Читать книгу Дороги, нас выбирающие. Том 2 - Петр Петрович Котельников - Страница 2
Осмысление – не основа ли сомнений наших?
ОглавлениеВера в Господа, создателя мира, заставляет глубоко осмыслить слова молитвы: «И будет воля твоя, яко на небе, так и на земле». Звучат в ней слова «сомнения и слова великой надежды!» Что заставляет нас мыслить так? Наверное, сочетание красоты земли со страданиями и властью смерти в ней. И пусть мы не похожи на древних, готовящих себя к смерти, при первом сознательном знакомстве с укладом жизни, но и большинство живущих сейчас не без содрогания вспоминает о приходе того, что неминуемо. И каждый тешит себя иллюзией того, что переход из одного состояния в другое будет для него легким.
У смерти много лиц – все ложные,
Хотя естественна в основе, и реальна.
Чтоб скрыть следы от прежнего, возможно,
Все для того, чтоб оставаться тайной?
Безверье молодых к делам своих отцов.
Приходит осмысление былого?..
Но тайны не поняв, в конце концов,
Приходим все к тому, что смерть – всему основа.
Чувствует ли новорожденный наступление, ну, хотя бы приближение смерти? Осознан ли процесс умирания там, где умудренные возрастом считают невозможным присутствия разума? Противоречия этому факту уже видны из тех рекомендаций, которые дают психологи будущим родителям: говорить чаще, обращаясь непосредственно к тому, кто еще находится в полости матки. Вот только, мне грешному, так и не понять, на каком языке с будущим человеком говорить? Какими зачатками знаний языков плод владеет? Говорят, что «ребенок» должен привыкнуть не к словам, обращенных к нему, а к особенностям звуков, издаваемым родителями при разговоре! Одним словом, он, находясь в утробе матери, начинает определять отца и мать по голосу.
Вот было б чудо, если б плод
Заговорил по арамейски!
И взрослым бы поведать мог,
Каков язык житейский.
Но нет надежды, что поймут?..
Утрачена основа.
И станет все на ложный путь:
Начать с зачатья снова!
Но таинства этого великого акта жизни, во внешнюю сторону которого так беспардонно вторгаются безумцы от чувств человеческих, остается не до конца раскрытым, хотя многие люди от науки видят в нем только биологическую часть творения. Душевная сторона остается недоступной. И нет пока того из них, кто при душевном страдании подшефного, скажем при шизофрении, обнаружил бы материальную, видимую глазом, причину. Потому, что ее просто нет. И обращаются в таких случаях, чтобы хоть как-то прикоснуться к истине, всякий раз к наследственным признакам, идущим из древности к современному. А какова их естественная, земная, основа? Кто знает? Некоторые представители рода человеческого или сами объявляли себя посланцами Бога, или об этом свидетельствовали другие. Только ведомо мне, что люди, играющие роль посредников между Богом и людьми, высочайшей знатностью происхождения похвастаться никогда не могли. Богатство и знатность не обладают возможностями познания того, что составляет насущную потребность их подданных. Права тут пословица: «Сытый голодного не разумеет!»
У каждого судьба своя —
Один рождается в хоромах,
Есть герб, корона, вензеля.
Возможности огромны.
Вокруг него придворных хор,
А удовольствий, развлечений!..
Есть все, о чем тут разговор,
Не тягостно ему ученье.
Оружье чудного литья —
Вот – значимый предмет!
К тому ж, есть мальчик для битья.
И слава с юных лет.
А как быть другому, находящемуся на противоположной точке отсчета материального благосостояния, тому, у кого крышею при рождении было небо, а стенами – бескрайний простор земли?
Другой рождается в пути,
В хлеву, иль на дороге,
Просвета в жизни не найти,
Печали, да тревоги!
Ребенок, – надо понимать, —
В желаньях многих,
Всегда зовет на помощь мать,
Забыв отца и Бога.
Связь с нею так сильна,
Так велика любовь,
Что отступает смерть сама,
И утихает боль!
Небес откроются врата,
В глаза заглянет вечность,
Мать рядом будет и тогда, —
Добра и человечна!
Добро приходит к бедняжке от жизни не только от чаш с сосками, несущими ребенку все необходимое для жизни, но и от звуков голоса, разговаривающего с ним или поющим колыбельную песню, когда сама колыбель может и отсутствовать, или когда роль ее будет выполнять охапка прелой соломы.
Я полагаю, что имеет право на существование и та песня, которую создал я, пытаясь понять чувства матери, все отдавшей для своего ребенка:
В мире этом все давно уснули.
Почему же ты не спишь, малыш?
Феи ночи к нам не заглянули,
Под полом скребется тихо мышь,
Спи, малыш, я песенку спою,
Спи, мой ангел, баюшки-баю!
Вздрогнул, – это ведь не крыса,
Мы ее не пустим на порог!
Это – ветер загулял по крыше,
От дождя и холода продрог!
Спи, малыш, я песенку спою,
Спи, мой ангел, баюшки-баю!
Пусть гуляет, мы его не пустим,
Плотно в доме все забиты щели.
Ты усни, теплее станет, лучше,
Солнышко придет в конце недели…
Спи, малыш, я песенку спою,
Спи, мой ангел, баюшки-баю!
Через щель на крыше видно небо,
На тебя, мой маленький, не каплет.
На ночь получил кусочек хлеба,
Я тебя укрыла своим платьем…
Спи, малыш, я песенку спою,
Спи, мой ангел, баюшки-баю!
Спи мой ангел, набирайся силы,
Я б хотела все тебе отдать…
Мы проели все, что только было…
Может быть, придет к нам благодать?..
Спи, малыш, я песенку спою,
Спи, мой ангел, баюшки-баю!
Нет работы, где ее найду?..,
Завтра по дворам с тобой пойдем…
Может быть, на хлеб и подадут?:.
Мы за это песни пропоем.
Спи, малыш, я песенку спою,
Спи, мой ангел, баюшки-баю!
Скоро для подрастающего ребенка станет близким понятие «бедность». Он поймет и начнет различать уловки, к которым вынужденно прибегают взрослые для прикрытия своей бедности.
Младенец видит много лиц,
И слышит часто пение.
Приятней песен райских птиц
Младенцу – колыбельная.
Как истину ему познать,
Когда обман с пеленок?
Когда дает «пустышку» мать,
Сосет ее ребенок?
Растет ребенок, с ним обман,
Какие формы, краски?..
Потом ребенок станет сам
Из правды делать сказки.
Исходя из вышеизложенного, прихожу к серьезнейшему выводу: моему крохотному герою, далекому от всякой мысли, еще здорово повезло. Он родился в семье, где появление было желаемым. Его встретила теплая крестьянская изба. Принимала роды бабка-повитуха, уступающая акушерке только в знании об инфекции, которая может быть и в периоде родов. Правда, бабы деревенские отличались и крепостью духа и силою тела, да еще с учетом надежды на поддержку сил небесных. Может поэтому, население России значительно прирастало, несмотря на то, что и гражданские чины, и воинские начальники смердов не жалели. Одна беда у женщины во все времена была – роды наступали без предупреждения, и задержать их не представлялось возможным. И каждому младенцу, где бы он ни родился, предстояло зацепиться за жизнь. Слишком много неприятностей ожидало его, при которых мать оказывалась бессильной. Мир, в который входил Новый человек, был одновременно прекрасным и жестоким. Чем ответить маленькому человеку на то, что не нравится ему? Только криком.
Кричи, малыш, кричи,
Да так, чтоб был услышан!
Да, не терпи, да, не молчи,
Чтоб слышали и свыше!
Чтоб слышен был на небесах,
На жизнь, имея право,
Иначе попадешь впросак,
И сгинешь не за славу!
Часто кричит малыш, не просто капризничая, а потому, ну, уж очень есть хочется, а чаши матери молока не содержат. Терзает грудь, а оттуда капли жидкости, мало, чем напоминающие жирное материнское молоко только появляются, а не струйками текут. Откуда молоку взяться, если мать голодна?
Грудь – сморщенная чаша
Свисает чуть не до пупа;
Нет в пище рыбы, творога и мяса,
Суп жиденький, – картошка, да крупа…
Движения сосущего излишни,
Терзает, присосавшись, грудь малыш,
Еду привычную он ищет,
Нет молока, он получает – шиш!
Не стану останавливаться на грудном вскармливании, поскольку у новорожденного, тезки апостола, не было возможности впиваться беззубым ртом в грудь матери, и тем более, сосать ее. То ли он был настолько слаб, что сил не хватало для этого, то ли у него еще не сформировался сам рефлекс сосания, только он не только не брал грудь, но и отворачивался от нее. Приходилось сцеживать грудное молоко в чашку, делать из ваты фитиль и капать каплями на отверстие рта. Ребенку ничего не оставалось иного, как слизывать мешающие ему капли. И в последующие, дни старания матери натыкались на полное отсутствие контактов между ней и младенцем. Ребенок не брал соска, не принимал и резиновой соски, удавалось поддерживать жизнь его, только тем, что продолжали капать молоко на губы. Он, слизнув несколько капель, отворачивался в полнейшем изнеможении от предшествующих «тяжких» усилий. Оказалось, что потребности в пище у маленького Петра были крайне малы. Набухшая грудь матери постоянно болела. Потом она перестала вырабатывать молоко. Пришлось переходить на искусственное кормление. А оно – прямой путь к множеству болезней. Они и не заставили себя долго ждать…
Мать боялась болезней, которые так и цеплялись за ее «сокровище», едва перешагнувшее двухмесячный период жизни. Она создавала столько поясов обороны, что изобретательности ее можно было только дивиться, но болезни находили с легкостью необыкновенной бреши в ее цитадели. Тем более что атаки болезней следовали одна за другой. Перерывов почти не было. Казалось, что неокрепшему созданию, едва ли улучшившему свои физические данные, не справиться с болезнями, а он мучился, но жил, там, где и крепкие дети не справлялись
Крепкий духом, крепкий телом,
И здоровье валом прет…
Жизнь внезапно отлетела…
Ну, а «слабенький»? Живет!
У того – несчастный случай,
Иль от дури – суицид…
А второй – не прыгнет с кручи,
И в огонь не побежит!
И в бою не с голой грудью…
Слабый – действует умом;
Нет ошибок крупных, грубых,
И вернется в отчий дом.
Выпьет рюмочку за встречу,
Павших в битве, помянет…
Так, зачем пустые речи?..
Слабый – разумом живет!
Деревня того времени, когда происходили описываемые события, вниманием медицины не была избалована. Наиболее частым представителем ее был судебный медик. Его появление на селе приносило немало бед, поскольку в крестьянском обществе действовало правило круговой поруки, и за гибель одного из членов все несли ответственность, Чиновнику вольготно чувствовалось в среде абсолютно безграмотных крестьян. Можно было трактовать законы, как только душе заблагорассудится. Селян можно было обвинить в чем угодно, было бы только мертвое тело, да еще со следами насильственной смерти. А уже выудить из карманов бедолаг последние денежки, было делом простой техники, в которой чиновники были виртуозами высочайшего класса. Что касается здоровья, жизни и смерти обычной, естественной, то тут все объяснялось повелением Бога: «Бог дал… Бог взял!» Можно ли было спорить с Богом самим?.. Что оставалось делать моему, чересчур юному герою, если на расстоянии 12 верст в окружности не было не только «дохтура» но и «фершала» порядочного. Людьми относительно духовного склада, врачующими пациентов оставались знахарки, а материального, грубого характера действий – коновалы. Значит, оставалось надеяться на заступничество апостола Петра. Нет, не ошиблись взрослые, обратившись к его заступничеству. Далеко не смешно было дать такое мужественное имя младенцу с едва тлеющейся жизнью.
Дух мятежный в слабом теле
Разожжет желанье жизни,
Может он еще покажет, как
Служить родной Отчизне?
Не словами, а на деле!
Пусть сомнения ребенка
На пути сопровождают,
Сила разума не тает…
Чтоб не путался в потемках
Отбивая вражью стаю!
Бог дал каждому живому существу необходимые органы для восприятия живого мира. Одним, наверное, одним из самых главных является зрение. А у человека оно, к тому же, еще и цветное.
Хотелось бы познакомить читателя с моим взглядом на возможности цветного зрения. Попытаться взглянуть на возможности передачи каждым цветом особенности состояния души.
Семь цветов составляют спектр света. Но разве это конец? Мне кажется, что это только границы нам дозволенного, возможно, открывающееся пытливому уму все в большем и большем соцветии тонкостей его. Что видит каждый из нас, глядя на сочетания цвета? Скажем, ярко желтого с белым; белого с васильковым; розового с красным и лиловым? Скажем, что видят политики Украины в сочетании синего и зеленого цветов? А что говорить о цветах, находящихся за пределами возможностей наших органов чувств. Мы только ощущаем тепло, инфракрасную часть спектра кожей своею, невидимой нашими глазами, а змея – видит его своим органом зрения. Это касается и противоположной части солнечного спектра – ультрафиолетовой. Мы «загораем» под ним, не видя его. Невидимое нами, не означает отсутствия его! Сколько мыслей возникало и, сколько чернил израсходовано, чтобы создать литературные произведения о «невидимке»? А ответ находится в плоскости познания абсолютно белого и абсолютно черного цветов. Первый невидим, поскольку все отражает, второй – потому, что поглощает все, не давая ничему вырваться из себя. И неудивительно, что в спектре света нет ни белого, ни черного цветов. Только те семь цветов, о которых нам говорили на уроках оптики.
Цвет и свет, их ход и бег,
Хоть людьми и уловимы…
Мы твердим: «На вкус и цвет
Взгляд не может быть единым!»
Всех оттенков цвета много,
Только я не живописец.
Существует цвет тревоги, —
Вижу каменные лица…
Серый цвет и темно-серый,
Темный цвет, цвет белой ночи, —
Почему-то тянет серой, —
Все бурлит и все клокочет.
Цвет оранжевый и красный —
Цвет борьбы и жизни бурной,
Ожидать тиши напрасно —
Мысли гонит марш бравурный.
Желтый цвет – цвет увяданья,
Ранней осени, разлуки,
Цвет томления, страданья,
Цвет усталости и скуки.
Всех оттенков настроенье —
Бледно-серый и лиловый.
Уловить хочу мгновенье,
Что становится основой.
С цвета зелени и розы
Начинает жизнь движенье,
Цвет поэзии, не прозы,
Цвет невежества, сомнений,
Цвет потери безвозвратной,
Хоть потери не тревожат,
Беспредельной, необъятной —
Все казаться юным может!
Мне знакомы семь цветов,
Что находится за ними?
Каждый к поискам готов,
Чувствами понять своими.
Цвет лазури голубой
Часто взглядом выбираем,
В нем уверенность, покой, —
Цвет потерянного рая.
Цвет небесно-голубой —
Цвет спасения, надежды.
Цветом воздуха, водой
Мы любуемся, как прежде!
Ну, а если цвет чернее —
Цвет воронова крыла:
Вечностью от цвета веет,
Что из древности пришла.
Белый цвет – тумана, лжи,
Привидений и фантомов.
Белым цветом дорожит,
Кто с другими незнакомый.
Говорят про белый свет,
Он – един, в нем вся палитра,
В нем любой находят цвет,
Маскируясь ловко, хитро.
Видим мы, как дождь идет,
Над полями струи хлыщут.
Только солнышко взойдет —
Свет дугой цветной повиснет.
Каждый видит в нем своё,
Как в Малевича квадрате,
Что ему не достает,
Что утратил он когда-то…
Цвет отчаянья, страданья.
А какого цвета боль?
Могут быть необычайны
Цветом радость и любовь!