Читать книгу Волчий камень - Петр Заспа - Страница 5

Гюнтер лежал в капитанской каюте и смотрел в потолок. Задернутая тяжелая штора создавала слабую иллюзию уединения. В корме монотонно стучали дизеля. Рядом, в центральном посту, убаюкивающе жужжали механизмы. Покинув Мексиканский залив, они уже двое суток шли в район встречи с кораблем снабжения. Сегодня ночью с нуля часов лодка должна быть в квадрате ED-36.

Гюнтер снова и снова прокручивал в голове события последних дней. То, что они не погибли, он объяснял только чудом. Из этой передряги лодка вышла практически целой, за небольшим исключением. Для капризной и точной аппаратуры такое испытание оказалось не по силам. Гидроакустический пост, по всей видимости, вышел из строя. Хотя Ганс и уверял, что у него все в порядке, верилось в это с трудом. По пути они несколько раз погружались, чтобы послушать и проверить акустику, но, кроме шумов моря и бульканья собственных винтов, ничего услышать так и не удалось. А ведь еще три недели назад распираемый от гордости Ганс давал ему послушать шум работы в порту, до которого было не меньше пятидесяти километров. Но самое неприятное было в том, что вышла из строя радиостанция. Они оглохли и онемели. Гюнтер надеялся, что, возможно, неисправен только приемник, а передатчик уцелел, и регулярно заставлял радиста давать радиограммы в установленное время о том, что у них все в порядке. Но если все-таки они остались полностью без связи, возникала угроза серьезных неприятностей. Американцы наверняка раструбили на весь мир о том, что утопили в Мексиканском заливе немецкую лодку. Штаб Кригсмарине, связав их молчание с этим сообщением, вполне логично сделает вывод о гибели U-166. И, естественно, никакой транспорт снабжения на встречу не придет. А продовольствие и питьевая вода таяли с катастрофической быстротой. Оставалось вновь надеяться только на чудо. Думать о плохом не хотелось.

«Придем в район, подождем сутки, и если встреча не состоится, тогда и будем ломать голову, что делать дальше», – ворочаясь на койке, думал Гюнтер.

Потом он вспомнил о доминиканце, с ним надо было что-то решать. Выглянув в центральный пост, он увидел Вилли, склонившегося над штурманским столом. Рядом, нахлобучивая на себя водонепроницаемую робу, готовился заступить на вахту старпом. Возле рулевого, сидя на палубе и уронив на грудь голову, спал измученный и осунувшийся за последние дни Эрвин.

– А где наш черный друг? – спросил Гюнтер.

– Вместе с коком перебирает гнилую картошку, – ответил старший помощник. – Последнее время я его вижу исключительно на камбузе.

– Отто, дайте команду, пусть его приведут ко мне. – Гюнтер задернул штору и вновь растянулся на койке. Хотя, что делать с доминиканцем, он так и не придумал.

В голову опять пришли мысли о старпоме. За полтора месяца совместного плавания Гюнтер так и не смог в нем разобраться. Для него он был темная лошадка, человек-загадка. Отто никогда ничего о себе не рассказывал, всегда молчал. Если разговор и получался, то только по службе. Иногда он поражал Гюнтера глубиной своих знаний и рассуждений, бывало, шокировал невежеством относительно элементарно-прописных истин из жизни подводной лодки. Своим появлением старпом удивил всех, но особенно командира.

В экипаже U-166 был свой старший помощник обер-лейтенант Вильгельм Кремер. Жизнерадостный, со своеобразным чувством юмора, он был другом Кюхельмана и любимцем всей команды.

В июне 42-го жаркое французское лето жгло немилосердно. Они с Вильгельмом готовили лодку к походу, вокруг все цвело, бурлила жизнь, и ничего не предвещало плохих новостей. До тех пор, пока на их лодку не заглянул только что приехавший из отпуска механик со стоявшей рядом U-506. Курт, как и Вильгельм, был родом из Дюссельдорфа. Он рассказал, что в последнее время англичане несколько раз бомбили их город. Перед отъездом Курт хотел зайти к родителям Вильгельма, но на месте их дома увидел лишь развалины. Что с родителями и Гретой, с которой они только-только успели пожениться, он не знает. С этого момента старшего помощника как подменили. Он замкнулся в себе, осунулся, ни с кем не разговаривал. Когда Гюнтер узнал, в чем дело, он сам взял за руку Вильгельма и повел к командиру десятой флотилии корветтен-капитану Гюнтеру Кунке. Не особенно надеясь на успех, по дороге они обдумывали, какие бы повесомее аргументы выложить на стол начальству.

Поначалу командующий ничего и слышать не хотел. Выход в море U-166 через три дня, война есть война.

Но вдруг он задумался, наморщив лоб, что-то вспомнил и неожиданно пошел на попятную:

– Хорошо, Кюхельман! Отправляйте старпома в отпуск. А насчет замены не беспокойтесь, я приму меры.

Какими оказались эти меры, Гюнтер узнал на следующий день.

Он сидел в своей каюте и составлял ведомость оставшегося имущества, необходимого для похода, когда его вызвал наверх вахтенный.

– Герр командир, вас хочет видеть неизвестный мне господин обер-лейтенант.

Возле сходней, переминаясь с ноги на ногу, стоял невысокий лысоватый офицер в морской форме подводника. Он нервно теребил в руках черную фуражку, стряхивая несуществующую пыль. На вид ему было под сорок, нижние пуговицы застегнутого кителя распирало брюшко. Рядом на бетонном причале стояла сумка, забитая до отказа и застегнутая ремнями на последние дырочки.

– Обер-лейтенант Отто Клюбер! Прибыл в ваше распоряжение на должность старшего помощника! – доложил он, увидев появившегося в рубке Гюнтера и его белую капитанскую фуражку. Свою же он так и забыл надеть на голову.

Кюхельман остолбенел: в свои двадцать восемь лет он считал себя патриархом среди подводников.

«Вот так шутка от Кунке, – подумал он. – Сколько же ему лет? Ожидал чего угодно, но не такого».

Потеряв на несколько минут дар речи, Гюнтер только и смог вымолвить:

– Неужели в Кригсмарине наступили такие тяжелые времена? – Затем, спохватившись, добавил: – Добро пожаловать на борт, обер-лейтенант.

Воспоминания прервали шорох и чье-то топтание за шторой. Догадавшись, кто это боится его побеспокоить, он накинул китель на голые плечи и переступил порог своей каюты. Удо заглядывал в лицо, пытаясь угадать причину, по которой его вызвали к командиру. Доминиканец стоял, ссутулившись, в тесном для него центральном отсеке, в одних шортах, в которых приплыл на лодку, и босиком.

– Я не настолько кровожаден, чтобы выбросить вас за борт, – обратился к нему Гюнтер, используя весь свой небогатый англоязычный словарный запас. – Но и везти вас в Германию, даже в качестве трофея, у меня нет никакого желания.

Удо молча кивал головой.

«Хорошо, – подумал Гюнтер. – Значит, понимает».

– А потому мы с вами поступим следующим образом, – продолжил он, заметив краем глаза, что старпом шепотом переводит штурману и всем, кто находился в центральном посту, о чем говорит командир с доминиканцем. – Сейчас я не могу покинуть этот район, а через сутки мы пройдем возле множества мелких островов. Возле того из них, на котором заметим какую-нибудь цивилизацию, мы вас высадим. Как вы плаваете, все видели, и доплыть до берега каких-то полкилометра вам не составит особого труда. А у нас будет время уйти подальше в море. После того как вы все расскажете, поднимут тревогу, но мы будем уже далеко. В Америке вы станете героем, я уже вижу передовицы газет с вашей физиономией.

Гюнтер улыбнулся, он действительно представил, как Удо отбивается от назойливых репортеров, рассказывая, как провел героическую неделю на борту немецкой подводной лодки. Еще и приврет наверняка.

Лодку то и дело заваливало с борта на борт, погода с каждым часом становилась все хуже. Повернувшись к доминиканцу спиной, Гюнтер дал понять, что вопрос закрыт. Теперь его внимание полностью захватила карта, лежавшая на штурманском столе, перед Вилли. Им предстояло обследовать район 110 на 110 километров в поисках транспорта, с которым они не имели возможности связаться по радио. И это было поважней «загостившегося» у них Удо. Надвигающийся шторм сильно осложнял возможность встречи.

Оттеснив Герреро в угол, о чем-то тихо беседовал с ним старпом. Доминиканец отвечал односложно, все больше сутулясь после каждого вопроса Отто. Гюнтер хотел спросить, почему старший помощник не торопится заступать на вахту, но его отвлек Вилли.

– Герр капитан, я предлагаю идти в центр, затем вести поиск, разворачивая спираль. – Вилли тыкал циркулем в карту, навалившись на штурманский стол грудью.

Ответить Гюнтер не успел. За спиной, покашливая, попытался привлечь к себе внимание старший помощник.

– Ну что еще, Отто?

– Капитан, на пару слов, – старпом говорил почти шепотом.

«Когда я ему уже объясню, что в военном флоте нет капитанов, есть командиры», – подумал Гюнтер.

– Говорите, у меня от команды нет секретов, – раздраженно ответил он.

Старпом выдержал паузу и, кивнув на Удо, сказал:

– Я хотел бы представить вам радиста с американского парохода.

Гюнтер в недоумении уставился на потупившего взгляд доминиканца. На флоте всегда считалось, что радисты – это интеллигенты, когорта, посвященная в великие тайны радиоволн, шифров и сложных, понятных только им радиосхем. Уж очень не вязался этот образ с мощной фигурой черного атлета. Да и наслышан он был о том, что негры в Америке допущены только полы мыть за белыми господами.

– Ну и что это меняет, старпом? Я уже сказал, как мы с ним поступим, и решения не изменю!

– Могут возникнуть проблемы. Команда посчитает, что все, что с нами произошло, это полностью его заслуга. Его радиограмма вызвала самолет и ускорила прибытие эсминцев.

«Только самосуда мне не хватало на лодке, – подумал Гюнтер. – Старпом прав, через минуту новость станет известна всем, и вполне могут найтись желающие отомстить доминиканцу».

– Отто! Я всегда знал, что в моей команде служат настоящие мужчины! – он старался говорить так, чтобы его слышали и в соседних отсеках. – Готовые всегда сами совершить подвиг и способные оценить по достоинству смелые поступки, совершенные другими. Вы напрасно волнуетесь, Удо ничего не грозит, во всяком случае, на моей лодке.

Гюнтер обвел взглядом сияющие лица, все были довольны такой высокой оценкой командира, и добавил:

– И дайте ему, наконец, какую-нибудь обувь, его босое шлепанье меня раздражает.

Центральный пост взорвался всеобщим хохотом. Из соседних отсеков высунулись удивленные физиономии.

Старший помощник кивнул и улыбнулся. «Сильный ход, – подумал он, – теперь попробуй тронь доминиканца, и твой ореол героя подводника рассеется вместе с уважением команды. А капитан – молодец, и психолог неплохой».

«Вот так старпом, мне и в голову не приходило, что мы подобрали американского радиста. Удивил так удивил. Логика и цепкий ум ему явно не чужды», – подумал Гюнтер, наблюдая, как Отто взбирается по трапу на ходовой мостик сменить Герберта.

Затем его внимание вновь поглотила штурманская карта.

Очередная накатившая волна с силой ударила в борт лодки. Недовольно запрыгал подвешенный на шнурке тряпочный Микки-Маус, кем-то подаренный Вилли.

Из рубки по трапу слетели вниз во главе с Вагнером сменившиеся сигнальщики.

– Как там, Герберт, крепчает? – спросил Гюнтер лейтенанта.

– Не то слово! Впереди у нас веселая ночка!

«Все против нас, даже погода! – тревожные мысли, как волны за бортом, накатывались одна за другой. – Ночью в шторм мы можем проскочить рядом с транспортом и не заметить его. Ладно, все будет хорошо, главное, не сомневаться – снабженец от нас никуда не денется. Засомневаюсь я, потеряет уверенность экипаж. Надо будет дать команду вычистить лодку от плесени и гнили и готовиться к приему свежих продуктов».

– Найдем! Никуда не денется, у нас целые сутки! – Отметая все сомнения, Гюнтер хлопнул ладонью по карте.

Вагнер стянул с себя прорезиненный плащ и замер, глядя на терзаемого мрачными мыслями командира.

– Дай мне. – Гюнтер протянул руку за плащом. – Сам посмотрю!

Ветер ударил в лицо, едва он выглянул из люка. Военно-морской флаг трепетал, вытянувшись в струну. Тросы антенн раскачивались и подвывали в унисон стихии. Вахта в ожидании шторма стояла, привязанная ремнями.

По местному времени сейчас было около двадцати трех часов. Черная как уголь темень скрывала кипящее вокруг море. Но впереди по курсу стрелы молний метались вверх и вниз, взад и вперед, освещая небо миллионом факелов. Раскаты грома доносились пока еще слабой, но непрерывной канонадой. Еще час, и лодка будет на месте. Вахтенные, как завороженные, смотрели на приближающийся тропический циклон, похожий на гигантскую полыхающую печь, в самый центр которой неслась их лодка.

Гюнтер, держась за поручни мостика, подошел к старшему помощнику.

– Давно я не видел такого представления.

Несмотря на ветер, разговаривать можно было вполне сносно, не напрягая голос.

Старпом молча пожал плечами – что тут скажешь, испытание предстоит не из легких, это и без слов ясно.

Гюнтер нацелил бинокль в темноту. Где-то там, по правому борту, была земля, и где-то здесь, в этих водах, они догоняли парусник «Кармен», когда еще только начинали свой боевой путь, переплыв Атлантику. Казалось, это было так давно и совсем в другой жизни.

Молчание начинало тяготить.

– Как вам удалось расколоть Удо? – произнес Гюнтер, чтобы хоть как-то разрядить возникшее между ним и Отто напряжение.

– Здесь нет ничего сложного. – Старпом сбросил с головы капюшон, чтобы его было лучше слышно. – Поверьте, гораздо проще дураку выдавать себя за умного, для этого надо только раздувать щеки и глубокомысленно молчать, чем человеку умному и образованному изображать из себя простачка. Интеллект в глазах скрыть не так-то просто. Герреро, кроме его родного испанского, знает английский и португальский, не каждый из нас может похвастаться таким багажом. Несколько наводящих вопросов, затем я спросил прямо о его роли на американском пароходе. Врать он не стал.

Пенящийся вал захлестнул рубку, заставив всех на мостике пригнуться. Отто засмеялся, стряхивая воду с промокшей головы. Так радуются возможности бросить вызов стихии только настоящие моряки. Гюнтер с интересом посмотрел на старпома.

– Отто! Откройте, наконец, тайну, как вы оказались на моей лодке? У меня не было времени посмотреть ваш послужной список или хотя бы поинтересоваться у тех, кто вас знает. Удовлетворите мое любопытство, уж очень необычный вы у нас старпом.

– Ваше право, вы капитан. – Отто улыбнулся и добавил: – Зато я перед походом узнал о вас много. Что поделать, это преимущество дает служба в штабе.

Хмурая улыбка пробежала у Гюнтера по лицу. Ему было неприятно, что кто-то копался в его личном деле.

– Нет-нет! Не думайте ничего плохого, я не рылся в вашем нижнем белье. – В темноте старпом не увидел изменившееся лицо командира, но правильно расценил его молчание. – Меня интересовала лишь авария с вашей первой лодкой. Извините, если я вам напомнил о тяжелых для вас событиях.

– Ничего. О пятьсот восьмидесятой я никогда не забывал.

…11 ноября 41-го первая его лодка во время учений в Балтийском море столкнулась с вспомогательным судном «Ангелбург». Погибли двенадцать моряков его команды. Было много расследований и разбирательств, Гюнтер уже решил, что на нем как на подводнике поставят крест, но неожиданно, после полугодового безделья, его вызвали и предложили принять под командование океанскую лодку IX серии, U-166.

Его единственной просьбой было оставить с ним как костяк нового экипажа остатки старой команды.

Никогда Гюнтер об этом не забывал, двенадцать жизней тяжелым бременем лежали на сердце. В то же время он отметил, как умело, будто опытный дипломат, старпом ушел от ответа.

Словно прочитав его мысли, Отто продолжил:

– У меня, капитан, не такое героическое прошлое. До войны ходил на судах торгового флота. Сколько их было, сейчас и не вспомню. На последних трех я был капитаном. – Он снова замолчал, затем продолжил: – Какое время было. Поверите, трудно найти порт, где бы я не попил пива.

Гюнтер с удивлением слушал старпома, он уже действительно жалел, что поленился перед походом навести справки об Отто. Возможно, удалось бы избежать некоторых неприятных моментов в их отношениях. Теперь он понял, откуда это упорное обращение: капитан. Привычки, вжигаемые годами, так быстро не меняют. Гюнтер молчал и слушал рассказы о том, как хорошо до войны принимали немцев во всех уголках мира. Как высоко ценилась немецкая марка, а флаг Германии можно было встретить в любом порту.

Неожиданно Отто оборвал свой рассказ на полуслове, как будто вспомнил о чем-то важном, но невысказанном.

– Капитан, а вам не кажется странным, что, когда мы шли в Мексиканский залив, все побережье светилось заревом огней?

– Отто, вы лучше меня знаете, что для американцев на первом месте бизнес, а потом война. Кто поедет отдыхать на побережье, где все скрыто светомаскировкой?

– Я не о том. За двое суток, которые мы идем обратным маршрутом, я не видел ни одного огня.

– Может, научились, наконец? – неуверенно сказал Гюнтер.

– За два дня? – хмыкнул старпом. – А радиомолчание?

– У нас вышла из строя радиостанция.

– Оба комплекта? – Отто скептически покачал головой. – Наш радист утверждает обратное.

– Он ошибается.

– Странно. Мне он показался грамотным малым. Все время что-то паяет, читает схемы.

– Да, свое дело Ганс знает.

– Но вы ему все равно не верите?

– Послушайте, Отто! Эфир забит всякой ерундой! В любое время, днем и ночью! Музыка, новости, шифровки – наши, чужие! Куда ни крути, всюду вездесущий доктор Геббельс, наконец! А вы меня пытаетесь убедить, что в один день все решили объявить молчание? – Гюнтер сорвался на крик. Все эти тайны ему уже самому порядком надоели. – Он вздохнул и, успокаиваясь, добавил: – Бывает так, что самые мудреные загадки в конце концов объясняются очень просто. Я думаю, это как раз наш случай.

Они вновь замолчали. Вспышки молний вырывали из темноты узкий нос лодки. Он то полностью скрывался под водой, то вырывался из накатывающихся волн. Ветер уже не свистел, а стонал в натянутых тросах антенн. Сигнальщики присели, спрятавшись за борт мостика. Но уходить Гюнтеру не хотелось, он начинал испытывать симпатию к старпому.

– Когда началась война, меня призвали на флот, – неожиданно продолжил свой рассказ Отто, – дали офицерское звание. Сначала обещали назначить командиром на эсминец, затем дать лодку. Я даже прошел курсы командиров в Мюрвике.

Гюнтеру показалось, что старпому тоже не хочется прерывать разговор.

– Да, видно, что-то не получилось, может, мой возраст не понравился, может, еще что-то, но скоро интерес ко мне потеряли, а чтобы я не очень расстраивался, предложили спокойную и непыльную должностенку при штабе флотилии.

– А к нам на лодку как занесло?

– Можно сказать, по идейным разногласиям.

– Отто, неужели у вас еще есть время заниматься этой политической ерундой?

«Только идейного борца мне не хватало на борту!» – подумал Гюнтер.

– Нет-нет! Вы меня неправильно поняли. Капитан, вы же знаете, наши морские традиции не приветствуют членство в какой либо партии. – Старпом даже замахал руками.

Немного задумавшись, он ответил вопросом на вопрос:

– Как вы относитесь к религии?

От такого оборота Гюнтер опешил:

– Наверное, нормально, хотя последний раз я был в церкви, еще когда венчались с Гертрудой.

– Но наверняка знаете святого отца Зигфрида?

– Да, конечно! На флотилии он не последняя фигура.

– Далеко не последняя. Благодаря фанатичной набожности жены нашего Кунке его мнение очень весомо.

Отто подождал, не хочет ли что добавить капитан, и, не дождавшись, продолжил:

– В день рождения фюрера вы уже были в Лорьяне?

– Нет. В апреле я принимал лодку в Кельне.

– Да, конечно. Но наверняка вы знаете, как происходят такие торжества. Вначале пафосные речи, клятвы в верности и любви к фюреру и Германии. Тосты за победу и всякие прочие соревнования – кто перекричит друг друга.

Старпом увлекся рассказом, заново переживая события того дня. Опустив бинокль и навалившись на плечо Гюнтеру, он говорил ему в ухо, стараясь перекричать свист ветра:

– Святой падре тогда здорово набрался. Взяв слово, он долго распинался о том, как сильно бог любит фюрера, всех немцев и Германию и ненавидит наших врагов. В конце концов, запутавшись в собственном словоблудии и потеряв нить мысли, он замолчал на полуслове. Все притихли, ожидая продолжения застольной проповеди. Но я тогда, наверное, набрался еще больше отца Зигфрида, поскольку вдруг решил, что я должен выступить. Что меня дернуло начать тот глупый спор, до сих пор не пойму.

– Что же вам не понравилось? – Гюнтер с трудом представил старпома подшофе. Не вязался образ молчаливого и спокойного Отто с пьяным спорщиком за столом.

– Уж очень все просто представляет нам наша религия. У меня на этот счет своя теория. Ее-то я и выдал за столом. Видели бы вы, что сталось с нашим падре, да и я тоже хорош – нашел время. Отче чуть не подавился, зато потом высказал такое в мой адрес, несмотря на присутствующих офицерских жен, что звание «еретик» было скорее наградой.

Рассказ старпома прерывался сдавленным смехом. Они с Гюнтером сидели, укрывшись от ветра, как закадычные друзья, обнявшись и наклонившись друг к другу, чтобы лучше слышать.

– Отто, я далек от всего этого и в религиозные споры вступать с вами не буду. Хотя под бомбами эсминцев бога вспоминаю. А вы? Неужели не верите?

Старпом мгновенно посерьезнел. Гюнтеру теперь пришлось напрягать слух, чтобы слышать прекратившего кричать ему в ухо Отто.

– Верю. И посильнее других. Гюнтер, вы не задумывались, почему ни один народ или государство, ни одно даже самое отсталое племя не смогли обойтись без религии? Неважно, какие они придумали культы или способы поклонения, – это все вторично. Почему оторванные от всего мира туземцы приходят к одному и тому же выводу, что и мы, далеко ушедшие от них в развитии?

Гюнтер отметил, что впервые старпом обратился к нему по имени. Но сам Отто, казалось, этого не заметил.

– Интуиция или подсознательная память нам подсказывает, что когда-то с богом мы были гораздо ближе. Хотя я его не называю богом, скорее создателем или всемогущим разумом. Мы даем ему разные имена, придумываем различные истории – сказки, приспособленные под уровень нашей кровожадности или развращенности. Делаем его похожим на нас или помещаем в какую-нибудь каменную статую или дерево. Превозносим и в тоже время требуем или просим исполнения всех наших желаний. Но суть одна – мы все знаем, что он есть. И чувствуем, что своими корнями тянемся к нему. Я уверен, было время, когда мы могли посмотреть в глаза друг другу. Все, что вы видите вокруг, создано им. В том числе и мы, а где, когда и почему мы отдалились друг от друга, об этом остается только догадываться.

У Гюнтера мурашки поползли по телу. Бушующая стихия подливала масла в огонь. Он представил, какой маленькой и беззащитной песчинкой барахталась их лодка в этой ревущей и бесконтрольной силе. Такими разговорами Отто наверняка обрушит на их голову божий гнев в виде молнии или какой-нибудь особо страшной волны.

Гюнтер, как заговорщик, почти прошептал:

– Ученые говорят совсем другое.

– Ученые… – хмыкнул Отто. – Каких-то пятьсот-шестьсот лет назад такие же всезнайки утверждали, что земля имеет форму чемодана и лежит на китах и черепахе. Сейчас мы улыбаемся этой наивности, но тогда в это верили. А как вы думаете, над чем будут смеяться наши потомки через пятьсот лет? Не будет ли современное и модное сейчас утверждение, что «материя первична – сознание вторично», вызывать гомерический хохот?

– Не знаю. А что, есть такое утверждение?

– Да… Некоторые философы выдают это изречение за аксиому.

Старпом замолчал. Он вспоминал свой спор с падре Зигфридом. Застолье было в разгаре и шло по накатанному сценарию, со стрельбой по мухам на потолке и обливанием шампанским неизвестно откуда появившихся французских танцовщиц. За столом напротив, посапывая, отдыхал лицом в тарелке с устрицами падре Зигфрид. Отто уже было решил, что все забудется, и утром никто не вспомнит о его выступлении. Он уже пожалел, что метал бисер перед свиньями. Но не тут-то было…

– Вот так я оказался вместе с вами. Но, поверьте, ни разу об этом не пожалел, – продолжил Отто. – Засиделся в штабе, а море – это бальзам на душу. И главное, оно дает время и возможность о многом подумать.

– Размышляете о вашем всемогущем разуме?

– Он не только мой, но и ваш тоже. – Старпом положил руку на плечо Гюнтеру. – И ему глубоко безразлично, какие мы поставили границы друг перед другом, крестимся или бьемся лбом о пол, на каком языке взываем к нему. Даже наши кровопролитные сражения за веру ему безразличны. Я даже думаю, что для него нет разницы между нами и тем же дельфином, который, может, сейчас плывет рядом. Создатель трудился над ним не меньше, чем над нами. Да, я не отрицаю, что бог знает о нас все. О каждом из нас. Но он идет своим путем, стремится к своим целям, которые нам постичь не дано, да и если бы он попробовал их объяснить, мы понять никогда бы не смогли.

Отто вновь замолчал, затем встряхнул головой, как бы разгоняя захватившие его мысли, и, улыбнувшись, подвел итог:

– Вот такая моя теория. Непризнанная, конечно. А кто прав, рассудит время.

– Да… – только и смог протянуть ошеломленный Гюнтер. – И все это вы выложили нашему падре? Ваше счастье, что священникам не положено ношение оружия.

Глядя на сверкающие молнии, он задумался – как странно, вроде бы все люди одинаковы, две руки, две ноги, а что в головах творится, действительно одному богу известно.

Когда из люка высунулся главный механик, от неожиданности Гюнтер вздрогнул. Эрвин щурился, пытаясь рассмотреть в темноте, кто из шести человек, находящихся на мостике, командир.

– Гюнтер, не мог бы ты спуститься вниз?

– Что случилось?

Главмех замялся, но так и не решился объяснить:

– Не знаю, ты это должен увидеть сам.

И, не дав командиру что-либо ответить, снова исчез в люке, загрохотал ботинками по металлическому трапу.

– Сегодня все со мной говорят загадками. – Гюнтер пожал плечами. – Отто, я очень рад нашему разговору. Никогда бы не подумал, что шторм может быть отличным фоном для хорошей беседы.

И, уже взявшись за поручни, скорее почувствовал спиной, чем услышал, как старпом тихо сказал:

– Я тоже рад… командир.

Гюнтер улыбнулся и нырнул в люк.

Внизу его ожидал Эрвин. Увидев свалившегося сверху командира, он махнул рукой и скрылся в люке переборки, ведущей в кормовые отсеки. Окончательно сбитый с толку и заинтригованный, Гюнтер последовал за ним. В кормовом кубрике, кроме механика, уже находились доктор и лейтенант Вагнер. Док мучился морской болезнью и при каждом ударе волны в борт вздрагивал и закатывал глаза, борясь с взбунтовавшимся желудком. Увидев командира, все замолчали. Гюнтер осмотрел кубрик. Все койки были пусты, кроме одной нижней, на которой лежал с закрытыми глазами, укрытый одеялом до подбородка, несмотря на духоту и влажность, матрос Лоренц. Было очевидно, что из кубрика всех выгнали, любопытные пытались заглядывать в люк из соседнего отсека.

Гюнтер, все еще ничего не понимая, переводил взгляд поочередно на каждого. Герберт молча опустил глаза, доктор схватился за поручни койки и, судя по его виду, держался из последних сил.

– Может, наконец, объясните, что у вас здесь происходит? – спросил Гюнтер.

Вместо ответа Эрвин повернулся к койке и тихо произнес:

– Лоренц, вставайте. Я знаю, что вы не спите.

Бруно открыл глаза, как будто ожидал, когда к нему обратятся. Но подниматься не торопился. Пустым немигающим взглядом он смотрел в глаза командиру. Механик рывком сдернул одеяло. Гюнтеру стало не по себе. Бруно лежал вытянувшись, правую руку он прижимал к груди, пытаясь закрыть ее левой. В кубрике повисла тишина, казалось, даже волны за бортом замерли. В полумраке ровным зелено-фосфорным светом мерцала правая кисть Лоренца, сжатая в кулак. Бруно сел, свесив ноги с койки, и положил руки на колени. Не обращая ни на кого внимания, он закрыл глаза и опустив на грудь голову, ушел в себя. Неприкрытая теперь кисть засветилась еще ярче. Вагнер отступил на шаг.

– Так что, говоришь, док – медуза? – Гюнтер с неприкрытой неприязнью посмотрел на доктора, не обращая внимания на его мучения.

Бледное от морской болезни лицо доктора пошло красными пятнами. Хватая ртом воздух, он сказал:

– Герр командир, поверьте, тогда явно были все симптомы ожога от медузы.

– А сейчас какие симптомы вы наблюдаете?

– Не знаю. Могу только предполагать, что…

– Хватит, – нервно махнув рукой, Гюнтер оборвал доктора на полуслове. – Прошлый раз вы были уверены и попали пальцем в небо. А когда вы предполагаете, тогда, я думаю, и слушать не стоит.

Казалось, доктор вот-вот расплачется. Зашмыгав носом, собравшись с духом, он решил попробовать оправдаться:

– Герр командир, поверьте, меня отправили к вам на лодку не потому, что я глуп и ничего не смыслю в своем деле. А наоборот, потому, что смогу справиться и не опозорить наш госпиталь.

Губы доктора дрожали, на глазах от обиды заблестели слезы.

– Я – хирург. Мне давно доверяют оперировать самостоятельно, несмотря на то что я молод. Но что это такое, – он кивнул на руку Бруно, – не смогут объяснить даже наши профессора. Перед вашим приходом я перелистал все свои справочники – ничего похожего нет.

Гюнтер отвернулся. «Может, действительно, зря погорячился?» – подумал он.

– Команда знает? – спросил у Эрвина.

– Да… Я узнал от них. Мои механики боятся спать с ним в одном кубрике, ютятся в корме на торпедах.

– Команду верни на место, а его отсели.

– Хорошо, – главмех пожал плечами, – что-нибудь придумаем.

– А еще лучше – переселим его на койку дока, – Гюнтер с ехидцей посмотрел на потупившегося доктора, – чтобы ему лучше думалось.

Наклонившись над Лоренцем, он рассматривал мерцающие зеленым светом пальцы – бросалось в глаза, что, в отличие от заросшей волосами левой, правая рука от кисти до предплечья была гладкая и чистая.

– Сам как-то можешь это объяснить? – спросил он Лоренца, не очень-то рассчитывая на ответ.

– Да. – Бруно поднял голову.

Взгляд у него был пустой и чужой, будто он смотрел сквозь командира. Глядя в черные расширенные зрачки, Гюнтер отступил на шаг. Он даже не заметил, что не прозвучало обязательное «герр командир». В нарушение субординации Лоренц сидел на койке и продолжить свой ответ не торопился.

Проглотив подступивший к горлу ком, Гюнтер произнес:

– Не говори загадками, их и так у нас в избытке. Объясни, что произошло.

Лоренц продолжал молчать. Наконец, когда все уже решили, что разъяснения не будет, он тихо выдавил:

– Я прикоснулся к неизвестному.

Механик и командир переглянулись.

«Только сумасшедших мне не хватало, – подумал Гюнтер. – Надо было позвать старпома, такие ответы, скорее, по его части».

– Посмотри на меня. – Гюнтер заметил, как задергались зрачки Лоренца. – Повтори, к чему ты прикоснулся?

В глазах Бруно появились признаки мысли. Будто очнувшись, он осматривался вокруг. Уперевшись руками в койку, попытался встать, отчего все шарахнулись, стараясь увеличить дистанцию. Командир махнул рукой, давая понять, что он может сидеть.

– Там был огромный круглый камень, – Бруно морщил лоб, пытаясь вспомнить, – плоский и круглый, он был теплый…

– Где там?

– Там… на дне. – Зрачки Лоренца сузились и приобрели естественный размер, лицо смягчилось, будто оттаяло.

– Ты опускался на дно?

Командир в недоумении посмотрел на механика:

– Эрвин, такое возможно?

– Почти тридцать метров. – Главмех с сомнением покачал головой. – Сложно что-нибудь сказать. Я не пробовал.

– Док, что скажешь?

– Известен случай, когда экипаж покинул лежавшую на грунте лодку с глубины шестьдесят метров, и ничего, спаслись. – Доктор улыбнулся, обрадовавшись возможности блеснуть эрудицией.

Бруно смущенно улыбался, не понимая, почему ему уделяют столько внимания. Собственные светящиеся пальцы его ничуть не смущали. Он их будто и не замечал.

– Расскажи, как ты там оказался?

Гюнтер смотрел на изменения, происходившие в лице Лоренца. Жалкая улыбка растянула только левую щеку, зрачки под веками дергались, не желая сфокусироваться на лице командира.

– Я увидел это на дне, оно меня звало.

– Говори, док, вижу, что не терпится, – сказал Гюнтер, глядя на доктора, который тянул руку, как школьник, пытаясь что-то сказать.

– Теперь мне все ясно! Он побывал под таким давлением, что удивительно, как жив остался. Это явно отразилось на его сознании. Воздействие глубин на человека еще очень мало изучено. Я вспоминаю, как он корчился, когда всплыл, похоже на недавно открытую кессонную болезнь. Она влечет за собой целый набор неприятностей, в том числе и галлюцинации. Вы же видите, что он не в себе.

– И из-за этого у него светится рука? – Командир с иронией посмотрел на доктора.

– Он мог уколоться о ядовитый шип или иглу какого-нибудь существа на дне. – Доктор не собирался сдаваться.

Все еще сомневаясь, Гюнтер снова взглянул на руку:

– Сам-то смотрел? Уколы есть?

– Нет. – Доктор опустил глаза, ему было стыдно признаться, что он побоялся прикасаться к руке Лоренца даже в перчатках.

– Понятно… – произнес командир, выпрямившись. – Идемте в центральный пост, там поговорим.

Бруно, дождавшись, когда вновь окажется один, лег, свернувшись и поджав ноги. Дыхание стало ровным и замедленным. Глаза под закрытыми веками залились угольной чернотой. Его прервали, а он должен еще очень многое обдумать, заглянуть внутрь своей сущности. Бруно прислушался к себе. Сердце выдавало двадцать ударов в минуту, это много. Он должен добиться не более пяти-шести ударов. Мозг заработал в новом для него ритме, унося сознание прочь из тесной лодки в бескрайнюю бездну космоса. Нарастая, в голове набатом звенела главная мысль, на которую, как на стержень, наматывались вспышки разума.

«Совершенство…» – шепот заполнял все пространство. «Мутация в совершенство…» – от этого шепота волнами под кожей судорогами сводило мышцы. Он должен совершенствоваться, убивая в себе это слабое человеческое существо, которое все еще пытается заявить о себе, реагируя на других ему подобных.

Лоренц подумал о командире и тут же услышал его голос. От неожиданности Бруно вздрогнул и открыл глаза. В кубрике он был по-прежнему один.

– …говорите, что об этом думаете, – слова командира звучали четко и громко, будто он стоял рядом. Другие же звуки, наоборот, стихли и расстилались мягким фоном. Даже проникающий всюду грохот дизелей теперь казался легким шуршанием.

Бруно ничуть не удивился, что слышит командира через несколько отсеков и сквозь другие звуки, – он ведь идет к совершенству, и это лишь мелочь по сравнению с тем, что его ждет впереди. Накатила новая волна восторженного трепета.

– Мне важно знать, это заразно или нет?

Наступила тишина, кто-то отвечал командиру, но собеседника Бруно не слышал.

«Кто это может быть?» – подумал он. Затем представил образ доктора, и сразу же услышал молодой голос хирурга.

– …изолировать, я думаю, не помешает. Когда Лоренц выздоровеет – сказать трудно, буду наблюдать. Попробую несколько лечебных методов.

– Уж не руку ли ему попробуете отрезать? – Командир засмеялся. – Я знаю, все проблемы хирурги решают одним способом.

Ответ Бруно не услышал, очевидно, беседа закончилась. Он вновь погрузился в себя, растворяясь и вырываясь на свободу из собственной оболочки.

Гюнтер лежал на койке в своей каюте. Впереди его ожидали бессонные сутки, и надо было попытаться отдохнуть хотя бы час. С фотографии на стене смотрел адмирал Денниц. Теперь все зависело от него. Мысленно Гюнтер взывал к папе Карлу, глядя в снисходительные глаза адмирала. Поверит в их гибель или все-таки пришлет так необходимый транспорт? Помнит о них или забыл, переключившись на заботы о других своих серых волках? Может, уже валяется где-нибудь в столе силуэтик U-166, снятый с огромного планшета морской обстановки в штабе Кригсмарине.

Гюнтер предался воспоминаниям.

…17 июня они готовились к отплытию к берегам Америки. Причал был заполнен пришедшими проводить их медсестрами с цветами в руках, радистками и планшетистками, выкрикивающими пожелания скорейшего возвращения. Гюнтер даже не догадывался, что на базе служит так много женщин. На стоящей рядом U-506 экипаж размахивал фуражками и кровожадно требовал прижечь американцам под хвостом.

Команда сто шестьдесят шестой, построившись на палубе, улыбалась, польщенная таким вниманием. В руках моряки держали монетки, старые письма, пуговицы и прочую дребедень, чтобы выбросить в воду за удачный поход и возвращение. Гюнтеру оттягивал карман приготовленный для этой цели поломанный перочинный нож. Неожиданно пролетел слух, что провожать их приедет сам папа Карл. Ожидая, выход задержали на полчаса. Скоро на причал выкатился черный «опель» адмирала. Выслушав доклад, он взял Кюхельмана под руку и некоторое время прогуливался с ним перед ошарашенной командой.

– Гюнтер, задача стоит перед тобой сложная и важная. Ты, наверное, почувствовал это по тому, что я прислал тебе такую роскошь, как доктора. Американцы должны пожалеть, что впутались в войну с нами. И ты можешь внести весомый вклад в это непростое дело.

Гюнтер прекрасно понимал: вряд ли адмирал помнит всех своих командиров лодок по именам, для этого есть всезнающие адъютанты. Но какой эффект! Как умело папа играет на его авторитет перед экипажем. Еще бы, их командира знает сам гросс-адмирал!

Не зря все подводники готовы отдать жизнь за своего папу Карла. Какой еще род войск может похвастаться таким командующим?

Напоследок адмирал сказал:

– Гюнтер, я обещаю тебе интересное, но очень необычное плавание.

Как в воду смотрел…