Читать книгу Я – гитарист. Воспоминания Петра Полухина. Издание доработанное и дополненное - Петр Иванович Полухин - Страница 6

Пухальский продолжал свирепствовать, добиваясь от меня громкости звука, как у Петренко, заставлял бить пальцами по струне. Но у него толстые и очень крепкие ногти. У меня, к сожалению, не такие. Поступая в консерваторию, был виртуозом, а в конце обучения не в состоянии сыграть виртуозные пьесы. Руки были зажаты и чтоб они пришли в нормальное состояние, нужно время и специальные упражнения. Отказался играть выпускной концерт и деканат издал приказ об отчисления меня из консерватории за неявку на экзамен.

Я пришёл к декану и сказал, что имею право в течение трёх лет сдать экзамен, и если вы не измените приказ, то иду в министерство с жалобой. Он понял, что я законы знаю и отменил свой приказ.

Мой преподаватель – Ян Пухальский считал, что произведения Вилла – Лобоса – это конструкция, в которой нет музыки. Я ему сыграл все двенадцать этюдов и пять прелюдий, но на академическом концерте он мне не разрешил их все играть. Только первый этюд. По его мнению, вершиной гитарной музыки являются вариации Сихры и Высотского. Благодаря мне он узнал, что есть композиторы: Турина, Торроба, Понсе и другие. Альбениса он знал, потому что играл «Астурию» на выпускном экзамене в аспирантуре.

После знакомства со мною, он начал давать другим студентам сочинения этих композиторов. В частности, Карпову и Михайленко.

Не любил возражений. Заставил меня на академическом концерте играть пьесу старинного автора, которая мне совершенно не нравилась. Я там такое наиграл, импровизируя на эту тему, что поставили неуд, хотя другие пьесы я играл блестяще.

Пухальский был о себе очень высокого мнения. Когда я попросил его что-нибудь поиграть, то он заявил, что переиграл руку и уже много лет не играет. И всё делал, чтобы я тоже переиграл руку. Приходилось терпеть. Да и самому Пухальскому невыгодно было меня лишиться. Решением кафедры народных инструментов разрешали Яну Пухальскому брать только одного гитариста в год. Остальные были домристы, балалаечники, баянисты и бандуристы. Они после окончания консерватории сидели в училищах без работы и были вынуждены переквалифицироваться в преподавателей гитары.

Чтобы загрузить Пухальского работой, его заставляли преподавать бандуру.

В быту Пухальский был коммуникабельным и добрым человеком. Дарил мне струны. Я был у него дома. Видел огромную библиотеку старинных изданий Сихры, Высотского и других русских гитаристов. После смерти жена продала ноты Николаю Михайленко, а он продал их американскому историку гитары Матании Офи. Так что «Русская коллекция» в США, которую издал Матания Офи – это ноты из коллекции Яна Пухальского. Была у него прекрасная лютня теорба. Я просил Пухальского при его жизни продать мне её.

Он мне отказал.

Дальнейшая судьба её не известна.

Вернувшись к своему звукоизвлечению, я практиковался целый год. Когда пришёл на выпускной экзамен, узнаю, что мой реферат подписан не всеми преподавателями. Пропущена подпись преподавателя дирижирования Прокопенко, и я не допускаюсь к экзамену. Пришлось разыскивать преподавателя. Нашёл его. Он подписал реферат, но я едва не опоздал на экзамен. После таких треволнений, не знаю, как я вновь не сорвался. Но отыграл программу и получил «хорошо» за игру. Правда, категорию «солист» мне не присвоили, а только «преподаватель» – по классу «гитара». Это меня не очень огорчило – солистом я уже работал в филармонии и у меня была первая категория.

Со своей будущей женой я познакомился случайно. В консерваторию пришёл парень, выпускник театрального института и попросил меня помочь им музыкально оформить выпускной спектакль по пьесе Александра Николаевича Островского «Бесприданница». Главную роль играла Елена Радько, красивая, высокая блондинка. Я аккомпанировал ей, когда она пела романс «Ах, не любил он».

Конечно, я сразу в неё влюбился и попытался назначить ей свидание, но безуспешно.

Уехала она по распределению в харьковский драматический театр, но что-то там ей не понравилось, и она вернулась в Киев. Поступила в университет на филологический факультет. На третьем курсе бросила. Устроилась в методический кабинет Дома офицеров – составлять методические пособия для воинской художественной самодеятельности. Встретились мы с нею вновь, когда я служил последний год в армейском ансамбле. На счастье, или на беду – меня захватила любовь. Да так сильно, что я решил жениться.

Моя настойчивость на этот раз возымела успех. Мы поженились.

Жили в маленькой квартирке её отца. На работе у неё произошёл конфликт с начальником Дома офицеров подполковником Гришко. Составляя методический сборник, она написала к нему эпиграф: «Хочешь жить при коммунизме – живи». Это было в стиле Козьмы Пруткова: «Хочешь быть счастливым, будь им». Когда Гришко это прочитал, начал на неё орать, крыть трёхэтажным матом и в довершение заявил:

«Чтобы твоего духу здесь не было». Уволилась. Друзья мои нашли ей новую работу.

Жить на квартире у отца в маленькой квартире было очень тесно, особенно, когда родилась дочь Даша. Мой друг, студент пединститута, предложил мне поехать на два месяца со стройотрядом в Новый Надым Тюменской области работать плотником.

Взял я гитару и отправился на заработки.

Прилетели к месту работы. Поселили нас в деревянных домиках по четыре человека. Удобств никаких. Туалет во дворе. Его посещение только с газетой. Пока она горит, нужно успеть сделать все дела. Иначе гнус и мошкара вопьются в тело, и будет уже не до работы. Работал в плавках. Намазывался демитилфталатом и топором по шнуру обтёсывал доски. Я работал восемь часов в день, все остальные – по двенадцать. Перед обедом я и бригадир Николай уходили на озеро стрелять уток. Их там были полчища. За полчаса мы отстреливали несколько уток, столько сколько надо на обед. Затем я общипывал их, разделывал и варил борщ. Картошка сушёная в мешках, капуста квашенная в банках.

Вечером ужин – вермишелевый суп с консервами.

После ужина отдых и песни под гитару. Моя игра нравилась ребятам, а на следующий день всё повторялось. За два месяца работы каждый из нас получил по тысяче четыреста рублей.

Вернулся домой и вступил в строительный кооператив. Денег хватило на первоначальный взнос. Через год я с семьёй вселился в двухкомнатную квартиру. Позже, когда евреям разрешили уезжать в Израиль, они оставляли государственные квартиры без всякой компенсации, я воспользовался моментом и обменял свою выплаченную кооперативную квартиру на прекрасную, площадью около восьмидесяти метров, с высокими потолками и камином, квартиру в самом центре Киева, возле Золотых ворот.