Читать книгу Добрые люди. Хроника расказачивания - Петр Панкратов - Страница 9

Часть первая
Глава шестая

Оглавление

После смерти снох Долговых – Наташи и Полины – на Екатерину Ивановну свалилось великое горе и великая забота. Шесть девочек, считая родных, две пары лошадей, две пары волов, четыре коровы, двенадцать голов молодняка, пятнадцать овец, которые дали по два ягненка, четыре гнезда уток, два гнезда гусей, две свиньи супоросых, две свиньи с поросятами, по десять поросят под каждой, шесть боровов и кур штук пятьдесят. Всё хозяйство принадлежит девочкам-сироткам. Екатерина Ивановна со своими двумя девочками имеет: пять кур, петуха, пять овец и десять ягнят. У неё нет ни коров, ни лошадей, ни волов, однако все хозяйство легло на её плечи. Именно на плечи и на голову, а не на руки, так как руки и ноги её покрыты экземой. Она ничего не может делать, даже умыть себя.

Екатерина Ивановна – баба хозяйственная и расторопная. Она быстро, с помощью двоюродного брата Ивана Никитовича, нашла себе помощников. Присматривать за девочками взяла девушку Лизу с хутора Филинского, готовить еду, печь хлеб пригласила Марию Фоминичну Ярмилову, ухаживать за лошадьми и свиньями – Ивана Семёновича Устинова, за крупным скотом и овцами – Ивана Павловича Белова, его редко кто звал по фамилии, чаще по масти. Когда он шёл без головного убора, то казалось что идёт он в белом, хорошо подсинённом платочке. Поэтому его звали: «Иван Белый», «Иван Сивый», «Иван Синий», но он не обижался. Люди с охотой шли помогать Екатерине Ивановне. Она платила всегда больше, чем обещала, и сверх всего давала детишкам кусок сахара и одежонку-обувчонку.

Двоюродный брат Кати, Иван Никитович Попов, однорукий будёновец, секретарь волостного совета, почти каждый день заходил к Кате, узнавал, какая нужна помощь.

В этот раз он, не успев закрыть калитку, громко сообщил:

«Катя, радостная весть! Михаил Иванович демобилизовался и идёт домой. Первого октября по новому стилю он будет в Михайловке. Просит прислать подводу, если есть такая возможность, а нет, так он легко придёт пешком. Он полностью здоровый человек». Потом Иван Никитович прочитал телеграмму по бумаге. Катя повернулась на восток:

– Господи Иисусе Христе, сыне Божий! Слава Тебе, слава! Услышал молитвы мои, – она сотворила крестное знамение забинтованной рукой.

– Пойдёмте, казаки, в стряпку, я вас угощу с радости великой.

Мария Фоминична, по указанию Кати, поставила на стол бутылку и закуску: соль, баранину и хлеб. Выпили, закусывая, разговорились:

– Встречать поеду я, – сказал Иван Семёнович.

– Ещё две телеграммы из Балашова. Идут из госпиталя наши казаки-будёновцы, а как и на чём жёны их будут встречать?

– Иван Семёнович, надо готовить большую арбу. Ты заберёшь из Михайловки всех, кто к нам, а я с Марией Фоминичной сготовлю харчей на всех на три дня. Иначе как Христина Тимофеевна встретит своего мужа Ивана, когда ей и поехать не на чем, и одеть-обуть нечего. Когда очнулась от тифа, встала сама грязная-мазная, вонючая и четыре трупа рядом: двое детей и мать с отцом. Перины и одеяла попрели, вшей в них – несметная сила. Сундуки разбиты и ограблены. Амбары разбиты. Припасов никаких. Только картошка-моркошка да свёкла на огородах остались. Капусту и тыквы поел бродячий скот. А скот поели красные солдаты. Солдат этих прозвали «саранчой», потому что их было очень много, они не помещались во дворах и всё уничтожали на своём пути. «Саранча» стояла в станице Прихопёрской чуть больше месяца, принесла тиф и разграбила, что могла.

Иван Семёнович обошёл получивших телеграммы и сказал им, что он один поедет и встретит всех, а Екатерина Ивановна даст харчей на всех на три дня. Когда харчи были сложены, Мария Фоминична обратилась к Екатерине Ивановне:

– Да вознаградит тебя, Катя, Господь за твои дела, – и перекрестилась на угол с иконами. На другой день, утром, ещё до восхода солнца Иван Семёнович выехал со двора.

На следующий день Иван Никитович привёл во двор к Кате девушку, чуть больше среднего роста, черноволосую, с белым красивым лицом, бедно одетую. На ней был чёрный шерстяной платок, на плечах висел ватный мужской пиджак большой по размеру, заплатанный в нескольких местах. Юбка была суконной, заплатанной и заштопанной. На ногах – старые стоптанные мужские чирики. Иван Никитович дорогой наставлял девушку:

– Будешь работать усердно, будешь подчиняться, – накормят, напоят, оденут, обуют и с собой дадут. Вот помни моё слово. Это семья за гражданскую войну потеряла двенадцать человек, а хозяйство соблюла почти полностью. До тебя у них работала девушка. Проработала полгода и вышла замуж, а получила за год, и сверх того Екатерина Ивановна дала невесте, как дочке, выходящей замуж всего да всего: и перину, и подушки, и одеяла всякие. Даже узел собрала для новорождённого.

– Спасибо, Иван Никитович за науку, – сказала девушка.

Иван Никитович открыл калитку Долговых и увидел во дворе Катю, идущую из стряпки в дом.

– Сестричка, здравствуй. Вот помощницу тебе привёл. Девушка грамотная из хорошей семьи.

– Здравствуй, братец. И ты, девушка, здравствуй. Как тебя зовут?

– Дарья Ивановна Плотникова.

– Иван Ананьевич Плотников твой отец?

– Да, мой.

– Дорогие женщины, я вам больше не нужен, я пойду, дел много, – говорил, прощаясь, Иван Никитович.

– Спасибо, братец. Пойди стопочку испей.

– Спасибо. В другой раз. До свидания.

– Даша, как будем строить наши взаимоотношения? – спросила Катя.

– Как Вы скажете, так и будет, – ответила Даша.

– Я буду к тебе относиться как мать, – сказала Катя.

– А я буду относиться к Вам как послушная дочь.

– Я дам тебе одежду: рабочую, выходную, праздничную по две пары. За год работы дам стельную тёлку. Если будешь работать очень хорошо, дам ещё овцу.

– Я согласна, – ответила Даша.

– Говорим друг другу только правду. Есть хочешь?

– Очень хочу. Два дня как не ела, – ответила Даша.

– Спасибо за откровенность, пойдём в стряпку.

В стряпке Катя обратилась к Марии Фоминичне:

– Мария Фоминична, накорми нас, да покрепче. Наливай в отдельные чашки. Дарье Ивановне побольше.

Даша ела. Убежав из работников от прежних хозяев, она ничего не взяла. Она боялась, что её догонят. Найдут у неё хлеб, обвинят в воровстве и будут бить. И действительно, её догнали. Хозяин крикнул сыну:

– Лови, сынок, валяй, мы с ней побалуемся! У неё отобрали палку, бросили ее на землю. Даша изо всех сил ударила хозяина ногой ниже живота. Тот взревел, согнулся и упал на колени. Даша вскочила, схватила свою палку и с размаху хватила его по голове. Он охнул и упал лицом в дорожную пыль. Хозяйского сына Даша огрела палкой по голени, тот взвыл и запрыгал на одной ноге. Даша стукнула его по другой ноге. Он взвыл сильнее и упал сбочь дороги в траву. Даша развернула их лошадь по направлению к дому, ослабила вожжи и пугнула. Лошадь пошла домой, хозяева остались лежать. Даша подошла к сыну:

– Вот я тебе сейчас локти поперешибаю, чтобы ты соплей утереть не мог. Вы полгода надо мной издевались и сейчас хотели надругаться, но Господь оказался на моей стороне. Ползите домой, герои!

Позавтракав, женщины вышли во двор и сели на скамейку у стряпки. Из дома вышли дети: шесть русоволосых девочек, одна черноволосая и смуглая лицом и один совсем беловолосый мальчик.

– Екатерина Ивановна. Я хочу перед завтраком походить с детворой по саду, – сказала женщина, вышедшая из дома вместе с детьми.

– Спасибо тебе, Ольга Петровна, поступай как знаешь, – сказала Катя.

– Екатерина Ивановна, кто эта женщина, – спросила Даша.

– Ольга Петровна Попова. Кости Попова жена.

– Как же я не узнала? Я пела на её выпускном вечере в гимназии, – сказала Даша.

– Ты училась в гимназии? – удивилась Катя.

– Не только училась, но и закончила. Оставалось сдать один экзамен и аттестат был бы в кармане, но в Урюпинскую пришла какая-то воинская часть. Начали хватать девчат. Мы с двумя Зотовскими девушками купили лодку и ночью уплыли по Хопру. У Зотовской подруги сошли, а я одна поплыла до Орловской косы. Сошла, лодку вытянула и домой.

Ольга Петровна – женщина необыкновенной божественной красоты. Поворот головы, движение руки не наше, не земное.

– Красивая, но несчастная. Она очень любит своего Костю, но он не прислал ей ни одного письма. Вот придёт Миша, Михаил Иванович, может он что-то расскажет, они вместе уходили служить в белые, а победили красные. С ними уходили Матвей Панькин и Евгений Кочетов. Где они? Один Бог знает, – прошептала Катя.

– Евгений Кочетов – мой жених, – сказала Даша, она закрыла лицо ладонями и заплакала. Она плакала беззвучно. Между пальцами текли слёзы. Даша плакала, оплакивая Женю. Всё время она молилась о нём, а сегодня – заплакала. Даша редко плакала: она плакала, когда умерла мать от повторного тифа, оставив на отца-инвалида семерых детей, двое из которых умерли после её смерти. Плакала Даша, когда её сундук со справою разграбила «саранча». Даша плакала тогда, когда к ней приставал хозяин, она первый раз была в работницах, оплакивая свою незащищённость и свою нищету. Но о Жене она не плакала, просто не могла представить Женю мёртвым. Такой умный, сильный, находчивый, он должен уйти от смерти. Он обязательно придёт к ней, думала Даша. Она народит ему много детей. Дети народят внуков, а внуки – правнуков. Они их будут нянчить, выполняя извечную обязанность человека. И будут они вместе до глубокой старости, которая хочешь или не хочешь, а обязательно придёт тогда, когда выдадут замуж последнюю правнучку. Они будут ходить в церковь; в хорошую погоду – на Хопёр или в луг, или в лес, по тем дорожкам, по которым они ходили ещё детьми за грибами и ягодами. Или на кладбище, к предкам, поддерживая друг друга, присматривая местечки и для своих могил, обязательно рядом. Даша плакала долго. Екатерина Ивановна обняла её и привлекла к себе:

– Успокойся, Дашенька. Он ещё объявится. Вот, Михаил Иванович же объявился.

Проплакавшись, Даша сказала:

– Давайте, Екатерина Ивановна, займёмся делом.

– Давай, Дашенька. Пойдём, я покажу, как надо подготовить баню.

Посмотрев баню, Даша сказала:

– Вода будет греться, а я пока помою полы в доме.

– А я подберу тебе одежду и обувь. Будем купаться и искупаем детей.

Подбирать одежду для Даши Катя пригласила Марию Фоминичну. Они пошли в дом Тимофея, открыли Полинин сундук и взяли там всё, что было нужно. Пришли дети, их умыли и стали кормить. Кормили детей все, в том числе и Даша. Коле, сыночку Марии Фоминичны, Даша говорила:

– Ешь, Коля, дюжей. Вырастешь с Илью Муромца.

– А кто он такой, этот Илья? – спросил Коля.

– Это был богатырь, он один выходил драться на тысячу и побеждал. Как-нибудь перед сном я расскажу вам об Илье Муромце.

После завтрака Ольга Петровна отвела детей в дом и каждому дала задание:

Младшие и Коля – рисовать, а старшие – шить себе трусики.

– Ольга Петровна, не хотите ли Вы ходить к нам каждый день? – спросила Катя.

– Нет. Мне надо работать, у меня заказы.

– У нас два свободных дома и три свободных швейных машинки, – сказала Катя.

– Я подумаю, – помедлив, ответила Ольга.

– Дочке твоей веселее будет, да и тебе тоже. Да и нам.

– Я подумаю, – повторила Ольга.

– Ольга Петровна, Вы меня не помните? Я пела на вашем выпускном вечере, – спросила Даша.

– Нет, Даша, не помню, – ответила Ольга Петровна.

Даша запела:

Ночь тиха, над рекой тихо светит луна

И блестит серебром голубая волна.


Тихий лес… Там, в тиши

Изумрудных ветвей,

Звонких песен своих

Не поёт соловей.


Под луной расцвели голубые цветы.

Они в сердце моём пробудили мечты.

К тебе грёзой лечу, твоё имя шепчу:

Милый друг, нежный друг,

По тебе я грущу.


Ночь светла, над рекой тихо светит луна

И блестит серебром голубая волна.

Тихо светит луна на чужой стороне.

Милый друг, нежный друг,

Помни ты обо мне.


Последний куплет Даша пела громко, во весь голос. В голосе её были слышны скорбь и плач.

– Даша, почему ты так печально поёшь? – спросила Ольга Петровна.

За Дашу ответила Катя:

– Даша плачет по жениху своему. Это друг твоему Косте, Евгений Кочетов, – сказала Катя.

– Такой высокий, чернявый, кудрявый?

– Да, – подтвердила Даша, всхлипывая.

– Перестань, Даша, оставь запас слёз на другой раз. У нас с тобой одна судьба. Нам ещё не раз придётся поплакать, и вместе, и порознь. Какая звериная сущность у людей, которые затеяли эту братоубийственную бойню. Сколько смертей! Сколько крови! Сколько горя и слёз принесли они народу. Нет больше той России, что неслась «вдохновенная Богом» впереди всех государств. Крестьяне и казаки России кормили не только себя, но и всю Европу, а теперь сами умираем с голода. Если бы не Екатерина Ивановна, то где мы были бы с Соней? В «Могилёвской губернии»[5] – с негодованием говорила Ольга Петровна.

Екатерина Ивановна залюбовалась Ольгой. Она ни разу не видела её такой, не слышала от неё таких слов. Она спросила:

– Оля, что же нам делать?

– Молиться усердно Богу о вразумлении злодеев наших, чтобы они прекратили свои злодеяния.

Прежней России, больше не будет. И повинны в этом мы сами, то есть народ России. Те казаки, которые сейчас убивают друг друга, осенью тысяча девятьсот семнадцатого года совершили величайший грех: отдали Родину-мать на растерзание врагу. Изменили своей Родине, России и Батюшке Тихому Дону. Просто сказать, не захотели умирать за Святую Русь. Ах, вон как? Вы не хотите умирать за Родину? Так умирайте просто так, ни за что. Убивайте друг друга, отец сына, сын отца. Вот это и есть гражданская война. Но Господь не попустит творцам гражданской войны, он их обязательно накажет. И накажет примерно.

– Даша, в доме, в кухне, в посудном шкафу, на второй полке лежит связка ключей, принеси её сюда.

Когда Даша пришла с ключами, Катя повела Ольгу в амбар и в подвал. Набрали ведро муки, полведра пшена, кусок свиного сала фунта на два.

– Екатерина Ивановна, зачем так много, я не донесу, – сказала Ольга.

– Я помогу. Можно, Екатерина Ивановна? – сказала Даша.

– Можно, добрая твоя душа, – разрешила Катя.

Даша ухватила вёдра – и к воротам. Катя остановила её:

– Даша, давай привыкать с первых дней. Пойди переоденься.

Переодевшись, Даша вышла из дома совсем другой. Голова её была повязана белым, хорошо подсинённым платочком. Одета она была в тёмно-зелёную шерстяную кофту с рукавами чуть ниже локтя и откладным воротником и юбку такого же цвета ниже колен. На ногах были чёрные туфли на невысоком каблуке.

– Да ты красавица, – оглядев Дашу, сказала Катя.

– Убери пенёк, и пенёк красивым покажется, – улыбаясь, ответила Даша.

– Ну, идите с Богом.

Пришли к Ольге. Пока Ольга пересыпала муку и пшено, Даша рассматривала фотографии, висевшие на стенах, На одной из них были сняты Костя, Матвей и Женя в парадной форме.

– Оля, отдай мне эту карточку, – попросила Даша.

– Нет. Эту не дам. Дам лучше.

Ольга Петровна открыла сундук, достала альбом, полистала и дала Даше фотокарточку, где Костя – в центре, Матвей – справа, а Евгений – слева сидели за столом в парадной форме.

По дороге обратно, к Долговым, Ольга заговорила.

– Даша, у нас с тобой одна судьба. Слово судьба происходит от двух слов: «суд» и «Бог». Не будем роптать, будем стойко переносить то, что присудил нам с тобой Бог. Он увидит наше терпение и вознаградит нас. Он уже вознаградил нас. У кого, кроме меня, в станице есть мука, пшено и сало? Почти ни у кого. Станица голодает. Доедают овощи, а с Рождества Христова – смерть. А я знаю, что ни я, ни Соня с голода не умрём, этого не допустит Екатерина Ивановна. Попала и ты, Даша, сюда по суду Божьему. Держись за место руками и зубами.

5

В Могилевской губерни – в могиле. (Прим. ред.)

Добрые люди. Хроника расказачивания

Подняться наверх