Читать книгу Рудник - Петя Камушкин - Страница 6

Рисунок автора

Историю, которую хочу рассказать, помню ещё с детства. Услышал её от ленинградских родственников, когда гостили у них всей семьёй в начале 70-х…

Учебный 1941 год Шура Александрова закончила на одни «пятёрки». Перешла в третий класс, с нетерпением ожидая сентября и начала новых школьных занятий. Но начавшаяся Великая Отечественная война, а потом блокада Ленинграда, где они жили с мамой, ржавой косой располосовала её детскую судьбу на «до» и «после».

Эвакуироваться в тыл, на восток, они не успели. Так и остались в своей маленькой ленинградской коммуналке на первом этаже переживать самую суровую блокадную зиму.

Школа, куда ходила третьеклассница Шура, открыла двери для ребят только в октябре. На улице с каждым днём становилось всё холоднее. Отопления не было ни дома, ни в классах. На уроках ученики сидели в пальто и шапках, но всё равно мёрзли. Зато на обед в школьной столовой всем наливали по тарелке горячего супа. Для многих детей школа в вымирающем от холода и голода городе была спасением. А голод в осаждённом фашистами Ленинграде свирепствовал всё сильнее. Истощённые люди замерзали на улицах, лестничных площадках и в собственных квартирах.

В своём подъезде Шура перестала видеть многих соседей. А те, с кем встречалась и, по привычке, вежливо здоровалась, часто молча проходили мимо с отрешённым пустым взглядом. Словно не узнавая. Один дедушка только всегда отзывался на её приветствие. Который жил где-то на верхних этажах. И иногда проходил мимо их квартиры, спускаясь на улицу то в магазин – отоварить продуктовые карточки, то по сирене в бомбоубежище, то по каким-то другим своим делам.

Шура этого высокого дедушку в длинном драповом пальто немного побаивалась. Ещё до войны, проходя по двору, строгий дед всегда прикрикивал на расшалившуюся ребятню. Так и запомнился Шуре сердитым и мрачноватым. Похожим на старого колдуна из сказки.

В начале зимы, когда продуктовые нормы по карточкам стали совсем крошечными, а холода усилились, мама Шуры заболела. Она перестала ходить на работу и даже дома вставала с кровати лишь с помощью дочери. Все хозяйские дела полностью легли на худенькие детские Шурины плечи. Доставка воды из колонки, поиск дров и растопка печи-буржуйки, стояние в очереди с продуктовыми карточками, уход за больной мамой… Да и учёбу в школе она не бросила. Как могла, справлялась со всем. Но к вечеру сил у маленькой Шуры не оставалось даже на то, чтобы почитать перед сном любимую книжку.

В их с мамой маленькой коммунальной комнатке было всего одно окно. Выходило оно на задворки и смотрело в глухую стену соседнего дома. Тут всегда было темно. Даже в летние солнечные дни за окном расползался полумрак. Не говоря уже про унылые зимние вечера.

Шура не любила смотреть в окно. Но однажды, всего за день до Нового 1942 года, засыпая в кровати, вдруг с удивлением заметила странные отблески на оконных стёклах. Сначала подумала, что почудилось. Но нет, искристые лучики света продолжали блистать откуда-то снаружи.

Девочка спрыгнула с кровати на пол и подбежала к окну. То, что она за ним увидела, заставило распахнуть от удивления глаза.

Посередине занесённого пургой мрачного пустыря, плотно зажатого стенами домов, стоял… снеговик! Слепленный из трёх снежных комо́в, с ведром на макушке. Из-под нижнего кома торчали чёрные носки старых валенок. А с обеих сторон среднего – палки в рукавицах. Руки-закорюки, значит. В одной «руке» снеговик держал плетёную корзинку, а в другой – сыплющий вокруг искрами бенгальский огонь. Это его отблески заметила девчонка на своём окне.