Читать книгу Джен - Петр Немировский - Страница 6

Как-то раз у меня была встреча в районе, где находился приют Френсиса. И я решил зайти к нему в гости.

Френсис был крайне удивлен моему визиту. Пригласил войти в комнату, а сам сел на кровать с разбросанной постелью. Предложил мне стул, но я встал у окна, опершись на подоконник.

– Не переживай, ничего не случилось. Просто находился неподалеку отсюда, думаю, дай заскочу к тебе.

Он подозрительно покосился на меня. Затем пожал плечами, мол, ваше право. Достал из пачки сигарету, закурил.

– У тебя случайно и для меня сигаретки не найдется? – спросил я.

– Вы курите? – он протянул мне пачку.

– Балуюсь иногда.

Я и вправду курил очень редко. И сейчас, после второй затяжки, слишком сильно вдохнул дым в легкие и закашлялся. Улыбка скользнула по лицу Френсиса.

– Это правда, что пачка сигарет нынче стоит десять долларов? – спросил я.

– Да, но у нас тут, в приюте, продают ворованные сигареты оптом, за десять баксов можно купить три пачки.

Я завел нейтральный разговор о погоде. Френсис чувствовал себя здесь куда свободней, чем в моем кабинете. Оно и понятно: госпиталь – это учреждение, где он должен отбывать повинность, лечиться непонятно от чего. А здесь, хоть и в приюте, все-таки он был дома.

Ну и, разумеется, такое знаменательное событие в его жизни – сам «ку-ку доктор» пришел в гости. Мистер Виктор собственной персоной! Ведь, между прочим, к нему в гости никогда не приходили ни мать, ни отец, ни друзья, ни подруги (последних, впрочем, у него и не было). Приходили только дежурные по приюту с проверками, работники по уничтожению домашних насекомых и социальный работник от суда по надзору за его лечением. [1]

В комнате чувствовался тяжелый запах хлорки, нестиранной одежды и сигарет. На столе стоял старенький компьютер. Все стены были украшены плакатами с изображениями бандитов в шрамах и с пистолетами и кинжалами.

И совсем не к месту в этой галерее насилия в дальнем углу на стене висела репродукция с изображением какого-то католического святого.

– Да-а, бро, страшновато у тебя здесь…

Вдруг из-под половой тряпки выбежал большой таракан и помчался к батарее. Я попытался раздавить его ногой, но он выскользнул из-под моих туфель. Я пустился за ним вдогонку, норовя пристукнуть, пока он не скрылся в щели под отклеенным от пола плинтусом.

Моя тараканья охота здорово позабавила Френсиса, он даже рассмеялся. Вот потеха – «ку-ку доктор» гоняется в приюте за тараканами!

– Сбежал, подлец, – пожаловался я.

– Тараканы – еще не беда, пусть себе бегают, от них вреда нет. Лишь бы не клопы. Помню, я когда-то жил в другом приюте, с мамой и сестрой. Вот там был настоящий кошмар: мы каждое утро просыпались в кровавых волдырях от укусов клопов, никакие мази не спасали. Мы снимали с себя всю одежду и спали голыми на резиновых ковриках. Сколько мамаша ни орала, ни требовала, чтобы потравили, – бесполезно. А в другом приюте водились мыши, мы по всей комнате сыпали яд и потом находили дохлых мышей повсюду, даже в духовке.

– За это ты так не любишь свою мать?

– Мать? Из-за нее я болтался по приютам и чужим домам. Из-за отца и из-за нее… – нахмурившись, он сжал в кулаке уголок одеяла. – Никто не знает, что со мной делали в тех приютских семьях. В одной доминиканской семье были две сестры, старше меня на три года, мне тогда было тринадцать. Эти суки с длинными руками и толстыми жопами привязывали меня к кровати, снимали с меня штаны и издевались над моей «дылдой», – он опустил голову, указывая вниз, между своих расставленных ног. – Тянули его, лили на него какую-то вонючую жидкость. А когда приходил их папаша, они жаловались ему, что якобы я их лапаю, и меня наказывали. Я никому не рассказывал правду, боялся, что меня отдадут в еще худшую семью, – он шмыгнул носом, готовый вот-вот расплакаться. – Один раз я взобрался на крышу дома, хотел прыгнуть, чтобы разбиться насмерть…

Сейчас этот грозный Френсис, этот уже почти король одной из самых кровавых молодежных банд Америки, был похож на беспомощного мальчика, у которого почему-то выросли усы и борода.

Вдруг за стеной послышались звуки музыки – кто-то играл на пианино.

– Рональд. Он недавно здесь поселился и притащил с собой электронное пианино.

Прислушиваясь к мелодии, Френсис закрыл правый глаз, а левый раскрыл так широко, что бровь над ним сильно изогнулась:

– Идиот, кто же так играет Моцарта?!

– Ты что, умеешь играть на пианино?

– Да. В школе, где я учился, у нас был класс музыки. Я даже играл в школьном оркестре. Это самое лучшее, что у меня было в жизни. Учитель говорил, что я гений и стану звездой. Но потом мать посадили за проституцию, меня из той школы забрали и сдали в приют…

А за стеной кто-то играл на пианино.

– Ну-ка, погоди, – я достал из кармана мобильник. – Джеймс, ты не возражаешь, если я сейчас к тебе подъеду с одним парнем?

Спрятав мобильник, я застегнул молнию своей куртки:

– Давай-ка, друг, поедем к настоящему королю.

* * *

С чернокожим Джеймсом я был знаком почти два года – в клинике Гарлема лечил его жену Маргарет от депрессии, в которой она находилась после самоубийства ее сына. Джеймс был старше своей сорокапятилетней жены на шестнадцать лет, но выглядел еще молодцом: стройный, подтянутый, словом, в отличной форме. Мне импонировала его манера одеваться этаким стилягой тридцатых годов прошлого века – он отдавал предпочтение фасонным пиджакам с накладными карманами, свободным рубашкам со стоячим воротничком и узконосым блестящим туфлям.

Оно и понятно – Джеймс работал в сфере шоу-бизнеса, причем не просто работал, а почти тридцать лет был владельцем студии звукозаписи Magic Music Corp. Когда-то записывал музыку на виниловые пластинки, а теперь – на компакт-диски и в электронном виде.

Джеймс любил разную музыку, лишь бы, как он говорил, это был «гуд продакт» (хороший продукт). Записывал джаз, спиричуэлс, рок, фолк. Повсюду на стенах его студии висели виниловые пластинки, некогда записанные им и получившие призы.

Яйцеголовый, с мелкими черными пружинками волос, высокий, с болтающимися фалдами расстегнутого пиджака, Джеймс ходил, пританцовывая, по широким коридорам и залам студии, словно шоумен. Здесь же он вел и школу звукозаписи, обучал желающих работать на этой чертовски сложной аппаратуре стоимостью, по его словам, два миллиона долларов. Он был знаком и с русской музыкой, знал Чакоффски (Чайковского), а однажды записывал церковное пение каких-то русских раскольников из Пенсильвании.

Как я уже говорил, с Джеймсом я познакомился благодаря его жене, которая после самоубийства сына была в таком шоке, что безостановочно ела, напрочь потеряла сон и даже начала галлюцинировать. Джеймс сам привозил Маргарет в клинику на сессии, исправно ждал ее в зале, проявляя завидную заботливость.

Маргарет у него была третьей женой, не считая многочисленных прежних любовниц; общих с ней детей у них не было. Не будучи красавицей, Маргарет после трагедии с сыном вовсе утратила женскую привлекательность и совершенно перестала следить за собой. Но Джеймс, несмотря на все это, был ей безумно предан.

Через год после трагедии Маргарет стала постепенно возвращаться в норму, даже иногда улыбалась. Она была одной из первых и самых успешных моих пациентов. Моя интернатура к тому времени закончилась, но связь мы сохранили. Порой перезванивались. Изредка я заходил к Джеймсу в студию. В благодарность за мою помощь, невзирая на полное отсутствие у меня музыкального слуха и голоса, Джеймс настойчиво предлагал мне записать у него сольный концерт, даже готов был бесплатно обеспечить меня хором и инструментальным аккомпанементом.

…Итак, мы с Френсисом – в студии Джеймса. Спросили у секретарши, где маэстро, и пошли в зал.

Джеймс был в комнате звукозаписи, за огромным пультом. Еще два парня лет двадцати, в наушниках, сидели за тем же пультом, нажимая какие-то кнопки и двигая рычажки.

– Стоп! Стоп! Ван секонд! – командовал Джеймс. Завидев меня, приветственно кивнул и жестом попросил подождать.

Эта комната была разделена с залом толстым стеклом. А в зале играл джаз-банд. Я предложил Френсису присесть на скамейку. Никак не ожидая очутиться в настоящей студии звукозаписи, да еще в сопровождении самого «ку-ку доктора», ошеломленный Френсис беспрекословно сел.

Когда запись закончилась, мы с Джеймсом пошли к нему в офис. Я поинтересовался, как дела у Маргарет и вообще что у них новенького. Затем спросил, не может ли он взять Френсиса к себе в ученики:

– Хороший парень. Любит музыку, когда-то играл на пианино. Сейчас нигде не работает и не знает, куда себя деть. Не знаю, правда, как вы с ним решите вопрос с оплатой.

Не выясняя подробностей, Джеймс согласился. Он вырос на улицах Гарлема, все понял без лишних слов.

– Виктор, дружище, пусть тебя это не волнует. Мы с твоим Френсисом сами обо всем договоримся, лишь бы он хотел учиться.

Мы ударили по рукам и пошли обратно в зал, где оставили Френсиса. По пути смеялись – Джеймс любил сыпать шутками. У порога в зал я схватил Джеймса за борт пиджака.

…Френсис сидел за пианино. Нажимал клавиши. Вокруг него стояли блестящие пюпитры и микрофоны на высоких подставках.

– Та-та-та…

Отсюда он нам был хорошо виден. Яркий свет с потолка лился на его бледное, подобное гипсовой маске лицо. Френсис нажимал клавишу, отрывал руку, плечи его под черной футболкой тяжело вздымались. Он хмурился, тряс головой, снова ударял клавишу и сильно нажимал педаль. Ему казалось, что не те, не те звуки издает инструмент. Френсис волновался, таращился на клавиатуру, недоумевая, сжимал кулаки поднятых рук, кусал губы. Лицо его кривилось словно от боли. Медленно разжимал кулаки, с дрожью снова касался пальцами клавишей.

– Та-та… Ля-ля…

Он наклонялся и как-то странно поворачивал голову то в одну сторону, то в другую. Широко раскрывал рот, тяжело вздыхал, лицо его выражало какую-то нечеловеческую муку…

– Ва-а-у, – протянул Джеймс.

– Ля-ля… Та-та…