Читать книгу Откуда пошла Руская земля - Петр Толочко - Страница 2

Поставленный в начале «Повести временных лет» вопрос оказался трудным не только для летописца (летописцев), который так и не ответил на него, но и для историографов последующих времен. Единого взгляда на него нет до сих пор. Определились три основные: южный, согласно которому этноним «русь» имеет в Поднепровье местные корни; северный, утверждающий скандинавское его происхождение; и социальный, видевший в ранней Руси купеческо-дружинную верхушку восточнославянского общества, при этом не обязательно этнически родственную ему.

Судя по летописи, новое название восточные славяне обрели около середины ІХ в. Первое датированное известие о нем содержится в статье 852 г. «Въ лѣто 6360… наченшю Михаилу (византийский император. – П. Т.) царствовати, нача ся прозывати Руская земля». Сведения об этом, по уверению летописца, почерпнуты им в «летописаньи гречьстѣм»[14]. В действительности, Михаил ІІІ начал царствовать в 842 г., но это хронологическое несоответствие, на котором спекулируют иногда исследователи, не имеет принципиального значения для определения начала употребления названия «Руская земля». Смысл летописного свидетельства в том, что оно пришлось на время правления названного императора.

Значительный интерес в этом отношении представляет Житие Георгия Амастридского, сочиненное диаконом Игнатием до 842 г., в котором говорится о нашествии росов. «Было нашествие варваров, росов – народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого». Как полагал О. Н. Трубачев, этот термин византийского памятника является архаизмом, будучи идентичным названию народа «Роус – Рос», жившего в VI в. на Азовском побережье.[15] К началу Х в. термины «Руская земля» и «Русь» были широко употребляемы, как официальные наименования страны и ее народа. Правда, не в тех пределах, в которых они станут известны в конце Х – нач. ХІ вв., а в тех, которые были подвластны первым киевским князьям. Это, преимущественно, земли вдоль торгового пути «из варяг в греки».

В пользу более широкого содержания термина «русь», чем только относящегося к Среднему Поднепровью, свидетельствуют договоры Руси с греками. Русью в них одинаково названы народ и страна. «Аще ключиться близъ земля Грецкаа тако же проказа лодьи руской, да проводимъ ю в Рускую земля»[16]. О ее объеме, возможно, свидетельствует фраза договора 907 г. об укладах на руские города, где названы Киев, Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов и Любечь. Что касается этнического содержания термина «русь», то, согласно договору 911 г., это не только киевские послы или купцы, но и все другие обитатели Руской земли. В одной из статей упоминается «челядинъ рускый». «Аще украден будеть челядинъ рускый, или ускочить, или по нужи продан будеть, и жаловати начнут Руси, да покажеть ся таковое о челядине и да поимуть и в Русь»[17].

Еще определеннее указывает на широкое содержание термина «русь» договор от 944 г. «Аще ли обрящутся русь работающе у грекъ, аще суть плѣньници, да искупають е (их. – П. Т.) русь по 10 злотникъ»[18]. В клятвенных статьях на верность договору названы «все люди от страны Руския» и просто «люди руские». «Аще ли кто от князь или от людий руских, ли хрестьянъ, или не хрестьянъ, преступить се, еже есть писано на харатьи сей, будеть достоить своимъ оружьемъ умрети и да будеть клятъ от Бога и от Перуна»[19].

Как видим, в руско-византийских договорах термин «русь» имеет уже достаточно широкое понятийное содержание. Это страна Русь (Руская земля), послы, купцы и люди руские, род руский, князь руский. Нет сомнения, что вся эта терминология взята из живой руской действительности первой половины Х в. И нет в договорах ни малейшего намека на то, что Русь имеет хоть какое-то отношение к варягам.

Главным основанием для вывода о том, что название «Русь» происходит от варягов, является статья 862 г. «Повести временных лет». Не будь ее, не было бы и теории о норманнском происхождении русов. Удивительно, что исследователи, в других случаях очень скептически относящиеся к летописным свидетельствам, по поводу содержания этой статьи никаких сомнений не высказывают. А между тем, она настолько внутренне противоречивая, что основываясь только на ее свидетельствах, можно прийти к двум противоположным выводам. В ней русы выступают и теми, кого приглашают, и теми, кто приглашает. «И идоша за море къ Варягомъ, к Руси. «Рѣша Русь, Чюдь и Словѣны, и Кривичи, и Вси: «земля наша велика и обилна, а наряда в ней нѣтъ, да поидѣте княжить и володѣти нами. И изъбрашася 3 братья с роды своими, пояша по собе всю Русь»[20].

Здесь непонятно, о какой руси идет речь. То ли о той, которая приглашала братьев, то ли о какой-то другой, которую приглашали. Уточнение «всю» скорее указывает на русь приглашающую, ибо трудно предположить, что братья взяли с собой к славянам всю скандинавскую русь, если такая существовала[21]. Из приведенного здесь же перечня скандинавских народов следует, что места в нем для руси нет. «Сице бо тии звахуся Варязи Русь, яко се друзии зовутья Свее, друзии же Урмане, Анъгляне, друзии Гъте»[22]. Как видим, летопись, сбивчиво говоря о варяжских русах, ни с одним из скандинавских народов их не отождествляет. Наоборот, говорит, что относительно руси все они – другие народы. Но тогда возникает вопрос, а где же жили эти загадочные варяго-русы?

Как полагает В. Я. Петрухин, в «Повести временных лет» начало Руской земли описано дважды, в чем он видит ее зависимость от библейской традиции. Первый раз в статье 852 г., второй – в статье 862 г. Вряд ли древний летописец был столь сведущ в библейских литературных приемах, как нынешний историограф, и сознательно прибег к двукратному повтору в своем описании. При внимательном прочтении названных статей оказывается, что здесь и повторов-то нет. Ни литературных, ни смысловых. В первой статье он сообщил, что начало Руской земли совпало по времени с началом царствования византийского императора Михаила ІІІ: «Наченшю Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руска земля». Во второй – объясняет происхождение этой самой Руси: «И от тѣхъ варягъ прозвася Руская земля»[23].

Более того, в летописи есть еще и третье обращение летописца к теме происхождения руси. Оно размещено в статье 898 г. Правда, в такой же мере противоречивое, как и то, что в статье 862 г. «А словеньский языкъ и рускый одно есть, отъ варягъ бо прозвашася Русью, а первое бѣша Словене»[24]. Исследователи, отстаивавшие норманнство руси, как правило, ссылаются на вторую часть фразы – «отъ варягъ бо прозвашася Русью» и совершенно не обращают внимание на первую, в которой говорится о языковом единстве славян и русов. Между тем, они находятся в явном противоречии между собой. Причем, содержательно более значимым является первое утверждение. Ибо, если о происхождении названия летописец мог точно и не знать, то о языковом тождестве восточных славян и русов знал определенно. С приходом загадочных «варяго-русов» к восточным славянам никакого другого языка у них не появилось.

Как видим, летописные известия «Повести временных лет», впрочем, как и Новгородской первой летописи, которым некоторые исследователи отдают предпочтение, не содержат однозначных ответов на вопрос о происхождении Руси, как это представляется В. Я. Петрухину[25].

В Новгородской первой летописи, в частности, утверждается, что не только Русь получила свое название от варягов, но сами новгородцы были варягами. «И от тѣх Варягъ, находникъ тѣхъ, прозвашася Русь и от тѣх словет Руская земля; и суть Новгородстии людие до днешнего дни от рода варяжьска»[26].

И как нам быть с этим противоречивым свидетельством? Принимать его целиком, или только ту его часть, которая вписывается в представление нынешнего исследователя? Чаще всего это и происходит. А ведь следует обратить внимание еще и на фразу о призвании варягов. В отличие от «Повести временных лет», в Новгородской первой летописи нет уточнения, что они были русами. «Идоша (словене, кривичи, меря и чудь. – П. Т.) за море к Варягомъ и ркоша: «Земля наша велика и обилна, а наряда у нас нѣту, да поидѣте к намъ княжить и владѣть нами»[27].

Среди иностранных источников, которые якобы свидетельствуют о северном происхождении термина «русь», по мнению некоторых историков, является Бертинская хроника епископа Пруденция, рассказывающая о посольстве русов 838–839 гг. В Константинополе послы назвались представителями народа «рос» (rhos) и посланниками хакана (chacanus). В столице Франкского королевства Ингельгейме, где их принимал Людовик Благочестивый и подозревал в шпионстве, назвались не русами, а свеонами (шведами). Вот это признание, будто бы, и является неопровержимым свидетельством северного происхождения русов. В действительности, вывод здесь может быть скорее противоположный. От тождества свеонов и русов отказались сами послы. Они не были этническими русами, а только находились у них на службе. Ведь и в Константинополе послы не назвали себя русами, но утверждали только, что являются их представителями[28].

Такое толкование сообщения «Бертинских анналов», имеющее длительную историографическую традицию, было подвергнуто недавно критике А. В. Назаренко. По его мнению, оно не только неправомерное, но и порочно методически, поскольку продиктовано априорным нежеланием признать ведущую, или хотя бы активную роль скандинавского этнического компонента в становлении государственности Руси[29]. Другими словами, перечисленные им историки С. Гедеонов, А. Сахаров, И. Шаскольский, М. Свердлов и др. не хотели видеть в кагане русов скандинава исключительно из патриотических предубеждений.

Не думаю, что А. В. Назаренко прав в своем подозрении о побудительных мотивах историков, отделявших этничность послов от их политической принадлежности. А почему не допустить, что исходили они из того, что в таком объяснении ничего необычного нет, имея в виду дипломатическую практику Руси времен Олега и Игоря[30]. В состав их посольств в Константинополь также входили варяги (в Олегово – исключительно они, в Игорево, преимущественно, они), но их норманнская этничность никак не отрицала того непреложного факта, что были они посланниками руских князей и восточнославянского государства Русь. Об этом определенно говорится в руско-византийских договорах: «Мы отъ рода рускаго… иже послани отъ Олга, великого князя рускаго и отъ всѣхъ, иже суть подъ рукою его, свѣтлыхъ и великихъ князь». (911 г.), и «Мы отъ рода рускаго съли и гостье (944 г.)[31].

Неизвестно, считает ли А. В. Назаренко более поздние прецеденты отечественной истории корректными аналогиями известиям Пруденция, а вот другой латинский памятник ІХ в. – послание франкского короля Людовика ІІ византийскому императору Василию І от 871 г. – к таковым относит безусловно. Он у него «абсолютный pendant к записи Пруденция о кагане руси – suеоnes»[32]. Из последнего утверждения может сложиться впечатление, что словосочетание «каган руси – suеones» принадлежит Пруденцию, тогда как это авторская реконструкция.

А теперь посмотрим, является ли послание Людовика ІІ абсолютным дополнением известиям «Бертинских анналов». Вот его содержание: «Каганом же (chaganus), как мы убеждаемся, звался предводитель (praelatus) авар, а не хазар или норманнов (nortmanni), а также не правитель (princeps) болгар, а король (rex) или государь (dominus) болгар»[33]. Логично предположить, как это и делает А. В. Назаренко, что в несохранившемся письме Василия І речь шла о каком-то правителе норманнов, именовавшимся титулом кагана, которого Людовик ІІ не знает. Учитывая наличие тесных контактов франков со скандинавами, постоянно обменивавшихся посольскими миссиями, можно думать, что франкский император обладал более достоверной информацией, чем император Византии.

Однако допустим, что такой казус действительно имел место и кто-то из норманнских конунгов мог самозвано поименовать себя каганом. Означает ли это, что под ним обязательно следует видеть предводителя Руси? Домыслить можно все, что угодно, но если придерживаться буквально свидетельства источника, такого вывода сделать нельзя. Да и «абсолютного пенданта» между назваными источниками, разделенными более чем тридцатью годами, нет. В первом говорится о кагане народа «rhos», но нет уточнения, что он был шведом, во втором речь идет о кагане норманнов, но нет и намека на то, что он был русом.

А. В. Назаренко выходит из этого затруднения тем, что ставит знак равенства между латинским названием «норманны» и греческим – «рос». При этом ссылается на Лиудпранда Кремонского, автора Х в., который в рассказе о походе Игоря на Константинополь говорит о народе, называемом греками, по внешнему виду, русью, а по местонахождению – норманнами, то есть северными людьми. Не уверен, что это достаточное основание для утверждения, что в письме Людовика ІІ под норманнами следует понимать русов. Для него ведь северными людьми определенно были не жители, обитающие к северу от Византии, а натуральные скандинавы, которых он хорошо знал.

Подводя итоги своим объяснениям свидетельств «Бертинских анналов» и послания Людовика ІІ византийскому императору Василию І, А. В. Назаренко сделал два предположительных вывода. Первый: «Вполне допустимо думать, что в послании Василия І речь шла просто о народе «р и их кагане»[34]. Второй: «В любом случае, независимо от реконструкции конкретного прототипа лат. nortmanni из письма Людовика ІІ, «норманнам», управлявшимся собственным каганом, не видно никакого иного соответствия, кроме руси». В следующем утверждении сказанное выше обретает силу принципиального факта, который «лишний раз безусловно подтверждается известной арабской традицией об «острове руси»[35].

Если исходить из византийских письменных источников, то значительно больше оснований искать этноним «русь» и его носителей не на далеком севере, а на юге. В них росы, как правило, тождественны не норманнам, но скифам или тавроскифам. Никита Пафлагон в Житии патриарха Игнатия (885 г.), описывая нападение на Константинополь 860 г., отмечает, что его осуществили «скифы, народ, называемый рос». В другом месте он указал и на местообитание этого народа. Это северные берега Понта Эвксинского. «В нее (Амастриду. – П. Т.) стекаются, как на общий рынок, скифы, как населяющие северные берега Эвксина, так и живущие южнее»[36]. В «Житии св. Георгия Амастридского», описывающего нападение «варваров росов» на Черноморское побережье Византии, говорится о том, что их свирепость «сохранилась от древнего таврического избиения чужестранцев».

У Константина Багрянородного в рассказе о набеге росов на Константинополь, также сказано, что это «скифское племя, необузданное и жестокое», опустошившее ромейские земли и сам Понт Эвксинский[37]. Патриарх Фотий, бывший свидетелем нападения на Константинополь 860 г., в своих поучениях и окружном послании говорит о нашествии руси, никак не уточняя, кто они.

В подробном описании военной кампании Святослава 871 г. на Балканах Льва Диакона, его войско именуется то росами, то скифами и тавроскифами. «Был между скифами Икмор… первый после Сфендослава предводитель войска, которого скифы почитали по достоинству вторым среди них«…Тавроскифы и теперь еще имеют обыкновение решать споры убийством и кровопролитием»… «Говорят, что из шестидесятитысячного войска росов хлеб получили только двадцать две тысячи»[38].

Подобная терминология по отношению к руским применялась византийскими авторами и позже. Иоанн Скилица отметил, что на переговорах Святослава с императором руский князь просил, «чтобы ему со всеми своими дозволено было удалиться невредимыми домой, а скифам, если пожелают, безопасно приходить по торговым делам».[39] Михаил Псёл в своей «Хронографии» отмечал, что к императору Василию ІІ «явился отряд отборных тавроскифских воинов», а в мятежном войске Исаака Комнина (1057 г.) находились союзные ему «тавроскифы»[40].

Приведенные и другие подобные отождествления росов со скифами или тавроскифами, содержащиеся в византийских источниках, были бы совершенно невозможными, если бы эти росы являлись жителями скандинавского севера. К тому же, греческие авторы всегда четко различали русов и варягов. Во всех императорских хрисовулах, регламентировавших пребывание иноземных наемников в Византии, русы и варяги неизменно названы как различные этнические группы.

Не было сомнения в том, кого имели в виду греческие авторы под названием «скифы» и у руских летописцев. Перечислив все славянские племена, участвовавшие в походе Олега на греков, летописец подытожил, что «си вси звахуться отъ грекъ Великая скуфь»[41].

Не имея надежных письменных свидетельств о северном происхождении названия «Русь», историки, отечественные и зарубежные, прибегали к сомнительным филологическим аргументам. Наиболее убедительным, как им казалось, является термин «ruotsi», которым финны называли шведов. В действительности, к происхождению слова «русь» этот финский термин прямого отношения не имеет. У самих шведов второго такого наименования не было. К ним приложено имя другого народа. Время появления слова «ruotsi» установить невозможно. Скорее всего, оно вошло в обиход, как полагали В. А. Пархоменко, Х. Ловмянский и О. Н. Трубачев, уже когда скандинавы обрели этот политоним на юге, в Киеве[42].

К подобному выводу пришел также и М. И. Артамонов. Согласно ему, финское название «Ruotsi» закрепилось за шведами только потому, что они связались с Русским (Росским) государством, коренное славянское население которого по имени своей земли стало называться «рос». Без этих славянских росов финское наименование шведов русью не привилось бы на Днепре так же, как оно не укоренилось в Новгородской земле. Норманны становились русью благодаря наличию Руского государства, через которое и из которого они выходили и в Византию, и на Восток[43].

Убедительным примером этому может быть свидетельство исландской саги о богатом крестьянине Гёскулде (Hskuld), жившем в середине Х в. В ней рассказывается о его встрече с неким купцом, который сидел возле своей торговой палатки в руской шапке на голове. Крестьянин спросил у купца его имя. Тот назвался Гилли, при этом уточнив, что многие лучше понимают, если они слышат и его прозвище – «руский». Как считал Г. Янкун, оно указывает на то, что этот купец вел торговлю с Русью[44]. О руской шапке говорится в еще одной саге («Weise Njal»). Ее главный герой Гуннар был богатым купцом и с десятью кораблями приплыл в Данию. Там он встретился с королем, подружился с ним и при расставании получил от него рускую шапку. Для Г. Янкуна это убедительное свидетельство торговых связей между Хедебю и Русью[45].

Стоит ли доказывать, что прилагательные, образованные от слова «русь», не были бы для скандинавов столь экзотическими, если бы они сами являлись этой русью.

Что касается филологических изысканий, то их ненадежность слишком очевидная. Понимал это и немецкий славист Людольф Мюллер, пытавшийся преодолеть значительное звуковое расхождение терминов «русь» и «рудер» тем, что первый является эквивалентом второго, приложенным к скандинавам[46]. Другими словами, это славяне изменили рудеров на русов и приложили это название к варягам.

Известный польский историк Х. Ловмянский, которому принадлежит обстоятельное исследование данного вопроса, полагал, что в данном случае, лингвистические разыскания вышли за пределы возможного. Согласно ему, название «Русь» первоначально имело географическое содержание и издавна обозначало Среднее Поднепровье. В процессе образования здесь государства стало его названием, а позже обрело также этническое и социальное значение. «Когда в Киеве появился градообразующий центр не только полян, но и северян, он получил название от территории, на которой жили оба эти племени, от Руси в географическом смысле»[47].

Трудно согласовать с теорией «варяжской руси» и свидетельства арабских географов, на которые традиционно ссылаются ее сторонники. При этом, правда, больше объясняют, что имел в виду тот или иной автор, чем утверждают адекватность их свидетельств историческим реалиям. Больший интерес для выяснения происхождения русов имеют свидетельства ІХ – начала Х вв. Их не так много, как более поздних, но зато информация в них, можно предполагать, еще не осложнена знаниями, пусть и глухими, о Киевском государстве. Следовательно, есть гарантия того, что известия о славянах и русах в них относятся еще к догосударственному периоду их истории.

Первым, кто привел в своем сочинении название «Pусь», был среднеазиатский географ Муса аль-Хорезми. В «Книге картин земли», написанной в первой трети ІХ в., он называет реку Друс (Данапрос – Днепр), которая берет начало в горах Джабал-Рус, а также «землю славян» (al-Sacliba).

Большей конкретностью обладают сведения персидского автора Ибн Хордадбеха, содержащиеся в его «Книге путей и стран», первая редакция которой, как считают востоковеды, увидела свет в 847–848 гг. В ней содержатся известия о стране славян (ас-Сакалиба), реке (Волге), которая течет из страны славян и впадает в море Джурджан (Каспийское), а также о купцах ар-рус. «Если говорить о купцах ар-рус, то это одна из разновидностей славян. Они доставляют заячьи шкурки, шкурки черных лисиц и мечи из самых отдаленных[48] славян к Румийскому морю. Владетель ар-Рума взимает с них десятину. Если они отправляются по Танаису-реке славян, то проезжают мимо Хамлиджа, города хазар. Их владетель также взимает с них десятину. Затем они отправляются по морю Джурджан и высаживаются на любом берегу… Иногда они везут свои товары от Джурджана до Багдада на верблюдах. Переводчиками для них являются славянские слуги-евнухи. Они утверждают, что они христиане, и платят подушную подать»[49].

При описании пути руских купцов (ар-розанийа) Хордадбех отмечает, во-первых, что они говорят, в том числе, и по-славянски, а во-вторых, ходят также и в страну славян. Месторасположения ее Хордадбех не дает, но то, что из нее купцы попадают в город Хамлидж и далее в море Джурджан (Каспийское), свидетельствует о ее нахождении где-то в Волго-Донском междуречье. По мнению Т. М. Калининой, исходя из топографии находок восточных монет конца VIII-Х вв., земли восточных славян находились на Северском Донце и на Дону[50].

Как видим, Ибн Хордадбех совершенно определенно говорит, что купцы русы являются одной из разновидностей славян. Свои товары они собирают в стране славян, везут их по славянской реке Танаису-Дону на черноморские и каспийские рынки, пользуются переводческими услугами славянских слуг. Согласно А. Я. Гаркави, показания Хордадбеха о торговом пути славян и русов являются совершенно самостоятельными и превосходят все позднейшие свидетельства арабских авторов. Объясняя словосочетание «из отдаленнейших стран славян», он полагал, что здесь могут подразумеваться новгородские словене, кривичи, дреговичи и северяне, купцы которых отправлялись к Черному морю, а оттуда могли следовать и в Малую Азию. Второй маршрут проходил по Волге в хазарскую столицу Итиль и далее в Каспийское море[51]. Примечательно, что у Хордадбеха, единственного из ранних арабских авторов, содержится славянское слово «князь». «Царь славян[52] кнадзь (кнадъ)»[53].

Что касается утверждения, что русы являются племенем из славян (или одной из разновидностей славян), то оно, по существу, очень близко к утверждению руского летописца о том, что «словеньскый языкъ и Рускый одно есть». Как утверждал один из крупнейших знатоков арабской историко-географической литературы Б. Н. Заходер, только особой предвзятостью можно объяснить факт непризнания за русами Ибн Хордадбеха руского, в подлинном смысле этого слова, происхождения[54].

Близкие сведения о славянах и русах содержатся также в «Книге стран» Ибн ал-Факиха (903 г.), которая, по мнению историков-востоковедов, основана, в значительной мере, на труде Ибн Хордадбеха. «Что касается купцов славян, то они везут шкурки лисиц и бобров из окраин[55] славян – и приходят к Румийскому морю… или следуют от моря Славян в эту реку, которая называется рекой Славян, пока не достигнут пролива Хазар, и берет с них десятину властитель хазар»[56].

При сличении текстов названных авторов, нетрудно найти в них и значительные различия. Купцы-русы у ал-Факиха названы купцами славянами, и ходили они не только к Румийскому и морю Джурджан, но и к морю Хазар. Об этом их пути сказано, что он проходил от «моря славян» в «реку славян» и до пролива хазар[57]. Не исключено, что под последним, как предполагает Т. М. Калинина, следует подразумевать море Азовское, из которого можно было попасть в Черное и Средиземное моря. Что касается «моря славян», то у ал-Факиха речь идет, скорее всего, о Балтийском море[58].

Необычную интерпретацию сведений Ибн Хордадбеха и ал-Факиха предложил О. Прицак. Согласно ему, ар-Рус и ас-Сакалиба – это одна и та же торговая корпорация, находившаяся в Южной Франции, а наиболее отдаленные окраины Сакалиба – это не земли славян, а Северная или Средняя Европа[59].

Чрезвычайный интерес для данной темы представляет рассказ арабского автора середины Х в. ал-Масуди о Черном море, которое названо у него морем булгар и русов. В «Книге предупреждения и пересмотра» читаем. «Четвертое море – море Понт, это море булгар, русов и других народов»[60]. Как тут не вспомнить содержательно близкое утверждение руского летописца, помещенное в недатированной части «Повести временных лет». «А Днѣпръ втечеть в Понетьское море жереломъ, еже море словеть Руское»[61].

«Словеть» означает «называется» или «известно». Разумеется, летописец не мог знать свидетельства арабского автора, но оказывается, что на Руси то же самое представление о Черном море сохранилось в народной памяти. Это еще один аргумент в пользу южного происхождения народа рос-русь, ибо, если бы его родиной был скандинавский север, тогда название «Руское» должно было получить Балтийское море.

В заключение обзора арабских известий о русах и славянах обратимся к свидетельству наиболее цитируемого арабского автора Ибн-Фадлана. По мнению сторонников норманнского происхождения названия «Pусь», именно у него содержатся убедительные доказательства этому. Согласно Фадлану, прибывшие в Итиль (или Булгар) по торговым делам русы «имеют при себе неразлучно меч, нож и секиру; мечи же их суть широкие, волнообразные, клинки франкской работы… Каждая же их женщина имеет на груди прикрепленную коробочку из железа ли, из меди ли, из серебра либо из золота… Они приходят из своей страны и бросают якорь в Итиль, которая есть большая река, и строят на ее берегу большие деревянные дома»[62].

Приведенное описание не оставляет сомнения в том, что в Итиль (или Булгар) прибыли варяжские купцы. В пользу этого свидетельствует также и рассказ Фадлана о похоронах знатного руса, осуществленных по обряду, характерному для норманнского севера.

Конкретное тождество русов и варягов здесь не может быть поставлено под сомнение. Но, как это ни покажется странным, оно ровным счетом ничего не говорит о происхождении этнонима русь. События, описанные Фадланом, имели место около 922 г. К этому времени Русь с центром в Киеве уже заявила о себе миру походами на Константинополь и каспийские города. Установила договорные отношения с Византией и Хазарией. Русами стали не только варяжские князья, но и все подданные Киевского государства. В том числе, по-видимому, и люди, прибывшие по торговым делам в Булгар или Итиль.

Как полагает польский исследователь П. Урбаньчик, свидетельства арабских географов позволяют нам подвергнуть сомнению мысль о доминировании в Восточной Европе скандинавов, которые активно эксплуатировали ресурсы населенных пассивными славянами земель. Что касается этничности русов, то, согласно ему, русы были смешаны с финнами и балтами, но, прежде всего, со славянами. Присутствие славян в отрядах руси хорошо засвидетельствовано в наблюдениях Ибн Хордадбеха[63].

Логично предположить, что если бы русы были тождественны варягам, тогда это должно было найти свое отражение не только в статье 962 г., совершенно путаной и противоречивой, но и в других. Прежде всего, в статье 882 г., рассказывающей о походе Олега на юг. Казалось, летописец должен был сообщить о приходе в Киев руского князя или просто русов. Но в ней ничего этого нет. Летописец пишет: «Поиде Олегъ, поимъ воя многи, варяги, чюдь, словѣны, мерю, весь, кривичи»[64]. Овладев Киевом, он заявил, что «Се буди мати градомъ русьскимъ». Дальше летописец уточнил, что с этого времени руской стала и пришедшая с ним дружина. «И быша у него варязи и словѣни и прочи прозвашася русью»[65].

Из последующих летописных известий можно сделать вывод, что это новое название меньше всего закрепилось за варягами. В походе Олега на греков 907 г. они названы своим прежним именем. Правда, в перечне участников похода нет еще и руси. Но вот в походе Игоря на Константинополь в 944 г. русь уже присутствует, но это вовсе не варяги, которые фигурируют под своим именем. «В лѣто 6452. Игорь же совокупивъ вои многи, варяги, русь и поляны, словѣни, и кривичи, и тивѣрцѣ, и печенѣги ная, и тали у нихъ поя, поиде на Греки»[66]. Владимир Святославич, бежавший за море из-за опасения разделить судьбу брата Олега, погибшего в конфликте с Ярополком, возвращается в Новгород с варяжской помощью. «В лѣто 6488. приде Володимиръ съ варяги Новгороду»[67]. По-видимому, эти же варяги помогли ему овладеть и Киевом. В перечне участников похода на Киев они названы первыми.

Чрезвычайный интерес в плане обретения общего имени Русь представляют известия о борьбе за Киев Святополка и Ярослава. Узнав об избиении киевским князем братьев Бориса и Глеба, Ярослав в 1015 г. выступил в поход на Киев. В его войске была тысяча варягов и четыре тысячи «прочих», по-видимому, словен, кривичей и представителей других северных племен. Навстречу ему выдвинулся Святополк «пристрои бе-щисла вои, русь и печенѣгъ»[68]. После утверждения на киевском столе уже Ярослав становится обладателем руской дружины. Для похода против Святополка и Болеслава Польского он «совокупивъ русь, и варягы и словѣнѣ»[69].

В приведенных свидетельствах важными являются два обстоятельства. Во-первых, летописец не отождествляет варягов с русью и, во-вторых, обнаруживает последнюю только в дружинах киевских князей.

В Повести временных лет, в статье 898 г., содержится еще одно примечательное известие, которое редко участвует в дискуссиях о происхождении названия «Pусь». Между тем, представляет несомненный интерес. Говоря о народах, у которых «бѣ единъ языкъ словѣнескъ», летописец называет среди них и полян, которые теперь именуются русью. «Поляне, яже ныне зовомая Русь»[70]. Трудно сказать, какое точно время датирует данная фраза. С определенностью только можно утверждать, что не начало ХІІ в. К этому времени уже все восточнославянские племена стали русью, и не было никакой нужды особо выделять в этом плане полян. Да и сами племенные названия давно вышли из употребления, их заменили производные от названия городов: кияне, новгородцы, смоляне, полочане и т. д.

А. Н. Насонов, исследуя вопрос о Руси в узком смысле слова, полагал, что она, как территориальное и политическое образование, сложилась в эпоху ослабления хазарского каганата, которое приходится на ІХ в. Категорически не соглашаясь с отождествлением русов с варягами, он утверждал, что последние получали это название, только попав на юг. В целом «Русскую землю» А. Н. Насонов отождествлял с теми славянскими племенами, которые находились в зависимости от хазар[71].

К значительно более раннему времени отнес формирование Руской земли Б. А. Рыбаков. Согласно ему, народ рос или рус угадывается в сирийском источнике VI в. («Церковной истории» Псевдо-Захарии) о неких богатырях hrоs, соседствовавших с амазонками и обладавших огромным ростом. Географически область народа pос должна соответствовать юго-восточной окраине антских племен, где распространена культура пальчатых фибул. Совпадение ареала последней с летописными данными о Руской земле позволило Б. А. Рыбакову отождествить данную культуру с древностями русов[72]. Что касается происхождения названия «Pос», то оно, возможно, восходит еще ко временам готского историка Иордана, упомянувшего «вероломное племя росомонов». В V–VI вв., после гуннского разгрома, название «Pос» или «Pусь» наложилось на имя Полян, а затем и вытеснило его[73].

Со славянами-антами отождествляли росов сирийского источника Н. В. Пигулевская и М. А. Дьяконов[74]. Этот вывод разделял также О. Н. Трубачев, показавший, что на Причерноморских землях наряду с иранским этническим элементом длительное время сохранялся и индоарийский[75]. В пользу иранского или индоарийского происхождения этнонима русь высказался также лингвист В. И. Абаев. Согласно его изысканиям, этноним «русь» соответствует персидскому ruxs, что означает сияние, или осетинскому ruxs-roxs – светлый[76]. Согласно М. И. Артамонову, росы Псевдо-Захария – это сармато-аланы Среднего Поднепровья. В VII веке они были разгромлены Хазарией, после чего на освободившиеся земли пришло славянское население, которое и унаследовало имя «Русь»[77].

Последовательным сторонником южного происхождения термина «русь» был М. С. Грушевский, который склонен видеть в нем исконно славянское слово. Согласно ему, «Русь было специальным именем киевской окрестности, Полянской земли, и если все попытки вывести его от иных, чужих народов, северных и южных, до сих пор не удаются, то не будет слишком смелою мыслью считать его просто местным известным именем киевской округи»[78].

Когда произошла окончательная замена полян на русь, сказать сложно. Не исключено, что уже в первой половине Х в. Последний раз имя «поляне» упомянуто в перечне племен, принимавших участие в походе Игоря на Византию в 944 г. Хотя и в конце ІХ в. название «Русь» было, по-видимому, достаточно известным в Среднем Поднепровье. Подтверждением этому может быть знаменитая летописная фраза, вложенная в уста Олега, провозгласившая Киев «матерью городам руским». Примечательно, что такой чести удостоился не какой-либо северный восточнославянский город, Новгород или Ладога, где варяги появились на несколько десятилетий раньше, а южный. Да и сам Олег с дружиной стали рускими только в Киеве.

О том, что Русью первой половины Х в. было только Среднее Поднепровье, свидетельствует, в частности, летописный рассказ об убийстве древлянами князя Игоря в 945 г. «Рѣша же древляне: «Се князя убихомъ рускаго; поимемъ жену его Вольгу за князь свой Малъ»[79]. Из этой фразы явствует, что сами древляне тогда еще не были русью. И может быть, поэтому они не были участниками похода Игоря на Византию в 944 г. Хотя к этому времени Русь, как государство, территориально уже далеко вышла за пределы своей прародины. Видимо, в нее входило все пространство вдоль пути «из варяг в грекы», где проживали кривичи, словене, западные северяне и поляне.

Можно предполагать, что где-то в это время определилась и содержательная двойственность термина «русь». Отчетливо об этом говорится в трактате Константина Багрянородного «Об управлении империей», где присутствует термин «Внешняя Русь». «Приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы являются одни из Немограда, в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта России».

В исторической литературе часто можно встретить, что именно к Константину восходит деление Руси на «внешнюю» и «внутреннюю». В действительности о внутренней Руси в его сочинении ничего не говорится, что повергает в смятение некоторых исследователей. Однако ничего загадочного здесь нет. Если была «Внешняя Русь», то вполне логично предполагать, что была и «Внутренняя Русь». При этом, судя по всему, это не столько географическое понятие, сколько политическое. Центральное средоточие государства Русь. Для Константина это был регион, куда сходились моноксилы и откуда они отплывали в Константинополь. Буквально, – пространство между Киевом и Витичевым.

Б. А. Рыбаков, осуществивший раскопки двух из перечисленных Константином городов – Любеча и Витичева, полагал, что именно они определяют границы Внутренней Руси. Думается, что при установлении пределов собственно Руской земли, не следует всецело полагаться на свидетельство византийского императора. Его знания исторической географии ранней Руси были весьма относительными. Здесь больше оснований доверяться более поздней летописной традиции.

В ней Руская земля выступает в двух значениях: широком, обозначающем все государственное пространство, и узком, указывающем на земли между Киевом, Черниговом и Переяславлем. Вот только несколько примеров.

Юрий Долгорукий, собираясь занять киевский стол, выступил из Ростово-Суздальской земли «в Русь». Обиженный за сына Ростислава, которого выгнал из Киевской земли Изяслав Мстиславич, он воскликнул: «Тако ли мнѣ части нѣту в Руской земли». После убийства Андрея Боголюбского владимирские бояре говорили: «Князь наш убьенъ, а дѣтей у него нету, сынок его в Новѣгороде, а братья его в Руси». Михаил и Всеволод Юрьевичи находились в то время в Чернигове. После неудачной попытки закрепиться во Владимире-на-Клязьме Михалко «поѣха в Русь». Позже, уже будучи владимиро-суздальским князем, Всеволод заявил киевскому князю Рюрику Ростиславичу протест из-за того, что тот не дал ему волости в Руси: «А мнѣ еси части не учинилъ в Руской землѣ».

После основания города Переяславля в Суздальско-Залесском крае суздальские летописцы стали называть Переяславль Южный Руским (Русьским, Рускым). «Того же лѣта (1198 г. – П. Т.) посла благовѣрный и хрестолюбивый князь великий Всеволод Гюргевич, Павла на епископьство в Русьский Переяславль»[80].

Тождественной Киеву была Русь также и для новгородцев. В летописной статье 1135 г. говорится: «Иде в Русь архиепископ Нифонт». Перед поставлением архиепископа Ильи в Киев было отправлено новгородское посольство во главе с игуменом Юрьевского монастыря Дионисием. «В то же лѣто ходи игумен Дионисий съ любовью в Русь»[81].

Киев и Киевщина были Русью также и для Смоленска. В рассказе об обмене подарками в 1148 г. между братьями Изяславом Киевским и Ростиславом Смоленским читаем: «Изяславъ да дары Ростиславу, что отъ Рускыи землѣ и отъ всихъ царьскихъ земель, а Ростиславъ да дары Изяславу что отъ Верхнихъ земль и отъ Варягъ»[82]. В 1197 г. смоленский князь Давид Ростиславич отправил «сына своего Константина в Русь… брату своему Рюрикови на руцѣ»[83].

Не принадлежали к исконно Руской земле Волынь и Галичина. Князь Изяслав Мстиславич, периодически терявший киевский стол, уходил из Руской земли на Волынь, а оттуда снова возвращался в Русь. Дружины киевского князя Всеволода Ольговича, осадившие в 1144 г. город Звенигород, названы «Рускими полками», тогда как дружины Володимирка Галицкого наименованы «галичанами». В 1152 г. Володимирко принял решение поддержать Юрия Долгорукого, «идуча в Русь, поиде к Кыеву»[84]. Встретив киевского посла Петра Бориславича возле церкви св. Спаса и удивившись, что тот еще не уехал из Галича, Володимирко грозно воскликнул: «Поѣха мужь Рускый»[85].

Из летописной статьи 1146 г., рассказывающей о борьбе князей за Киев после смерти Всеволода Ольговича, как будто следует, что к коренной Руси не принадлежала и Северщина. Брат покойного Святослав, княживший в Новгород-Северске, предложил занять киевский стол Юрию Долгорукому. «А поиди в Рускую землю Киеву… а азъ ти сдѣ… буду ти помощникъ»[86]. Из сказанного следует, что для Святослава Руская земля это Киев, а помощником Юрию он обещает быть не в ней, а «сде», т. е. на Северщине.

Однако, если основываться на свидетельстве арабского автора середины ХІІ в. Идриси, особо отрекомендовавшего Северский Донец «рекой Русией», можно предположить, что северяне имеют непосредственное отношение к древнейшей Руской земле. Б. А. Рыбаков уверенно относил к городам первичной Руси города Новгород-Северский, Курск, Глухов, Стародуб[87]