Читать книгу Под звон мечей - Петр Николаевич Полевой, Петр Полевой - Страница 7

Песнь о Нибелунгах начинается вещим сном Кримгильды, сестры Бургундских королей- Гунтера, Гизелера и Гернота.

Красавице-Кримгильде снится, будто два орла налетают на нее, в то время, когда она на охоте едет по полю со своим любимым соколом на рукавице. Сокол этот был вскормлен ею, ею приручен и приучен к охоте; она никогда с ним не расстаётся… А орлы налетали, сорвали его с её рукавицы, и на глазах её растерзали, разметав его перья. «Страшный сон! Горестный сон!.. Он не пророчит ей ничего доброго!»

И она, поднявшись с постели, спешит к своей матери и просит её пояснить значение загадочного сна.

Мать печально покачала головою и сказала дочери:

– Любимый сокол твой означает собою благородного рыцаря, которого ты полюбишь всем сердцем… И да хранит его Господь, так как тебе придется потерять его…

Мать толкует Кримгильде её сон.

Предсказания матери вскоре начинают отчасти сбываться. Является рыцарь, к которому Кримгильда должна впоследствии привязаться всем сердцем…

Слава об умной и прекрасной Кримгильде разносится вширь и вдаль по всем окрестным странам, и вот узнает об этой красавице удалой сын Сигмунда, короля нидерландского, прекрасный и мощный витязь, Сигфрид. Уже смолоду этот витязь прославился многими дивными подвигами, и теперь, задумав жениться, решился добыть себе в жены красавицу Кримгильду, сестру могущественных королей Бургундских. Напрасно отговаривают его родные и близкие, напрасно указывают ему на других невест-красавиц: Сигфрид, с небольшою избранною свитою, едет ко двору Бургундских королей.

– Кто эти рыцари, что въехали во двор нашего замка? – спрашивают друг друга короли-братья, Гунтер, Гизелер и Гернот, пристально вглядываясь в приезжих гостей из окна замковой залы.

Никто не может им на это дать ответа, потому что никто не видал ещё в Бургундии рыцарей в таких богатых блестящих доспехах, на таких чудных могучих конях. Тогда короли-братья решаются спросить о приезжих у сурового Хагена, одного из своих приближенных рыцарей; а этот рыцарь славится тем, что ему близко известны все соседние страны и гербы всех знаменитых рыцарских родов.

Когда Хагену задан был на решение этот трудный вопрос, он долго и внимательно всматривался в приезжих витязей и наконец сказал:

– Это, должно быть, не кто иной, как доблестный Сигфрид Нидерландский – тот самый, что прославился битвою со змеем и с лукавым карликом Альберихом, старым кудесником… Бился он с ними за обладание богатейшим кладом и победой этой приобрел несметные богатства, да кстати и ещё одну диковинку – «шапку-невидимку», при помощи которой он всюду может проникнуть незримо. Одно могу вам посоветовать: примите храброго витязя как можно лучше, ибо он вполне достоин такого приема».

Братья короля последовали разумному совету Хагена, приняли Сигфрида с великим почетом и щедро угощали и его, и свиту. Но сколько они ни пытались добиться от него, что именно побудило его предпринять столь далекое путешествие, сдержанный Сигфрид ни единым словом не обмолвился о главной цели своего приезда к Бургундскому двору.

Приезд Сигфрида в замок Бургундских королей.

Впрочем, королям-братьям и не пришлось слишком долго беседовать с своим именитым гостем; – на Бургундию нежданно надвинулась военная гроза. Король Саксонский внезапно объявил войну бургундским королям и вторгся с войском в их владения. Тогда короли-братья поспешно собрались на войну, и Сигфрид по доброй воле вызвался им помогать. Только заручившись помощью такого беззаветно-храброго витязя, короли-братья могли одержать победу над мужественными саксами, и вернулись домой с пленными и трофеями, отбитыми у неприятеля. За победою последовал целый ряд блестящих празднеств и шумных пиршеств при бургундском дворе, и вот на одном из этих празднеств удалось наконец Сигфриду увидать красавицу Кримгильду.

Дивная красота Кримгильды поразила юного витязя – и Кримгильду также поразил мужественный вид молодого и прекрасного рыцаря, перед которым все остальные витязи казались ничтожными и незаметными. И вот между Сигфридом и Кримгильдой зародилось то чувство, которое должно было их привести под венец…

В то время, когда Сигфрид уже готовился свататься за Кримгильду и просить её руки – один из братьев-королей, Гунтер, прослышал, что где-то далеко на Севере живет царевна, по имени Брунгильда, знаменитая своею красотою и недоступностью. Всякого витязя, дерзающего ей предложить свою руку и сердце, эта царевна подвергает трем испытаниям, и если он не выдержит хоть одного из них, то должен поплатиться за это жизнью. Эти испытания состоят в обычных воинских упражнениях, которые известны каждому витязю; но дело в том, что царевна в них так искусна и ловка, что лишь немногие рыцари могут с нею тягаться.

Прослышав об этой царевне и о тех затруднениях, которыми был обставлен доступ к ней, Гунтер возгорелся желанием во что бы то ни стало добыть себе Брунгильду в жены и с этою целью решился пуститься в дальний путь к её царству.

Добродушный Сигфрид и тут вызвался помочь Гунтеру, который, конечно, был очень доволен возможностью заручиться таким мужественным и мощным спутником; при этом они даже вступили в такое соглашение: Гунтер дал слово Сигфриду, что если тот поможет ему жениться на Брунгильде, то в благодарность получит руку красавицы Кримгильды.

Сборы в путь были недолги. Гунтер великолепно снарядился с немногими избранными спутниками в дальнее странствие. Сели в ладью, богато изукрашенную, подняли парус и отплыли от берега среди всеобщих пожеланий.

Сам Сигфрид стал на руле и правил ладьею, которая поплыла сначала вниз по Рейну; а затем вышла в море, и бурные волны быстро помчали ладью бургундских витязей к скалистым берегам острова. Брунгильды.

Высадившись на острове, Гунтер выдал Сигфрида за своего вассала, скрыв его имя и его именитое происхождение. И Сигфрид сам старался поддержать это показание Гунтера и всех ввел в заблуждение тем, что выказывал Гунтеру подобострастное уважение, держал ему стремя, когда тот садился на коня, и одевался очень скромно, в простые одежды, как самый обыкновенный смертный.

Брунгильда приняла дальних заезжих гостей ласково и с большим почетом, и вскоре после того, узнав о цели их приезда, назначила Гунтеру время для предстоявших ему испытаний. Она и не подозревала, что ей при этом придется вступать в состязание не с Гунтером, а с первым в мире рыцарем и бойцом, Сигфридом Нидерландским.

А Сигфрид, между тем, успел приготовиться на помощь Гунтеру; он добыл из ладьи свою дивную шапку-невидимку, надел её, и, скрытый от глаз Брунгильды, стал усердно помогать Гунтеру во всех назначенных ему испытаниях: в стрельбе из лука, в метании копья и огромных камней, в умении владеть мечом и боевым топором. Оказалось, что во всех этих упражнениях воинственная дева Брунгильда была необычайно искусна, да и силу выказывала такую, что Гунтер, без помощи Сигфрида, никак бы не мог с нею справиться. Но благодаря скрытой помощи Сигфрида Гунтер вышел победителем изо всех состязаний, и побежденная им Брунгильда согласилась выйти за него замуж.

Вскоре после того, Гунтер торжественно возвратился со своею невестою в Бургундию, а несколько дней спустя он исполнил обещание, данное накануне отъезда Сигфриду: две свадьбы были отпразднованы в один день – Гунтер венчался в соборе с Брунгильдою, а Сигфрид с Кримгильдою. За свадебной церемонией последовал роскошный пир в замке братьев-королей, и за тем пиром конца не было радостным кликам и здравицам за молодых; но свадебный пир закончился далеко неодинаково для обоих витязей, повенчанных в тот день в соборе… Когда Гунтер остался наедине со своею супругою, и хотел её приласкать, она вдруг вздумала показать ему свое превосходство в силе и ловкости: схватила его за плечи, связала по рукам и ногам – и повесила на стену за пояс. Как он ни бился, как ни старался освободиться от уз, он ничего не мог сделать и должен был сознать свое ничтожество перед могучею девою, которая, наконец, над ним сжалилась и сняла его со стены, но отвернулась от него с пренебрежением и не удостоила его даже взглядом. Бедный Гунтер всю ночь не смыкал глаз, мучимый оскорбленным самолюбием и сознанием своего бессилия.

На другой день, когда оба молодые супружества сошлись вместе за общею трапезою, Гунтер отвел своего друга Сигфрида в сторону и рассказал ему с грустью обо всем, что случилось. Добродушный Сигфрид от души пожалел друга, и тотчас же вызвался ему помочь, не предвидя того, что он тем самым должен будет погубить себя…

В тот же вечер, надев свою шапку-невидимку, он проскользнул незаметно в опочивальню Брунгильды вслед за Гунтером, и когда Брунгильда хотела опять поглумиться над своим мужем, Сигфрид помог Гунтеру в борьбе с нею, одолел её и передал в руки друга, а сам, в знак победы над могучею воинственною девою, унес с собою её пояс. После того, пропировав ещё нисколько дней при бургундском дворе, Сигфрид со своею молодою супругою и богатою свитою отправился в обратный путь в Нидерланды.

Затем минуло нисколько лет, в течение которых Сигфрид мирно и счастливо жил со своею супругою и успел почти позабыть об услугах, оказанных им Гунтеру. Но гордая и заносчивая Брунгильда, которая почитала Сигфрида вассалом своего мужа Гунтера, нисколько раз справлялась у него, почему Сигфрид не является к нему на поклон, как другие, а живет в своей земле, как полновластный владыка её, и не присылает Гунтеру ни даров, ни дани? Гунтер каждый раз отвечал жене уклончиво, опасаясь того, что она может угадать его настоящие отношения к Сигфриду и, конечно, не смея пояснить, что он сам гораздо более обязан оказывать почтения Сигфриду, чем Сигфрид – ему. Но Брунгильда не давала ему покоя, продолжая его упрекать в слабости и слишком снисходительном отношении к вассалам, и вот, наконец, Гунтер решился пригласить Сигфрида к ceбе в гости, не сказав о том ни слова жене своей, которая должна была подумать, что Сигфрид, по собственному побуждению, явился отдать долг почтения своему господину, королю Бургундскому.

По этому поводу отправлены были нарочные гонцы в Нидерланды и вернулись оттуда с известием, что Сигфрид с супругою и приближенными своими вскоре явится ко двору бургундских королей-братьев.

И действительно, вскоре после того, Сигфрид с женою и отцом Сигмундом, окруженный многочисленною и богатою свитою, явился в Вормс, откликаясь на дружеское и родственное приглашение братьев-королей.

Но радость свидания вскоре былa омрачена теми перекорами и даже ссорами, которые, с первых же дней, начались между обеими красавицами-королевами. Гордая Брунгильда, принимая Сигфрида за вассала, обязанного почтением и повиновением воле её мужа, требовала и от Кримгильды приниженного и подобострастного отношения к себе. Кримгильда же, напротив того, проникнута была восторженным почтением к своему супругу и ставила его выше всех витязей на свете. По её мнению, с Сигфридом никто не дерзал думать ровняться, и потому, когда Брунгильда заговаривала о достоинствах и деяниях своего супруга, короля Гунтера, Кримгильда резко возражала ей, что эти достоинства ничтожны по сравнение с доблестями Сигфрида. Этот спор породил в Брунгильде желание проучить Кримгильду при всех и доказать ей вполне очевидно, что её муж не более как вассал и подчиненный короля Гунтера. Для этой цели она решилась воспользоваться первым удобным случаем, который и представился ей, когда в ближайший воскресный день обе королевы – Брунгильда и Кримгильда, со своими свитами, – сошлись у входа в собор.

Брунгильда, даже не удостоив Кримгильду вниманием или поклоном, хотела прежде её войти в собор. Но Кримгильда загородила ей дорогу и сказала во всеуслышание:

– Ты не смеешь войти в собор прежде меня, потому что мой муж знаменитее твоего мужа и более его славен силою и мужеством своим. Если бы мой муж не помог твоему мужу в борьбе и состязашях с тобою, то Гунтеру никогда не удалось бы одолеть тебя… Вот взгляни, в знак победы над тобою, мой Сигфрид снял с тебя тот пояс, которым я теперь опоясана.

Сигфрид клятвою опровергает показания Кримгильды.

Брунгильда бросила быстрый взгляд на пояс Кримгильды, и узнала в нем тот самый, который, действительно, пропал у неё в свадебную ночь… Злоба, стыд и жажда мести разом овладели её гордым сердцем. Она изменилась в лице, и не знала, что сказать, что ответить… А Кримгильда, между тем, быстро прошла мимо неё в собор со всею своею свитою.

Слух об обиде, нанесенной Кримгильдою Брунгильде, быстро распространился по всему городу Вормсу и вызвал самые разнообразные и шумные толки. Брунгильда стала жаловаться мужу и требовала удовлетворения за оскорбление, нанесенное ей. Сверх того, она потребовала у мужа объяснения: каким образом её пояс мог попасть в руки Кримгильды? Гунтер при этом вопросе так смутился, что даже и не знал, что ответить на вопрос жены. Кое-как отделавшись от жены, он, ради своего оправдания, решился на отчаянное средство: – он откровенно рассказал Сигфриду о ссоре их жен, и умолял как-нибудь уладить дело…

Тогда добродушный и благородный Сигфрид, чтобы выручить своего друга-шурина из беды, заявил во всеуслышание, что его жена, Кримгильда, оклеветала Брунгильду без всякого основания и на Гунтера, брата своего, тоже взвела напраслину…

Таким образом, мир был внешним образом восстановлен, и всякие несогласия должны были бы этим закончиться. Но Брунгильда не умела прощать: в её душе затаилась страшная ненависть к Сигфриду и всему его роду. К тому же и Гунтер стал опасаться Сигфрида, который всегда мог выдать его тайну; а при этих опасениях Брунгильде нетрудно было возбудить и поддержать в Гунтере озлобление против благородного Сигфрида; к Брунгильде и Гунтеру, уже озлобленным против Сигфрида, присоединился вскоре ещё и Хаген, – приближенный вассал и правая рука Бургундских королей. Этот свирепый, неукротимый воин, которому милее всего на свете была честь его господина, не мог простить оскорбления, нанесенного Кримгильдою Брунгильде, ни примириться с мыслью, что Сигфрид был богаче, сильнее и мужественнее короля Гунтера. Он полагал, что, по смерти Сигфрида, не останется никого, кто бы мог защитить и оградить богатства Сигфрида от притязаний со стороны родных его жены. Притом и в личных сношениях с Брунгильдой, Хаген успел набраться такой злобы и ненависти против Сигфрида что он вскоре и Гунтера стал убеждать в необходимости убить Сигфрида.

– Но как ты его убьешь?! – сказал однажды Гунтер Хагену. – Не говоря уже о том, что справиться с таким богатырем нам и обоим будет не под силу; но разве же ты не знаешь, какая на нем кожа?

– Какая кожа? – с удивлением переспросил Хаген.

– Его кожа неуязвима для оружия… Она, как рог дикого тура! И на теле его есть только одно место, в которое он может быть ранен… Но никто не знает, где это место.

– Но почему же он покрыть такою кожей? Откуда у него взялась такая дивная природная броня? – спросил изумленный и раздосадованный этим обстоятельством Хаген.

– «В то время, как он убил змея Фафнира, он догадался искупаться в его крови, и эта-то кровь придала такую непроницаемость его коже… Только в одном месте листок, упавший с дерева, прильнул к его телу, и только в этом месте кровь змея его не омочила.

– Так надо бы у него самого или у близких его, хоть как нибудь, похитрее и поискуснее разузнать, – где именно это место? – сказал королю Хаген.

– Подумаем… Посмотрим – попытаем! – отвечал ему Гунтер.

И точно: – придумал лукавую и хитрую затею! Прежде всего он распустил при дворе своем слух, будто один из соседних королей идет на него войною, и обратился к Сигфриду с просьбою помочь ему в войне; и тот, конечно, на это согласился. Кримгильда, нежно любившая Сигфрида, сильно встревожилась, узнав об этой предстоящей войне, тем более, что её около этого времени мучили какие-то странные, мрачные предчувствия. Воспользовавшись этим настроением сестры, Гунтер стал к ней очень нежен, лукаво выхвалял перед нею Сигфрида, называя его своим лучшим закадычным другом, и в то же время выспрашивал у Кримгильды, где находится на теле Сигфрида место, уязвимое для оружия?

– Ты знаешь, как я люблю его, как он мне дорог!.. Так вот и пойми, что я хотел бы знать это место лишь для того, чтобы защищать его от опасных ударов… И если бы я знал, я сумел бы укрыть это место моим щитом!»

Кримгильда же в простоте душевной отвечала ему:

– Это место у мужа моего на спине, между лопатками, так как листок с дерева, под которым он купался в крови Фафнира, упал на это место и крепко-крепко к нему прильнул…

– Так надо бы его хоть чем нибудь обозначить на одежде – чтобы я мог его наглядно знать и постоянно иметь в виду, – продолжал настаивать лукавый Гунтер.

– О! я это сделаю… Я обозначу тебе это место, любезный брат мой! Я нашью шелком кружок на одежде Сигфрида как раз над тем местом, где прильнул листок… И молю тебя – защити, защити его от ударов.

На другой день Гунтер подговорил Сигфрида ехать с ним и со всеми придворными на охоту. Сигфрид, страстно любивший охоту, тотчас согласился на предложение своего шурина, не предполагая даже того коварного умысла, который крылся в этом предложенш. И тщетно старалась его отклонить от этой поездки Кримгильда, которая в последнее время постоянно терзалась самыми мрачными, самыми тягостными предчувствиями…

– Не езди ты на эту охоту, – говорила она со слезами своему дорогому мужу. – Мне так и кажется, что с тобою должно случиться что-то недоброе… Послушай, каше страшные сны мне снятся! То я вижу в прошлую ночь, что на тебя упали две горы, и скрыли милаго от моих глаз… То вдруг представилось мне, что за тобою по пятам гонятся два вепря, что они терзают тебя, и кругом вся трава обагрена твоею кровью… О, не езди сегодня на охоту – останься со мною!

Но добродушный и благородный Сигфрид постарался успокоить свою жену… Совесть его была чиста и свободна от всяких укоров; а потому он и в сердце окружавших его людей не способен был он видеть их черные замыслы. Ласково уговаривал он Кримгильду не тревожиться, обещал вернуться с охоты пораньше; а затем надел свое легкое охотничье платье, привесил меч к поясу, взял копье и щит в руки, простился с женою – и направился с Гунтером и Хагеном на охоту в дремучий Отенсюй лес. Большая свита бургундских королей, псари и загонщики, и стая гончих и других собак, а также и обоз с запасами, все это двинулось вслед за королями и их мрачным спутником, Хагеном.

Охота оказалась очень удачною. Зверь так и шел на ловца, и много всякой лесной дичи и зверя досталось в тот день в добычу. Смелый и ловкий на охоте, Сигфрид всех удивлял проявлениями своей силы и уменья. Начатая на рассвете охота затянулась почти до полудня, и когда солнце стало к нему близиться, Сигфрид почуствовал непреодолимый голод и потребность в отдыхе, и направился к тому сборному месту, к которому давно уже сзывали охотников гpoмкиe звуки рогов…

А между тем Гунтер с Хагеном, тщательно обдумав свой черный умысел, все предусмотрели и приготовили так, чтобы он мог закончиться удачно. В этих видах они распорядились устроить сборное место и раскинуть шатры для отдыха охотников в местности безводной – далеко от ключа. При этом повару дан был приказ – как можно более пересолить век кушанья, предназначенные для королевского стола, а напитков никаких на стол не подавать… Расчет их был верен: жажда должна была вынудить Сигфрида к отысканию студеного ключа – он должен был туда направиться, а за ним следом пошли бы туда и убийцы его, которые не дерзали совершить свое богомерзкое дело на глазах у всей своей свиты…

Все случилось, как по писанному. Сигфрид явился на сборное место голодный, жадно принялся за предложенные ему кушанья, ел много и с удовольствием, и, почувствовав сильную жажду, захотел утолить её вином. Тогда Гунтер с некоторым смущением стал перед ним извиняться в том, что его люди, по непростительной оплошности, не захватили с собою никакого вина на охоту…

– На нынешний день, – добавил король Гунтер, – нам придется довольствоваться водою из лесного ключа.

– Кстати, я знаю на некотором расстоянии отсюда светлый и прекрасный ключ в лесной глуши, – сказал Хаген. – Там хватит воды на всех нас – и притом ещё чудной, студеной… Предлагаю благородному Сигфриду бежать отсюда к тому ключу взапуски со мною! Кто обгонит, тот первый напьется из ключа и выиграет заклад…

– Я бегаю настолько быстро, – сказал Сигфрид, – что мне немного найдется соперников в беге… И я не хочу выигрывать от тебя заклад без всякого труда!

– О, нет! Ты ошибаешься: – в беге я могу с тобою смело тягаться! – настаивал Хаген.

– Пожалуй, уж если ты так думаешь, я готов бежать с тобою взапуски, – сказал Сигфрид – однако же с тем, что ты побежишь налегке, без всякого оружия, а я с мечом на бедре и с копьем и со щитом в руке.

Поспорили, согласились и побились об заклад. Когда же бег начался, то все действительно увидели, что Сигфрид был прав: он далеко оставил за собою Хагена и мчался к ключу с быстротою оленя.

Добежав первый до ключа, Сигфрид отстегнул меч от пояса, отбросил в сторону копье и щит, и, расположившись на траве, жадно припал разгоряченными устами к струе холодной оживляющей влаги. Хаген, прибежав к ключу вслед за Сигфридом, тотчас решился воспользоваться удобной минутой для выполнения своего черного замысла… Осторожно подкравшись, он поднял страшный Сигфридов меч с травы и отнес его далеко в сторону; потом схватил его острое копье, и, высмотрев внимательно кружок нашитый шелками на его платье, вдруг изо всей силы ударил копьем в этот кружок и проколол насквозь грудь Сигфрида, так что копье проникло до самого сердца.

Сигфрид сразу почувствовал, что рана была смертельна; собравшись с последними силами, он вскочил ещё на ноги, как разъяренный лев, и увидел Хагена, который убегал от него, как заяц… Он хотел было устремиться вслед за ним, с оружием в руках – искал оружие… Но оружия не было под руками. Тогда он схватил лежавший на траве щит свой и мощною рукою метнул его вослед убийце. Щит со свистом рассёк воздух и, если б Хаген не успел отскочить в сторону, то был бы убит наповал… Но это последнее усилие окончательно сломило Сигфрида, и он пал на траву, истекая кровью.

Когда страшная весть об убийстве Сигфрида распространилась между бывшими на охоте, все поспешили к ключу, у которого знаменитый витязь лежал, готовый встретить смерть без робости и уныния. Последние минуты его были торжественны. Увидев в окружавшей его толпе и Гунтера, и Хагена – своих коварных убийц, не постыдившихся прийти вместе с другими к ключу, Сигфрид, обращаясь к ним, сказал с укоризною:

– Верьте мне, вы на себя самих наложили руки!

Когда же он закрыл очи навеки, Гунтер и Хаген приказали охотникам взвалить его тело на телегу и отвезти в Вормс; и там они имели жестокость покинуть тело Сигфрида на пороге опочивальни его дорогой и любимой супруги, Кримгильды…

Можно себе представить отчаянье Кримгильды, горе старого Сигмунда и ужас, овладевший всеми нидерландцами, когда на другой день разнеслась по Вормсу весть о страшном злодеянии, которое нарушало все права гостеприимства, и порывало все дружеские и родственные связи между двумя королевскими домами. Все нидерландцы вооружились и собрались воедино около своего старого короля; грозно и злобно смотрели они на бургундцев, но численность их была до такой степени незначительна, что они не посмели и думать о мщении за своего господина.

Хаген предательски убивает Сигфрида.

Похороны храбрейшего из храбрых были очень трогательными, и картина их, в «Песне о Нибелунгах», принадлежит к лучшим страницам этой замечательной немецкой поэмы:

«Отслужив в соборе, понесли тело Сигфрида к могиле – и весь народ кругом сокрушался и плакал, жалея о почившем. Прежде, чем гроб опустили в могилу, над ним ещё долго читали и пели духовные, которых множество собралось отовсюду на похороны Сигфрида. Несчастная Кримгильда так убивалась у тела его, что её много раз должны были отливать водою: – безмерна была её печаль, и нельзя не дивиться тому, что она перенесла её и осталась в живых… Воплям Кримгильды вторили многие женщины. Когда, наконец, уже следовало опустить гроб в могилу, королева сказала:

– Дайте мне ещё раз его обнять, ещё раз взглянуть ему в лицо!

И она просила так упорно, так настойчиво, что ей не могли отказать, и взломали для неё богатый гроб Сигфрида. Тогда она приподняла его прекрасную голову и принесла последнее лобзанье благородному рыцарю… И из светлых её очей закапали кровавые слезы! Она не могла более устоять на ногах, и без чувств упала на руки окружавших её женщин».

По окончании всех печальных церемоний, Кримгильда впала в то тяжелое отупение, которое следует за каждым истинным горем. Она не вникала ни во что, кругом её происходившее, и ко всему относилась безучастно. В Нидерланды она не захотела уехать, не пожелала покинуть Вормс, где погребен был её милый, дорогой, незабвенный Сигфрид; а когда её мать, Ута, основала близ Вормса монастырь и в нем заняла одну из келий – к ней переселилась на житье и Кримгильда, и велела туда перенести останки Сигфрида.

Между тем, безсовестные Сигфридовы убийцы, Гунтер п Хаген, пользуясь угнетенным и нравственно-подавленным состоянием несчастной женщины, потребовали у неё ключей от Сигфридовой казны – и она беспрекословно отдала им эти ключи. Тогда они завладели всем кладом Нибелунгов, оставив Кримгильде лишь самую ничтожную часть сокровищ, составлявших этот древний и богатейший клад. Мало того, желая обеспечить себя и на будущее время от всяких притязаний со стороны Кримгильды, они предложили ей с ними помириться… Она и на это изъявила согласие; но в сердце затаилось у неё иное чувство!.. -

Прошло некоторое время. Кримгильда немного очнулась от своего тяжелого отупения, и, мало-помалу, стала сознавать всю громадность злодеяния, совершенного Гунтером и Хагеном, всю горечь своего одиночества и беспомощности. Затаив в груди своей неистощимую й непримиримую злобу против злодеев, она стала с наслаждением думать о мести, стала искать кругом себя твердой руки, на которую ей можно было бы опереться. Вскоре она нашла себе эту опору…

Кримгильда думала недолго; – она сообразила, что при помощи своего будущего могущественного супруга она в состоянии будет страшно отмстить своим братьям и Хагену – и приняла предложение короля гуннов Этцеля. Братья очень обрадовались такому решению Кримгильды, вовсе не вникая в те внутренние побуждения, которые вынудили её согласиться на второй брак; один только Хаген понял душевное настроение Кримгильды и не советовал Гунтеру отдавать её замуж за Этцеля. Но его не послушали и на советы его не обратили внимания.

И вот, простившись с родными, получив богатые дары, но не получив обратно клада Нибелунгов, Кримгильда через многие страны и множество городов, пустилась в путь к пределам земли могущественного Этцеля, лежавшей далеко за Дунаем. На всем протяжении этого далекого пути её всюду встречали с почетом и принимали с полным радушием. В поэме особенно яркими красками описан прием, оказанный Кримгильде её дядею, епископом Пассауским, и маркграфом Рюдигером.

И так семь лет сряду Кримгильда, будучи замужем, тщательно таила от всех и даже от своего мужа свою непримиримую ненависть к братьям. Только тогда, когда она уже твердо была уверена в возможности отмстить, и отмстить жестоко – она стала упрашивать Этцеля, чтобы он пригласил к себе бургундских королей в гости.

– Я ведь уж так давно не видала своих братьев, что даже соскучилась, – притворно уверяла она Этцеля.

Этцель не мог отказать любимой жене в её просьбе и отправил послов с поклонами и приглашениями в Вормс, к королям-братьям. Кримгильда же со своей стороны призвала к себе послов перед отъездом и наказывала им, чтобы братья её непременно взяли себе в проводники опытного витязя Хагена: – тому, по её словам, было отлично известны все окрестные страны и все соседние народы.

Это приглашение приехать в гости в далекую страну гуннов было сразу же понято так, как и следовало его понять. Мучимый укорами совести, Гунтер совершенно ясно представлял себе, что его сестра не могла, конечно, простить ему его злодеяние и потому предположил, что она готовит ему месть. Хаген же твердо был уверен в том, что всем им готовится западня и гибель, и потому отговаривал братьев-королей от этой дальней поездки. Но отговорить Гунтера оказалось невозможно: на все доводы Хагена он отвечал одно:

– Чему быть, того не миновать! Будем смело глядеть в лицо смерти: – ведь от своей судьбы не уйдешь!

Видя такую решимость короля, Хаген сказал, что и он с ним вместе готов ехать, но при этом добавил:

– Если уж нам действительно придётся погибнуть, то всё же примем меры к тому, чтобы продать жизнь свою как можно дороже!

Напрасно отговаривала королей и их мать, Ута: они решились ехать и быстро собрались в путь.

С небольшим, но избранным войском Гунтер с братьями и Хагеном выехали из Вормса. И почти все эти храбрые витязи были уверены в том, что им уже не суждено вернуться домой из дальнего похода. Но это нисколько их не смущало, и они бодро подвигались вперед по своему пути, и, пройдя уже большую половину его, подошли к берегам Дуная. Надо было через эту широкую реку переправиться, а между тем нигде не видно было перевозчика; тогда Хаген вызвался его отыскать и пошел по берегу реки, внимательно его осматривая. И вдруг, в одной из укромных заводей, за густыми порослями камышей, услышал плеск волн, веселый смех и говор. Осторожно подкравшись, Хаген из-за кустов увидел, что в Дунае купаются вещие морские девы и беспечно между собою переговариваются, побросав свои лебединые сорочки на берегу. А Хаген знал, что, если он захватит эти лебединые сорочки и морские девы это заметят – они готовы будут на всякую услугу ему, лишь бы выручить свои сорочки… Так он и поступил: выскочил из-за кустов, схватил их сорочки в охапку и сделал вид, будто собирается их унести.

Морские девы взмолились к нему тотчас же:

– Не уноси, не уноси! Мы все исполним, чего ты потребуешь!

– Так вот же: если хотите выручить от меня ваши сорочки, то откройте мне, что ждет меня и моих спутников в близком будущем? Да смотрите: предсказывайте так, чтобы я был доволен вашим предсказанием!

И лукавые девы, действительно, чтобы угодить Хагену, предсказали ему благополучный исход предпринятого бургундцами похода.

Но едва только успел Хаген возвратить им лебединые сорочки, как они тотчас бросились врассыпную, и одна из них, удаляясь, прокричала Хагену:

– Мы обманули тебя: предсказали не то, что с вами должно случиться!.. Гибель грозит вам всем до единого! Один только из вас спасется – тот капеллан, что с вами едет в дальний путь…

И морская дева исчезла вместе со век ми своими подругами, к великой досаде Хагена, раздраженного обманом, который был почти вынужден… Взволнованный этой встречей с морскими девами, Хаген однако же продолжал свои поиски и, наконец, успел-таки привлечь с той стороны Дуная какого-то перевозчика, насулив ему всевозможные награды, если он переправит его с товарищами за реку. При этом он назвался чужим именем. Но перевозчик, много видавший людей на своем веку, сразу понял, с кем он имеет дело, и, в то время, когда Хаген готов был уже вступить в его судно, он вдруг отказался его переправить за Дунай. Хаген вскочил на борт его ладьи, а дюжий перевозчик, рассчитывая на свою силу, задумал его тотчас же столкнуть в воду… С веслом в руках, он устремился на Хагена. Завязалась борьба отчаянная, но длилась недолго: Хаген нанес перевозчику смертельный удар, выбросил его в воду, и, овладев его судном, сам переправил всех бургундцев на ту сторону Дуная. При этом ещё раз Хагену пришло в голову испытать судьбу…

Во время одного из переездов через широкий Дунай, на середине реки и на самой её быстрыне, Хаген вдруг схватить капеллана, и, несмотря на его вопли, мольбы и сопротивление, бросил несчастного в воду. Капеллан, после долгой и трудной борьбы с волнами, все же кое-как успел достигнуть жсланного берега и кое-как на него выкарабкаться…

– О, теперь я верю в то, что нам всем суждено погибнуть! – воскликнул Хаген и тотчас же рассказал своим спутникам о зловещем предсказании морской девы.

Затем, совершив последний переезд, Хаген мощным ударом ноги оттолкнул от берега судно, на котором переправлялись бургундцы, и долго смотрел, как волны рекп уносили его вдаль…

Вскоре после переправы бургундцам пришлось выдержать нападение братьев-баронов, Эльзы и Гельфрата. Те ожидали их с войском на пути, так как до них дошел уже слух об yбиении их вассала-перевозчика. Произошла кровавая схватка, во время которой грозный Гельфрат все рвался вперед, ободряя своих воинов лпчным мужеством и восклицал:

– Вперед, вперед! Не щадите этих Нибелунгов! (Так стали все называть братьев-королей и самого Хагена с тех пор, как они умертвили Сигфрида и завладели принадлежавшим ему кладом Нибелунгов).

Но грозный Гельфрат сам пал от руки Хагена, и все войско баронов было рассеяно дружным натиском бургундцев.

Дальнейшее странствие их, однако же, совершалось беспрепятственно и, по-видимому, было обставлено такими благоприятными условиями, которые способны были рассеять всякие мрачные мысли о будущем… Так, в Нассау, братья-короли были чрезвычайно радушно приняты своим родственником, епископом Пассаусским, который угощал их и чествовал не менее, нежели сестру их Кримгильду, когда она проезжала в землю гуннов. Еще приветливее и ласковее были они приняты маркграфом Рюдигером, который устроил целый ряд пиршеств и празднеств, по поводу прибытия королей-братьев, и празднества эти заключились тем, что юный Гизелер был обручен с дочерью маркграфа Рюдигера. Когда же бургундцы изготовились в путь и собирались уже покинуть гостеприимный кров маркграфа, приотившего их на несколько дней, – он всем им поднес подарки на память.

Немного спустя, Нибелунги прибыли ко двору Этцеля. Их встретил знаменитый богатырь Дитрих Бернский с товарищами и предупреждал их об угрожающей им опасности и гибели, которая им готовится.

– Берегитесь! – говорил он братьям-королям. – Вы сюда приехали не на радость. И хотя сам могучий владыка гуннов ничего дурного не замышляет, но зато его супруга таит в груди своей непримиримую злобу против вас.

Но Кримгильда, – как бы в явное опровержение этих предостережений дружественного Нибелунгам богатыря, – приняла братьев-королей дружелюбно и с подобающим почетом. Этот прием, однако же, не мог скрыть от Нибелунгов той ненависти, которою дышало каждое слово Кримгильды, и они заметили, что она уже с первого дня их пребывания при дворе Этцеля, начала строить козни против них, – особенно против Хагена. Но Хаген говорил им прямо:

– Я знаю, что мне не избежать судьбы моей – а потому и презираю всякие предосторожности.

И, как бы в подтверждение этих слов, он, действительно, смело идет навстречу своей судьбе, выказывая явное пренебрежение и ко всем придворным обычаям гуннов, и ко всем козням и замыслам Кримгильды.

Начинается с того, что она подговаривает 400 преданных ей гуннов убить Хагена. Гунны приступают к нему в то время, когда он, с певцом Фолькером, сидит на страже, в сенях замка, и громко, не стесняясь приближением Кримгильды, рассказывает о том, как он убил Сигфрида. Гунны приближаются к нему, готовые на него устремиться, но пугаются его грозных и пламенных взглядов и не дерзают подступиться к нему.

Хаген и Фолькер на страже.

Но это неудавшееся покушение на жизнь Хагена ещё не нарушает общего спокойствия: бургундцы весь день беззаботно пируют во дворце Этцеля. Первый день пребывания Нибелунгов при дворе короля гуннов проходит без кровопролития. Ночью однако же Кримгильда вновь подсылает к зале, где ночуют бургундцы, новых убийц с приказанием тайно умертвить Хагена… Но и на этот раз её замысел оканчивается неудачей: Хаген и Фолькер не спят, а стоят на страже у входа в зал, и гунны, подосланные Кримгильдой, опять-таки не решаются даже и приблизиться к обоим богатырям.

Видя всё это, Хаген на другое утро убеждает королей не снимать с себя оружия… В боевых доспехах короли-братья со свитой отправляются в церковь, и после службы между их служилыми людьми и гуннами завязалось было ссора, которая не обошлась без кровопролития. Но сам Этцель принял меры к тому, чтобы восстановить спокойствие между враждующими сторонами, и как-нибудь замять неприятное столкновение, поспешив пригласить Бургундских королей со свитою к себе на пир.

Но Кримгильда не оставляет своих замыслов: она подстрекает брата своего мужа, чтобы он во время пира перебил всю прислугу бургундских рыцарей. Брат Этцеля с 9000 гуннов отправляется, чтобы исполнить её поручение, в ту часть города, где разместились бургундцы. Он нападает на них, начинает их избивать, и сам убит один из первых, на стороне гуннов; озлобленные этим гунны с яростыо нападают на бургундцев, одолевают их своею численностью и они гибнут все, кроме одного… Брат Хагена, Данкварт, успевает пробиться сквозь ряды гуннов; весь в крови, он прибегает в залу пиршества и приносит братьям-королям весть о том, что вся их прислуга предательски перебита. Тогда уже бешенство Хагена не знает границ! Он выхватывает меч, взывает к братьям-королям о мщенш и начинает рубить гуннов направо и налево… Фолькер, певец-воин, следует его примеру. Благородному Дитриху Бернскому с болыпим трудом удается уговорить Гунтера, чтобы он дозволил выйти нз залы Кримгильде, Этцелю и всем спутникам Дитриха. Между тем все бургундцы следуют примеру Гунтера и Фолькера и с неистовым криком: «Смерть гуннам!» – набрасываются на своих недавних собеседников. Кровь льется рекою; гунны гибнут сотнями под мечами своих грозных противников, которые тащат трупы убитых из залы и сбрасывают их с лестницы, чтобы очистить себе место в зале. При виде этого зрелища, ужас нападает на Гуннов, толпами окружающих залу пиршества – и никто из них не решается подать помощь своим избиваемым собратьям: – тщетно пытается Кримгильда возбудить в них мужество, тщетно предлагает она и золота, и земли, и замки тому, кто принесет ей голову Хагена… Никто не трогается с места и не дерзает вступить в неравный бой с свирепыми бургундцами, руки и мечи которых обагрены ещё неостывшею гуннскою кровью.

Наконец, Иринг, маркграф датсюй, вступает со своею воинскою дружиною в залу и завязывает битву с Нибелунгами. Первый натиск его удачен – бургундцы поколебались; но Иринг, ободренный успехом, рвется вперед и падает от руки Хагена… Тогда бургундцы, в свою очередь, с яростью набрасываются на его дружину и всю её беспощадно избивают.

Следом за Ирингом в залу являются его друзья с воинами, – готовые мстить за него – Хаварт, король датский, и Ирнфрид, ландграф Тюрингский. Во главе своих воинов, они устремляются в залу, бьются насмерть с Нибелунгами, – но никто из них не уходит живой из залы, в которой вновь водворяется мертвое молчание, нарушаемое только воплями толпы, окружающей залу.

Но Кримгильда, неутомимая в своем мщении, посылает на своих братьев новые и новые толпы гуннов, которых те, однако же, ещё успевают отразить с успехом. Но их уже начинает одолевать утомление; их мучит страшная жажда – и короли-братья решаются предложить Кримгильде мир.

– Мир только на одном условии: если вы мне выдадите Хагена головою!

– Никогда! – отвечают ей короли-братья и готовятся к новым битвам.

Тогда Кримгильда приказываешь зажечь залу с четырех концов. Пламя охватывает её стены, врывается красными языками внутрь полопавшихся окон, наполняет едким дымом всю залу – но стены её толсты, своды прочны, и зала выдерживает натиск пламени… Однако же бургундцы выносят тяжкую муку: задыхаются от дыма, пьют кровь, чтобы утолить снедающую их жажду; многие из них падают от изнеможения: только 600 человек ещё способны владеть оружием и биться с врагом; но приступы гуннов все же отбиты с большим уроном…

Тогда ужь Кримгильда и Этцель обращаются с мольбами к маркграфу Рюдигеру, убеждая его вступить в борьбу с Нибелунгами и сломить их упорное сопротивление. Благородный и великодушный Рюдигер всеми силами старается отклонить от себя эту тяжкую необходимость борьбы с королями-братьями; но он – вассал Этцеля и связан с ним клятвою верности. Затаив в сердце грусть и досаду, он весьма неохотно выступает со своими воинами против Нибелунгов… Следя за его движением, Нибелунги даже начинают думать, что Рюдигер идет к ним на помощь.

Когда Рюдигер с воинами своими вступает в залу, между обеими сторонами происходят весьма трогательные сцены. Так например Гизелер, помолвленный с дочерью Рюдигера, заключает с ним договор, в силу которого они друг другу дают слово – избегать встречи во время предстоящего боя. Затем, когда Рюдигер, вступив в битву с Хагеном, расколол его щит ударом своего меча, и уступает ему свой щит, – Хаген, тронутый его великодушием, дает ему слово не касаться его даже и в том случае, если бы он перебил всех бургундцев. Но Гернот не может равнодушно видеть, как Рюдигер побивает его дружину; он устремляется навстречу маркграфу, они бьются долго и упорно – и оба падают мертвые. Вскоре после того и все воины Рюдигера падают, один за другим, в битве, и победа вновь остается на стороне грозных Нибелунгов.

Рюдигер умирает на руках Гильдебранда.

Слух о гибели Рюдигера разносится всюду и вынуждает Дитриха Бернского выйти из бездействия. Он высылает старого богатыря Гильдебранда и своих родичей – разузнать, справедлив ли слух о гибели Рюдигера? Старый Гильдебранд и Амелунги все разузнают в подробности и решаются мстить за Рюдигера, тем более, что и насмешки Фолькера возбуждают их к мести.

Завязывается последняя, ожесточенная, беспощадная битва. В ней гибнут все: и Нибелунги, и Амелунги. В живых остается только Гильдебранд, который и приносит Дитриху печальную весть о гибели Амелунгов. Тогда Дитрих вступает в битву сначала с Хагеном, а потом с Гунтером (только они одни и уцелели из всех бургундцев) – побеждает их обоих и связанных передает Кримгильде.

Кримгильда приносит Хагену голову Гунтера.

Кримгильда сажает всех врагов в отдельные темницы и начинает настаивать на том, чтобы Хаген возвратил ей клад Нибелунгов, некогда принадлежавший Сигфриду. Но тот отвечает ей:

– Пока жив хоть один из господ моих, никто никогда не узнает, где этот клад хранится.

Тогда, по приказанию Кримгильды, к нему приносят голову Гунтера и бросают к его ногам… Но это побуждает его ещё более упорствовать в сохранении тайны.

Видя бесплодность дальнейших расспросов, Кримгильда в изступлении отрубает Хагену голову мечом Сигфрида; а вспыльчивый Гильдебранд, возмущенный её злодействами, не может терпеть их долее – выхватывает меч и поражает им Кримгильду.

Этцель и Дитрих горько оплакивают гибель стольких храбрых витязей и восхваляют их доблести. Этим «плачем» и заканчивается поэма о Нибелунгах.