Читать книгу Охота на медведя - Петр Катериничев - Страница 1

Франкфурт‑на‑Майне, Германия

Длинный коридор разделен ровными прямоугольниками дверей; пол в ковровом покрытии, безукоризненная геометрическая правильность стен; сквозь окно в конце коридора проникает ровный неяркий свет; лишь один лучик прочерчивает помещение, и воздух в этом луче переливается охрой и золотом, словно блестки на покрывале лесной феи.

В одной из комнат за столом друг против друга – сухощавый профессор‑немец и выпускник финансового факультета Олег Гринев. Его лохматая шевелюра и пиджак, явно купленный на распродаже, резко диссонируют со строгой респектабельностью заведения. Впрочем, Гринев не выглядит здесь ни лишним, ни жалким. Открытое, волевое лицо, прицельный прищур синих глаз. Он высок, атлетически сложен, и порою кажется, что стоит лишь ему подняться с небольшого стула перед профессорским столом, развернуться, то он не только потолок проломит, но и разворотит играючи весь этот роскошный кабинет.

В углу – большие напольные часы; их неторопливый ход гулок и напоминает удары метронома, неумолимо отсчитывающего мгновения нашей жизни. А уж какой сложится эта жизнь – гармоничной, полной музыки или – наоборот?

Солнечный луч есть и в этой комнате; Гринев мечтательно наблюдает переливы золотого в его сиянии. Профессор говорит монотонно, но в голосе его угадывается и некоторое сочувствие:

– Господин Гринев, ваше упорство превзошло все мои ожидания. Будем считать, что вы сдали мой экзамен. Долго готовились?

– Достаточно долго, доктор Гофман.

– Хотите совет?

– Да.

– В вас чувствуется амбиция. Вас ведь не устроит место счетовода в каком‑нибудь банке?

– Нет.

– В том‑то и дело. Но заниматься финансами я вам не рекомендую.

Категорически не рекомендую. – Профессор снимает очки, взгляд да и само лицо его становятся наивными и немного детскими, как у всякого человека, вдруг лишенного привычных, укрупняющих мир линз. – Упорство здесь не поможет, господин Гринев. Деньги – нет, не те деньги, что люди тратят на еду или развлечения, а деньги истинные, значимые, то, что мы именуем финансовыми потоками, – они похожи на когорты и легионы невидимой армии. И каждый, кто прикоснулся к таким деньгам, чувствует даже не искушение – страсть управлять ими. Страсть сгореть в лукавом пламени мнимой власти. Править. – На лице профессора мелькнула улыбка страдания. – Деньги дают иллюзию могущества, но людям кажется, что правят именно они. Лукавство в том и состоит, что сами финансы мнимы, эфемерны, они дают все, что желает получить смертный, все, кроме жизни. А забирают самого человека. Его сердце. Его душу. Мне приходилось видывать людей, что называется, на гребне успеха, но поверьте, это были конченые люди. Под масками довольства – лишь пустота, и ничего, кроме пустоты.

В вашем языке есть более емкое слово: «нежить». – Профессор помолчал, произнес едва слышно:

– А у нежити своего лица нет, она ходит в личинах.

В старинных часах что‑то хрипло заурчало и гулко пробило один раз.

Профессор сразу замолчал, сник, и вид у него был такой, будто он сказал что‑то тайное, чего говорить, по крайней мере в этом кабинете, вовсе не следовало. Он даже слегка покраснел, словно спохватившись, надел очки, взгляд его снова стал безразличным, голос – тихим и ровным:

– Финансы – это сокрушающая сила, господин Гринев. Но силу эту вы совсем не чувствуете. – Профессор закончил совсем уж буднично, даже суховато, явно стесняясь своего недавнего многословия:

– Как ваш преподаватель, рекомендую вам подыскать другую профессию.

Гринев ответил спокойно и твердо:

– Благодарю вас, доктор Гофман. Мне нравится моя профессия. – Помедлил и добавил еще уверенно:

– А что до силы... Не в силе Бог, а в правде.

Профессор странна улыбнулся, словно сочувствуя – то ли сидящему перед ним выпускнику, то ли самому себе:

– Видно, что‑то важное мне так и не удалось до вас донести, господин Гринев. А впрочем... Вы ведь собираетесь работать в России?

– Да.

– Тогда... Один только Бог знает, чем вы станете. – Профессор склонился над столом, дорогим пером подписал лежащий перед ним реестр. – Диплом вы сможете забрать завтра в деканате. – Сосредоточенно завинтил колпачок ручки, взглянул на Гринева пристально, улыбнулся:

– Удачи вам, Олег.

– Благодарю вас, доктор Гофман.

Гринев выходит тем же коридором на площадь, оборачивается и пристально смотрит на стилизованные фигурки перед зданием биржи, останавливает взгляд на медведе.

Пригород Вашингтона, США

За фигурной литой оградой – частное владение. Огромный ухоженный парк, поле для гольфа. Чуть дальше – здание элитной психиатрической лечебницы: белое, в колониальном стиле.

В комнате, полной света и живых цветов, совсем юная девушка беседует с врачом, холеным мужчиной лет пятидесяти.

– Я принесла дяде Роджеру свежие газеты.

– О, сэр Джонс любит все свежее, – доктор внимателен и спокоен, – свежевыжатый сок, свежемолотый кофе, свежие сорочки. А вот свежие газеты ему совсем не нужны. Он требует только «Wall Street Journal» за тысяча девятьсот семьдесят третий год. И отчеты своих банков того же периода. Мы регулярно ему это предоставляем.

– Скажите, доктор, его заболевание...

– Все дело в том, мисс Джонс, что он вовсе не кажется больным. Просто его сознание не желает считаться с настоящим. Оно переместилось на треть века назад. При этом он активно и успешно работает.

– Работает?

– О да. Это специфическая клиника.

У нас все работают. Или – играют.

Биржевики как дети: им нужно постоянно играть. Есть поразительные примеры...

– Да?

– Один молодой человек. Он был ведущим трейдером «Крименса» на фондовой бирже. Стабильность, никакого особого риска, но притом – дикое напряжение и, наверное, искушение. Рассудок не выдержал, и он попал к нам. И знаете, что самое невероятное?

– Что?

– Мы тут создали виртуальную биржу. И фондовую, и валютную...

Трудоголиков, особенно биржевиков, нельзя лишать привычного азарта – это для них как бы наркотик, но такой, что повышает и уровень тестостерона и особенно серотонина...

– Доктор...

– Извините, мисс Джонс, увлекся. Так вот: после серьезного кризиса молодой человек попал к нам и – будто сдерживающая пружина сломалась в нем. Да, он потерял рассудок, но сохранил талант и интеллект, как это ни покажется странным. И стал играть рискованно, на грани безрассудства, но столь успешно, что, будь наша биржа реальной, он уже сделался бы миллиардером. За какой‑нибудь год.

– Вы говорите, он успешен... Так может быть, это не болезнь?

– К сожалению, молодой человек неизлечим, – отрезал доктор тоном не допускающим возражений. – Блестящий интеллект еще не есть сознание. Вы это вряд ли поймете, но для любого специалиста картина его заболевания ясна.

– Тогда все мы несколько нездоровы... – негромко, словно про себя, произнесла мисс Джонс.

Доктор посмотрел на нее так внимательно, что девушка смутилась. Потом справилась с собой, вздернула подбородок:

– Я забыла, что шуток у вас не понимают. У вас их фиксируют.

– А разве вы шутили?.. – Доктор выдержал паузу, изобразил губами улыбку:

– Вы напрасно полагаете, милая леди...

– Скажите, доктор, – перебила врача мисс Джонс, едва справившись с возникшим вдруг чувством острой антипатии к сидящему напротив психиатру, – а дядя Роджер...

– С ним проблем нет. Вот только... Сейчас он постоянно пытается связаться с Москвой, с неким Сержем Корсакофф и Теодором Гринефф. И несколько взвинчен и обескуражен неудачей этих попыток. У сэра Джонса были компаньоны в Советской России?

– Я ничего про это не знаю. – Девушка улыбается. – В семьдесят третьем меня еще не было. Думаю, даже мои родители тогда еще учились в школах. В разных штатах. Скажите, могу я, увидеться с дядей Роджером?

– Сегодня он немного переутомлен. Ему рекомендован дневной сон.

– Вот как? Тогда... вы не могли бы передать ему эти кексы к чаю? Дядя их очень любит.

– Не беспокойтесь, мисс Джонс, мы помним обо всех его пристрастиях и следуем им. В конце концов, один из самых богатых финансистов Соединенных Штатов заслужил к себе и самое внимательное отношение. – Доктор замолчал, добавил после короткой паузы с мягкой улыбкой:

– К тому же это его клиника.