Читать книгу Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1837-1845 - Петр Вяземский - Страница 20

1/13-го марта 1838 г. Париж.

Встретил Баранта, идущего в Камеру депутатов слушать прения à fonds secrets и узнал от него, что после-завтра едет французский курьер. С тех пор как я отправил тебе несколько волюмов писем с брошюрами и одно письмо по почте, я не принимался писать к тебе и сожалею очень, потому что много слышал и видел любопытного, и по горячим следам моего отчета хорошо бы было пробежать тебе. Теперь все остыло; я успел на другой день талейрановского ораторства послать тебе только несколько слов о речи его; теперь посылаю самую речь, остывшую также от энтузиазма, с коим слушали ее его приятели и единомышленники. С тех пор большая часть журналов осыпали пудроносную главу старца колкими насмешками и воскресили все прошедшее епископа, дипломата, обер-камергера, оратора. Но злее всех был «Le Courrier Franèais» и «Le National». И немцы напали на того, который обирал их во время Наполеона. Я не только начитался, но и наслушался о Талейране и об отношениях его к Рейнгарду. О Талейране рассказал мне многое второй том его, экс-великий рефспдарий Камеры пэров, Семонвиль; а о Рейнгарде – Беньо (Beugnot), бывший три года секретарем его. Талейран презирал Рейнгарда; Рейнгард ненавидел и боялся Талейрана, который свергнул его с министерского престола на консульство в Гамбург и в Молдавию. Кто-то сказал Талейрану речь: «C'est la vertu qui fait l'éloge du talent!» Прочитав ее на досуге, я сам удивился, как могли «Дебаты» с таким восторгом говорить о таком незначущем произведении пера или секретаря, приятеля Талейрана, ибо сам он не пишет ничего. Первый экземпляр речи своей послал он к здешнему архиепископу. Уверяют, что с некоторого времени славный проповедник Dupanloup ежедневно навещает Талейрана. Речь Талейрана сменила статья Гизо о религии в «Revue Franèaise». Он отпечатал для себя несколько экземпляров и прислал мне только один. По сию пору я не мог еще достать другого. Пошлю тебе или князю Александру Николаевичу, но передайте и в Москву. В салонах только и речи об этой статье; и меня взволновала она, ибо я, по старой привычке, уважаю Гизо и желал бы в нем видеть нечто высшее таланта, нечто лучшее науки, а принужден был избрать эпиграфом для статьи его слова Пилата-индеферентиста par excellence: «Что есть истина?» Он льстит католицизму, потому что полагает его в силе, по крайней мере во Франции; чувствуя политическое преобладание католицизма над другими гражданскими и общественными элементами, Гизо говорит католицизму: «Soyons amis, Cymia!» и сажает его на престол, с коего революции не удалось на всегда свести его. Как мог президент- оратор здешнего Библейского общества сказать католицизму: «Остапьсл тем, чем ты был доселе, не изменяйся, не уступай ни шагу; иначе ты потеряешь свое достоинство, силу свою!» Следовательно, останься с иезуитами, с духовниками Лудвига XIV, с инквизицией, с драгонадами и с куклою папы в Риме. Католики торжествуют, смеются в кулачок; но я говорю им: «Такой друг хуже всякого врага». Посмотрите, как он холоден, когда вступается за своих, за репрезентантов чистого протестантизма, за «Сеятеля», за Евангелие, «Архив» и прочее, все, что можно постигнуть одним разумом. Все, что одна паука вразумить, а один талант может выразить – все это выразил Гизо в одной превосходной странице; но любовник власти и силы холоден и бессилен, как равнодушие, для того, кто не в наружных явлениях церкви, по в духе и в любви ищет силы и вдохновения. Бее сии красноречивые страницы – пустой звон. Я заказал барону Экштейну статью против Гизо: здесь он один может обличить его; Гизо задел его, не назвав по имени, а намекнув на его манеру, на его неопределительность в сочинениях о вере. Они друг друга не любят. Присоветую ему взять эпиграфом ответа строку из Villet: «Sur l'indifférentisme religieux», на предпоследней странице: «Et si vous ne pouvez être amis, soyez du moins ennemis». Конечно, в Апокалипсисе та же мысль выражена сильнее, но и отвратительнее: «Понеже ни студен еси, ни горяч» и прочее. Я бы желал, чтобы наш московский теозоф подслушал разговоры в салонах Свечиной и других о брошюре Гизо. Он был бы под моим знаменами, или я под его. Со вчерашнего заседания в Камере заговорили о союзе, конечно не священном, Тьерса с Гизо; и о речи Талейрана, и о статье Гизо прения умолкают. «Les fonds secrets» все поглотили. Только еще в таких салонах, где не одна политика владычествует, шутят не над одними министрами, а и над авторами. Вчера провел я втроем с Шатобрианом, Баланшем и Ампером у Рекамье чась предобеденный, и Ампер представлял в лицах статью Гизо, перепрыгивая с одного места на другое и обращаясь то к католицизму, то к «Сеятелю» или олицетворенному протестантизму с похвалами и следовательно с противоречиями. Мрачпый с некоторого времени Шатобриан не мог удержаться от смеха. Два волюма его о Веронском конгрессе печатаются и скоро выйдут, и в одно время: здесь, в Англии на англинском, а в Германии на немецком. Beugnot, один из главных членов компании, купившей у Шатобриана все его сочинения и всю будущую его деятельность, рассказал мне вчера истинное положение этой компании и отношения к ней Шатобриана. Заплатив ему 150000 франков единовременно, они обещали ему 12000 ежегодно, до предъявления им четырех томов его записок о конгрессе Веронском и о Гишпании, после чего за четыре тома компания обязалась платить ему уже по 24000 ежегодно; но приятели Шатобриана, «румяные богачи», ни франком ему не пожертвовавшие, Верак, Брезе и прочие, уговорили его многое из четырех волюмов выкинуть по разным личным уважениям, то опасаясь повредить карлистам, легитимистам, то иным и прочим, и из четырех волюмов от подобных сокращений вышло только два волюма, и компания принуждена была уменьшить пенсию или возвысить ее до 18000 франков ежегодно, кои он теперь и будет получать до кончины своей, а после его кончины жена получит 24000 франков пенсии. Сверх того, за каждый представляемый Шатобрианон том компания платит ему от 12 до 15 тысяч франков, смотря по внутреннему достоинству и по толстобрюшию волюмов; так и за недавно представленные два волюма получил он 30000 франков. Но 14 волюмов записок его уже переданы им компании и хранятся в двух списках: один здесь, другой, кажется, в Лейпциге. Сверх того все, что Шатобриан ни напишет, принадлежит компании, с заплатою ему на вышесказанном основании. Сии отношения заставили Шатобриана сказать о самом себе: «Положение мое хуже римского невольника: только тело его принадлежало господину; я поработил и ум свой». Он не весел, недоволен этою сделкою; компания также в убытке покуда и недовольна, по крайней мере мнимыми приятелями Шатобриана, кои ни малейшей помощи ни ему, ни ей не оказали в сем деле. Теперь пожертвованный ими капитал не приносит им ничего, но со временем он оживится и вознаградит отчасти, а может быть и все убытки; главная надежда не на одну выручку за новые сочинения Шатобриана, но и за продажу разным издателям прежних его сочинений права перепечатать, по своему формату, проданные компании новые сочинения. Она надеется парализировать и бельгийскую перепечатню. Но Шатобриан останется рабом слову своему и следовательно компании: оттого и он грустен, и за него грустно. Жена Beugnot, англичанка, которую я знавал в Риме, сказывала мне, что сюда едет шотландский оратор-проповедник и писатель Chalmers собирать сведения о конкордатах, с папским престолом заключаемых, для будущего конкордата с Ирландией. Ему кто-то в Англии сказал, что я сведущ в делах сего рода, и он едет прямо ко -мне; везет от кого-то письмо и надеется с моею помощью собрать сведения о конкордатах польских (русских не бывало) и пр. Я рад случаю пошарлатанить и познакомиться с знаменитым проповедником, коего слыхал и в Эдинбурге, и в дальнем городке Шотландии, в Инвернесе.