Читать книгу Набла квадрат - Петр Воробьев - Страница 3

Петли космических струн опутывают Вселенную. Струны тонки и чудовищно тяжелы, в них почти с начала начал заключен древний вакуум, симметричный и высокоэнергетический. Двигаясь с околосветовой скоростью и искажая метрику пространства, космические струны сгребают вещество Вселенной в редкие острова галактических скоплений.

В три дюжины раз медленнее, чем свет, приближался к одному из таких островов обломок кораблекрушения. Долгий путь в почти полной пустоте закончился, столкновения с атомами межзвездного газа разрушали поверхность, но внутри тела температура оставалась очень близкой к нулю. Среда уплотнялась, тело вошло в пределы галактики, двигаясь вдоль экваториальной плоскости. Время шло.

Когда тело преодолело около четверти расстояния до центральных областей галактики, в один из выступов его передней части ударила пылинка. Взрыв искорежил каркас и сорвал часть обшивки. Его энергия оказалась достаточной, чтобы пробудить Фенрира.[1]

Фенрир увидел, как светятся трещины в истонченных временем переборках. «Пока есть возможность, надо прикрываться остатками звездолета и собирать энергию для торможения. Похоже, не успеть.» Еще один взрыв – и в огромной пробоине прямо по ходу показалась близкая желтая звезда. «Это кстати.» Излучение, возникавшее при разрушении конструкций звездолета, усваивалось плохо, но аккумуляторы энергозонда заряжались. Вокруг Фенрира уже была хромосфера звезды. «Повезло – не попал в плоскость планет и кометного облака. Звезда пройдет почти по касательной – зонд достаточно вытолкнуть в дыру обшивки. В основном дыры и остались. Пора.»

Энергозонд вывалился в направлении огненного океана, нависавшего над Фенриром, и, непрерывно набирая энергию, под защитой сомкнувшегося вокруг него силового поля внедрился в звезду. Достигнув ее глубинных областей, зонд, подпитываемый термоядерной реакцией, начал искривлять пространство. В яму метрики проваливалось все больше вещества, процесс разрастался, пока яма не стала особенностью, связав «ручкой» недра звезды и реактор Фенрира.

От удара космического камешка обломок звездолета, в котором был заключен Фенрир, начал вращаться. В трещины и дыры проникал свет звезды, заметно сдвинувшийся к красному концу спектра. Фенрир выждал, пока перезагрузится память, прикрылся силовым полем и, сокрушив изглоданные великой пустотой ребра некогда гордого исполина, развернулся к удачно встреченному светилу. Надо было затормозить, пока у зонда хватало мощности поддерживать «ручку». Останки звездолета, продолжавшие свой путь с прежней скоростью и медленно таявшие в пустоте, некоторое время еще были доступны восприятию Фенрира, потом пропали.

Когда удаление от звезды сменилось медленным приближением к ней, Фенрир, в узких кругах некогда известный как Халлькель Слоновий Череп, лег в дрейф. Тускло блестела его броня, фосфоресцировали бортовые номера, гербы и сине-красная полоса вдоль острой кромки сплюснутой головной части корпуса. Системы сканирования пространства сканировали пространство, роботы для ремонта швов между бронеплитами ремонтировали швы между бронеплитами, криогенераторы охлаждали сверхпроводящие контуры, в средней части корпуса начала отмерзать и вонять всякая всячина. Оставалось запустить еще несколько агрегатов.

Однако! Это я мыслю или как? Лучше оставить это вредное занятие.

Кстати, что еще я умею? Я вспомнил – такое светило я видел уже… И лица без черт ненавистных рассеяли тьму… И солнце воскресло в моей погребенной душе… И крикнул я богу, что я благодарен ему… Крикнул, стало быть, ртом. Во рту зубы. Три дюжины, из них четыре клыка. Язык. Или это шлифовальный круг… О пресвятые драконы и дремучие змеи, вкус во рту, как будто съел большой словарь иностранных слов. Да, а пойти бы съесть чего-нибудь! Ногами? Ноги коней не касались дорог… Когда же от меня отвяжется эта паскудная баллада? Сколько их? Если на каждом углу туловища, выходит четыре.

А поесть охота. А в руках он сжимал недожеванный хвост… Так. Есть руки. Их? Тоже четыре?… Ну да, четыре руки, четыре ноги – полный комплект, как говорится. Что-то больно много! Не ошибся ли я?

Экая жуть лезет! Еще и голова? Нет, головы нет и не надо – с руками-ногами бы не запутаться. Вон, ажно озноб по ним побежал. А почему только по четырем? Остальные, что ли, парализованы? А, спасибо, хоть четыре остались… Потом разберусь, которые из них руки, которые ноги, а которые что. Чтоб я мог опускаться в глубины пещер и увидеть небес молодое лицо. Я мог. Значит, я самец единственного числа. Так. Значит, были еще какие-то самки. Да, были, и какие! Стоп. Если я самец, они – это уже не я. А я кто? Жаль, конечно, дурака, что живой еще пока… Ладно, поем, узнаю хотя бы, хищный или растительноядный.

Ну. И это у них называется свет. Глаза бы не видели. Не видят. Где резкость-то наводится? Стоило наводить, чтобы ЭТО увидеть…

Эк, ядрена мышь, гарпун мне в правую ноздрю, стакан собачьего пота в глаза и ржавый якорь в основание черепа!

– При чем тут череп?

Горм с хрустом потянулся всем телом и через зевок ответил:

– Основание черепа – это задница. Доказывается индукцией по числу позвонков.

Фенрир довольно закудахтал. Некоторое время Горм дико смотрел на штаны, протянутые ему увечным трясущимся роботом, потом взял их и одел.

– Задом наперед! – сказал Фенрир.

Горм переодел штаны, продолжая дико озираться.

– Задом наперед! – сказал Фенрир.

С третьего раза штаны оделись правильно. Пытаясь влезть ногой в мягкий сапог, Горм перекувырнулся в воздухе и плечом сшиб маленького робота, ползшего по переборке. Робот врезался в кучу своих собратьев, отскребавших от стенок распяленной внутренней полости анабиозной машины клочья цисты, окружавшей Горма во время его спячки. Роботы с зажатыми в клешнях неаппетитными лохмотьями закружились в и без того тесном пространстве жилого отсека, как листья в лесу в осеннее ненастье, с грохотом сталкиваясь друг с другом и вовлекая в движение другие предметы, но тут Фенрир включил двигатели, и под воздействием ускорения сапог, роботы и Горм в другом сапоге распределились по поверхности центральной переборки. Переборка раздвинулась, Горм, схватив сапог, нырнул в шахту и, оттолкнувшись обутой ногой от ручки оружейного ящика, протиснулся в головной отсек. Сквозь армировавшую стекла смотровых окон решетку светил желтый диск с встопорщенной на четверть неба бледной короной.

– Жрать, – Горм, проведя по волосам шипами попавшегося ему под руку строгого ошейника, вплыл головой в висевший в воздухе рогатый обруч и зашвырнул ошейник вглубь шахты.

– А узнать, где мы, ты не хочешь?

– Ты не знаешь, где, а я хочу жрать.

Из шахты выполз робот со связкой яблок на веревочках, рыбиной и куском хобота в серебряной фольге. Горм взял рыбину, понюхал, бросил в шахту, и, буркнув Фенриру: «Говори!», сорвал с хобота фольгу, запихнул ее в рот и с металлическим чавканьем стал пожирать хобот. Висевшее около пульта кресло притянулось к полу и поехало к Горму, растопырив захваты.

– Новости скверные, – Фенрир прибавил громкость, чтобы перекрыть звук еды. – Через полгода после того, как я втянул тебя в трюм, пришло сообщение, переданное в радиодиапазоне с одного из обломков звездолета. Вспомогательный процессор системы внешнего обзора, цепи которого в последние мгновения существования звездолета были перестроены центральным мозгом, непрерывно транслировал вот это.

Сквозь потрескивания монотонный бесполый голос произнес: «Звездолет Ульвкелль разрушен лучевой атакой при сшивании пространства. Для накачки луча использован взрыв Сверхновой. Возможно, уцелели части грузового отсека. Прощайте. Передаю координаты.» Зазвучал булькающий писк цифровой передачи.

– Кром, какая кислятина, – Горм с перекошенным от удовольствия лицом оторвал от связки следующее яблоко.

– Еще через полгода села батарея, и я отключился. Потом мы воткнулись в пылевое облако около этой звезды, и я закинул в нее энергозонд.

– Хорош бы я был, если бы послушал тебя и оставил его в замке! – Горм смачно рыгнул и, освободив ноги и пояс от захватов, подвсплыл над креслом. – Говорил – пригодится! Да, так с чего накрылся звездолет?

– Попробуй не накройся от такой плюхи. Выход из ручки – идеальный момент для лучевого удара. Силовое поле отключено, а кривизна метрики сама тянет к звездолету все излучение, не увернешься.

– А Сверхновая?

– А что еще использовать? Прикинь, сколько энергии пойдет на распыл доброго звездолета с бронеплитами в девять локтей?

– Ну что… КПД лазера, ни оптического, ни ультрафиолетового, ни рентгеновского не выше одной шестой… Телесный угол, в котором они могли собрать энергию, тоже вряд ли больше единицы на дюжину… Порядок не совпадает!

– Ты даже не спросил, на каком расстоянии была звезда – хорош расчет! На самом деле, если действительно прикинуть, выйдет довольно похоже. Лучше скажи, может такой лазер возникнуть от природных причин?

– Да нет вроде. Потом, не помню, при тебе это было, когда мы охотились на батареегрызов с Ку Руи?

– На кого?

– Значит, тебя не было. Так вот. Ку Руи рассказывал о своем полете во шаровое скопление во второй спирали справа вниз налево от Малой Собаки. Он нашел там пять разграбленных планет. Добыча гафниевой руды открытым способом, отвалы и все такое. А вскрытие рудоносных пластов – атомными взрывами. А еще он встречал там Гморка, и Гморк рассказал, что видел чей-то фотонный корабль, аккуратно разделанный надвое. Гморк, естественно, на него полез, а в его собственную банку кто-то влепил атомную ракету. Он успел перехватить управление и вернуть ее откуда пришла. Пришла же она с автоматической станции, спрятанной у фотосферы коричневого карлика. По словам Гморка, эта станция шарахнула так, что карлик из коричневого стал красным. Кстати сказать, после того разговора с Ку Руи Гморк снова полез на фотонный звездолет.

– И что он там нашел?

– Вероятно, много интересного, поскольку не вернулся. А когда я летал читать лекцию на Новый Энгульсей, мне рассказали, что у них в округе пропало одиннадцать кораблей, считая один межпланетный. На Илгайрех катер с Гайрех выловил в верхних слоях атмосферы спутник-шпион и пошел на сигнал, посланный им кораблю-матке. В итоге у Илгайрех прибавилось еще одно кольцо.

– Ну, об этом я тебе и рассказал. А в наших информационных сетях были свои слухи. Про обрастание ты слышал?

– Ы?

– Ну, знаешь, деревянные суда от долгого плавания обрастали водорослями, теряли скорость и прирастали к дну.

– Про это обрастание я тебе и рассказал.

– А я о другом. У кораблей на окраинах исследованной нами части галактики падало быстродействие. Паразитный код внедрялся в процессоры, забивал память, и корабль не мог лететь. Спасала только перезагрузка с жесткого носителя.

– Судно при обрастании тоже вытягивали шпилями на берег и кренговали.

– Забыл сказать, одна из планет, где водился гафний, была обитаемой. Ку Руи видел на ее спутнике примитивный космопорт. Эти ублюдки, верно, и нас отоварили.

– Но однако! Метрополия – это все-таки не Новый Энгульсей!

– Так и Сверхновая покруче средней атомной бомбы. Помнишь, я злой вернулся с последнего тинга? Ты не слушал трансляции?

– Не слушал, потому что ты, когда улетал на тинг, своротил с башни антенну.

– Да ну! А что ж ты тогда не сказал?

– Я сказал, а ты, мол, «молчи, волчина позорный, не до антенны». У тебя редкий дар запутывать беседу! Что же было на тинге?

– У самого у тебя дар!

– Ладно, успокойся, нет у тебя дара никакого ни к чему.

– То-то же. Что ты сказал?

– Или было что на тинге?

– Кром, этот урод совсем задурил меня!

– Замнем. Рассказывай про тинг.

– Ох, ядрена мышь! Ты злоупотребляешь моей добротой. Еще мяса.

– Разморожу.

– Пока рассказываю. Я рассказал про случаи на Энгульсее и другие. Я говорил, что мы вот-вот столкнемся с цивилизацией, сравнимой с нашей по мощи и открыто враждебной. Я предложил развернуть боевое патрулирование в подвластных нам частях Галактики, сократить периферийные пассажирские и туристические рейсы и так далее. Меня провалили, да еще и посмеялись.

У нас бытовала теория, что на космический уровень выходят только цивилизации демократические и миролюбивые, потому что тоталитарные и агрессивные режимы, дескать, сами себя истребляют. Где мясо-то? Я всегда в этом сомневался. Мы встречали много планет, где правят объединенные демократические правительства. Часто их цивилизации были намного старше нашей, но нигде мы не встретили ничего похожего на мало-мальскую космическую экспансию. Межпланетные перелеты, в лучшем случае экспедиции к ближайшим соседним звездам. И ясно, почему.

Планеты, на которых установилась так называемая демократия, всегда рано или поздно свертывают космические программы, самоизолируются и через определенный срок угасают. Мертвых или еле живых цивилизаций много больше, чем развивающихся. Цель, которая ставится перед собой любым якобы народным правительством – обеспечить сытое и по возможности не обремененное мыслями существование наибольшему количеству аборигенов, чтобы быть переизбранным на следующих выборах. Опора на толпу неизбежно влечет за собой снижение умственного уровня власти. При возникновении малейших трудностей в экономике под сокращение идут научные и космические программы, в ненужности которых уверен обыватель. Проблема роста населения решается контролем над рождаемостью и производством искусственной пищи. Средства информации ублажают вместо того, чтобы просвещать, или затевают бесплодные дискуссии, отупляющие массовое сознание. Фальшивая еда и варварски гуманная медицина пополняют ряды уродов, делая неизбежным генетический упадок. Итог может быть разным. Самый благоприятный исход – цивилизация, с каждым поколением добивающаяся все более высокого жизненного уровня и медленно сходящая на нет вследствие успехов в демографической политике. Подозреваю, что этот удел грозил и Метрополии. Чаще – повальные эпидемии, голод, крах биосферы, лихорадочные попытки освоить другие планеты, проваливающиеся из-за недостатка технических средств, и новое варварство среди свалок забытых предков. Самый крутой вариант – войны за менее разграбленные земли, за еду и топливо и под конец самоуничтожение, предписанное теорией только тоталитарным режимам. – Горм вырвал у робота кусок мяса величиной с кулак и целиком засунул себе в рот. Пользуясь паузой, Фенрир вставил: – Все так, согласен. Но как же Метрополия? Спустя некоторый срок голос Горма пробился сквозь проеденную мясную преграду и сначала неясно, а затем все отчетливее ответил: – У каждой цивилизации есть и особенности. У нашего народа тяга к новым странам и новым ощущениям оказалась сильнее, чем тяга к набитому (ик!) брюху. – Горм любовно похлопал себя по животу. – К тому же, корабли Альдейгьи ходили к Драйгену еще тогда, когда у нас не было ни миролюбия, ни демократии, ни цивилизации.

Космическая экспансия – дело для варваров. Она сопряжена с варварскими затратами, с варварским пренебрежением удобствами, с варварским фанатизмом. Мы заселили столько планет, потому что долго сохраняли в себе любопытство и неприхотливость варваров, какими были наши предки, устремлявшиеся в море на длинных ладьях из дуба с парусами, в небо на длинных дирижаблях из рыбьей кожи с паровыми машинами и винтами, в космос на длинных звездолетах из клепаного алюминия с ядерными реакторами. Кром, в нас течет кровь великих ярлов космоса! – Горм нахлобучил себе на лоб рогатый обруч и почесал кинжалом спину. – Но возможен и другой путь, когда корабли посылает в космос не дух мужества и поиска, а страх и параноидная воля безумцев.

Представь себе тоталитарный режим.

– Не представляю, – откликнулся Фенрир.

Горм, не слыша ответа, продолжал:

– Его существование возможно только в непрерывной войне. Мир ведет к коррупции, грызне за власть и демократическим революциям. Война длжна быть победоносной – иначе рассматриваемый режим перестает существовать.

Вероятность того, что победоносная война продлится достаточно долго, чтобы успела развиться техника для космических перелетов, ненулевая. Пока планета не объединена, режим будет стремиться как к господству на ее поверхности, так и в окружающем пространстве, где будет размещать ракеты, антиракеты, шпионские и контршпионские спутники, орбитальные крепости, командные пункты, космические радары и минные поля. Вероятность того, что режиму удастся объединить под своей властью всю планету, опять же ненулевая. Такие режимы должны существовать. И вот в чем моя идея. Если планетарное демократическое правительство вполне может обойтись без экспансии в космос, для планетарной диктатуры экспансия – единственный возможный способ существования! Диктатуре нужен враг, и если его нет на родной планете, она найдет его в космосе. Диктатуре нужна идея, и этой идеей может стать идея межпланетной колонизации. И диктатура выходит в пространство. Никакие затраты средств и жизней не остановят ее. И как только процесс начался, он должен разрастаться с увеличивающейся скоростью, потому что на него нелинейно влияют многие факторы. Империя не может позволить себе ограничивать рождаемость – ей все время нужны дешевые рабы и солдаты. Ее народ обязан множиться, заселяя новые и новые миры взамен старых, отравленных и перенаселенных. У имперской промышленности нет стимулов к экономии. Печи ее металлургических комбинатов требуют сырья, добываемого на новых и новых рудниках. Имперская пропаганда штампует новых и новых героев, заражая безумием новые и новые легионы фанатиков. Имперский штаб ищет новых и новых противников, чтобы офицеры не слонялись без дела, замышляя перевороты. Имперская расовая служба охотится за новыми и новыми генетическими донорами, способными замедлить вырождение постоянно полуголодного и оболваненного населения. Ученые имперских институтов лихорадочно работают над новыми и новыми проектами средств транспорта и массового истребления, зная, что в случае малейшей задержки или неудачи их отправят на расчистку ядовитых джунглей в каком-нибудь недоосвоенном мире.

Обычные клетки умирают спустя несколько делений – раковые делятся неограниченно. Бешеной собаке семь поприщ не крюк. И так далее.

Горм перевел дух, нырнул в шахту и через мгновение вернулся с подозрительно пахнувшей рыбиной. Раздирая ее пальцами, он подвел итог своей речи:

– Я знал, что мы встретимся с космической диктатурой. И меня удивляло, что мы не встретились с ней раньше.

– Если и на тинге ты так сорил чешуей, не удивляюсь, что тебя не восприняли достаточно серьезно.

– Ядрена мышь, я думал, что говорю с разумным собеседником, а не с родней троллей!

– Ты, видно, еще голоден – заводишься, как пружинный. Я поначалу опасался за твой рассудок – вдруг анабиоз может оказать какое-то воздействие, а теперь вижу, что все в порядке.

– Ы?

– Не было и нет.

– Ах ты волчище! Впрочем, я-то на тебя давно махнул рукой, с тех пор, как тестовый компьютер Коннахта сгорел, не вынеся твоей тупости.

– Он умер от зависти к быстроте моей оперативной памяти!

– То-то ты перед каждой репликой заикаешься, нарыв троллистого самомнения!

– Такого о себе я еще не слышал.

– Дарю.

– Надо поговорить о деле. Чем мы собираемся заняться?

– Мстить. Я ничего не знаю об этих тварях, кроме одного – все они мои кровные враги. Мечом Крома и проклятьем могильного холма клянусь, что воздвигну курган из их расчлененных трупов! Если они в этой системе, мы захватим их звездолет. Если нет – построим свой и полетим на поиски. А если на пути я открою прекрасную девственную планету с синими морями и пушистыми облаками в прозрачной атмосфере, я знаю, каким именем ее назвать.

– Месть? Да будет так, Горм сын Эйвинда! Но вот что тревожит меня.

Сколько мы летели?

– И ты это у меня спрашиваешь? Кому знать, как не тебе?

– А я не знаю. Мне известно одно – в той стороне, куда нас бросил взрыв, была огромная межгалактическая полость. И даже по эрозии моих бронеплит я не могу прикинуть, сколь долог был путь, потому что он пролегал через пустоту. Очень может быть, что Вселенная успела состариться, и ни Метрополии, ни ее врага, к счастью для последнего, уже никто не помнит. Не говоря уже о том, что мы не в своей галактике.

– Скверный оборот. Сколько планет у этого…? – Горм махнул кинжалом в сторону звезды.

– Штук семь больших и пять маленьких, плюс кометное облако в плоскости эклиптики и пылевое облако, в которое мы поначалу въехали. Я толком рассмотрел только ближнюю к звезде планету. – Спроецированная на стекло стрела ткнула в светящийся серпик в небе, потом возникло увеличенное изображение.

– Убери эту гадость. Еще что?

– У четвертой и пятой планет вроде бы есть свободный кислород в атмосфере.

– Начнем с четвертой, в таком случае.

Так, что ли?

Горм ввинтился между загромождавшими шахту корпусами полуразобранных универсальных роботов и, ловко избежав столкновения с висевшей посреди шахты промасленной тряпкой, вплыл в крошечный бытовой отсек. Пинками выгнав оттуда роботов-мусорщиков, он закрыл за собой люк и, пробормотав, «Ядрена мышь, ничего себе съездил с девушкой на рыбалку», приступил к выведению из организма отходов жизнедеятельности.

Некоторые тскуи утверждают[5], что в силу развития новых такаи после Гцо-Гнуинг-Тара гцо каух кваи-кваи перестали быть неизбежными. Они считают, что гци-йа-гцое между н баген Ди-Церретена и н баген кваи-кваи сильнее, чем гци-йа-гцое между каухами кваи-кваи, что волосатая мышь достаточно подчинила себе дпугие каухи кваи-кваи для того, чтобы не допустить их гцо и ослаблять друг друга, что передовые гцви кваи-кваи достаточно научены опытом Гцо-Гнуинг-Тара, нанесшей тше всему кваи-кваи-кваи, чтобы позволить себе вновь втянуть каухи кваи-кваи в гцо, – что ввиду всего этого гцо каух кваи-кваи перестали быть неизбежными.

Эти тскуи ошибаются. Они видят внешние явления, мелькающие на поверхности, но не видят тех глубинных сил, которые, хотя и действуют пока незаметно, но все же будут определять ход событий.

Внешне все будто бы обстоит «благополучно»: волосатая мышь посадила на паек вонючие рты, всепожирающего и другие каухи кваи-кваи; гоо (подводный), всепожирающий, цгуи, нга, когац, попавшие в лапы волосатой мыши, послушно выплоняют веления волосатой мыши. Но было бы неправильно думать, что это «благополучие» может сохраниться, пока провялится все мясо, что эти каухи будут без конца терпеть господство и гнет волосатой мыши, что они не попытаются вырваться из ее неволи и встать на путь дзай е-е-е.

Возьмем прежде всего всепожирающего и цгуи. Несомненно, что эти каухи являются кваи-кваи-кваи. Несомненно, что дешевое гнацане и обеспеченные гхауну-тсацау имеют для них первостепенное значение. Можно ли полагать, что они без конца будут терпеть нынешнее положение, когда гцви волосатой мыши внедряются в тсума-тсума цгуи и всепожирающего, стараясь превратить их в придаток тсума-тсума волосатой мыши, когда кваи волосатой мыши захватывают гнацане и гхауну-тсацау в кадинтаа всепожирающего и цгуи и готовят таким образом хейше для ку-цна-тсгаасинг кваи-гцви всепожирающего и цгуи? Не вернее ли будет сказать, что всепожирающий и цгуи в конце концов будут вынуждены вырваться из объятий волосатой мыши и пойти на гцо с ней для того, чтобы обеспечить себе дзай е-е-е и, конечно, еще ку-цна-тсгаасинг?

Перейдем к главным каухам гна-ка-ти, к гоо (подводному) и когацу. Эти каухи влачат теперь жалкое существование в грязной подмышке кваи-кваи-кваи волосатой мыши. А ведь они были великими каухами кваи-кваи-кваи, потрясавшими основы господства волосатой мыши и вонючих ртов в Гцома, в Канца. Думать, что эти каухи не постараются вновь подняться на ноги – значит верить в Гцонцендима.

Говорят, что гци-йа-гцое между Ди-Церретеном и кваи-кваи сильнее, чем гци-йа-гцое между каухами кваи-кваи. Теоретически это, конечно, верно. Это верно не только теперь, в настоящее время, это было верно также перед Гцо-Гнуинг-Тара. И это более или менее понимали кори каух кваи-кваи. И все же Гцо-Гнуинг-Тара началось не с гцо длинноносых мышей, а с гцо каух кваи-кваи. Почему? Потому, во-первых, что гцо длинноносых мышей, как каухи Ди-Церретена, опаснее для кваи-кваи, чем гцо каух кваи-кваи, ибо, если гцо каух кваи-кваи ставит только вопрос о преобладании таких-то каух кваи-кваи над другими каухами кваи-кваи, то гцо длинноносых мышей обязательно должно поставить вопрос о существовании самого кваи-кваи-кваи. Потому, во-вторых, что кваи-гцви, хотя и шумят в целях дзапп об агрессивности длинноносых мышей, сами не верят в их агрессивность. Спрашивается, какие имеются тску-тен-гхауа, что гоо и когац не поднимутся вновь на ноги, что они не попытаются вырваться из неволи волосатой мыши и зажить дзай е-е-е. Я думаю, что таких тску-тен-гхауа нет. Но из этого следует, что неизбежность гцо остается в силе.

Говорят, что выросли в настоящее время мощные силы, выступающие в защиту коротвитена, против гцо. Это неверно.

Современное движение за коротвитен имеет своей целью поднять массы гцви на борьбу за сохранение коротвитена. Следовательно, оно не преследует цели свержения кваи-кваи и установления власти Ди-Церретена. Возможно, что при известном стечении обстоятельств борьба за коротвитен развернется кое-где в борьбу за Ди-Церретена, но это будет уже не современное движение за коротвитен, а движение за свержение кваи-кваи.

Вероятнее всего, что современное движение за коротвитен в случае успеха приведет к предотвращению даннного гцо, к временной его отсрочке.

Это, конечно, хорошо. Даже очень хорошо. Но этого все же недостаточно для того, чтобы уничтожить неизбежность гцо. Недостаточно, так как при всех этих успехах движения в защиту коротвитена кваи-кваи-кваи все же сохраняется, остается в силе, следовательно остается в силе также неизбежность гцо.

Чтобы устранить неизбежность гцо, нужно уничтожить кваи-кваи-кваи.

Литеры сплавились и оплыли, но отдельные столбики крючковатых букв еще можно было бы разобрать. Железный каркас типографии сгорел в огненном смерче, и матрица из сверхтвердой керамики для печати массовых тиражей лежала полузасыпанная мелким серым шлаком в прямоугольной яме над обвалившимся сводом подземного ангара.

Ураганный ветер непрерывно гнал через стратосферу спутанные волокна облаков, но плотные слои воздуха пребывали в покое. Солнце, бросавшее косой луч на холмы спекшегося щебня с заметной кое-где щетиной арматуры, ползло к горизонту. Близилась ночь.

Фенрир и Горм летели к четвертой планете. Чтобы создать в жилом отсеке подобие гравитации, полпути Фенрир прошел ускоренно, засоряя пространство веществом звезды, через дюзы вырывавшимся из реактора. Горм помогал Фенриру оптимизировать траекторию, возился с роботами и составлял опись оказавшегося в наличии имущества. Помимо уместного в полевом лагере и на рыбалке снаряжения, отсеки захламляла прорва случайных вещей, скапливавшихся с первого появления Горма в брюхе Фенрира. Основная часть напластований представляла собой книги, свитки и отдельные листы с записями, кое-где прослоенные оптическими и магнитными дисками. Реже попадались оружие, инструменты, детали, куски механизмов, предметы забытого назначения, шкуры, кости, топоры, сапоги, тряпки и другие предметы обихода. Еды было мало – в обрез на четыре дюжины дней.

Бездействие в течение неизвестного времени оставило на утвари странные следы. Некоторые пластмассы, похоже, не выдержали переохлаждения и покрылись мелкими трещинами, страницы книг потемнели и стали ломкими, магнитные диски с аналоговой записью не читались. Некоторые цифровые диски пришлось восстанавливать на одном из вспомогательных мозгов Фенрира, подтирая паразитные сигналы. Найденные предметы одежды, особенно кожаные, приобрели непредусмотренный запах. Роботы, частью ползавшие по отсекам, частью лежавшие в ящиках и болтавшиеся в шахте, требовали профилактики механизмов и перезагрузки программ. Горм угробил уйму времени на то, чтобы привести хоть некоторых из них в сносное состояние.

Из музыкальной и видеоколлекции, скопившейся на борту, лучше всего выдержали превратности судьбы разовые оптические диски и шнурки. Фенрир пару раз проецировал на стены наиболее страшные исторические видеошнурки.

После просмотров на Горма снисходило мрачное одушевление, в котором он попеременно переклеивал манипуляторы, гонял тестовые программы, проверяя процессоры роботов, точил топоры и вел нравоучительные разговоры о былом величии Метрополии.

Когда раскопки в отсеках близились к концу, Горм нашел в торце шахты, рядом с реактором, термостат с двумя своими лучшими собаками – Мидиром и Фуамнах. Как ни старался, он никак не мог вспомнить, зачем потащил собак с собой. Фенрир тоже не прояснил вопрос, поскольку во время погрузки был отключен от своей периферии и проверялся на пресловутом тестере замка Коннахт. Откуда взялись собаки? Горм надеялся понять это из записей в своей записной книжке, но книжка лежала на штатном месте – в прозрачном кармане на стене шахты, и поэтому не нашлась. Так или иначе, Горм в очередной раз мог хвалить себя за запасливость, чем и занимался с трогательным усердием.

Четвертая планета была меньше Альдейгьи или Драйгена на треть. Ее окружала атмосфера, в которой, кроме азота и небольшой доли свободного кислорода, зачем-то водились фенолы, угарный газ и углекислота.

– Маразм крепчал, – сказал Горм, цинично ковыряя в носу гарпуном. – Кислородная, можно сказать, атмосфера, а не продохнешь. И хавать внизу небось нечего.

– Насчет хавать. Когда кончатся консервы, можно будет выращивать культуру собачьих клеток.

– А если захочется турьей ноги, печенной на угольях, с диким луком?

– Пусть хочется. Если под покровом этих презренных газов кто-то и зовется турами… – Фенрир показал маленький мультфильм, визуализировавший его догадки.

– Слизь смыть, волос сбрить, рога отодрать, чешую сорвать – и на пирожки, в каждый – по девять штук, – Горм метнул гарпуном в принайтованного к стеллажу у входа в шахту полусобранного охранного робота.

Робот поймал гарпун и снова замер.

– Ладно, что это мы все о жратве. Выходи на низкую полярную орбиту – будем искать посадочную площадку. Озера здесь есть?

– Не вижу. Можно садиться на внутреннее море – тем более оно дохленькое.

– И с дохлой рыбой, похоже.

За время беседы планета выросла так, что ее диск занимал всю ширину полосы смотровых окон. Горм поставил на место заранее смазанную клеем крышку трансмиссии ходового механизма охранника, сгреб в мешок с затягивавшейся ремнем горловиной кучку лишних деталей и плюхнулся в кресло.

Его туловище и ноги обхватили колбасы захватов, цилиндры подвески, зашипев, развернули кресло в осевой плоскости Фенрира. Одновременно начало меняться направление ускорения. Наконец, коррекция закончилась. Наступила невесомость. Избавившись от захватов, Горм поплыл во вторую каюту жилого отсека смотреть, как отмерзают собаки. Фенрир без особого энтузиазма прикинул параметры орбиты и принялся разглядывать планету.

«Море, дюны. Что блестит? Соль. В море не впадает ни одной реки, и оно пересыхает. Климат скверный. Похоже, всего две конвекционных ячейки в атмосфере. Плато. Песок. Много углерода в чистом виде, поэтому плато так плохо отражает свет. Получается, что песок выпачкан сажей. Канава. Русло.

Опять сажа. Органика. Не лес, скорее заросшая пустошь. Дюны. Океан. Мелкий, но грязный. Хлорофилл. Водоросли. Остров. Это что?»

– Горм, смотри-ка!

В воздухе перед Гормом возник обрывистый берег с полоской пляжа. Картинка была довольно отчетливой, просматривались даже гребни отдельных волн и скрюченные кустики у подножия скал, чуть поодаль от воды. На фоне светло-серой осыпи какой-то осадочной породы выделялся кое-где еще прикрытый лохмотьями обшивки скелет огромного сооружения или аппарата.

Присмотревшись, Горм разглядел, что ближайшие к осыпи утесы опутаны сплетением покореженных и порванных трубок и профилей. И над обрывом, и внизу, у воды, валялись куски механизмов и листы с неровными краями.

Горм сразу вспомнил легенду о планете – кладбище звездолетов. Некогда злая воля Тилле из Раталара[7] и Иорра из Вендилло, пережившая и их самих, и их усобицу, приманивала корабли к Кровавому Могильному Холму и сводила экипажи с ума, перехватывая контроль над мыслительными процессами и разыгрывая в мозгах бьющихся в беспамятстве путешествеников сражения за господство над некогда изобильной планетой. Горму эта рассказка всегда казалась чересчур красивой, чтобы походить на правду, но отчеты Турира Собаки, полулегендарного космопроходца с Драйгeна, хранили цветные фотографии сотен кораблей, медленно превращавшихся в труху среди галечных гряд на дне выгоревших морей. И потом – что заставило Турира расколоть планету на части ударом пакета протиометеориитных торпед и почему трое из его экипажа умерли по пути на Драйген?

– Паршивое место, – сказал Фенрир. – Я бы не стал здесь садиться.

– Почему?

– Один уже садился – вона как накрылся, – Фенрир обвел развалину в окне жирной багровой линией.

– По-моему, это не звездолет, а скорее химзавод.

– На пустой планете?

– И очень просто. Там, – Горм махнул в сторону руины отверткой, – взорвалась линия противозачаточых средств, началось перенаселение, эпидемии, в общем, все умерли.

– А города, дороги и так далее?

– Разрушены аборигенами в предсмертном припадке патологического бешенства.

– Верю! – Фенрир показал Горму новую картинку.

– Ни фига не вижу, – гордо заявил Горм.

– Сейчас, подкручу диапазон.

Под песчаными холмами проступили угловатые контуры, сливавшиеся в довольно убедительный план населенного пункта.

– Ы? – спросил Горм.

– Над остатками стен песок более влажный. Смотри, что еще я нашел.

– О, лужа. Поприща с два будет. Сажаю я – помнишь уговор?

– Ладно, только орбитального наблюдателя закинем.

Насос, откачивавший помет из фекального коридора, засорялся второй раз за утро. Зажав в задних лапах инструменты и обхватив передними поручень в середине служебного короба, Наподдал и Проклепать отдыхали после работы, расслабленно повиснув вниз головами.

– Неладно с «Крюхом», сказал Проклепать и со свистом втянул в себя воздух.

– Да. Вся ломается, сколько ни чини. Если я хоть что-то понимаю в насосах, ресурс этого кончился. Видать, так и рассчитано: «Крюх» вот-вот достигнет Цели.

– И ты, птица, веришь в это?

– Почему верю? Я знаю – ведь мы тормозимся. Скорость упадет до нуля у Цели, значит, немного осталось.

– А откуда ты взял, что мы тормозимся?

– Ты меня удивляешь! Стены стали потолками, корпус больше не вращается.

Разницу между центростремительным ускорением и линейным замедлением ты, я надеюсь, помнишь?

– Послушай, птица, что я тебе скажу. Отчего полы стали стенами и стены полами, неизвестно. Может, от замедления, может, от охренения, а может, оттого что Кубыть год назад упустил червяка за завтраком. В основе всех наших знаний лежит утверждение, что «Крюх» окружен пустотой, в которой он летит с огромной скоростью с одного из спутников Договорной Ботвы. Я склонен думать, что эта исходная предпосылка неверна, значит, неверна и вся построенная на ней система знаний.

– Откуда в тебе столько скепсиса, птица? Можно подумать, ты не видел звезд.

– Видел, и застекленную дырку, и стену с лампочками за ней. Кабы это была пустота… – Проклепать издевательски раскрыл пасть и стреском провел по зубам верхней челюсти кончиком языка.

– Какие лампочки, рехнулся ты, что ли? Я смотрел на них в тринокль – не приближает.

– Да как ты веришь триноклю? Можно подумать, ты сам его сделал! Ты знаешь, как он работает?

– Что я, оптику не знаю?

– Пойми, птичка! И все приборы, и все науки даны нам вместе с «Крюхом». Они – часть одной легенды с ним, составленной искусно и непротиворечиво, и их нельзя использовать для проверки этой же легенды. Надо пользоваться не хитрыми приборами и заумными построениями, а здравым смыслом! Ты когда-нибудь пытался представить себе Договорную Ботву? Леса, по которым можно лететь с вечера до ночи в любом направлении и не упереться в стену? И легенда о Договорной Ботве, и легенда о Цели основаны на одной идее – идее неограниченного пространства, идее пустоты, и эту идею наш здравый смысл и жизненный опыт категорически отвергает! Скажи, ты бывал в воздушном бассейне?

– Конечно, это входит в мою программу тренировок.

– А по своей воле пошел бы туда?

– В первый раз, пожалуй, сам бы побоялся, а теперь даже нравится.

– Вот, птица! Тебя специально отбирали для этих тренировок, и то твой организм не вдруг приспособился к свободному объему. А я знаю хота, который с вечера до утра не мог проблеваться, после того как раз заглянул в бассейн. Ты понял, куда я клоню?

– Не очень, но говори дальше, птица.

– Если нам так плохо даже просто в большом замкнутом помещении, как воздействовало бы на нашу психику неограниченное пространство? Как могли существа, подобные нам, зародиться вне замкнутого помещения?

– По-твоему выходит, никак не могли. Значит…

– Да! Вся, чему нас учили – ложь! Звезды, планеты, ядерная физика! Нас водят за нос те, игрушкой кого мы служим.

– Но как может такое быть? И кто они?

– Я не знаю, но дознаюсь! Летим, я покажу тебе их логово!

Проклепать бросил инструменты и, сложив крылья, упал в темноту служебного хода. Наподдал поспешил вдогонку. За несколькими коленами хода оказалось разветвление. Проклепать свернул вниз, и вскоре птицы уткнулись в дверь со знаком опасности. Проклепать вцепился в скобы, окружавшие дверь по периметру, и с усилием повернул массивное колесо, отодвигавшее засовы.

– Что ты делаешь? Разгерметизация! Погибнем!

– Эх, ты, птица. Я думал, ты все уже понял. Нет никакой разгерметизации, потому что нет вакуума и космоса тоже нет.

– А что же есть?

– Ты когда-нибудь интересовался устройством стен? Помнишь, какие там слои?

– Обшивка, трубы кондиционирования, теплоизоляция, трубы с силовыми тягами и многослойная фанера. Так?

– Да. Многослойная фанера с кремниевой пропиткой. Она-то и заполняет мир.

Кое-где продолблены каюты, залы, коридоры. И мы знаем только ничтожную часть мирового лабиринта. А остальное принадлежит тем, кто управляет тяготением. Они там, за дверью!

Последний поворот колеса – и дверь подалась. Наподдал в ужасе отпрянул, ожидая жуткого свиста разгерметизации, но ничего не произошло.

– Теперь я дознаюсь, кто три года назад приказал прервать размножение, – Проклепать потянул на себя дверь и влез в маленькую комнатку перед еще одной дверью с колесом. В ней чернело овальное окошечко.

– Помоги открыть, – позвал Проклепать. Вдвоем с Наподдалом они быстро докрутили колесо до упора и попробовали открыть дверь. Несколько бесплодных попыток, и Проклепать обратил внимание на торчавший из стены рычаг с табличкой: «При заклинивании выходного люка убедись в герметичном закрытии входного люка и нажми на рычаг взрывного отстрела».

– Вот как они спрятались! – Проклепать спустился в проем, отделявший комнатку от хода, и средней лапой дернул за рычаг.

Взрыв! Ослепительная вспышка обежала дверь по периметру, и дверь исчезла. С торжествующим воем воздух устремился в зияющую черноту проема, разрывая перепонки крыльев Наподдала и увлекая его за собой. Внутренняя дверь захлопнулась, перерубив Проклепатя пополам. Наподдал висел рядом с нижней частью туловища товарища, ощущая, как все три глаза наливаются кровью. Еще некоторое время он мог видеть удалявшуюся огромную тень, по краям которой разгоралось ослепительное ультрафиолетовое сияние, потом зрение отказало, и он понял, что те, за дверью, оказались хитрее, чем думал Проклепать.

«Никогда не садился на мертвую планету. Я видел фильмы и предметы в музеях, читал тексты, переведенные с языков угасших культур, слушал музыку, привезенную нашими разведчиками. Убрать, что ли, эту заслонку. Опасное дело – все равно что вскрывать труп без асептики. Фенрир говорит – подальше от мертвечины, а то за чем пойдешь – то и найдешь. Теперь вдавить ключ до упора. А я это и ищу! Никакой внизу, конечно, не завод. И если эту банку тоже разделали надвое атомной ракетой, значит, след верный, клянусь мечом Крома! Силовые щиты – в экономичный режим. У мертвецов надо взять и тайну, и сокровища, что хранятся в трюмах.

Вот повезло. Силовые щиты, фиксаторы, контроль, торможение. И местная цивиилизация тоже угасла. Просто так или отчего-то? Может, мы уже летим задворками империи тьмы, натыкаясь на ее отбросы? Ключ на себя. Локатор. Облако называется. Локатор долой. Может, здесь тоже когда-то водился гафний? Ключ вперед. Но радиации нет. Присвесить хвост. Разберемся. Вот и лужа. Ключ вверх на себя. А, варена курица!»

Внешний корпус Фенрира на скорости в четверть местной звуковой коснулся воды. Волны узким клином рассекли ее гладкую тускло-голубую поверхность. Горм заложил лихой вираж, чтобы не выскочить на берег, мелькнувший скучной серо-желтой полоской и скрывшийся в облаке мелких брызг.

– А теперь я, – сказал Фенрир.

– Ну нет, – Горм перехватил ключ, позволяя воде затормозить Фенрира еще больше. – Твоя планета – следующая, как уговорились.

– Ладно, но смотри: нос окунешь – жизнь проклянешь.

Горм уже мчался вдоль берега, держа вне воды не только драгоценный Фенриров нос, но и все днище головного отсека до последнего реданного выступа.

– Стой, – всполошился Фенрир, – здесь покрытие!

В верхнем правом углу поля зрения Горма всплыл стоп-кадр с мощеной прямоугольными плитами полосой, уходившей в воду.

– Ага! – Горм развернулся и остановил двигатели.

Погружаясь все глубже, Фенрир по инерции доскользил почти до берега. С шипением и лязгом вышли из ниш в брюхе головного отсека колеса шасси, и по древней дороге Фенрир выкатился на сушу, оставив за собой короткий мокрый след. Твердый участок кончился, колеса увязли в песке, и Фенрир осел брюхом на грунт.

– Не весь еще умишко продристал, дармоед!

– Молчи, серый хвост! – Горм был ужасно горд похвалой. – Объявляю эту планету своей собственностью и именем Метрополии нарекаю ее Фенольное Умертвие.

Из шахты донесся скулеж.

– Ядрена мышь, собаки! – Горм, зацепившись ногой за порог, рухнул на пол шахты.

– Спохватился! Там не только собаки, там, как я погляжу, еще и банка с едой! Узнаю тебя в этом жесте – отправить консервы в анабиоз!

– Банка? – Горм возился у термостата, пытаясь снять крышку. Когда крышка приподнялась, на волю вырвался такой дух псины, что Фенрир прокомментировал:

– Осторожно, а то ощенишься вдруг потом.

Собаки, теплые и уже почти сухие, возились и поскуливали во сне. Горм похлопал Мидира по белому с коричневыми и черными пятнами боку и схватил лежавший рядом цилиндрический предмет с гофрированными стенками.

– Еда! – Горм медленно повернул банку клеймом вверх. – Вишни!

– Из каждой косточки можно будет вырастить дерево!

– А если они вареные?

– Не видишь клейма – свежие!

– Так то когда было… – Горм открыл лючок в крышке банки, прижав ее к груди, отнес в бытовой отсек, бережно вставил кончик водяного шланга в лючок и открыл воду. Раздался скрип, тон которого понижался по мере увеличения банки в размерах. Когда стенки расправились, Горм освободил шланг и отколупнул крышку.

Второй раз за непродолжительное время в нос ему ударил густейший запах мокрой псины.

– Я же говорил – свежие! – сказал Фенрир.

Горм взял двумя пальцами ягоду, осмотрел ее со всех сторон, подбросил, не поймал, поднял с пола, отряхнул и сунул в рот. Лицо его недовольно перекосилось.

– Что, кишки из нее полезли? – не понял Фенрир.

– Хуже – они без косточек.

– Можно попробовать выращивать культуру клеток.

– Как мне надоело слышать от тебя это словосочетание! Кстати, о птичках – собак мы, выходит, обрекаем на каннибализм?

– Отнюдь, их можно кормить культурой твоих клеток!

Горм сокрушенно почесался и принялся грызть валявшийся на койке кусок шоколада. Когда от шоколада ничего не осталось, он побрел, запинаясь о роботов, в бытовой отсек, там долго и шумно пил воду, чистил и подтачивал зубы и когти и отправлял другие естественные нужды. Восстановив, насколько возможно, душевное равновесие, он вернулся в жилой отсек и, смахнув с койки посторонние предметы, сел. В руки ему попалась по дороге книжка творений скальда Гутхорма, валявшаяся на дне аптечного ящика в бытовом отсеке. Горм хотел швырнуть книжку в угол, но, подумав, открыл и прочитал стих:

«Всегда любил древнюю поэзию», – решил Горм, швырнул книжку в угол, снял сапоги, швырнул их в другой угол, снял левый носок, повесил рогатый обруч на скобу заглушки вентиляционной системы, вполз в койку и заснул. «Правый носок!» – сказал Фенрир. Ответа не последовало. Фенрир погасил в каюте свет и стал параллельно играть сам с собой в карты, составлять объемный глобус планеты Фенольное Умертвие и бдительно всматриваться в случившуюся снаружи ночь. Правду сказать, от всех его смотрелок, кроме инфракрасной, толку было немного, но включать локаторы Фенриру почему-то не хотелось. До рассвета оставалось еще часа два с небольшим, когда из-под днища донеслось шуршание песка. Фенрир решил затаиться. Источник звука приближался к броне. Нечто коснулось корпуса, проползло из-под кормы к редану и остановилось у заглушки разъема внешнего энергопитания. Раздался щелчок. Фенрир почувствовал, как отвертка коснулась шлица стопорного винта, и заблокировал винт изнутри. Неизвестный в локоть с третью длиной упорно пытался снять заглушку, пока его инструмент не сломался.

Вслед за премерзким хрустом Фенрир услышал нечленораздельный вопль в ультразвуковом диапазоне. Неизвестный нырнул в песок. Ему вдогонку Фенрир наконец включил активные приборы наблюдения, но карточки на память вышли не лучшего качества. Не пытаясь анализировать событие, Фенрир завис над грунтом и включил силовые щиты – так, для порядка.

Собаки, встревоженные во сне криком странной твари, скоро угомонились.

Спустя полтора часа после рассвета Горм, убив еще около получаса на завтрак и поиски правого носка, наконец выслушал рассказку Фенрира и решил, что в песке, погребающем город, стоит покопаться. Он разбудил собак, рассказал им о своей несчастной судьбе, те завыли, а Мидир сделался настолько переполнен чувствами, что напрудил лужу. Тем временем охранные роботы, спущенные через нижний люк, оттащили опоры силовых щитов от Фенрира, универсальные роботы взяли пробы песка и приготовились строить дом, а Горм выволок свой и собачьи выходные костюмы и начал облачаться. И двух часов не прошло, как вся троица была застегнута, зашнурована и подключена к энергоисточникам, в шахте раздвинулись меха шлюзовой камеры, десять ног переступили через высокий порожек, перегородка с шипением повернулась вокруг центральной оси, изолируя шлюз от внутренних помещений, и осталось только открыть левую наружную дверь, через которую Горм всегда покидал чрево Фенрира. Пока выравнивалось давление в шлюзе и снаружи и пока мощные гидроцилиндры поднимали дверь, Горм успел подраться с собакани и два раза поругаться с Фенриром. Как бы там ни было, потомок великих ярлов космоса наконец вылез на броню, постоял, вертя головой, и нелепо спрыгнул на песок. Собаки последовали его примеру и, взяв след ночного гостя, уводивший в недра планеты, принялись копать. Горм поднырнул под корпус Фенрира и вытащил поломанную отвертку. Инструмент скорее походил на консервный нож, которым сумасшедший безрукий слепоглухонемой мог бы вскрывать завязанные узлом банки с консервированной слонятиной. Внимательнее осматривая предмет, Горм увидел, что поверхность его внутренней полости в ближней к разлому части была покрыта какими-то волокнами, из которых сочилась отвратного вида и, как утверждал Мидир, адекватного запаха слизь.

– Органическая химия, – сказал Фенрир, – а то и биосинтез.

– Да, – вздохнул Горм, – стоит подарить ему новую отвертку. Отформуешь?

– Раз плюнуть. Прямо из местного грунта. Спечется на радость – это ж молотый кирпич. Гораздо прочнее, чем была эта дрянь.

– Смотри, чтоб слишком прочная не вышла. Не больно-то нужен ты мне развинченный.

– Ну, я-то сам не из кирпича все-таки.

– Стой, или это ты говорил сейчас про кирпич?

– Да вроде.

– К чему это ты?

– У тебя ума не больше, чем у тролля, честное слово. Я битый час талдычу, что местный грунт – молотый кирпич.

– Вот это все? – Горм вытаращился на однообразные плосковерхие холмы, во все стороны уходившие к горизонту.

– Наконец до тебя начало доходить.

– Это у тебя ума меньше, чем у тролля! Прикинь, какой здесь объем – будь это постройки, они бы рухнули под своей тяжестью!

– Так вот они и рухнули! Из дома в пять дюжин этажей запросто можно надробить такой вот холм крошки. Кстати, на Маг Муиртемне была кирпичная башня в восемь дюжин этажей – может, и посейчас стоит.

– Сравнил – та была на железном каркасе!

– А ты глянь в яму!

Из дна разрытой собаками ямищи торчали перекрученные ржавые стержни.

– Арматура, – победительно сказал Фенрир.

– Отнюдь! – нарочито возразил Горм. – Ваще, видимые нами холмы никогда не были организованы в дома. Аборигены живут под ними, искусственный песок защищает их от перепадов температур, а стержни – радиаторы системы кондиционирования.

– Отменно! Я готов поверить.

– А я нет. Интуиция. И дома рухнули не под собственной тяжестью. Мидир! Кого чуешь?

– Тварь смрадную!

– Одну?

– Многих!

– Где?

– Внизу!

– А наверху живет кто-нибудь?

– Не чую!

– А жил?

Мидир вылез из ямы, поднял морду и потянул носом. Усилитель запахов, встроенный в его шлем, загудел.

– Издох и сгорел! – выдал пес после небольшой паузы, потом добавил:

– Давно! – и прыгнул обратно в яму.

– Ты понял? – сказал Горм. Кстати, как отвертка для твари смрадной?

– Никак не мог понять, какая была ручка. Сделал из пластмассы с памятью – сожмется по форме хваталки. Сейчас…

Площадка грузового подъемника нижнего люка опустила на грунт робота на гусеничном шасси с отверткой в клешне. Держа отвертку за самый кончик рабочей части, робот воткнул ее в кучу крошки, которую успели нагрести собаки.

– Оставим это гадское место его хамским хозяевам. Мне почему-то кажется, что все инструменты они зажимают задницей, – Горм скорчил под респиратором рожу и с лязгом всполз на откидную решетчатую ступеньку перед дверью. Собаки, затеявшие было разборку, полезли в нижний люк, опрокинув одного из роботов. Пока тот копошился в песке, все его собратья, ненароком пройдясь по нему ногами и гусеницами, загромоздили собой площадку лифта. Опрокинутый робот наконец встал на шасси, помогая себе клешнями, замер в тупом раздумьи на несколько мгновений и неуверенно втиснулся на площадку.

Грузовой подьемник пополз вверх, закрылась, впустив Горма, дверь. Выйдя из шлюза, Горм, не снимая костюма, прошел в бытовой отсек, через осмотровый люк в полу впустил собак, одновременно отравив помещение угарным газом, дождался, пока атмосфера очистится, протопал в головной отсек, сел в кресло, выслушал Фенрирову отповедь собакам, опять лезущим внутрь через первую попавшуюся дыру, не считаясь с последствиями, переключил на себя управление, загнал на выполнение программу контроля двигательной установки, получил ответ о готовности, вставил ключ в гнездо, зашипел и выдернул его обратно. «Чтобы включить двигатели, надо разомкнуть силовой щит. Если разомкнуть силовой щит, Фенрир сядет на грунт. Если Фенрир сядет на грунт, придется стартовать с сыпучей поверхности. Если придется стартовать с сыпучей поверхности, плазменные струи из дюз унесут отвертку.» В каждый момент времени мозг Горма был в состоянии думать только одну очень короткую мысль, но невозможность параллельной обработки данных компенсировалась быстродействием.

– Полюбуйтесь на этого умом траченого! Сидит, сопит, пыхтит, только что задницей не чавкает от натуги, – начал было Фенрир.

– Молчи, плюгавый выползок из троллиных испражнений! Не будь твоя ржавая личность слишком ничтожна для моего гнева, я испепелил бы ее одним напряжением мысли! – выспренно оборвал его Горм. – Выгони наружу двух охранников, о несчастный, над убожеством которого заплакал бы и Кальмот Палач, Разоритель Семи Городов, вели им цеплять трос, выключай силовой щит, отгоняй их с тросом подальше и включай щит снова. Волоком пойдем!

Поскольку речь у Горма никогда не контролировалась сознанием, после сброса задачи передвижения в мозгу у него сразу пошла предыдущая задача, прерванная из-за более низкого приоритета – контакт с аборигенами. Горм решил, что не худо бы что-нибудь им подарить, даром что хамы. В подарок можно было без всякого ущерба отдать добрую треть зачастую не только бесполезного, но даже неопределимого содержимого отсеков Фенрира, но после катастрофы природная жадность Горма окончательно переросла все пределы, и расстаться даже с самой тухлой тряпкой было для него немыслимо, поэтому он велел Фенриру наформовать восемь дюжин кремнийполимерных болтов с гайками и шайбами на размер четыре и положить их на холмик, в который уже была воткнута отвертка.

На песке чернели подарки, оставленные местному населению примерно так же, как в своое время оставлялись купцами на берегах неисследованных островов игрушечные мыши на колесиках, ярко размалеванные косметические сумки и штампованные из дешевой пластмассы заколки для волос, а роботы волокли Фенрира по ложбинам между холмами, пока берег озера не отдалился на пол-поприща.

Вдоль причудливо иззубренного вершинами отдаленных курганов края неба дрейфовали облачные лохмотья, сплетавшиеся и разлетавшиеся в клочья в нескончаемом зловещем танце. Горм, естественно, мысленно уподобил их обрывкам савана, не пытаясь спроецировать метафору на реальность, потом прикинул химический состав атмосферы и несколько раз перетряхнул унылый набор газов, аэрозолей и пыли в поисках хоть какой-нибудь закономерности. Сначала ничего не наклевывалось, но, благодаря еще одной кладбищенской аналогии, некоторое свойство, сперва показавшееся Горму слишком общим, все-таки застряло в редкой сети его мыслей. Мертвецы, корчащиеся в пламени погребального костра, клубы жирного дыма, копоть, оседающая на оскаленные каменные морды идолов… Продукты горения – и в облаках, и на поверхности, и в нижних слоях атмосферы. Горм посмотрел в окно – песок уже не был единственным веществом, составлявшим холмы. Попадались и более крупные куски не то кирпича, не то бетона с серо-черной ноздреватой поверхностью, и скрученные, точно в предсмертных конвульсиях, металлические стержни. Горм представил себе огромные костры, увенчивающие каждый курган, и столбы дымов, под заунывное пение поднимающиеся к небы и заволакивающие его лохматым саваном. И все, кто обитал здесь, сами взошли в погребальный огонь и сгинули в оном вместе с конями, ладьями и женами.

Горм провел пальцем по отпечатку от своего выходного сапога. На пальце остался темно-серый след – прах несметных полчищ мертвецов. Горм вытер палец о штаны и пошел в шахту искать удочки – вдруг в озере сохранилась какая живность.

Собаки, мгновенно уловив намерение хозяина, подняли шум и запросились с ним.

– Да бросьте, что здесь за рыбалка, – проворчал Горм, распутывая клубок толстой лески для поводков. Это вам не озеро Мьерс… То есть трудно даже представить, насколько это не озеро Мьерс.

Срезая пилообразными бивнями молодые деревца и бросая их хоботом себе под ноги, панцирный слон пробирался к воде. В темноте разносились пыхтение и тяжелый хруст, сопровождаемые писком потревоженных мелких лесных жителей. Слон, отдуваясь, проломился через переплетение стволов и ветвей и угодил передними ногами на полосу крупного рыхлого песка. Песок еще не уплотнился под тяжестью могучей туши, а слон уже окунул хобот в прохладную воду. На некоторое время над озером восстановилась относительная тишина. Наконец наполнившиеся водяные мешки встопорщили роговые пластины на спине зверя. Слон поднял голову вверх. На небе творилась обычная ночная кутерьма – скрещивались и расходились тонкие разноцветные лучи, приближались и удалялись источники пульсирующих вспышек, причудливо вырезанные тени, закрывая звезды, проносились из конца в конец небосвода, а из-за горизонта поднимался узенький серпик, окруженный голубым сиянием. Слон повернулся к лесу, шурша кожей о кору и ветви деревьев, и по проложенной тропе устремился к скальному останцу, где его хобот на закате уловил запах слоницы, принесенный ветром с плоскогорья. Слону предстоял двухдневный путь через безводное плато, вымощенное восьми– и четырехугольными полированными плитами, он бежал экономичным коротким галопом, сотрясая землю и всколыхивая кроны лавров и буков, стволы которых задевали его мощные бока.

Разбуженные птицы снова уснули, покрепче вцепившись в ветки, к кучам слоновьего помета спешили разные твари-навозники, а панцирный слон уже миновал останец, спеша на могущую оказаться обоюдно небезынтересной встречу со слоницей.

Затих треск в чащобе, почва уже не вздрагивала от топота, но озеро и окружавшие его заросли были полны других источников шумов. Всплескивали хвостами по воде рыбы и рептилии, кричали и хлюпали тиной в тростнике гады, попискивали в воздухе вампиры, а с холма на южном берегу озера доносились сильно приглушенные звуки двух гитар.

Огонь в сужающихся кверху трапециевидных окнах замка слабо брезжил сквозь закрытые жалюзи и со дня постройки не мытые цветные стекла в частых переплетах.

Вдруг над приземистой предмостной башней возник столб света. Музыка стала отчетливей, и в воздух взмыли четыре ярко освещенные снизу фигуры с ракетными ранцами.

С мерзким скрежетом рухнули и рассыпались по склону холма грудой обломков ворота, и из клубов пыли вывернул тупоносый открытый катер. На треугольной бронеплите перед мутным от времени ветрозащитным стеклом стоял, упершись ногами в причальные крюки, некто в узких портах на двойном росомашьем меху и в коротких кольчужных налокотниках. Его длинные белые волосы развевались в потоках сгустившегося за ночь воздуха, и почти так же свободно и прихотливо двигались жилистые руки, извлекавшие безумное соло из помятой гитары с колками на крокодильих зубах. Недобрым красным светом вспыхнул третий глаз во лбу бас-гитариста, он поднялся с заднего сиденья во весь своы исполинский рост и поставил на плечо водителя ногу в грубом башмаке с рифленой подошвой.

Присоединившись к пульсировавшему на грани истерии соло, его противоестественные аккорды придали мелодии зловещую разухабистость. Из призрачно светившейся пасти ворот выполз второй катер, кроша траками гусениц трухлявые бревна. Харкнули ракетные ускорители, сварной корпус катера ненадолго завис в воздухе, потом перегруженная машина тяжело поползла вверх. Ударник, в мозаичных фоторецепторах которого отражались с трудом помещавшиеся в коробе отсека полезной нагрузки конечности, лупил по обтянутым несвежего вида шкурами барабанам.

Беловолосый поднял голову. В его желтых глазах, как в катофотах, преломлялись лучи прожекторов.

Его пронзительный голос перекрыл рев гитар и грохот барабанов и, слившись с визгом двигателей ракетных ранцев, невиданным упырем взмыл к небесам и рухнул на лес, тотчас наполнившийся топотом ног, хлопаньем крыльев и криками разбуженного во второй раз за недолгий срок зверья. Валились с деревьев твари, затаившиеся в листве, ползли вверх, цепляясь когтями за кору, обитатели нор и берлог, а ударная волна жуткого клича уже металась по самым глухим лесным закоулкам:

На максимуме облома безумный танец двух пар закончился крутым пике и падением в озеро. Катера умчались во тьму, шум стих.

Пыхтя и отдуваясь, через переплетение стволов и ветвей проломился к воде панцирный слон и угодил передними ногами на полосу крупного рыхлого песка. Песок еще не уплотнился под тяжестью могучей туши, а слон уже окунул хобот в прохладную воду. Всплеск, гнусавый рев, шуршание песка – и после непродолжительной борьбы слон исчез в озере. Наутро в замке подали к третьему завтраку слоновью печенку.

На часах самое начало второго – и часа еще нет. Время медленно идет, если рыба… Клев как щекотка у покойника. Подальше, что ли, бросить… О, планета попалась.

Блесна застряла. Горм подергал удилище, попробовал покрутить ручку, но затрещала фрикционная муфта катушки и динамометр показал предельное усилие на леске. Сунув спиннинг роботу, Горм, порывшись в подсумках, достал очки и затыльник, прищелкнул их к рогатому обручу и соединил с маской респиратора.

Когда перед глазами зажглась строчка об успешном окончании проверки герметичности, Горм встал с раскладной табуреточки, потянулся, прошлепал по отмели, нырнул и, держась левой рукой за леску, поплыл в глубину, работая ногами.

– Под мышками потри, – вступил дотоле молчавший Фенрир.

– Серый дурак, – Горм схватил правой рукой какую-то пупырчатую гадость с плавниками. Гадость протекла сквозь пальцы и скрылась, оставив пару-тройку сгустков слизи.

– Бери левее, леску порвешь.

– Дурак серый, – Горм круто взял влево и застыл раскорякой в трех локтях над дном. Перед ним стояло колесо. Опускаясь к его подножию, Горм задрал голову, но верхнего края не увидел. Ступица была толщиной локтя в четыре с половиной, перекрученные спицы соединяли ее с двойным ободом. Между кольцами обода, разнесенными на два Гормовых роста, криво висели лопатообразные грунтозацепы. В задумчивости Горм сделал несколько шагов по дну на четвереньках, потом, спохватившись, подвсплыл и отцепил блесну от ржавой решетки, возвышавшейся по левую ногу от колеса. Робот на берегу, почувствовав слабину, завертел катушку.

Блесна удалилась, вальяжно виляя хвостиком. Впереди за грудой дико извитых труб, змеившихся по поверхности огромного цилиндра, вросшего в дно, торчали вверх два чудовищных рычага, за ними угадывалось еще одно колесо.

– Как картиночка? – спросил Горм.

– Хм, очень мило, но у нас на берегу новости поинтереснее.

– Пустое! Вот задняя ось!

– То есть это если принять, что первая, на которую ты наткнулся была передняя, что не факт.

– Конечно, если он греб почву выпуклыми сторонами грунтозацепов. Но троллиное отродье навряд ли могло случиться среди его проектировщиков, так что смирись в очередной раз с моей правотой. Но где этот рыдван ездил и зачем попал в озеро – хоть топор о голову точи, не пойму.

– Если ты рассчитывал удивить меня последним заявлением, то просчитался. Эту загадку ты можешь не осилить и до конца времен, так что всплывай.

– Погоди, – Горм подергал за торчавшую сбоку одного из рычагов шпильку. Шпилька рассыпалась. Горм поплыл к передней части непонятного сооружения. Где-то через полтора гросса локтей технический бред уступил место обычному песочку, но ничто не говорило за то, что он не продолжается подо дном. Горм выразил недоумение:

– Если бы я такое строил, то разнес бы оси колес подальше.

– А оглобли бы врыл в землю. Может, это прицеп? Выныривай, надоел!

– А оглобли сделал бы на резьбе и без смазки ввинтил бы в твою ржавую задницу.

– Отстань.

Дно перед Гормом уходило вниз. На склоне лежала вроде бы деревянная коробочка. Горм проплыл мимо, гребя ногами и руками, а спуск все не кончался.

Стало темно. Горм решил вернуться и рассмотреть коробочку – вдруг в хорошем футляре окажется хорошая вещь. По дороге вверх Горм устно возмутился по поводу одновременного наличия в озере хреновины о четырех колесах и жуткой ямищи в дне.

Фенрир не удостоил Горма ответом. Горм подхватил коробочку, но она расползлась в кашицу от прикосновения. На песок выкатилась пара не то шайб, не то подшипников.

– А, дристня медвежья, – пробормотал Горм и мотнул головой. Вдруг по ушам ему резанул аварийный вызов Фенрира.

– Э, Фенрир, что с тобой?

– Это с тобой что, блевота пьяного великана? Я тут потерял твой пеленг, мечусь, как угорелый, а ты, огрызок двуногий, и не чешешься – а ведь был сигнал о потере связи!

– Стой – стой – стой, какой сигнал? Чья блевота?

– Пьяного великана. Дарю.

– Угу.

– Опять ты меня сбил, пень рогатый! Я говорю о том, что с тобой нет связи треть часа. Роботы прочесывают озеро, собаки воют на берегу… Где ты был?

– Да все там же, – ответил Горм, быстро приближаясь к отмели.

– В пещеры не заплывал?

– Какие пещеры… Разгони роботов – они аж в задницу лезут, – Горм брел к берегу по пояс в воде. – Так, значит связи не было? Темное дело. Сколько сейчас времени?

– Треть второго.

– Ого! А по моим четверть. Хроноклазм, что ли… Клинический случай – озеро под заклятием злых чар. Если заклятие снять, туда вернятся рыба. В страшных рассказках на таких местах обычно бывает голос или видение, а то непонятно, что дальше делать.

– Знак тебе? Мой орбитальный наблюдатель только что засек взрыв ядерного устройства в атмосфере пятой планеты.

– Атомный взрыв в атмосфере? Почерк империи тьмы? Сказать откровенно? Я чего-то такого и ждал – ясно, что этот корт с кирпичным покрытием не из нашей саги. Раздайся, клич мести! – Горм издал клич мести и запел:

Нет, это я пою, а ты воешь, как зараза! – Горм протянул руку, чтобы отечески вразумить метавшуюся перед ним по отмели и издававшую радостные наивно-кровожадные звуки Фуамнах, и, разжав кулак, увидел что-то блестящее, выкатившееся из пальцев. Нагнувшись, он подобрал маленькое золотое кольцо.

Существует там некто с одним огненным глазом. Сие существо летает ночью и ползает по земле, держа одну руку кверху. Оно выдавливает из людей дыхание, оставляя лишь мертвые тела. Это людоед. Тынагыргын запретил, чтобы его имя упоминалось вслух. К северу от оной долины лежит диковинная местность. Всяк, кто проходит по ней, а именно близ развалин некоего города, придет в страх и робость, когда на развалинах увидит различные странные существа в самых диковинных позитурах; они скачут и пляшут с ужасающими ужимками. Эти персоны представляют собой привидения, и кто сего не уразумеет, может прийти в совершенный ужас. Дороги близ сего города вполне сохранны и изобилуют машинами самых неимоверных размеров, к каковым не следует подходить, ибо сидящие в них мертвецы могут, почуяв теплую кровь, ожить и схватить путника, кто слишком близко подошел к ним. Тому, кто осторожен, машины не опасны, потому как жизнь покинула их почти двести лет назад, и глаза мертвецов, в них сидящих, почти сгнили. Добрые люди не живут близ оного города, и только шайки безбожных разбойников отваживаются находить себе приют под кровлями уцелевших строений. Однако следует пройти как можно ближе к городской черте, держась от нее к западу, по старой бетонной дороге. Иначе не избежать пути через место, о коем ничего доподлинно не известно, кроме того, что лучше подалее от оного держаться. В десяти лигах от города по правую руку покажется здание, пред коим вросла в землю летательная машина. Ежели силы на исходе, в оном здании можно переночевать. Для этого надобно обойти его по дну канавы, сошед в нее с дороги у железного моста, и, едва под ногами захрустят кости, выбираться наверх по каменным ступеням, покуда те не кончатся. Затем надобно подняться по железной трубе до окна и в оное влезть. Покажется комната с четырьмя кроватями, на коих лежат мертвецы, и многими диковинными вещами. Брать эти вещи и тревожить мертвецов не следует, понеже и они доброго человека не тревожат, а в соседней комнате стоит железное корыто, где можно отдохнуть и помолиться. Рядом с корытом стоит сидение с дыркой. Некоторые по недомыслию или озорства ради справляют в оную дырку нужду. Сие есть большой грех. 

Для конного оный ночлег непригоден, ибо негде укрыть коня от крыс. На отдалении тринадцати лиг от оного здания имеется в склоне холма пещера достаточно поместительная, чтобы приютить и всадника, каковую пещеру можно заприметить с дороги по скоплению машин подле нее. Машины сии ветхи до крайности, к тому ж пусты, посему угрозы не представляют. Вход в пещеру закрывается железной дверью с колесом, каковое надобно покрутить, дабы запереться изнутри. Сия пещера имеет в глубину двадцать шагов; в конце ее находится дверь из свинца, к коей не след приближаться. Тако же не след ни шуметь, ни разводить огонь. Уходя, железную дверь надобно плотно затворить. В двух лигах пути от пещеры бетонная дорога пересекает четырехколейный железнодорожный путь. Надобно свернуть налево и далее следовать сему пути, продвигаясь возможно быстро, поколику местность по сторонам пути диковинна и обманчива. Нередко можно видеть там в струях горячего воздуха, как из руин и праха восстают строения и летательные машины и как мертвецы, приняв облик живых людей, в нарядных одеждах ходят меж мертвых дерев, одетых призрачной листвой. Говорят, что дурман сей являет собою наваждение не токмо для зрения, но обманывает и другие чувства. Потому не след, принимая мертвецов за живых людей, глазеть на них, а тем паче завязывать разговоры.

Велико может быть искушение, но помни! Это не люди, а наваждение злых сил, одежды их суть саваны, драгоценности их суть прах, и женщины их суть скелеты с клочьями присохшего мяса на костях. Берегись! Ибо повсюду ныне силы зла полновластные хозяева ночью, и в темных местах, а кое-где и при свете дня. Ныне мертвые владеют миром, а удел живых – каяться и скорбеть, ибо сказано: лишь проведши ночь в страхе, вновь узришь свет дня. Прошед оные семнадцать лиг, достигнешь моста с двумя башнями. В первой из них проведи ночь, но не спи, а будь начеку, ибо приют сей небезопасен, а иного нет. Наутро ж возблагодари небо, раз остался жив, и иди вперед, через мост.

Дороги тебе осталось три лиги с четвертью, и, ежели вышел с рассветом, к полудню уж придешь на призывной пункт.

– Ну и язык! Как волк воет на заснеженном перевале!

– Им будет казаться, что ты не говоришь, а гавкаешь. Это инкорпорирующий язык – одна мысль выражена одним словом.

– Все равно, я говорил бы короче.

– Верно, у тебя все мысли с медвежий хвост.

– Можно подумать, у них длиннее. Что за передачи ты засек?

– Спроси что полегче. Какие-то трансляции из трех точек и пяток двусторонних переговоров, наверняка шифрованных. Будь здесь специальная контактная передача на нас, я бы скоро ее расщелкал, а так… Знаешь, что они говорят вместо «прием»? Нырак мараквыргыттайкыгыргыт!

– Не верю! Это не «прием», а «как слышно» или что-либо еще более абстрактное. А насчет того, что ты называешь звуковым шифром, мне кажется, что это просто еще один язык.

– У меня мало данных.

– А у меня гениальная интуиция. Попробуй провести анализ не только по частотам звуков, а и по интонации.

– У меня мало данных для анализа, сказано тебе, полено рогатое! Свински пустой эфир.

– Ладно эфир – где имперский флот вторжения?

– Разве что те корабли над радиационными поясами…

– Это не корабли, а горшки с протухшей дристней.

– У тебя редкий дар в отношении испражнений. Впрочем, сказано – свинья грязь найдет. Уже вторая планета…

– Заткнись. Это что?

– Музыка.

– Никогда бы не подумал.

– Ты никогда и не думаешь.

– Погоди – погоди… Аранжировка не та, но мотив какой-то знакомый. Ту-руруруру, туру-руруру-ру-ру…

– «Последний воин».

– Ага. Вот опять —

– А не могло обойтись без флота вторжения?

– Ы?

– Например, имперская планетарная база подавляет выступление постанцев.

– Все равно, долбить ядреной бонбой по планете с собственной базой – какой псих захочет?

– Может, как раз псих и захотел. Имело бы смысл сесть и уяснить.

– Будь у этих хамов внизу телевидение или хоть побольше радиопрограмм, стоило бы поболтаться наверху. За сегодня ты берешься хоть что-нибудь раскрутить в языке? Я помогу.

– Сказал ворон гробовщику. Будь даже в этом деле проку от тебя больше, чем прыти в дохлой лошади, по таким отрывочным и однообразным передачам мы вряд ли наберем достаточно языкового материала. Впрочем, я понаблюдал бы с орбиты, не взорвется ли внизу еще что-нибудь.

– Взорвется, не взорвется, много ты разберешь сквозь этакие тучи! На посадку.

– Держись, моя очередь!

Плавным замедлением Фенрир погасил орбитальную скорость и включил силовые щиты. В смотровых окнах планета казалась уже шаром, а огромной чашей. Небо из черного стало фиолетовым, померкли звезды, а внизу зловещими отвалами поднялись облака странной конусообразной формы. Они были ощутимо радиоактивными и до омерзения непрозрачными. Горм запоздало спохватился, что действительно может случиться еще один ядерный взрыв, потом прикинул энергопоглощающую способность силовых щитов и выбросил задачу с буфера ввода – сработай бомба в непосредственной близости от Фенрира, она вообще пошипела бы и погасла – щиты утянули бы все нейтроны.

Под облаками было тепло, темно и жутко.

– Радар, – сказал Фенрир.

– Что толку.

– Они нас не видят, зато слышат. Я снизился до четырех гроссов локтей.

Не говоря ни слова, Горм побрел назад. Холод пронизывал его тело, забираясь все глубже и глубже. С трудом поднявшись к двери, он запнулся о порог и рухнул в шлюзовую камеру.

– Живо снимай костюм, – сказал Фенрир. Ты подключил свое белье к шлангу охлаждения СП контура.

Одеревенелыми пальцами расцепляя крючки и отпихиваясь от не в меру услужливых роботов, на негнущихся ногах Горм вошел в шахту. Пол вибрировал от воя Мидира.

– Что воешь, зараза?

Пес осекся и уставился на Горма бессмысленно-желтыми глазами. В горле у него забулькало, из пасти свесилась слюня. Он судорожно сглотнул и сказал:

– Повыть нельзя? В горле першит!

– Неловко как-то вышло, – Горм, как был, в полурасстегнутом костюме с болтающимся концом злополучного криошланга, тяжело опустился в кресло.

Приглушенно играла гитара, и звучал голос скальда, мертвого уже дюжины веков:

Около строений на краю летного поля началась суета. Открылись ворота большого гофрированного сарая, из них выкатилась еще одна нелепая крылатая машина, немного поменьше тех, что догорали в отдалении.

– Надо линять отсюда, а то и этот себя как-нибудь прикончит. – Горм всунул ключ в гнездо на панели и порулили в конец полосы.

Когда он приблизился к зданиям, в окнах замелькали огоньки выстрелов. Несколько пуль щелкнули по броне. Взлетая, Горм увидел, что аппарат чужаков тоже взмывает в воздух после короткого разбега. Его удивило, что шасси отвалились в момент взлета.

– Я старый ржавый чайник! – с чувством сказал Фенрир. – Они вели переговоры не в радио-, а в СВЧ-диапазоне. Только сейчас сообразил.

– Тогда скажи этому уроду, чтоб держался подальше. Кром, он ведь нас догонит!

– Он орет чего-то, а меня не слушает.

– Уходим-уходим. Этот гораздо быстрее предыдущих, вот-вот сравняется!

Третий аппарат действительно почти догнал Фенрира и ужасающим образом взорвался. Из-за того, что Горм забыл о силовых щитах, Фенрира отбросило взрывной волной к земле и закрутило. Вновь водворяясь в кресло и придирчиво исследуя прикушенный язык, Горм увидел еще один аппарат и невнятно застонал:

– О, ядрена мышь, ну сколько же можно…

Очередной кандидат в покойники сел на хвост Фенриру.

– Отрываемся? – спросил Фенрир.

– А он от обиды носом в землю? Вот что – лети прямо и не спеша. Будем брать живьем!

Пилот аборигенов, казалось, того и хотел. Он откинул колпак кабины и вылетел вверх, подброшенный струями огня из ракетного пояса, затем метнулся к Фенриру и распластался по броне головного отсека рядом с окном, прикрыв рукой лицо.

– Он повторяет одну и ту же фразу: ыкаликатхукак икпакхуак, – сказал Фенрир.

– Хуак? Наверное, что-нибудь оскорбительное. У, барьер этот языковой! А, скажи ему то же самое!

В ответ на Фенриров клич незнакомец разразился длинным завыванием, отлип от стекла и полетел к своему аппарату. Вцепившись левой рукой в борт, где была намалевана несомненно хищная птица, тащащая в когтях предположительно женщину, он нашарил в кабине и вытащил на свет не то керосиновый фонарь, не то сварочный аппарат, и вновь переместился поближе к Фенриру.

– Спятили они тут все, – Горм воткнул шланг охлаждения СП контупа в гнездо охлаждения СП контура, соединил очки с респиратором, взял в шахте моток веревки и механический резак – «так, чтоб был» – и полез шлюзоваться. Держа в одной руке резак, в другой – ракетный пистолет, он оторвался от брони и полетел к незнакомцу. Голова аборигена была защищена глухим шлемом в форме ведра, его руки, ноги до колен и туловище покрывали керамические чешуйки, в сапоги были встроены дополнительные ракетные двигатели.

– Югнилнук! – прокричал незнакомец.

– Сам ты бабушку зарезал! – ответил Горм на его волне и потянулся к веревке. Незнакомец встряхнул свой фонарь, и из означенного устройства вылезло колеблющееся огненное лезвие длиной в добрый двойной локоть. Гор включил резак, и звенья зубчатой цепи пришли в движение. Выставив факел вперед, чужак бросился на Горма. Горм ушел из-под удара вниз и полетел к незнакомцу, рассчитывая схватить его за спину, но тот уже развернулся и опять угрожал Горму огненным лезвием. Горм успел сменить курс с встречного на почти встречный и ударил незнакомца правым плечом, отчего тот потерял управление и, кувыркаясь, пролетел добрых два гросса локтей. Следуя за ним, Горм потянулся к веревке, но вынужден был оставить ее и перейти к обороне – лезвие из керосинового фонаря чужака выпросталось еще на локоть. Горм попробовал перепилить его, но резак с визгом отскочил, едва не вывалившись из руки. Чужак попытался пластануть Горма огненным мечом, но Горм легко ушел из-под удара. Так повторилось раза четыре. Горму не хотелось пробовать на себе боевые качества чужого оружия, хотя вообще-то он был уверен в собственной неуязвимости. Пытаясь обезоружить незнакомца, Горм резанул его по форсунке, из которой вырывалось пламя, но незнакомец подставил керамическую рукавицу, и Горм едва успел отдернуть резак – у незнакомца из разрыва в чешуйках рукавицы брызнула, разбиваясь на ветру в мельчайшие капельки, кровь. Прижимая покалеченную левую руку к боку, чужак вновь рубанул Горма, попав на этот раз по одному из выростов рогатого обруча.

Удар был так силен, что Горм трижды перекувырнулся в воздухе, но и незнакомец потерял равновесие. Воспользовавшись этим, Горм на выходе из вращения наподдал ему ногами в грудь и, когда тот, прикрываясь от атаки, выставил перед собой меч, изо всех сил ударил снизу по лезвию вдруг остановившимся резаком. Рука чужака с мечом дернулась вверх, Горм нырнул под лезвие и, добравшись наконец до форсунки, начисто ее своротил. Огненный факел угас.

– Куапкана инугагсюк, – прокричал чужак, показав на резак, и отбросил остаток своего оружия.

– Поори мне, – Горм спрятал резак и полез за веревкой.

– Касяхсяк, – незнакомцу веревка не понравилась, о чем свидетельствовал и жест его здоровой руки.

– Да я на ней, небось, и слонов важивал, – Горм приблизился к незнакомцу, держа в вытянутой правой руке петлю. Незнакомец был в замешательстве – достал кинжал, примерился воткнуть его себе в горло, потом заныкал обратно в ножны. Видя, что из полуотпиленной руки соперника продолжает хлестать кровь, Горм счел дальнейшую дискуссию бесполезной, схватил чужака за кстати подвернувшуюся у того на спине то ли трубу, то ли скобу и отволок его к входной двери в чрево Фенрира. Незнакомец вроде бы понял, что встретил Горма Спиленное Дерево, с которым спорить бесполезно, во всяком случае, не сопротивлялся. Прикинув, что от воздуха в брюхе Фенрира чужак скорее поправится, чем помрет, Горм решил посадить его в пустую вторую каюту жилого отсека, помещение донельзя захламленное и тесное, где жили собаки и хранились некоторые инструменты и те охотничьи трофеи, от которых особенно сильно пахло.

Правду сказать, от пленника пахло не намного слабее, и вдобавок несло радиоактивностью. Горм довел его до переборки, разделявшей шахту и каюту.

Когда переборка раздвинулась, незнакомец посмотрел на собак и окончательно лишился чувств. Это милосердно избавило его от очного знакомства с медицинским искусством Горма. Когда три перепиленные кости были склеены клеем для поделок из органических полимеров, а нервы и некоторые сосуды как попало сшиты леской, совершенно взмокший Горм сообразил, что в шахте валялся оптический шнурок с медицинской программой, распорол все швы и запустил универсального робота. На шнурке два байта в таблице адресов оказались нечитаемыми, поэтому в хирургический блок внедрился фрагмент, управлявший разделкой дичи впрок, тем не менее робот блестяще справился с заданием, правда, оставив несколько выстриженных, посоленных и поперченных лохмотьев мяса. Фенрир извлек кое-какие сведения о биологии и биохимии пленника, оказавшихся довольно близкими к Гормовым, «хотя без той утонченности». Поэтому Фенрир рискнул составить кровезаменитель и ввести его внутривенно вместе с препаратом укрепляюще-снотворного действия.

Оставив незнакомца приходить в себя в собачьем противоперегрузочном кресле под присмотром робота и Фуамнах, Горм задвинул переборку и пошел в головной отсек советоваться с Фенриром.

– Ну и гадюшник мы разворошили!

– Скунсятник! Кстати, это запросто могут быть повстанцы, теснимые имперскими, ы, штурмовиками и принявшие нас за имперских же, ы, андроидов.

Отсюда такая странная реакция. – Горм покосился на свое отражение в поверхности одного из плоских мониторов пульта. – Пленник как раз все и расскажет. Кстати, его катер еще летит за нами. Жалко бросать. Я думаю – может вывести на низкую орбиту?

– Порой мне казалось, что ты зря так редко это делаешь. Я был неправ. Лучше не думай – авось сойдешь за мыслящее существо. Во-первых, эта штука может быть запрограммирована на самоуничтожение, во-вторых она шесть раз развалится, прежде чем выйдет в космос, в-третьих, чем ты станешь ее выводить?

– Вырубить движок, затащить под силовой щит и принайтовить к твоему корпусу.

– Ты когда-нибудь плавал в реке связанный спина спиной с медведем?

– Не вижу аналогии.

– А как ты выключишь мотор?

– Двигатель химический. Окислитель – явно кислород из воздуха: видал те дыры перед крыльями? Откачиваем воздух из-под щитов, он сдыхает.

– Не годится. Для этого его придется с работающим двигателем втягивать под щиты.

– Тогда я заклею воздухозаборники.

– Чем это?

– Даже не заклею, во, а забью пеной. Мне пару раз попадался под ноги огнетушитель. Потом снова заправим. – Горм прищелкнул на место респиратор и вылез из головного отсека, отпихнув по пути ногой перевязанную бечевкой шкуру и сбив рогом коробку печенья с открытого стеллажа.

Когда Кукылин проснулся, до подъема оставалось еще полчаса. Сосед на койке наверху стонал и скрежетал зубами во сне, где-то капал с потолка конденсат, в полумраке вырисовывались многоэтажные койки и нары с грудами тряпья. Кукылин вспомнил, что его вывело из оцепенения какое-то неприятное ощущение, и тут взгляд его встретился с горящим взглядом близко поставленных красных глазок. Крыса! Кукылин подтянул ноги к подбородку и полез под матрас за резиновой подушечкой с бензином, к горловине которой изолентой была прикручена зажигалка. Крыса, верно, почуяла недоброе и пошла к краю матраца, но струя горящей жидкости настигла ее. С мерзким писком тварь упала на пол, пробежала несколько десятков шагов, потом задергала лапками и догорела, лежа на левом боку. Дурной знак! Кукылин загасил тлевший матрац и попробовал снова заснуть. Поворочавшись с боку на бок, он замер, лежа на спине и уставясь в темноту над собой. Сегодня праздник, подумал он. День конституции. Выдадут дополнительно кружку воды и кубик концентрированного супа, а вечером можно будет вместо занятий сходить на постоялый двор в бардак. Но это вряд ли. Наверняка сейчас поднимут по тревоге, может быть, даже бомбежка будет, и обязательно кого-нибудь убьют.

Может быть, весь отряд накроет, но, скорее всего, погибнет кто-нибудь из друзей или он сам. Хорошо бы успели раздать паек. Разведу и выпью весь кубик целиком, а там пусть убивают. Или нет – полкубика намажу на хлеб, а остальное разведу и выпью. С этой мыслью Кукылин уже начал засыпать, когда кто-то затряс его за плечо. Это был Сягуягниту, потомственный оружейник рода Кукыкывак.

– Просыпайтесь, барин, тревога. Нарушитель в нашей зоне патрулирования, – сказал он, все еще вцепившись клешней протеза в плечо Кукылина.

– А ты откуда знаешь?

– Я до ветру ходил, барин, а на обратном пути главный ход перекрыли, пришлось через мастерскую добираться. Извольте одеваться, сейчас сирены завоют.

Идя низким, с ослизлым сводом и редко висевшими тусклыми лампами, ходом, Кукылин размышлял о том, в каком жалком состоянии придется ему взглянуть в лицо смерти – нос заложен, язык распух и сделался жестким, как терка, во рту с позавчерашнего дня ничего нет, не считая кружки луковой похлебки. Все-таки в отряде агии Камыснапа кормят каждый день. Хорошее место. Безопасная казарма глубоко под землей, плата два золотых в месяц – еще три года службы, и он расплатится с долгами отца. Если раньше не убьют, подумал он. За неуплату долга барон, чего доброго, продаст сестер управлению обслуживания армии или, того хуже, возьмет к себе в усадьбу.

Впрочем, если сегодня не убьют, можно будет, расплатившись, вызвать барона на поединок и вытопить сало из его брюха. Кукылин повеселел. Но крыса так просто не придет смотреть на тебя спящего. Господи, дай прожить хоть три года и неделю, взмолился Кукылин. Зарядив газовой смесью баллоны меча, оружейник копошился за его спиной, вставляя в ячейки на поясе брикеты топлива.

Завыли сирены, померк свет. Кукылин с оружейником пошли к кухне, но перегородка уже задвинулась.

– Сволочи, пасть им на портянки порвать, – пробурчал Сягуягниту. – на защитников земли Кыгмикской похлебки жалеют. Убьют сегодня четверых натощак, вот и будет поварам на курево. Съешьте, барин, я с позавчерашнего дня припас, – и он достал из-за пазухи горбушку, сверху политую вязким месивом.

– Спасибо, – отводя руку с угощением, сказал Кукылин. Не говори на кухне, если меня убьют. Сегодняшний рацион они обязаны выдать на меня в любом случае. И позаботься о сестрах, если что.

– Я живого вас не брошу, и мертвого не предам – так я еще покойной барыне поклялся. Уж будьте покойны.

Кукылин поднялся на наземный КП первым из рыцарей. Князь Камыснап, склонившийся к радарному экрану, коротким кивком ответил на его поклон. Из приемника на столе доносилась едва слышная сквозь треск атмосферной статики программа кыгмикской радиостанции.

– Смотрите, Кукылин, – сказал князь, – звук от чьих-то моторов есть, а радар слеп. У вас зоркие глаза, посмотрите, не видно ли чего на небе в бинокль.

Сморщенной, в коричневых пигментных пятнах рукой, на которой недоставало большого пальца, князь вынул из ящика стола великолепный футляр с серебряной насечкой. Бережно приняв его, Кукылин достал оттуда бинокль с фотоумножителем старинной работы, по винтовой железной лесенке поднялся на плоскую крышу командного пункта и привычно осмотрел горизонт. Его взглял скоро остановился на диковинной горбатой тени в радужном ореоле, ползшей по краю неба над горной грядой в четырнадцати лигах от долины. Тень угрожающе быстро росла. Воздух наполнил низкий, на пределе слышимости, гул, вселявший необъяснимый ужас в душу. Кукылин спустился с крыши. Гул был слышен и в помещении. Князь уже отдавал приказ на взлет Хугагыргыну и его сожителю Майырахпаку, бывшим на боевом дежурстве. Столкнувшись в дверях, оба наемника побежали к самолетам, уже ревевшим турбинами на стартовой позиции.

Князь навязывает чужому бесчестный бой – двое на одного, неодобрительно подумал Кукылин. Конечно, ему важно только спокойствие границ, а у наемников какое понятие о чести?

Наемники подозрительно легко сели врагу на хвост и приближались, готовясь расстрелять его.

– Берегите ракеты, – сказал князь в микрофон ближней связи.

– Хорошо, хозяин. Правду сказать, на такого уродца и пули жалко, – пропищал в репродукторе голос Майырахпака.

Внезапно раздались какие-то харкающие звуки и гнусавый голос трижды произнес: «Да продлится наше процветание тысячу лет!» Камыснап, Кукылин и несколько монахов-смертников, прибежавших на КП, стали оглядываться по сторонам, ища источник звуков, пока не сообразили, что они доносились из радиоприемника.

– Хозяин, его не берут пули! – прокричал Хугагыргын через вой помехи. – Попробую ракеты!

– Скотоложец и сын скотоложца! Их стоимость я вычту из твоего жалованья! – князь был взбешен, но ракеты уже догоняли врага. Безобразный бескрылый самолет-нарушитель рухнул, кувыркаясь, вниз, у самой земли непостижимым образом выровнялся и снова набрал высоту. Ракеты ушли в землю.

– Еще один промах, и дети детей твоих не расплатятся со мной! – процедил князь сквозь немногие пережившие превратности судьбы зубы.

Радио снова харкнуло, потом из него полились звуки, подобных которым ни Кукылин, ни князь, ни другие рыцари, монахи и добровольцы, ждавшие на КП приказаний, в жизни не слыхивали. Рев, вой, хрип, грохот, стоны и утробное рычание, слитые в кошмарный намек на единую мелодию, низверглись на них подобно граду из радиоактивных обломков.