую.

Она закрыла глаза. И я закрыл. Как оказалось, ненадолго.