Читать книгу Новый день - P.Greenlain - Страница 1

1

– Цель посещения? – спросил рослый охранник, перегнувшись через высокий стол, чтобы взять протянутую ему бумагу.

– Редакционное задание, хочу взять интервью для своей газеты, – ответил мужчина в сером плаще, подавая документ надзирателю.

Его шляпа качнулась в такт словам, ещё сильнее закрыв лицо пришедшего. Журналист переминался с ноги на ногу незаметно от светловолосого тюремщика, занятого изучением задания. Складки плаща на спине то появлялись, то исчезали, следуя за движениями тела.

Глаза служащего бегали по строчкам, где редактор газеты в самых любезных выражениях просил допустить своего подчинённого к узнику. Все эти словесные переливы мало интересовали охранника, пока он не дошёл до фамилии высокопоставленного друга газетчика, санкционировавшего беседу. После этого он возвратил хрупкий листок бумаги посетителю и вызвался лично проводить того до камеры.

Журналист обрадовался сговорчивости надзирателя и, поблагодарив за помощь, пошёл за ним, еле поспевая за огромными шагами гиганта. Полы плаща развевались при такой быстрой ходьбе, словно в коридоре дул сильный ветер.

– Значит, вы хотите взять интервью у маршала Немезиды? – с любопытством в голосе поинтересовался проводник. – О чём будете говорить?

– Начать планировал с недавних событий: пленения, например. А дальше посмотрим, куда зайдёт разговор, – пояснил репортёр.

Тюремщик серьёзно покивал головой и заметил:

– Только не пытайтесь выяснить детали конструкции самолёта или что-нибудь в этом духе: сразу откажется от беседы.

– Благодарю за совет! Буду обходить острые углы.

С минуту они шли молча, минуя пустующие блоки. Создавалось впечатление, что либо преступность после окончания войны резко упала до нуля, либо маршал пользовался особым гостеприимством.

– У вас так много свободного места, – обронил работник газеты, бросая взгляды по сторонам.

– Нет, что вы! Обычно здесь всё битком, но содержание такого важного преступника вынудило нас отдать ему целое здание.

Журналист посмотрел на своего собеседника и спросил:

– Вы тоже считаете, что он преступник?

– А разве не так?

– Я слышал обратное мнение, причём не только от проигравшей стороны.

– Мой брат,– с запалом начал служитель, но тут же умерил свой пыл, – мой брат состоял в десятой армии, той, что прорвала оборону противника и готовилась выйти в тыл. Мы могли бы закончить войну полтора года назад, но вмешался ОН со своим воздушным флотом. Вы же работаете в газете, должны знать, во что они превратили долину. Пустыня – вот что теперь там, а не плодородная земля! Живого места не оставили! – вновь стал горячиться мужчина.

– Да, печальное событие, – поддержал его газетчик. – Когда новость дошла до столицы, мы сначала не поверили, решили, что местные репортёры преувеличивают, но затем до в редакцию прислали снимки, в том числе со спутников… И вот тогда мы ужаснулись до глубины души.

– Вот! Так неужели кто-то может в здравом уме заявлять, что этот человек – герой?! Да только его пособники и сумасшедшие – больше никто!

Тем временем они достигли неприметной двери, охраняемой двумя автоматчиками. Бойцы козырнули начальнику и расступились перед пришедшими.

– Это журналист. Возьмёт интервью у нашего узника и уйдёт, – представил его надзиратель и вставил ключ в скважину замка.

Сквозь зарешеченное окошко посетитель смог разглядеть томившегося в четырёх стенах маршала. Немолодой мужчина лет пятидесяти- пятидесяти пяти сидел на аскетичного вида постели и заинтересованно смотрел на дверь. Его серые, как показалось наблюдателю, глаза были абсолютно непроницаемы, как и всё выбритое лицо землистого цвета, кроме бровей, выражавших эмоции на каменной маске. Редеющие волосы блёклого цвета были зачёсаны на бок, с аккуратным пробором слева. Тонкие губы чуть-чуть скривились, когда в щёлку показалась форма охраны. Газетчик отметил про себя, что офицер одет отнюдь не в военную форму, а в хлопковую рубашку и простые штаны – ни одного намёка на высокое звание пленника.

– К вам гость! – с порога сказал тюремщик и пропустил вперёд интервьюера, хлопнув за его спиной дверью.

– Добрый день, маршал! – немного смущённо поздоровался человек в сером плаще, делая шаг навстречу.

Тот придирчиво оглядел незнакомца и тоже поднялся с кровати. Вблизи он оказался не таким уж великаном, как представлялось по кадрам хроники: всего на пару сантиметров выше вошедшего.

– Добрый! – процедил сквозь зубы узник. – Чем обязан вашему визиту?

Журналист поставил чёрный портфель на единственный в комнате стул и объяснил цель прихода.

– Я работаю в газете «Вестник двадцать первого века», вы наверняка слышали о ней, – он сделал паузу и, не дождавшись реакции со стороны собеседника, продолжил.– Так вот, главный редактор поручил мне взять у вас интервью…

– Зачем же? – прервал его военный.

– Внимание всего мира приковано к вам и вашей дальнейшей судьбе! Быть может, маршал, здесь вам так не кажется, но снаружи ваше имя произносят на каждом углу. Ваши боевые заслуги, или преступления, как считают ваши оппоненты, обсуждают на страницах газет и журналов, на каждом канале, в правительстве, на кухнях. Да что уж там: мы только что говорили о вас с охранником…

– Боюсь, вы не поняли моего вопроса, сударь, – перебил его во второй раз офицер. – Зачем это мне? Какая мне польза от того, что вы поговорите со мной?

Репортёр подумал и, сообразив, ответил:

– Это ваш шанс пролить свет на детали вашей биографии, опровергнуть ложные показания и оставить по себе память. Разве это не стоит получаса беседы?

Каменное лицо маршала неожиданно ожило, будто его обдали прохладной водой. Слегка наклонив голову, он ещё раз оценил взглядом посетителя и жестом пригласил его сесть.

– Вы правы. Что ж, располагайтесь поудобнее и задавайте вопросы. Если я не посчитаю их провокационными, то непременно дам ответ.

– Спасибо, маршал, мне лестно, что вы уделили внимание моей скромной персоне, – тепло улыбнулся ему газетчик и, убрав со стула портфель, сел на него.

– Не называйте меня маршалом, – попросил заточённый командующий, – у меня есть имя.

– Как скажете, Алексей, – кивнул гость и приготовился к интервью.

***

– Итак, давайте начнём с недавних событий. Ходят совершенно неправдоподобные слухи о вашем пленении. В частности, некоторые утверждают, что вас ловили отрядом из ста человек! Не могли бы вы поделиться своей версией произошедшего?

Маршал усмехнулся и откинулся к стене. На его лице отразилось хорошо осознаваемое превосходство в сочетании с лёгким презрением.

– Глупости! Я всегда критически относился ко всем этим фильмам, в которых один человек сражался против целой роты и неизменно побеждал. Это попросту невозможно, уж точно не с нынешними техническими средствами.

Всё было намного прозаичнее. Когда топливо в баке закончилось, я направил свой самолёт в океан и катапультировался. Приземлился в километре от берега, на равнинной местности, откуда купол моего парашюта увидел бы любой желающий. Первым пришёл местный житель, он даже не подозревал, кто я такой, поэтому поинтересовался, не нужна ли помощь. Я заверил его, что всё в порядке, и попросил воды, чтобы смочить горло. Мужчина этот порывался проводить меня до своей деревушки, но я объяснил, что это опасно, в первую очередь, для них самих, и тогда он ушёл. Думаю, догадался, что я враг, хотя война официально закончилась.

Дальше я пошёл вдоль дороги, поджидая какой-нибудь патруль, посланный за мной. Действительно, через полчаса явилось человек шесть, все молодые, годились мне в сыновья. Командир сразу же узнал меня по многочисленным фотографиям и приказал всем достать оружие. Я крикнул ему, что вовсе не против пойти с ними, бросил под ноги пистолет и направился прямо к ним. И вот здесь случилось кое-что необычное: по международному закону командир должен был установить мою личность, звание и проводить в часть, но вместо этого он пристроился справа и стал указывать дорогу. Я спросил, почему он уклоняется от официальной процедуры, на что получил ответ: «Генерал хочет сделать это лично».

Не помню, как звали генерала: Золотецкий, Золотовский? Он был очень горд собой, настолько, что не заметил ни кортика на поясе, ни второго пистолета, спрятанного в кобуре на ноге. Тогда-то я и попал в плен официально.

– А почему вы решили сдаться? Были ведь и другие варианты, вполне достойные в вашей ситуации.

Настала многозначительная пауза, в течение которой заключённый долго-долго вглядывался в серое осеннее небо сквозь железные прутья камеры. Наконец он нарушил молчание, однако теперь вместо уверенного в себе человека заговорил измученный ветеран войны. Глухой хриплый голос сообщил:

– Догадываюсь, о чём вы. Нет, я чувствую, что ещё не время умирать. Если трибунал отправит меня на смерть, я приму приговор, но это позже. Сейчас я должен жить, меня словно держит нить, обвязанная вокруг щиколотки. Впрочем, это другой разговор, – резко оборвал мысль маршал.

Лицо его погрустнело, плечи опустились, и он погрузился в себя, перестав замечать окружающую реальность.

– Не хочу отрывать вас от размышлений, но второго шанса может просто не быть…

Собеседник репортёра с некоторым запозданием отреагировал на эти слова и предложил закончить интервью.

– Надеетесь ли вы на оправдание трибуналом или хотя бы на более мягкий приговор? Иными словами, надеетесь ли вы на то, что проживёте ещё много лет?

– В моём положении это было бы нелепо, – пожал плечами подсудимый. – Все мы люди, все хотим жить как можно дольше, но я не питаю иллюзий на этот счёт.

– И всё-таки…

Громкий стук в железную дверь оборвал вопрос в самом начале. За решёткой возникло знакомое лицо надзирателя.

– Простите, что вынужден досрочно закончить вашу беседу, однако комиссия перенесла заседание на более раннее время. Собирайтесь, маршал, пора вам увидеть своих судей.

Раздосадованный вмешательством охраны посетитель выключил диктофон и убрал его в сумку. Встав, он уныло улыбнулся военному и пожелал удачи.

– Быть может, мы ещё увидимся, – выразил он неопределённую надежду и пошёл на выход.

– Я всегда к вашим услугам, – вежливо отозвался узник и потянулся к сложенной на тумбочке одежде.

– Ну и как впечатление? – насел тюремщик на газетчика, стоило им отойти на пару метров от двери и автоматчиков.

Уклониться от ответа было невозможно, да и неразумно, поэтому осторожный в словах работник пера воспользовался всем доступным ему красноречием.

– Очень неоднозначное, знаете ли! Непроницаемая личность, которая полностью контролирует любое проявление эмоций. Пожалуй, под этой маской скрыты бури и ураганы, но мы видим лишь малые возмущения. Неординарный человек!

– Вы переоцениваете его способности, – возразил враждебно настроенный к заключённому мужчина. – Он презирает нас, отсюда это холодное выражение лица. Смотрит на нас так, словно мы низшие существа, а он наш господин. Единственное, в чём он действительно хорош, – это в вероломстве и коварстве! Но ничего: скоро маршал Немезида падёт от того же оружия, с которым пришёл в этот мир!

– Похоже на то, – беспрекословно согласился журналист, завидевший впереди выход из тюремного блока.

Напоследок он бросил взгляд вверх, на часы под потолком: они показывали без восьми двенадцать.

2

Человек в сером плаще и штанах более светлого оттенка свернул из переулка и влился в процессию одинаковых мужчин и женщин, сосредоточенно идущих вдоль тротуара. В воздухе пахло сыростью, над крышами пятиэтажных домов стоял густой туман, несмотря на то что был день. Асфальт был покрыт водной плёнкой, которая хлюпала от каждого шага прохожего – хлюпанье тысяч ног сливалось в назойливый шум. К счастью, других источников звуков не было: из-за дурной погоды люди молчали, уткнувшись лицами в землю. Машин не было, так как полиция ещё час назад оцепила весь район, не позволяя проехать ни одному транспортному средству.

Примерно через минуту стройный поток людей стал раздваиваться: журналист выходил на площадь Правосудия, в центре которой расположилось громадное здание Верховного Суда. Большая часть огибала дворец Фемиды сзади, однако небольшая струйка направлялась к парадному входу, где уже скопилась толпа зевак. Последние разделились на две части, оставив между собой широкий проход, охраняемый полицейскими. Все ждали прибытия обвиняемого, его имя и правда произносили на каждом углу – первое заседание по делу маршала Немезиды.

Когда репортёр приблизился к ступеням суда, он различил единичные лозунги, выкрикиваемые из людского моря: слева слышались требования казнить палача и мерзавца, справа раздавались угрозы в адрес судей трибунала, которых заранее обвиняли в предвзятости и продажности. В целом же обстановка была ненапряжённой, было очевидно, что дальше выкриков собравшиеся не пойдут. Понимая это, цепи стражей правопорядка вяло отмахивались от наиболее рьяных протестующих, нисколько не мешая им сотрясать воздух.

Показав удостоверение, газетчик вошёл в здание и быстро занял место в просторном зале, битком набитом его коллегами с блокнотами и камерами. Усевшись между ними, мужчина снял шляпу и кивком поздоровался со всеми знакомыми. Лишь только он закончил оглядывать скамьи, как боковая дверь распахнулась и в помещение в сопровождении двух автоматчиков, по-видимому, не отстававших от пленника ни на шаг, вошёл сам маршал Немезида. Не выдержав приличествующей членам трибунала паузы, следом за ним торопливо появились и судьи – высокопоставленные офицеры с погонами, усеянными звёздами. В составе коллегии было целых два генерала армии, низшим званием был полковник.

– Звёздный состав! – сдавленно шепнул сосед и улыбнулся собственной шутке.

Заседание началось со вступительного слова одного из генералов, назначенного главой комиссии. Он важно встал, пробежался глазами по присутствующим, задержав взгляд только на подсудимом, и сообщил:

– Слушается дело маршала Полевого – командующего стратегическими воздушными силами Демократического Блока. Маршал обвиняется в совершении военных преступлений, а именно в организации и командовании массовыми убийствами военнослужащих в мирное время, террористической деятельности, нанесении вреда государственному и частному имуществу, создании угрозы жизни гражданского населения и нарушении международных конвенций.

Огласив список довольно тяжёлых обвинений, он пригласил маршала ответить на формальные вопросы.

– Вы Алексей Полевой, девяносто девятого года рождения, состоявший на службе Демократического Блока, последнее звание – маршал? – чуть ли не с восхищением закончил судья.

– Всё верно, – холодно подтвердил тот.

– Поклянитесь, что будете говорить правду и только правду, – продолжил генерал и указал на текст международных конвенций, лежавший на столе перед ответчиком.

– Я и не собирался лгать, – гордо отрезал маршал Полевой, но всё же положил руку на красную обложку и принёс соответствующую клятву.

– Предупреждаю вас об ответственности за дачу ложных показаний перед трибуналом.

Мужчина промолчал и занял своё место. Слово тем временем перешло к государственному обвинителю. Гибкий худощавый офицер в звании майора резво поднялся на ноги и поприветствовал собравшихся.

– Я поясню, в чём именно обвиняется сидящий напротив меня человек, известный, как маршал Немезида. Это прозвище возникло отнюдь не на пустом месте, дамы и господа! До войны и в первые годы боёв он примерно служил, исполняя свой долг перед страной, однако затем всё переменилось. Я имею в виду битву при Вердене, где отличились эскадрильи стратегических войск. Как мы позже вам продемонстрируем, командующему было поручено остановить продвижение наших сухопутных сил на узком участке, где создалось бедственное положение для группировки противника. Задание было сопряжено с высокими потерями, что, однако, не остановило маршала от ввода в действие своих лучших лётчиков. Несмотря на огромные потери, его подчинённым удалось замедлить продвижение наших передовых отрядов, после чего началась кровавая бойня. Под этим, уважаемый суд, я подразумеваю интенсивные бомбардировки местности, не несущие никакой тактической выгоды. Следствие предполагает, что сверху был дан однозначный приказ истребить всё живое! Послушные своему начальнику, пилоты с удвоенной энергией утюжили местность, забыв о гуманизме и здравом смысле. Процесс над теми из них, кого мы нашли, скоро закончится, и уверяю вас, что они понесут наказание как пособники и исполнители зверских распоряжений! В этом состоит первый пункт обвинения.

Далее, – уверенно вёл линию оратор, – маршал Полевой кардинально изменился. Вместо подчинения приказам начальства, которое страстно жаждало прекращения войны, подсудимый изменил собственной стране, объявил себя Главнокомандующим и призвал к продолжению войны. Я не буду сейчас останавливаться на том ущербе, который причинили нашей победоносной армии его самолёты, позже мы вернёмся к этому. К счастью, нам удалось сломить сопротивление оборонительных линий вокруг базы сил стратегической авиации и вынудить маршала прекратить налёты. Последнее вероломное нападение состоялось неделю назад, в результате оперативных действий наших разведчиков знаменитый маршал Немезида был задержан и сегодня предстал перед судом. Со своей стороны я выражаю надежду на то, что трибунал без колебаний приговорит преступника к высшей мере наказания.

Обвинитель сел и перевёл дыхание после длинной и яркой речи. Присутствующие с жаром аплодировали талантливому спикеру, с улицы донеслись одобрительные возгласы толпы, перемежающиеся свистом противников.

– Слово предоставляется защите! – объявил глава трибунала и пригласил адвоката маршала.

Тот выступил не менее убедительно, чем оппонент, однако на лицах слушавших было заметно равнодушие. Зрители отдавали своё предпочтение прокурору не только потому, что тот красиво говорил или приводил неопровержимые доказательства, но ещё и потому, что внутренне были согласны с ним, хотя и тщательно маскировали свою позицию под маской объективности. Их можно было понять: большинство так или иначе соприкоснулись с войной, многие потеряли родных и близких на недавно закончившейся войне. Сидевший в зале маршал Немезида был врагом, самым главным врагом, принесшим больше всего несчастий своими дерзкими атаками, поэтому предпочтения аудитории были несомненны.

Журналист слушал речь защитника вполуха: намного больше его занимал сам подсудимый. Почему-то в тусклом свете тюремной камеры он умудрился упустить важную деталь в облике своего собеседника – седину в волосах. «Да нет, как я мог проморгать, что пробор серебрится так, будто его посыпало снегом», – недоумевал репортёр, разглядывая военного. Тот тяжело смотрел на раскрасневшегося обвинителя, не скрывая ненависти к этому человеку. Левый глаз прищурился, край губ слегка искривился, в остальном ничто не выдавало сильнейшего аффекта, произведённого на него речью майора. «Интересно, что именно так задело его?» – мелькнуло в голове у газетчика. На свет были вытащены десятки воспоминаний, обрывков информации, ассоциаций, но они не давали ответа на вопрос. Похоже, что статьи и хроника не проливали свет на жизнь маршала. И тогда журналист впервые посмотрел на мужчину перед собой не как на исторического деятеля, а как на человека и понял, что он совсем ничего не знает о маршале Немезида, вернее об Алексее Полевом.

3

– Снова к нам? – удивился знакомый светловолосый надзиратель, вставая из-за стола. – Какими судьбами?

– А я, знаете ли, побывал на первом заседании по делу маршала и заинтересовался биографией вашего подопечного. В общем, решил попробовать свои силы на литературном поприще, – заискивающе отвечал журналист, протягивая новое редакционное задание.

Служитель брезгливо взглянул на бумагу и показал рукой в нужном направлении.

– Не приложу ума, как вы копаетесь в крови и жестокости. Наверное, у вас выработалась какая-то привычка, нюх на сенсации, но я ей-богу не вижу ничего особенного в жизни убийцы и предателя. Впрочем, это ваше дело – идите и пишите свою книгу.

Заключённый встал при первых же звуках открываемой двери. Увидев знакомое лицо репортёра, он приветливо улыбнулся и пригласил садиться.

– Вы, кажется, присутствовали при этом позоре? – осведомился он у посетителя.

– Вы про суд? Да, я не мог не прийти. А, понаблюдав за вами, понял, что совсем не знаю вас.

Пленный командир вопросительно посмотрел на собеседника, но предпочёл промолчать.

– В общем, я бы хотел, если вы, конечно, не возражаете, описать вашу жизнь. Понимаю, что это звучит ужасно: составлять биографию при жизни героя книги, но в вашем случае подобная спешка может быть оправдана. Вы согласны со мной?

Действительно, – хмыкнул офицер, – если не сейчас, то скорее всего никогда. Что ж, раз вы пришли сюда добровольно, то я расскажу вам о себе. Но есть одно условие, соблюдение которого я вправе потребовать…

– И какое же оно?

– Не спрашивайте меня ни о чём. Если я о чём-то промолчу, значит, так тому и быть. Но не беспокойтесь: необходимую для полноценного жизнеописания информацию я вам дам.

– Хорошо, я согласен.

– Тогда предлагаю начать без промедления.

Маршал Полевой расправил складки на штанах и прокашлялся, готовясь к обстоятельному рассказу.

Газетчик включил диктофон и замер в ожидании.

– Моё детство ничем не отличалось от детства миллионов детей. Я родился в столичном пригороде и там преспокойно рос в окружении любящих родителей и многочисленных друзей. Лет до пятнадцати меня всё устраивало, и я даже не задумывался о будущем: настолько хорош был окружающий меня мирок, где все уважали и любили друг друга, а редкие ссоры неизменно заканчивались примирением. Война разрушила это простое человеческое счастье, забрав одних на фронт и озлобив оставшихся. Где-то через пару лет после начала активной фазы боевых действий я заехал домой, просто чтобы посмотреть на родные края. Поначалу я не узнал улицу, на которой жил восемнадцать лет! Я ведь изучил там каждую колдобину, с закрытыми глазами мог перечислить дома соседей, но тогда растерялся. Мир потускнел: яркие краски сошли на нет, осталась только всепоглощающая серость. С чем бы это сравнить? Быть может, с упадком, даже распадом. Представьте, что всё вокруг вас обращается в пепел и рассыпается прямо на глазах. Так вот, именно такой представилась мне новая реальность, в которой не было места счастью, в которой не могло существовать светлое детство. В которой не мог существовать я.

Понимаю, вы удивлены моим словам. Я же маршал Немезида – так меня прозвал какой-то остроумный человек. Многие полагают, что я кровавый тиран, узурпировавший власть, сумасшедший фанатик, мечтающий уничтожить мир. Что ж, если им так удобно считать, то пусть зубоскалят, даже не стану им отвечать.

Но я отклонился от темы. В общем, с пятнадцати лет я стал задумываться о своём призвании. Выбор был непростой: мне нравилось всё и ничего. Знакомая для подростков ситуация: они мечутся от одной крайности к другой, не находя себе места. В конце концов, кто-то обретает цель жизни, кто-то остаётся за бортом. Мне повезло набрести на симулятор настоящего истребителя! Это не был просто аттракцион, как те, что стоят в парках развлечений, – нет, сложнейшая машина, способная выбить у тебя из-под ног опору и отправить на небеса! Вот в её-то кабине я и понял, для чего был рождён. Я страстно возжелал получить крылья и воспарить наверх, к облакам, к звёздам, луне и солнцу. Гражданская авиация, очевидно, не могла удовлетворить мои запросы, поэтому после недолгих размышлений я принял окончательное решение – воздушный флот.

Поступить оказалось несложно: военные, наоборот, радовались притоку желающих. Это было связано с невероятным бумом промышленности, приведшим к перепроизводству даже таких дорогих машин, как истребители и бомбардировщики. Крылатые хищники пылились в ангарах, ожидая своих хозяев, пока те протирали штаны за партами. Одним из них был и я, курсант воздушной академии. И уверяю вас, что я смиренно принимал все эти объёмные технические курсы, мечтая лишь об одном: рассекать воздух на самолёте.

Месяцы интенсивной подготовки летели один за другим. Вот мы тренируемся в симуляторах, миг – и я за штурвалом учебного судна. Ещё вспышка – я трясущимися руками застёгиваю шлем перед первым полётом на сияющем в лучах утреннего солнца истребителе.

Воздушный флот Демократического Блока – огромное образование, поэтому и авиация была разная. Но все курсанты мечтали, разумеется, о стратегических силах. Самые быстрые машины, невероятные трюки, завораживающая высота, новейшие виды вооружения. А какие там были пилоты! Их прозвали синими ангелами по цвету мундира. Заметьте, что у остальных лётчиков было стандартное зелёное сукно, и только избранные появлялись на парадах и смотрах в лазурной форме. Не правда ли красиво?

Как и все, я мечтал попасть в стратегическую авиацию, и мне почти удалось. Почти…

Узник на время умолк, рассматривая свои руки. Пальцы расслабленно лежали на коленях, гибкие и сильные.

– Во время последнего испытания мне доверили новейшую модель, только-только с завода. Я забрался в кабину и завёл двигатель. Проверил показания приборов, получил разрешение на взлёт, вырулил на полосу и начал разгон. Взлетел без малейших отклонений от известного мне распорядка, убрал шасси. Всё было хорошо, я ориентировался в небе, как рыба в воде. В программу полёта входило нечто вроде штопора. Иными словами, я должен был начать резкое снижение, а затем выровнять самолёт на заданной высоте. Нелегко для исполнения, однако у меня был немалый опыт подобных манёвров, поэтому я уверенно устремился к земле. Поначалу ничто не предвещало беды: я быстро снижался, готовясь потянуть руль на себя. Наконец я взглянул на индикатор высоты и начал выравнивать самолёт. И что вы думаете? Никакой реакции! Я потянул в два раза сильнее, слегка приглушил двигатель, но нос всё равно уткнулся в приближающиеся с каждой минутой поля. Тогда я попытался хоть как-то поменять направление, замедлив падение, но штурвал превратился в бесполезную игрушку в руках. Я просто падал, не имея возможности повлиять на ситуацию! Вот тогда-то я действительно испугался. Не провала и не наказания, а за свою жизнь! Покрылся испариной и с ужасом смотрел на землю, столько лет носившую меня, а теперь угрожавшую предавшему её пасынку.

Не один год после этого я вскакивал по ночам в ужасе от надвигающейся тверди! Бывали дни, когда я не мог заставить себя посмотреть в окно. И всё же я преодолел свой страх. А тогда я катапультировался и намертво вцепился в тросы парашюта. Самолёт рухнул в чистом поле и взорвался с оглушительным звуком, сотрясшим воздух даже на той высоте, откуда я плавно спускался. Что касается меня, то я отделался испугом, но каким – двух слов не мог связать, когда меня нашли.

Началось тягостное расследование. Промышленные круги не хотели верить в изъяны в собственной продукции, поэтому они дружно обвинили меня в неумелом управлении. Штабные инструкторы, недолго думая, поддержали их, после чего я лишился возможности подняться в небо. При распределении меня засунули в штаб, куда отправляли самых невезучих курсантов, а я, безусловно, выделялся даже среди них.

Так, в звании лейтенанта я очутился в душном кабинете, хотя и при штабе стратегических сил – это был прощальный подарок от руководства академии. Потянулись долгие годы рутины за столом, в который я отныне устремил свой взгляд вместо чистого неба. Иногда я всё же поднимал глаза и смотрел на взлётную полосу, а потом украдкой вверх – и вытеснял боль. Мне казалось, что кипучая деятельность в штабе поможет мне забыться, но по ночам я продолжал летать либо снова падал не в состоянии управлять машиной. Да, это было непростое время…

В дверь постучал один из автоматчиков – время подходило к концу.

– Спасибо за рассказ, – поблагодарил журналист, нехотя покидая камеру. – Я убедился в том, что не зря решил написать о вашей жизни. До свидания!

Маршал проводил гостя до выхода из своей темницы и с понимающим видом пригласил навестить его в любое время. Репортёр пообещал непременно воспользоваться предложением.

Идя по коридору, мужчина размышлял о своём отношении к этому необычному человеку. С одной стороны, он был прекрасно осведомлён о военных операциях и воздушных налётах, которыми командовал прославленный флотоводец, с другой – только что перед ним был отнюдь не злодей мирового масштаба, не павший ангел, даже не герой. Нет, самым удивительным было то, что газетчик увидел перед собой обычного человека, не обременённого званиями, наградами и эпитетами. Такого же человека, как он сам, как его соседи, коллеги и прохожие на улице. Впечатление от последней встречи резко контрастировало с недавним прошлым маршала Немезиды, оно не увязывалось в цельную картину, что ставило опытного публициста в тупик. И потому, не сомневался он, необходимо выслушать заключённого до конца, а заодно навести кое-какие справки. «Возможно, я нахожусь на пороге невероятных открытий», – думал он про себя.

Стряхнув нахлынувшие мысли, репортёр вспомнил о текущих делах в редакции и посмотрел на свои часы: они показывали без семи минут полдень. Журналист ускорил шаг к выходу из тюрьмы, боясь опоздать на совещание у начальника.

4

Пригородный воздух пронизывала сырость. Серые дома громоздились по бокам прямой улицы, унылые и безразличные к людям, снующим меж ними. Небо было затянуто свинцовыми облаками, неподвижными и тяжёлыми. Из-за них было непонятно, ни где находится солнце, ни есть ли оно вообще над этим проклятым миром. Сплошное оцепенение овладело миром, и только маленький автомобильчик нарушал мертвенный покой. Но вот и он замер на обочине, из него появился журналист. Его шляпа была надвинута так низко, что взгляд утыкался в асфальт, не дерзая открывать для себя бескрайние горизонты руин.

Человек поёжился от внезапного порыва ветра и пошёл к ближайшему зданию, над входом в которое висела табличка «Воздушная академия». Сразу за массивной стеклянной дверью его встретил учтивый мужчина в гражданской одежде. Выправка, впрочем, сразу давала знать, что перед репортёром стоит военный. Он представился как старший инструктор Рудольф.

– Как я понял, вы пишете книгу об одном из моих подопечных? – осторожно уточнил работник академии, приглашая своего гостя наверх, в кабинет.

– Да, об Алексее Полевом, – кивнул газетчик, следуя за инструктором.

Они молча поднялись на второй этаж и, пройдя короткий коридор, остановились около лакированной двери тёмного цвета. Над скважиной замка журналист увидел нарисованный ромб алого цвета. Его спутник достал из кармана изящный ключ с точно таким же изображением и открыл дверь.

– Я решил, что кабинет – лучшее место для нашего разговора, – пояснил владелец, пропуская посетителя вперёд.

Они зашли внутрь, и, пока инструктор обходил стол, чтобы занять своё кресло, намётанный глаз публициста успел окинуть взглядом всё помещение. Оно было небольшое, однако довольно вместительное. Над массивным бюро с множеством ящичков висел постер к неизвестному ему фильму: на нём парочка элегантно одетых героев пробиралась через фантастические декорации с нарисованными на занавесках глазами в окружении безликих людей. Автор плаката не удосужился указать ни название фильма, ни даже имена актёров, поэтому работник газеты перешёл к следующей стене: её почти полностью занимало большое окно, по бокам которого струились шторы изумрудного цвета. Журналисту они почему-то напомнили знамёна, как в историческом музее. Наконец, справа от него до самого потолка тянулись книжные полки. Названия на корешках немного удивили репортёра, считавшего, что здесь будет только техническая литература: «Гелиополь», «Метрополис», «Процесс», «Ярмарка тщеславия», «Доктор Мабузе», «Портрет Дориана Грэя», «Дублинские рассказы». Впрочем, по большей части здесь действительно встречались специализированные издания справочников и учебных пособий. Дальнейшие наблюдения были прерваны голосом хозяина этого странного рабочего места.

– Итак, я готов ответить на ваши вопросы, но сразу же оговорю свои условия: никаких упоминаний моего имени и должности. Не хочу, чтобы меня ассоциировали с не самым успешным курсантом, приобретшим столь печальную репутацию.

– А вы сами как относитесь к действиям маршала?

Заметив настороженный взгляд инструктора, журналист тут же добавил:

– Это никуда не войдёт, вопрос из чистого любопытства.

– Хорошо, – расслабился тот, – полагаюсь на ваше слово и уважаемое имя вашего издания. Как кадровый офицер армии Демократического Блока я считаю маршала Полевого преступником и изменником. Он предал наши идеалы свободы, призвав к неподчинению правительству. К счастью, большая часть солдат не последовала за ним, чего нельзя сказать о лётчиках стратегической авиации. Их следует судить вместе с командиром, который посмел выступить против своей страны, пусть некоторые здесь думают иначе. Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство?

– Более чем, – кивнул гость и продолжил беседу. – Я прилетел сюда, к истокам, чтобы разузнать подробности аварии, из-за которой будущий маршал был определён в штаб. Вы курировали его выпуск, поэтому наверняка знаете больше, чем кто бы то ни было. Я был бы признателен вам, сэр, если бы вы пролили свет на обстоятельства того события.

– Хм, я уже и позабыл про то, что он разбил новенькую машину. Да, было дело. Только не вижу, что в этом интересного.

– И всё же?

– Если вы настаиваете, то я, конечно, расскажу, но, на мой взгляд, этот постыдный эпизод не заслуживает вашего внимания. Итак, в качестве выпускного экзамена курсантам академии предлагалось выполнить определённый набор манёвров на современных истребителях, поставленных на вооружение в нашей армии. Это стандартная процедура, через которую проходят все будущие лётчики. В зависимости от качества выполнения упражнений комиссия на земле распределяет выпускников по частям. Самых нерасторопных отправляют в штаб, где они становятся адъютантами и просто клерками. Герой же вашей книги умудрился и вовсе разбить машину, что по сей день является небывалым событием для нашей академии. Сам он, до смерти напуганный, заявил, что отказал руль или что-то в этом роде, однако мы как более опытные авиаторы прекрасно понимали, что вероятность его собственной ошибки значительно выше. В общем, единогласным решением мы списали его на землю.

– Скажите, какую ошибку допустил пилот? Неужели он просто не смог справиться с управлением?

Офицер горько усмехнулся и окинул взглядом полки с книгами.

– Нет, в это я не верю. Скорее он заблокировал руль, а потом забыл об этом, запаниковал и выпрыгнул из кабины. Зачем он это сделал, понятия не имею – очень странное поведение для человека, хорошо знакомого с устройством самолётов. Однако, как я уже отметил ранее, вероятность такого развития событий выше, чем технический недостаток.

– Понимаю, – согласился журналист. – А как бы вы охарактеризовали маршала Полевого вообще? Не проявлял ли он непослушание, излишнюю инициативу во время обучения? Иными словами, можно ли было предугадать в нём лидера и бунтовщика?

– Нет, конечно! – взмахнул руками инструктор. – Если бы не было войны, он бы так и служил в штабе. Никаких маршальских званий и самостоятельности он бы не видал и в помине. Скажу больше: Полевой и сам не смог бы предсказать свою стремительную карьеру. Штабные служащие редко добиваются значительных успехов, особенно в мирное время. Чтобы появился маршал Немезида, так вы его, кажется, называете, необходимы были исключительные обстоятельства.

Разговор был прерван треском телефона.

– Прошу прощения, я должен ответить, – извинился хозяин и поднял трубку.

– Слушаю… Да, я один, говори… А что будет двадцатого, то есть двадцать первого? … Нет, не знаю, мне никто не сообщал… Хорошо, в семнадцатой аудитории, в три часа… Ещё раз, пожалуйста… Да, я так и сказал: в семнадцатой… Ладно, встретимся за обедом… В двенадцать… До свидания.

Офицер положил трубку и кивком головы предложил вернуться к беседе.

– Наверное, вы правы. Тем не менее, как бы вы описали его характер во время учёбы здесь? – сказал посетитель.

Пожилой преподаватель вздохнул, закрыл глаза и принялся усиленно восстанавливать в памяти прошлое. Через некоторое время он поднял веки и просветлённым взглядом посмотрел на собеседника.

– Непросто отбросить недавние события и вспомнить, каким был этот несчастный мир тридцать с лишним лет назад, – заговорил он наконец. – Тогда Алексей казался мне смышлёным парнем, влюблённым в небо, покладистым, вежливым и даже добродушным. Ни серьёзных нарушений, ни оскорбительных высказываний – психологически он вполне подходил для службы в авиации. Если бы не глупо заваленный экзамен, быть бы ему хорошим пилотом. Стратегические силы не обещаю, но остальные дороги были открыты. По достижении определённого возраста перешёл бы в штаб и дослужился бы до генерала. Увы, судьбе было угодно повести молодого человека тернистыми путями, закинув на самую вершину и свергнув в глубочайшую бездну. Скажи мне об этом кто-нибудь тогда, отмахнулся бы или принял бы за шутку.

– А сейчас? – вкрадчиво спросил репортёр.

– Сейчас? – переадресовал вопрос куда-то вдаль военный. – Сейчас я стал с подозрением относиться к мелочам. Боюсь пропустить такого маньяка во второй раз. Вы далеко не первый, кто задаёт мне подобные вопросы: мои коллеги часто интересуются, неужели я ничего не замечал столько лет. Нет, я был слеп, и сомневаюсь, что даже самый опытный психолог определил бы какие-то отклонения. Но довольно об этом, – с раздражением оборвал он себя.

Они обсудили ещё несколько второстепенных вопросов, прежде чем газетчик встал и поблагодарил хозяина кабинета за помощь. Тот любезно вызвался проводить гостя до выхода и также поднялся со своего кресла. В холле на стене висел большой экран, по которому как раз передавали новости. Спускавшиеся по лестнице люди замедлили шаг и стали прислушиваться к словам корреспондента.

«Дамы и господа, прямо сейчас мы начинаем трансляцию прямиком из сердца Федерации, где проходит суд над военным преступником и изменником маршалом авиации Алексеем Полевым, известным как маршал Немезида. На этих кадрах вы можете видеть обвиняемого и его защитника…»

Журналист поднял голову и присмотрелся к крупной картинке. Неизвестно, повлияло ли так качество камеры или искажения при передаче сигнала, но он заметил, что лицо подсудимого приобрело нездоровую желтизну. Моргнув, он убедился, что видение не пропало, и обратился к своему спутнику:

– Вам не показалось, что маршал нездоров?

Инструктор помедлил с ответом, а потом произнёс:

– Не вижу никаких изменений с прошлого заседания.

Подумав ещё, он добавил:

– Когда-то я гордился тем, что воспитал такого ученика. Вся страна верила в него, в его непобедимость и удачу… Мы верили в то, что выиграем, а во что верил он?

Этот вопрос был задан в пустоту, так как ни говоривший, ни его гость не знали ответа. На этом их встреча закончилась.

5

– На чём мы остановились в прошлый раз? – осведомился заключённый.

– Вы рассказывали о штабной рутине, которая пришлась вам не по вкусу.

– Ах да, значит, я ещё не дошёл… – обмолвился маршал и ухватился за нить повествования. – То, о чём я собираюсь поведать вам дальше, я не рассказал бы даже под угрозой смерти. Это слишком личное, настолько, что я долго боролся с собой перед вашим приходом. В конце концов, я решил открыть вам душу только потому, что это единственный способ сохранить память о ней. Если я не сделаю этого, то никто не узнает о её прекрасной жизни и подвигах.

Он перевёл дыхание, словно готовясь разгласить страшную тайну, а затем продолжил.

– Я имею в виду лучшую лётчицу во всём воздушном флоте и мою жену Алисию Сафирину. Я познакомился с ней в период работы в штабе. Рутина поглотила меня так, что я видел небо лишь во снах да украдкой из окна офиса. Алисия была всего на пару лет младше меня. Впервые мы встретились там же, в ненавидимом мною офисе, куда она время от времени заходила по разным делам. И каждый раз она привносила в его удушливую атмосферу свежесть и молодость, какой-то необычайно лёгкий ветерок, повсюду следующий за ней. Собственно говоря, долгое время наше знакомство ограничивалось лишь этим, хотя сейчас, задним числом, я понимаю, что она нравилась мне уже тогда. Алисия служила в стратегических силах, и вскоре после нашего знакомства получила в командование эскадрилью, с которой и связала всю дальнейшую жизнь.

В дверь постучали, и на пороге появилась высокая стройная девушка. Она была одета в мундир пыльного синего цвета – полевую форму лётчиков. Голубые глаза приглушённого цвета ясного летнего неба сообщали миру радость и вдохновение, русые волосы растрепались от ветра на аэродроме, а беззаботная улыбка молодости освещала лицо ангела, спустившегося с небес. На плечах в свете утреннего солнца играли золочёные погоны лейтенанта.

Каждый раз, когда она появлялась в нашей душной пещере, я ощущал себя воскресшим.

Два молодых офицера, стоявших по центру кабинета, одновременно подняли глаза и кивнули ей.

– Добрый день, лейтенант! – дружелюбно сказал один из них. – Заходите, прошу вас.

– Благодарю вас, капитан! – звонким голосом откликнулась девушка и быстро перешагнула порог.

Каждое её движение излучало энергию, сравнимую лишь с той, что получала планета от Солнца. Приблизившись к серым работникам штаба, она по-строевому вытянулась и попросила выдать справку, при этом тепло улыбнувшись приветствовавшему её офицеру.

– Уже месяц пытаюсь получить разрешение съездить к друзьям на выходные. Сегодня с утра узнала, что бумага наконец готова.

– Давайте поищем. Напомните вашу фамилию, – будничным тоном спросил капитан, начав рыться в столе ещё до того, как получил ответ.

– Сафирина, лейтенант Сафирина, первый полк, девятая эскадрилья.

Через минуту мужчина достал файл и протянул лётчице документ. Его товарищ всё это время делал вид, что занимается своими делами и не обращает внимания на посетительницу.

– Пожалуйста, удачной вам поездки! – пожелал капитан.

– Спасибо большое! Обещаю не разглашать военную тайну, – сострила девушка и пошла к выходу.

Я не мог видеть её спину, видеть, как она удаляется, оставляя меня один на один с невыносимым настоящим. Ужасная пытка для узника, обречённого гнить в темнице после ослепительного луча дневного света.

В этот момент сзади послышался рёв взлетающего истребителя. Через плечо лейтенант успела заметить, как дёрнулся её собеседник. Повернувшись к нему, она застала того полностью поглощённым зрелищем. Привыкшая к полётам, офицер не поняла причину столь острой реакции и, подойдя поближе, тихо спросила:

– Почему вы так смотрите туда?

Погружённый в себя человек с трудом освободился от захвативших его грёз и с печалью в голосе ответил:

– Хочу быть там, в кабине…

С выражением удивления в голосе девушка вкрадчиво поинтересовалась:

– Что же вам помешало?

Капитан отвёл глаза куда-то в сторону и выдавил из себя, что это долгая и неинтересная история.

– Так давайте я зайду к вам вечером, и вы расскажете мне её, – неожиданно предложила она. – Где вы живёте? – продолжила лётчица, не дожидаясь согласия.

Штабной работник назвал номер блока и покраснел. Чтобы скрыть смущение, он стал перебирать пальцами бумаги на столе, хотя они и так лежали на своих местах.

– Совсем недалеко от меня! – обрадовалась девушка. – Я зайду к вам в половине восьмого, если вы не против. Я же правильно запомнила вашу фамилию: Полевой?

– Всё верно, – сокрушённо признал её собеседник и ещё яростнее принялся перекладывать предметы на столе.

– Тогда до встречи, капитан!

– До свидания! – неловко попрощался молодой человек.

Лейтенант покинула кабинет, оставив его в растерянности. Из этого состояния коллегу вывел невольный свидетель разговора. Он слегка пихнул товарища в бок и с ехидной улыбкой сказал:

– Чего ты так смутился? В первый раз что ли позвали на свидание?

– Вообще-то да, в первый… – нехотя отозвался тот.

И правда, я умудрился дожить до погон капитана, ни разу не пригласив никого на свидание. То ли стеснялся, то ли считал, что у меня есть дела поважнее. И вот мне самому предлагают встретиться, удивительно!

В тот день я понял, что делаю шаг в новую жизнь. Такое предчувствие, что одно маленькое событие, это свидание, изменит моё будущее, навсегда перекроит мою жизнь. Голос логики безуспешно пытался заглушить интуитивное прозрение, указывая на то, что это незначительная встреча, лишь возможное начало, возможное, но не обязательное. Но я верил, в глубине души я искренне верил, что это навсегда, что это судьба и тот вечер станет началом светлого будущего, великого счастья. Я боялся этой неожиданной радости, реализации потаённых мечтаний, но делал столь важный первый шаг навстречу, потому что верил вопреки голосу разума.

В половине восьмого раздался стук в дверь. Капитан Полевой открыл дверь и увидел на пороге гостью, появления которой он ждал столько томительных часов.

– Добрый вечер! Я пришла, как и обещала. Простите, не знаю, как к вам обращаться, – на секунду замялась она.

– Алексей, – улыбнулся хозяин и отступил внутрь помещения, приглашая девушку внутрь.

– Алисия, – дружелюбно протянула она руку, одновременно сдувая пыль с давешней формы.

– Очень приятно, Алисия, проходите, пожалуйста, располагайтесь, как у себя дома. Из напитков у меня, увы, только чай, но если хотите, я схожу к соседям за чем-нибудь другим. Что желаете?

Лейтенант с еле заметной иронией посмотрела на суетящегося вокруг хозяина комнаты.

– Давайте чай, Алексей. В прохладный вечер приятно выпить кружечку-другую.

– Как скажете, – обрадовался разрешению проблемы капитан и поставил чайник.

Знаете, до сих пор краснею при воспоминании о своём поведении. Наверное, я был похож на смущённого подростка, даром что офицер воздушного флота. Надо отдать Алисии должное: она сделала вид, что не замечает моё излишнее волнение. Не за обходительность же я ей понравился.

Гостья тем временем изучала единственную комнату, составлявшую жилище старого нового знакомого: довольно просторная, она всё же оставалась уютной за счёт густого коврового покрытия и массивных шкафов. Одна полка была отдана под книги, и здесь девушка обнаружила Кафку, Ницше, Фрейда, Шаламова, Достоевского, Оруэлла… Особняком стояли объёмные тома, посвящённые развитию авиации и космонавтики. В углу ютились произведения фантастов.

– Простите, никогда не слышала про такого писателя, как Филип Дик. О чём он писал?

Алексей отвлёкся от заваривания чая и проследил за взглядом своей собеседницы.

– Ах, это мой любимый фантаст! Человек, написавший целую тучу романов о ближайшем будущем. Какие только темы он ни затрагивал в своих книгах: от лжи государства до изменения сознания посредством наркотиков, от вторжений инопланетян до альтернативной истории. Вот здесь, – он подошёл к полке, – я отдельно держу пять любимых произведений, начиная с «Предпоследней истины» и заканчивая «Доктором Бладмани». А это невероятно драматичный роман «Пролейтесь слёзы, сказал полицейский»! Обязательно прочитайте на досуге! Чего стоит только персонаж Феликса Бакмена. Хотите, дам вам книгу?

Девушка смахнула чёлку и поблагодарила за щедрое предложение.

Понятное дело, что названия романов Дика Алисии ничего не говорили. Но меня уже было не остановить, поэтому я усердно изложил биографию Дика, ссылаясь на его творчество. Только потом мы перешли к моей жизни… Я исповедался перед ней, не перед товарищами, не перед родителями и не перед наставниками, а перед этой волшебной девушкой, которая пришла, чтобы услышать мою историю. Нарисовал стремительно увеличивающуюся перед глазами землю, описал свой страх, панику, процитировал сухие строки из заключения комиссии, растоптавшей все мои надежды в одночасье. Не стал даже утаивать сны: кошмары и полёты. А главное – впервые за столько лет я поведал о тоске по небу, жажде, порой сжигавшей меня изнутри.

Хозяин комнаты закончил свой рассказ и отодвинул кружку с давно остывшим чаем. Он потупил взгляд, ощущая смятение и стыд, словно выставил себя неудачником и дураком перед своей гостьей. Наконец он почувствовал в себе силы поднять глаза и встретить какую угодно реакцию, от полного непонимания до жалкого снисхождения. Но вместо этого он увидел слёзы: капля стекла по щеке слушательницы и попала прямо в её кружку, к которой она почти не притронулась. Наклонившись через стол к несчастному собеседнику, Алисия осторожно взяла его за руку, словно та была хрупкой, как стекло, и молча положила свою ладонь сверху на его.

– Надеюсь, вы извините меня, если я перейду на «ты», – вкрадчиво молвила она, пристально изучая отрешённое выражение лица капитана. – То, что ты рассказал мне, вплоть до мельчайших подробностей, – всё это я сама переживала беспокойными ночами. До дрожи в руках боялась неудачи, поломки, любой неисправности. А когда думала о том, что могу не попасть в авиацию, а остаться на земле, сердце выпрыгивало из груди. Глухая тревога, подогреваемая страстью к небу. Как я понимаю твоё желание взлететь, Алёша, ведь я жить не могу без ощущения свободы. И ты не можешь, не хочешь сидеть на земле, прикованный к ней цепями. Потому что человек рождён для того, чтобы парить на высоте, рассекать облака и космический эфир. Я понимаю твою печаль. И хуже всего то, что ты остался один на один со своей проблемой, что никто не поверил в тебя, когда это было больше всего нужно.

Она тихонько погладила его по ладони и продолжила.

– Но больше так не будет. Понимаю, что не смогу осуществить твою мечту, уж точно не сейчас, но я буду рядом и сейчас, и тогда, когда ты вернёшься в родную стихию, в этот праздничный день мы поднимемся вверх вместе. Знаешь, почему лётчики наших эскадрилий уходят на задания хотя бы вдвоём?

Офицер уставился на неё и покачал головой, пребывая в своей реальности.

– Потому что печали и трудности, поделённые на двоих, переносятся легче, – закончила девушка.

С минуту они сидели в полной тишине, а затем о поверхность стола ударилась ещё одна слеза. Алексей поднёс левую руку к лицу и вытер мокрый след на щеке. Затем он наклонился и поцеловал руку своей подруги.

Я не могу передать словами, какое облегчение я испытал. За столько лет самобичевания и оцепенения я впервые услышал теплые слова. Не за мои достижения, а просто обращённые ко мне. Алисия видела меня таким, каким я был, а не каким хотел казаться. Видела насквозь и не осуждала, не критиковала, а хотела помочь. Человечество – странный вид: оно выдумывает красивые сказки о благородстве и великой любви, но почему-то в жизни даже не пытается стремиться к прекрасным идеалам. Возвышенные речи оно оставляет поэтам, совсем не замечая в серости будней настоящие чувства и душевную красоту. В тот вечер мрак внутри меня был рассеян светилом, чьё имя я хотел бы запечатлеть на небосводе, – Алисией. И раз прояснив мою душу, она никогда не покидала меня, эта замечательная девушка с голубыми глазами цвета летнего неба, бездонными, скрывающими за собой удивительный внутренний мир.

Капитан открыл дверь и проводил лётчицу до лестничной площадки. Рядом со ступеньками они остановились и секунд десять смотрели друг другу в глаза. Пару раз взгляд молодого человека соскальзывал и начинал блуждать по сторонам, как будто он всё ещё боялся выдать свою тайну.

– Это был удивительный вечер, – нашёлся он после затянувшейся паузы. – Спасибо тебе.

– Думаю, он был лишь первым в длинной череде, – с улыбкой предположила лейтенант.

– Да, конечно. Мне нравится эта идея.

– В таком случае благодарю вас за предоставленную информацию, капитан! – с пафосом выдала Алисия и сама же прыснула со смеху.

– Служу Демократическому Блоку! – вяло махнул рукой тот. – Пока.

– Пока.

Маршал умолк, как старинная музыкальная шкатулка, закончившая успокаивающую колыбельную. Повернувшись к зарешеченному окну, он неотрывно следил за чем-то снаружи. Журналист улучил момент, чтобы внимательно рассмотреть лицо узника, но обнаружил, что замеченной по телевизору желтизны больше не было. Тогда он тоже посмотрел в окно, но увидел лишь бесформенное облако, парящее по лазурной глади.

Спустя некоторое время репортёр посмел нарушить установившееся молчание вопросом.

– Простите, Алексей, на что вы так пристально смотрите?

Не отрываясь от созерцания, узник ответил:

– А разве вы не видите? Она улыбается мне, как тогда. И эти голубые глаза проникают прямо в душу. Родная, я с тобой, где бы ты ни была…

Газетчик перевёл взгляд на кровать, почтительно не вмешиваясь в происходящее в душе командующего. Примерно через минуту тот вернулся в бренный мир и предложил закончить беседу.

6

Вечер был настолько холодным, что пришлось прикрыть окно и включить обогреватель. Протянув ноги под пледом к источнику тепла, журналист зажмурился от удовольствия и погрузился глубокое кресло так, что над спинкой виднелись только затылок да накрахмаленный воротничок белой рубашки, подпирающий белоснежную шею. Зачёсанные набок волосы мужчины блестели в свете массивной люстры, а сильные руки покойно лежали на коленях, расслабленные после долгого дня.

Его присутствие создавало уют в крошечной квартире, по которой разносился запах чего-то жареного. Струящийся от пары светильников свет обволакивал силуэты кресел и стеллажей, ложился на корешки фолиантов, рамки фотографий и разбросанные сувениры, привезённые из дальних уголков планеты. Их владелец утонул в плюшевой спинке и для пущего наслаждения зарыл в ткань голову, словно страус, прячущий её в песке при приближении опасности.

– Дорогой, не мог бы ты сделать телевизор погромче? Хочу послушать новости, – донеслось из соседней комнаты.

– Конечно-конечно, – воркующим голоском ответил репортёр и разлепил веки.

На экране яркими огнями горела заставка вечернего выпуска новостей. Нащупав на подлокотнике пульт, хозяин сделал звук громче и на время отогнал сладкую дремоту.

«Час назад завершился процесс над пятью командирами полков стратегической авиации стран Демократического Блока. Все подсудимые были признаны виновными и как военные преступники получили высшую меру наказания. Сразу же после оглашения приговора все пятеро заявили о верности своему командующему маршалу Полевому, суд над которым проходит параллельно. Офицеры намерены обжаловать приговоры в Верховном Трибунале.

Напомним, что пятеро военнослужащих воздушного флота Демократического Блока в званиях от полковника до генерала обвиняются в ведении боевых действий после заключения перемирия. На родине их называют изменниками и предателями, однако осуждены они будут здесь, на территории Федерации.

Примечательно, что в своих показаниях офицеры единодушно оправдывают маршала Полевого, известного как Немезида, называя его героем и своим вдохновителем. Подобная оценка, по словам наблюдателей, свидетельствует о полной неадекватности этих людей, не ориентирующихся ни в своих должностных обязанностях, ни в окружающей обстановке. Увы, порой раздаются редкие голоса в поддержку преступников, заслуживающих самого сурового наказания. Мы призываем не слушать этих сумасшедших и провокаторов!»

Репортёр сбросил плед от охватившего его беспокойства и сжал ручки кресла.

– Что же он такого сделал, что эти люди защищают его?

По телевизору показывали кадры из зала суда: последнее слово взял некий генерал.

«Я имел честь командовать первым полком, в котором состоял маршал Полевой. Он, как и все мы, жертвовал собой во благо Демократического Блока. А когда трусливое правительство и верховное командование сдало страну, он первый поднял наше пошатнувшееся знамя и принял на себя власть, с которой не справились эти ничтожества. Так как вы смеете обвинять его в измене, если он искренне желал нам победы? Может быть, потому, что у вас не хватило бы духу совершить подобное?! Да вы ничем не лучше разбежавшихся министров и генералов! И отличаетесь только тем, что вам повезло выиграть войну! Были бы все в нашей армии такими же, как маршал, мы судили бы вас. И если вы спросите меня, готов ли я пройти тот же путь ещё раз, зная его исход, я отвечу: да! Я готов пойти за нашим командиром куда угодно, ибо только он был достоин возглавлять силы стратегической авиации, а затем и наше государство в тяжёлые времена!»

Газетчик встал и стал лихорадочно обуваться. Услышав его спешные приготовления, из-за угла показалась супруга, немедленно поинтересовавшаяся, куда это он собрался на ночь глядя.

– Мне нужно развеяться, срочно, – бросил он, накидывая плащ и ловкими движениями отпирая дверь. – К ужину буду, не волнуйся!

Оставив жену в недоумении, мужчина выскочил из квартиры и отправился в свободное плавание по улицам своего района. Отходя от дома на более-менее приличное расстояние, он раскланивался со знакомыми соседями и желал им приятного вечера. Для самого журналиста остаток дня был испорчен: странное ощущение сдавливало ему дыхание и не находило выхода ни в словах, ни в поступках. Кружа по запутанной сети переулков, человек пытался найти источник этого чувства, но каждый раз упирался в непроницаемый барьер безнадёжной тревоги.

– Чем меня зацепили эти отвратительные новости? – шипел он под нос, наугад выбирая повороты.

Миновав пару плохо освещённых улиц, газетный работник внезапно вышел на большой проезд и чуть не столкнулся с патрулем полицейских.

– Простите, гражданин, – перегородил один из них ему дорогу, – но дальше улица перекрыта.

– А что произошло? – осведомился репортёр, отвлекаясь от угнетающих его мыслей.

Внезапно мир звуков нахлынул на него, преодолев плотный и вязкий заслон из тревоги. В нескольких переходах от него, из-за угла, доносились устрашающие крики сотен глоток. По-видимому, сюда двигалась толпа митингующих.

– Толпа от здания суда хочет пройти через весь центр, требуя казни военных преступников, в первую очередь, маршала Немезиды, – пояснил страж порядка и быстро приказал перекрыть дорогу, по которой пришёл незадачливый пешеход.

Пока последний наблюдал, как выстраивается цепь, стали различимы отдельные лозунги приближающегося шествия.

«Смерть палачу!» – в ярости орали передние ряды, направляя глухой шум позади. В ответ раздавались не менее жестокие призывы к мести, из которых самым приличным был «Око за око, зуб за зуб». Наконец, головной отряд демонстрантов появился из-за угла и нестройным шагом двинулся в направлении журналиста и полицейских. Привычным взглядом тот стал оценивать происходящее, готовясь написать очерк о волнениях в столице.

Судя по всему, у толпы не было единого руководителя: безликая масса разливалась по широкому проспекту, следуя инстинктивно выбранному направлению, а не чьим-либо указаниям. Серые лица и однотонные одежды указывали на то, что среди этих людей не было представителей какого-то конкретного движения или политической партии. Нет, то были простые обыватели, люди с улицы, далеко не богатые. Последние сейчас заканчивали ужинать и попивали горячий какао из большой кружки, а эти предпочли мирному вечеру акцию с требованиями возмездия.

– Не сидится же им дома, – отметил начальник патруля, читая мысли газетчика. – Советую вам уходить, пока здесь не стало жарко.

В подтверждение своих слов он указал в противоположную сторону от толпы. Там на удивление было пустынно, и тогда правоохранитель, стремясь перекричать надвигающуюся процессию, громко сказал на ухо журналисту:

– С той стороны сейчас появятся их противники. Требования те же, только направлены они не на настоящих преступников, а на наше правительство. Считают маршала героем, хех.

И действительно, в спускающемся на город тумане можно было заметить брожение. Чьи-то тёмные силуэты, освещаемые факелами и мощными фонарями, направлялись прямо навстречу разгневанным сторонникам приговора маршалу и его соратникам. Не успел репортёр открыть рот, как его окружили отряды полиции. Крепкие люди в шлемах и бронежилетах строились в несколько шеренг, принимая форму греческой фаланги. Похоже, им приказали удерживать две толпы от столкновения, что было непростой задачей.

Старший офицер вышел на середину улицы и в громкоговоритель озвучил требование городской полиции:

«Уважаемые граждане! Просьба разойтись и не мешать движению транспорта! Вы подвергаете опасности себя и окружающих вас людей! Ваши акции не являются согласованными с городскими властями! Напоминаем об ответственности за массовые беспорядки!»

Надвигающиеся с двух сторон бурные волны митингующих никак не отреагировали не эти слова и продолжили сближаться. Почувствовав себя Моисеем, перед которым раздвинулось море, мужчина почти бегом скрылся в маленьком переулке: он слишком хорошо знал, когда начинало пахнуть жареным. Отступая по паутине знакомых дорог, невольный свидетель начинающегося противоборства слышал пронзительные свистки и команды сквозь рёв сотен, если не тысяч, глоток. Навстречу ему промчалось не меньше десятка машин с подкреплением для тонкой цепи полицейских, сдерживающих сразу две стихии. «Не завидую этим ребятам: они сейчас между молотом и наковальней», – подумал мужчина, проходя мимо аптеки. Подняв голову, он взглянул на циферблат уличных часов: одиннадцать часов пятьдесят четыре минуты.

7

– В прошлый раз вы позволили себе задать вопрос, пока я пребывал в размышлениях. Тогда я не обратил на это внимания, поэтому сделаем вид, что вы ничего не говорили. Впредь, однако, прошу вас не нарушать условия нашего договора. А теперь вернёмся к моему рассказу.

Алисия была влюблена в небо не меньше, чем я. Это было заметно хотя бы по тому, с каким упоением она могла поведать о головокружительных трюках или своём самолёте. О да, она обожала свою крылатую машину и постоянно возилась с ней вплоть до того, что вручную оттирала от грязи. После каждого полёта она приходила в невероятном возбуждении и делилась впечатлениями, желая вовлечь меня в свои переживания. И я действительно летал вместе с ней, в её воображении. Алисия подарила мне второй шанс, пусть посредством её глаз и рук. Но не думайте, что мы говорили только об оттенках неба на рассвете. Мы обсуждали всё подряд, гуляли по военному городку, ужинали по вечерам, ездили куда-нибудь в общие выходные. Я был более свободен в выборе графика, поэтому подстраивал своё расписание под её режим. Вы наверняка догадываетесь, что у лётчиков, вообще говоря, довольно строгие порядки. Приёмы пищи, сон, отдых, тренировки и так далее. Алисия со смирением терпела подобные неудобства ради своей мечты. Впрочем, после нашей первой встречи, о которой я уже рассказал, у неё появилась и другая: подарить мне небосвод. Чтобы сделать это, она проводила со мной вечера и выходные, лишь бы я не оставался наедине со своей тоской. В Средние Века она была бы Жанной Д’Арк, а в наше время отважной лётчицей, командиром эскадрильи. Так мы и жили целых два года.

– Лёха, пойдём вечером в бар? Сегодня показывают хоккей! – через весь офис обратился к капитану один из офицеров-ровесников.

– Я бы с радостью, но именно сегодня занят, – извиняющимся тоном пробормотал Алексей и уткнулся в папку.

Его товарищ, впрочем, не собирался отставать – подойдя поближе, он перегнулся через стол и задал вопрос:

– Дела какие-то?

– Да, важные, – уклончиво ответил Полевой, не поднимая глаза.

Собеседник заговорщицки улыбнулся и зажмурился.

– Опять идёшь на свидание с той лётчицей из первого полка? Только честно.

– Ну да, да, – неохотно признал капитан.

– Всё понятно. И как она тебе?

– Странный вопрос… Что значит «как»?

– Нравится? – уточнил товарищ почти шёпотом.

– Конечно, – сказал Алексей и начал краснеть.

– Погоди, а вы давно встречаетесь?

Помявшись, офицер неопределённо ответил, что несколько месяцев точно.

– Так зови её с нами, – задорно предложил приятель. – Ей нравится хоккей?

– Не знаю, но за приглашение спасибо.

– Ладно, хорошего вечера, Лёха! – дружелюбно пожелал собеседник и вернулся к работе.

– Спасибо!

В штабе о наших отношениях прознали все, кроме генералов: у тех были дела поважнее. Остальным же стало чрезвычайно любопытно следить за нашими судьбами. Сдаётся мне, пилоты в эскадрильи Алисии тоже всё знали, но они, как я потом понял, никогда не позволяли себе обсуждать её жизнь за спиной. Вообще я должен заметить, что лётчики в стратегических силах – это не простые вояки, образ которых формирует в сознании людей пехота. Нет, это высококультурные скромные люди, никогда не лезущие на рожон, спокойные в обычной жизни. На земле они и мухи не обидят, поэтому так сложно идентифицировать наших лётчиков как служащих в армии, а не в какой-нибудь библиотеке. Кстати говоря, многие из пилотов наших эскадрилий любили читать, причём не только техническую литературу: однажды я слышал, как перед полётом двое друзей восстанавливали по памяти монолог Заратустры.

Девятая эскадрилья первого полка полностью подпадала под это описание. Я познакомился с ними через год после первого свидания с Алисией, на Новый Год. Праздничное застолье в столовой полка напоминало вечер в провинциальной деревне, когда за соседними столами собираются целыми семьями, от мала до велика. Так и у нас: рядом с недавними выпускниками сидели ветераны авиации.

В большом зале было не протолкнуться: люди в военной форме сновали туда-сюда, разнося еду и напитки по столам, где их каждый раз бурно встречали. Большая часть первого полка, за исключением тех, кто праздновал с семьёй, приготовилась встречать наступление Нового Года здесь, в просторном помещении столовой. Несмотря на то что каждая эскадрилья уединилась в своём уголке, между столами шёл оживлённый обмен шутками и замечаниями – было видно, что деление чисто формальное, не отражающее настоящего товарищества.

Одна из групп оказалась в дальнем углу столовой, зажатая в двух сторон отрядами бомбардировщиков, которых было значительно больше. За большим круглым столом разговаривали о любимых новогодних фильмах и песнях: периодически кто-нибудь подбрасывал в очаг беседы новое название, вокруг которого немедленно разгорался огонёк воспоминаний. Обсуждение, впрочем, шло не слишком активно, так как все ожидали прихода командира. Действительно, взгляды лётчиков то и дело блуждали по пустующему центральному стулу, выделяющемуся на фоне забитого до отказа зала.

Наконец один из сидевших лицом к входу негромко произнёс: «Идут». Все обернулись и стали искать в толпе знакомое лицо лейтенанта. Через несколько мгновений из людского моря вынырнула сияющая Алисия, девушка замерла на мгновение, дожидаясь своего спутника, который лавировал между пилотами, несущими пироги и прочие сладости, и, взяв его под руку, подвела к столу своей эскадрильи.

– Ребята, позвольте представить вам Алексея, или штабного капитана Полевого в миру! – попробовала она перекричать гомон, царящий в зале.

В ответ раздался нестройный хор приветствий. Боевые товарищи с любопытством разглядывали человека, о существовании которого уже давно догадывались. Ближайший к пустому месту парень встал навстречу гостю и пригласил его сесть на свой стул.

– Ну что вы, как я могу занять ваше место! – отнекивался Алексей, ища поддержки у Алисии.

– Садись, пока Антон уступает. А то потом скажут, что девятая эскадрилья не умеет принимать гостей! – махнула та рукой и отодвинула свой стул. – Кстати говоря, Антон – мой заместитель. Если в бою меня, допустим, собьют, то он примет командование группой.

– Очень приятно, – отозвался капитан, кивая ему.

Представив остальных по очереди, Алисия предложила первый тост.

– Давайте выпьем за мирное небо!

– За мирное небо! – дружно подхватили люди за столом.

Услышав эти слова, лётчики полка, словно по команде, встали и подняли бокалы. Осушив их, они начали петь.

На востоке звезда,

Нам не до сна:

Мы рукой бы хотели достать небеса!

Манит Луна,

Наверху тишина –

Слышны пилотов лишь голоса!

Не на земле,

Не на воде –

Мой дом в облаках, там, вдалеке!

Рождённые ползать,

Хотим мы летать –

Не можем без этого крепко мы спать!

Океан бороздим,

Быстро летим –

Наяву и во сне в эмпирей мы хотим!

На востоке звезда,

Нам не до сна:

Мы рукой бы хотели достать небеса!

– Что это было? – на ухо спросил девушку Алексей.

– У воздушного флота есть официальный гимн, который исполняют на парадах перед высоким начальством. Он красивый, пафосный, там поётся про славу оружия и непобедимость нашей армии. А есть эти простые строчки, и, клянусь, они ближе нашим сердцам, чем лязг металла. Мы рвёмся в полёт не потому, что хотим воевать, нет. Оружие нужно нам лишь для того, чтобы небо оставалось мирным, не более. А летаем мы потому, что у нас есть крылья, пара синих крыльев у каждого за спиной. Мы дети неба, братья и сёстры звёзд, и об этом наша песня.