Читать книгу Ложь - Петр Краснов - Страница 5

Тетя Маша встретила Акантова с распростертыми объятиями:

– Ну, покажись… Как тебя обработала жизнь… Господи, шестнадцать лет не видались… Да и тогда… Разве это свидание было?.. И горя-то, горя сколько!.. Я, Лиза, твоего отца помню еще статным таким молодчиком… Золотые погоны, фуражка с малиновым кантом. Стрелок… Кем ты был тогда, когда бывал у нас в доме?.. Капитан?.. Твой папа, Лиза, знал меня еще маленькой девочкой. Пойди, Лиза, достань твои альбомы…

Марья Петровна и Акантов остались вдвоем. Большие комнаты с тяжелой роскошью немецкого убранства смущали Акантова. Отвык он от простора, от мягкой мебели, от ковров, от шелковой обивки, от картин в широких лепных золотых рамах, и хороших мастеров картин, от бронзы и фарфора.

– Ну, что же?.. Сядем… Как нашел ты Лизу?..

– Что могу я сказать?.. В ножки тебе должен поклониться. Красавица дочь.

– Это уже не от нас. Такая уродилась… Сестра моя была много красивее меня. Ну, сделали, Егор Иванович, все, что могли, чтобы сохранить ее русской. Как видишь – говорит без акцента… Пишет грамотно. Но, каюсь, – это и все.

– Что она?.. Бывает она в церкви?.. Как ее душа?.. Внутреннее ее?..

– Чужая душа – потемки, Егор Иванович. Как заглянешь в чужую душу? Да еще в душу девушки? А Лиза, при том же, скрытная… Ну, да это так и понятно. Она гордая и очень самолюбивая девушка. Ей было трудно. Особенно сначала, до прихода к власти Хитлера… Очень трудно. Школа немецкая. Мальчики и девочки учатся вместе. Люди со всячинкой. Ударов, уколов по самолюбию сколько угодно. Русскую историю преподавали так, что лучше вовсе не преподавали бы. Понятие о России она имеет смутное и неважное. Она мне как-то девочкой еще сказала: «Я, тетя, стараюсь любить Россию, а как ее любить, когда я ее не знаю?»…

– Это – драма…

– Да, Егор Иванович, страшная драма. Лиза образованная, даже, может быть, слишком образованная, она – доктор философии, но спроси ее, что такое наша Волга, – знает только, что река. А, ведь, мы-то… Помнишь?.. Волга!.. Да, для нас – она живая!.. С душой!..

– Верует ли Лиза в Бога?..

– Думаю, что она знает Бога… Но церкви она не знает. Сознаю, это большая моя вина. Но прошу и простить меня. Я мужняя жена. Я должна жить, как мне укажет муж. Отто Карлович отличный человек, но он человек новый. Он химик и купец. Видишь – икон у нас нет… При нем мы никогда не говорим по-русски… Если бы не Лиза и мой долг перед нею, я и сама, вероятно, забыла бы Русский язык.

– Да, – вздыхая, сказал Акантов. – Больной это вопрос. Религия… Церковь… Грешен и я. Блуждаю и заблуждаюсь. Последнее время, когда я стал задумываться о смерти, – стал сам отыскивать истину… Да, понимаю, трудно… В нашем беженском положении трудно. Я беру на себя большую ответственность, что увожу от тебя Лизу… Что я ей дам?.. К какому делу приставлю?..

– Ничего не поделаешь, Егор Иванович… Выросла Лиза. Ей двадцать два… Замуж пора. Тут женихов нет. То есть, кое-кто и есть, да Лизе не нравится.

– Может быть, Лиза кого-нибудь уже полюбила?

– Повторяю, Егор Иванович, Лиза очень скрытная… Если кого полюбила, – разве скажет? Притом теперешнее воспитание, понятия, мораль. Девушка свободна. Разве знаю, что она делает? Молодежь целыми неделями странствует по Германии. Девушки и молодые люди вместе. Раньше этого так не было. И разве могу я помешать этому, когда это в обычае страны?.. Подруги, друзья, в общем – товарищи. Полуголые, а юноши, можно сказать, и совсем голые, вместе купаются и лежат, загорая, на пляжах… Я ничего не понимаю. Хорошо – товарищи… А если колыхнется – любовь?..

– Да-а…

– Притом, Лиза – беженка. Товар второго сорта. Сирота. А тут русская экзотика. Где видит, где встречает иностранец, который тут, у себя, дома, русских девушек?.. Служанки в ресторане, артистки балетной труппы, хорошо, если с талантом, а если только со смазливой мордочкой?.. Манекенщицы, продавщицы, – все это, сам понимаешь, не невесты, не жены, а так… Легкая добыча… Хорошо, попадет на честного, сердечного, верующего человека, с моралью… А если?..

– Да… Разные люди бывают… Ты позволишь мне закурить?..

– Пожалуйста.

Марья Петровна пододвинула Акантову пепельницу, портсигар, закурила сама и подала спичку Акантову:

– Привыкла я тут курить. Каждому свое счастье. Ну а чаще-то и иначе бывает. Не каждому так повезет как Гале-японке.

– Что это за Галя-японка?..

– Была тут милая русская девушка, маленькая такая, удивительно грациозная, с немного косыми, узкими, словно монгольскими, черными глазами. Очень хорошенькая и добрая. Ее тут и прозвали – «Галя-японка». А тут, подле Потсдамского вокзала, есть ресторан, – Haus-Vaterland[12] прозывается. Там каждый, может найти свое Отечество… Есть баварская, французская, английская кухня, есть турецкая; был там и японский ресторанчик, где подавали японки. И, вот, ушла оттуда служанка-японка. Хозяин поместил объявление, что ищет в ресторан японку-служанку. Галя и явилась. Чистосердечно – очень была она милый и хороший человечек – объявляет хозяину: «Конечно, я не японка, я русская, но, как видите, могу сойти за японку». Она даже для такого случая и слова какие-то японские выучила. Хозяину понравилась ее честная откровенность, и он взял ее в ресторан. Надела Галя кимоно, повязалась широким поясом «оби», сделала прическу с гребнем, постукивает деревянными башмачками, приседает, улыбается, – ну, совсем и правда – японка! Посещавшие ресторан японцы ее всерьез за японку принимали… И повадился туда ходить один швед. Ясно: для Гали-японки ходит. Влюбился в нее. Догадался, что она не японка, объяснился в чистую, и увез Галю-японку в Швецию и там женился на ней. Богатый, говорят, человек. Не всякой такое счастье…

– Ну, какое же это счастье?.. На чужой земле?..

– Да если своей-то нет… Вышла же я за Отто… Не жалуюсь. Счастливо живем…

– Да, конечно… Но времена-то были другие. Ты была дочерью богатого мехопромышленника. А Лиза?.. По паспорту – дочь генерала, на деле – дочь рабочего с французского завода… Пролетария…

– В том-то и дело. Во Франции, у тебя, попадет Лиза в русское, свое общество, может быть, и найдет счастье.

– Я так и думал, когда решился на такой шаг. Да и мне будет радость, скрасит она мои последние, может быть, дни…