Читать книгу Новая Афи - Пис Аджо Медие - Страница 5

Я даже не знала, чего ожидать, когда водитель вез нас с мамой в Аккру. Мне не сообщили заранее, где я буду жить и как в мою жизнь впишутся Эли и та женщина.

– Наверняка тебя поселят в его доме, – уверенно заявила вчера Мавуси.

Мы обсуждали этот вопрос почти весь вечер, когда я зашла попрощаться с тогой Пайесом. Мы сидели на табуретках в углу кухни, подальше от жен и детей ее отца, которые разжигали огонь и начинали готовить ужин, а Мавуси перемалывала перец в чугунной ступке, удерживая ее ногами на полу. Сестра верила в настоящую любовь, поскольку гораздо чаще меня смотрела мыльные оперы и даже организовала клуб по обмену любовными романами в старших классах, когда мы обе считали, что Бог создал Йао, с которым она встречалась уже тогда, специально для нее. Мой брак – брак бедной девушки с богатым мужчиной, едва ей знакомым, – интереснее всякой теленовеллы или любовного романа.

– Ну, не на улицу же они тебя выкинут, – фыркнула позже мама, заслышав о моих опасениях. Я лишь незаметно для нее закатила глаза.

Я временно расслабилась только в Аккре, когда мы въехали в высокие металлические ворота, охраняемые двумя людьми в форме, и остановилась на парковке перед восьмиэтажным домом. Я раскрыла рот от восхищения при виде белого строения с раздвижными окнами и дверями на каждом этаже, отчего здание буквально сияло. На балконах первого этажа виднелась красиво расставленная садовая мебель и растения в горшках. На парковке стояли ряды сверкающих иномарок. За зданием гудел генератор. Двое мужчин поливали газон такого сочного цвета, что можно было легко усомниться в его естественности. Посаженные на идеально равном расстоянии друг от друга молодые пальмы походили на несущих караул солдат в замысловатых головных уборах; их листья шелестели на ветерке.

– Добро пожаловать, мадам, – прозвучал незнакомый голос, выводя меня из транса. Захлопнув наконец рот, я перевела взгляд на юношу в коричнево-желтой форме.

– Спасибо, – пробормотала я сконфуженно и, вспомнив про маму, повернулась. Она высунула голову из окна, чтобы получше разглядеть здание. Я вышла из машины. Водитель уже доставал наши вещи из багажника, а рядом стоял помощник, готовый их подхватить. Повесив сумочку на плечо, я направилась им на выручку.

– Ох, что вы, мадам! – воскликнул мужчина и схватил ближайший от меня чемодан.

– Он сам все отнесет, – объяснил мне водитель.

Помощник энергично закивал и потянулся за вторым чемоданом. Я отступила.

– Мы будем жить здесь? – спросила мама мужчину, к которому все, кроме Ганьо, обращались как «водитель».

На самом деле водителя звали Чарльзом, и его семья жила менее чем в десяти минутах ходьбы от нашего дома в Хо. Он кивнул, сдерживая улыбку, словно его забавляла наша реакция на здание. Вероятно, сам он бывал тут множество раз. Кроме того, в Хо он большую часть дня проводил в доме тетушки, тоже весьма впечатляющем.

– Он вас отведет. – Чарльз указал на помощника, который покатил один из чемоданов к зданию, балансируя другой на голове.

Вскоре появился второй мужчина и взял третий чемодан.

– Разве вы не пойдете с нами? – спросила я Чарльза, внезапно встревожившись. Неужели он оставит нас здесь одних?

– Мне нужно вернуться, тетушка ждет. К вам сейчас подъедет фо Ричард.

Он опустил последнюю сумку на тротуар, который тянулся по периметру здания.

– Ох, ладно, спасибо, – пробормотала я, когда он закрыл багажник.

– Да пребудет с вами Бог, – попрощалась мама.

– Всего хорошего, – ответил водитель.

Не успела машина Чарльза скрыться из виду, как в ворота заехал белый «Рендж Ровер» Ричарда, младшего брата Эли, и припарковался на освободившемся месте.

– Mia woezor![14] – приветствовал нас Ричард, широко раскидывая руки в стороны. На нем были темные джинсы, белые кожаные мокасины, которые, казалось, на ощупь будут как кожа младенца, и чересчур тесная рубашка поло, подчеркивающая все, что не надо, включая бесстыдно выпирающий пупок. Он обнял маму, затем меня.

– Как добрались? – спросил он, поднимая мамину дорожную сумку.

– Ох, что вы, оставьте, фо Ричард, – запротестовала та, слишком взволнованная, чтобы ответить на вопрос.

– Позвольте я донесу, – возразил он и направился к зданию.

Мы последовали за ним. Мама повернулась ко мне и одними губами произнесла: «А?» Как и я, она была глубоко потрясена всем происходящим, в том числе Ричардом Ганьо, таскающим наши сумки. Я расплылась в широкой улыбке и взяла ее под руку.

Когда мы вошли в фойе, девушка за изогнутой стойкой поднялась и приветствовала Ричарда. Судя по его ответу, он часто здесь бывал. Затем он направился к серебристым дверям и нажал на кнопку рядом. У меня екнуло в груди: я никогда прежде не каталась на лифте, поэтому боялась опозориться перед Ричардом и этой улыбчивой девушкой, которая, вероятно, про себя посмеялась над нашей неловкостью. Скорее всего, персонал активно обсуждал мой приезд. Когда двери лифта открылись, Ричард вошел, а я взяла маму под руку и потянула внутрь. Мы обе схватились за железный поручень на стене на уровне бедер, ожидая тряски. Напротив нас висело зеркало, и я окинула взглядом наше отражение. Мои накладные волосы были собраны в хвост. Не зная заранее, куда мы приедем и кто нас встретит, я решила надеть простое плиссированное платье, сшитое из ткани, расписанной батиком, которую подарила мне мама на прошлое Рождество, и сандалии на плоской подошве с искусственными кристаллами, – они лежали в одном из чемоданов от Ганьо. На маме были ее лучшие каба и слит, а также парик со свадьбы. Когда раздался перезвон, оповещающий о прибытии, я поймала взгляд Ричарда в зеркале, и мы улыбнулись: я – потому что впервые успешно проехала в лифте, и он, полагаю, радовался возможности показать мне мой новый дом.

– Пока ты будешь жить здесь, – сообщил он, когда мы вошли в прохладный холл на пятом этаже с нежно-розовыми стенами и огромными картинами маслом, на которых мужчины в традиционных широких рубахах батакари и кожаных сапогах до колен стучали по барабанам и кружились так, что их наряды вздувались. В углах стояли черные подставки из кованого железа с пустыми глиняными вазами, расписанными позолотой. Два больших окна на обоих концах помещения выходили на оживленную дорогу, однако не пропускали шум. На этаже находились три квартиры. На ближайшей от нас висело медное число «пятнадцать». Ричард открыл дверь, и мы последовали за ним внутрь.

Ноги сразу утонули в мягком ковре кремового цвета. От неожиданности мы с мамой замерли в проходе, не понимая, куда попали: в роскошный отель или в мой новый дом? Ярко освещенный коридор вел в гостиную, столовую и кухню. Последняя находилась слева – с фурнитурой из нержавеющей стали: холодильником, плитой, вытяжкой и посудомоечной машинкой. На островке с мраморной столешницей стояли серебристый тостер и электрический чайник, а темно-коричневые шкафы сочетались по цвету с плиткой на полу. Между кухней и гостиной располагалась столовая зона, ограниченная спинкой дивана с одной стороны и высокими стульями, приставленными к островку, с другой. Посередине располагался стол со стеклом и коричневыми ножками, по цвету сочетающимися со стульями, а также кухонными шкафами. Вся мебель выглядела современно и изысканно. На журнальном столике лежали книги, сложенные в форме пирамидки, а на белой стене висел плазменный телевизор без видимых проводов. За гостиной находился коридор, ведущий в спальни и уборную.

Ричард раскинул руки, словно пытаясь обнять комнату, и спросил:

– Ну как, нравится?

Я закивала – что за вопрос! – а мама усмехнулась.

– На такой кухне не сваришь акпле и не взобьешь фуфу[15], – заметила она, проводя рукой по сияющей столешнице островка.

– Ну почему же, акпле спокойно готовят на плите. А внизу есть кухня для взбивания фуфу в ступе. Или можно воспользоваться специальной машинкой, которая лежит в шкафчике под раковиной, – сказал Ричард из другого угла комнаты, клацая по белой панели на стене. Тут из вентиляционного отверстия над ним ударила струя прохладного воздуха.

– Даже пальмовый суп не приготовишь, – продолжила мама, словно Ричард и рта не раскрывал. – Вообще, на такой плите ничего не пожаришь, масло тут же все заляпает. Представляешь? – Она повернулась ко мне.

– Эта плита такая же, как любая другая, Афино, просто нужно ее протирать начисто после каждой готовки, – уверил ее Ричард, затем схватил мой чемодан и потащил по короткому коридору. – Идемте, покажу остальное.

В квартире находились еще три комнаты: одна гостевая и две с прилегающими ванными. Мы занесли вещи в самую большую спальню, обставленную довольно скупо, на мой взгляд. Позже я выяснила, что в спальне не так уж нужны комод, шкаф, обувница и прочие предметы интерьера, к которым я привыкла. На белоснежных стенах четко выделялись две коричневые двери, одна вела в гардероб, способный вместить целую кровать, а другая – в белую ванную комнату с джакузи и душевой кабинкой со стеклянными дверьми.

– А где вещи фо Эли? – спросила я, открыв шкаф и не обнаружив ни одного клочка ткани. В квартире явно никто не жил.

– Здесь он ничего не хранит. Ты же знаешь, в Аккре у него несколько домов, – быстро проговорил мой шурин, словно готовился к этому вопросу.

– И в каком доме он хранит свои вещи?

– В нескольких. Уверен, скоро и сюда что-то привезет. – Ричард вернулся в коридор.

– Но… – начала я, однако мама ущипнула меня за руку, заставляя замолчать.

– Не страшно, – громко сказала она, чтобы Ричард услышал. – Разве плохо владеть несколькими местами, где можно прилечь? Это скорее даже знак Божьего благословения.

Затем она грозно взглянула на меня. Очевидно, тему развивать не стоило.

Квартиру к нашему приезду подготовили: холодильник забили всем, что можно вообразить, застелили кровати, развесили полотенца на крючках, полили растения в горшках на балконе.

– Кто все это сделал? – спросила я Ричарда, пока он ждал лифт.

– В здании есть специальные люди. Вы их увидите.

Я кивнула. Что за люди? Работают ли они здесь постоянно? Поливают цветы и покупают рыбу людям, которых никогда не встречали? Они и дальше будут все делать или нам надо самим ходить на рынок? А где он и как до него добраться?

Словно прочитав мои мысли, Ричард сказал:

– В конце недели я пришлю водителя, который отвезет вас за покупками. – Затем он протянул мне хрустящую пачку банкнот. – Купишь все, что захочешь.

Я неуверенно потянулась за деньгами. Подарки от Ганьо обычно поступали мне через маму.

– Спасибо.

Я привезла с собой все сбережения, спрятав их в сумочке, и думала, как быть, когда деньги закончатся. Теперь Ричард давал мне целую пачку наличных. Интересно, на месяц? Хотелось знать, сколько и как часто будут давать денег, чтобы правильно распланировать бюджет. Однако я не стала тратить время на эти вопросы, а вновь спросила о муже, пользуясь маминым отсутствием.

– Он вернется на следующей неделе, – ответил Ричард.

– И приедет ко мне?

– Э-э, в некотором роде… Посмотрим. Пока отдыхай.

Он вошел в лифт и, обернувшись, широко улыбнулся. Я еще долго стояла перед серебристыми дверями. Опасения вновь затмили радость, как в день свадьбы. Вот бы Ганьо перестали секретничать, ограничиваясь крупицами информации, и наконец в подробностях объяснили мне происходящее. Мама, вероятно, не согласилась бы со мной, но, по-моему, им следовало заранее сообщить мне, что меня поселят отдельно от мужа. А вообще, он должен был сам мне все объяснить – в конце концов, я теперь его жена. Но нет, меня засунули в эту квартиру и вручили карманные деньги, как школьнице. И что теперь прикажете делать? Сидеть на месте, сложив ручки, и ждать у моря погоды?

Мама рассердилась на меня, когда я поделилась с ней недовольством. Назвала меня неблагодарной и заявила, что не понимает, зачем я хочу все знать.

– Эликем Ганьо – твой муж. Разве этого не достаточно?

Раздраженная, я ушла в свою комнату и позвонила Мавуси.

– Не представляю, чтобы я вышла замуж и не жила с мужем в одном доме! По-моему, надо расспросить Ричарда, когда он придет в следующий раз, – встревожилась сестра.

– Сказала же, он ничего не объясняет, только юлит.

– Говори с ним твердо, и он поймет, как серьезно ты настроена. Пусть уяснят, что ты не какая-то девочка, которой можно помыкать.

– Ага, звучит все просто. Но вдруг тетушка разозлится, если узнает о моих расспросах? Что тогда?

– Хм-м…

– А я не пытаюсь устроить скандал, просто хочу разобраться. Как мне стать хорошей женой, если рядом нет мужа?

Мы с мамой постепенно привыкли к новому распорядку дня: ранний подъем не позднее шести, затем чистка и уборка каждого уголка в квартире. Я прогнала горничных, которые заявились на следующее утро после нашего приезда.

– Мы убираем все квартиры, мадам, – объяснила одна из них, но я оставалась непреклонной. У нас никогда не водилось слуг, даже при отце. Мне просто неуютно с чужими людьми. Кроме того, мы и сами справлялись.

– Может, Ганьо тебя проверяют, – сказала мама, волоча швабру по кухонному полу, в то время как я протирала окна синим раствором, который взяла у уборщиц.

– В смысле?

– Ну, хотят поглядеть, какая из тебя жена. Станешь ли сидеть, сложив ручки, пока другие за тобой ухаживают.

– Хм-м. – Я задумалась на мгновение. – Но ведь тетушка меня уже знает. Кроме того, проверять следовало до свадьбы, теперь-то какой толк?

– Молодая ты еще, чтоб понимать такие вещи. – Мама неодобрительно покачала головой – этот жест, вкупе с опущенными уголками губ, предвещал очередную порцию нотации.

За несколько дней до свадьбы Ричард навещал нас в Хо, и мы с мамой попросили его рассказать о той женщине. Он сообщил, что Эли с ней познакомился, когда впервые поехал в Либерию. Он недавно окончил университет, факультет философии (не по собственному выбору), и его старший брат Фред, работавший в то время национальным секретарем правящей партии, отправил его на цементный завод, который он открыл с группой инвесторов.

– Ты станешь там моими глазами и ушами, – сказал Фред брату, провожая его в аэропорт.

Ему сняли квартиру в столице, в Монровии, и назначили служебную машину. Эли с радостью взялся за работу: далеко не каждый выпускник без опыта получает такую возможность. Ему потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к особенностям страны: к другому акценту, к потреблению в пищу листьев, которые он считал несъедобными, к полуразрушенным зданиям, изрешеченным пулями и заросшим мхом из-за многолетней войны и проливных дождей; к толпам безработной молодежи с ожесточенными лицами, которые терзались мыслями о тяжелом прошлом и безнадежном будущем. Эли сопереживал людям и их вынужденной суровой жизни. Однако работа ему быстро разонравилась: он должен был заглядывать работникам через плечо и докладывать обо всем в Гану, что не вызывало симпатии к нему у коллег. Неприятно, когда при твоем появлении люди мрачнеют и сгибаются над столами. К тому же он чувствовал, что способен на большее.

Эли внимательно изучал окружение и прислушивался к разговорам новых друзей. Из полученной информации он извлек вывод, что в Либерии множество возможностей заработать. Войны разрушили страну, а значит, теперь ее нужно создавать заново. Требовалось строить дороги, реконструировать школы, возвращать электричество, импортировать детские подгузники и инвалидные коляски, бурить нефтяные скважины и добывать золото. И все это возлагалось на плечи богачей, у которых имелись деньги для финансирования новых предприятий и пополнения банковских счетов государственных чиновников, которые выдавали лицензии, разрешения и выбирали тех, кому выделить гранты.

В этом-то хаосе Эли и нашел место для себя. Он знал людей при деньгах и не сомневался в своей способности поставить бизнес на ноги – именно он вместе с братьями помог матери превратить ее маленькую пекарню с единственной печью в широкую сеть; успех можно повторить и в Либерии. Он поделился своими идеями с Фредом. Сперва тот сомневался, боясь потерпеть убытки на цементном заводе, однако вскоре брат убедил его, что они заработают в десять раз больше, если вложатся в различные предприятия.

Месяц спустя Фред отправил в Либерию Ричарда, который в то время еще не определился с родом занятий, вручил ему номер банковского счета и велел помочь Эли с организацией новой ветви семейного бизнеса. Именно когда братья во внерабочее время ходили по чиновникам и присматривали земли для строительства, Эли и познакомился со своей либерийкой – она работала секретарем у оптового торговца скобяными изделиями, который послал ее на стройку доставить счет. Ричард присутствовал при их первой встрече и не обратил на нее особого внимания. Она совсем не походила на женщин, с которыми Эли дружил прежде. Когда Ричард позже заметил ее в машине Эли, а две недели спустя встретил в их общей квартире посреди ночи, он расспросил о ней брата.

– Она моя девушка, – ответил тот.

– Девушка?

– Именно.

– Хм!

Ричард сильно удивился, не понимая, как такое могло произойти. Женщина была высокой, почти одного роста с Эли, и крепкой: с выпирающими при движении бицепсами и надутыми икрами, как у профессионального бегуна. Между крошечными грудями пролегала глубокая ложбина, а ягодицы были плоскими, как лист фанеры. Бедра тоже не цепляли взгляда. Лицо, единственная мягкая часть тела, ничем особенно не выделялось, а кожа по цвету походила на крепкий кофе. Она заплетала длинные волосы в косички и носила наряды, подчеркивающие мужскую фигуру.

– По правде говоря, не понимаю, что брат в ней нашел, – признался Ричард нам с мамой. – Его университетская девушка походила на тебя, Афи: милое личико, светлая кожа и объемы в нужных местах.

Мама покачала головой, ужасаясь тому, что такой мужчина, как Эли, мог попасться на крючок подобной девицы. Я же сложила руки на коленях в тщетной попытке прикрыть нижнюю часть тела – мне стало некомфортно от мысли, что Ричард и, вероятно, остальная семья Эли оценили мои физические данные.

– Ко всему прочему, она еще и курит! Теперь от моего брата пахнет пепельницей, – добавил Ричард.

– Курит! Женщина! – Глаза мамы расширились от недоверия.

– А еще пьет крепкий алкоголь – почище любого пьяницы.

– Матерь Божья! – воскликнула мама и вскочила на ноги, не в силах сдержать волнения. – Впрочем, неудивительно. – Она медленно покачала головой.

– Верно, дорогая Афино, неудивительно, что она производит на свет больных детей, – угрюмо согласился Ричард.

Однако не внешность женщины и даже не пристрастие к табаку и алкоголю вызывали неприятие со стороны семьи Эли, а то, как она к ним относилась. Еще в самом начале, будучи простой секретаршей, она не проявляла никакого уважения к семье. Когда Ричард впервые столкнулся с ней в квартире посреди ночи, она проскользнула мимо него, не поздоровавшись и не извинившись за вторжение. И позже никогда не заговаривала с ним первой, а когда он к ней обращался, отвечала сквозь стиснутые зубы. По дому она разгуливала так, словно он ей принадлежал, даже в отсутствие Эли. Когда Ричард наконец осознал, насколько далеко зашли их отношения, и поделился опасениями с семьей, было уже поздно: Эли снял отдельный дом для своей подружки и переехал к ней. А когда в Либерию примчался Фред, чтобы его образумить, женщина объявила о своей беременности: спустя всего полтора месяца отношений с богатым мужчиной.

Я заскучала уже на третий день после прибытия в Аккру. Мне не хватало привычной работы – шитья на веранде, и я представляла, сколько заказов успела бы выполнить за прошедшее время. Мне не хватало моих клиентов, которые обычно сидели рядом и занимали меня болтовней, пока я заканчивала их наряды; не хватало также друзей и соседей, которые останавливались по пути, чтобы поздороваться и обсудить предстоящие похороны, церковные мероприятия и прочие интересные события в городе. В Аккре же рядом не было никого, за исключением охранников у ворот и мамы, которая пристрастилась к телевизору и говорила только о том, как мне себя вести с мужем и его семьей. Я вспоминала типичные посиделки у дома тоги Пайеса: старшие двоюродные братья и сестры что-то бурно обсуждали или спорили, младшие игнорировали материнские оклики, не желая бросать игры на улице и возвращаться домой. Я скучала по суете, по тому месту, где все вокруг простое и родное, где любое дело – общественное мероприятие, где девчонки почти каждый вечер ходят в центр, чтобы купить пшеничную кашу у женщин, готовящих ее в котлах прямо перед нами, а также продающих сахар, молоко и арахис. Даже прогулка на свалку, чтобы выбросить мусор, сопровождается у нас общением. А в моем новом доме на каждом этаже находился мусоропровод, в который домработницы бросают мусорные мешки. Я сразу взяла эту обязанность на себя.

Я не стала делиться переживаниями с мамой – она наверняка опять назовет меня неблагодарной и велит не жаловаться, поэтому я страдала молча. Дни немного оживляли ежедневные звонки Мавуси, которая готовилась уехать на семестр за границу в Кот-д’Ивуар для изучения французского.

Наконец в пятницу Ричард, как и обещал, прислал водителя, который отвез нас с мамой на рынок и в супермаркет. Мы с мамой пришли в восторг от ассортимента товаров, да и цены не оставили равнодушными! Вообще-то, цены маму расстроили, и она решила, что будет отправлять мне продукты из Хо, когда вернется.

К моему приятному удивлению, водитель по имени Менса не уехал, высадив нас у дома.

– Фо Ричард назначил меня вашим личным водителем. Я буду здесь каждый день, – сообщил он, занеся в квартиру пакеты с продуктами.

Я молча кивнула, стараясь не выдать своей радости, и посмотрела на серебристую «Тойоту Камри» новейшей модели совсем другим взглядом.

«Афи, теперь это машина твоя», – сказала я себе. Формально машина моей не была: разумеется, Ричард мне ее одолжил, но какая разница? Она отвезет меня, куда я захочу, подождет столько, сколько потребуется, и вернет домой. Оставалось лишь решить, куда поехать.

– Я в город, – сообщила я маме на следующее утро.

– Куда? Зачем? – удивилась та.

– Хочу посмотреть торговый центр Аккры.

– И что там интересного? А если твой муж придет, когда тебя не будет дома? Сейчас не время бегать по Аккре.

– Ах, ма! Если фо Эли так и не появился, с чего он появится именно сегодня утром? Не могу же я просто сидеть и ждать.

– Почему не можешь? У тебя есть все необходимое. Оглянись! А вдруг позвонит тетушка, что я ей скажу?

– Скажешь, что я поехала в торговый центр. В конце концов, ведь не в ночной клуб я еду, а в обычный торговый центр! До него ехать полчаса от силы.

– Ладно, тогда я поеду с тобой.

Я громко вздохнула, вызвав тем самым ее колючий взгляд; она сменила домашний наряд на парадный, затем мы сели в машину и двинулись в путь.

Мавуси много рассказывала мне о торговом центре Аккры, однако сама я посетила его впервые. Когда мы с мамой ездили в столицу за свадебными покупками, она повела меня на огромный рынок Макола, где люди, прилавки, транспортные средства и мусор находятся в постоянной битве за превосходство, а сверху одобрительно улыбается палящее солнце. Однако торговый центр разительно отличался от рынка. Все вокруг словно сияло, и хотя народу здесь тоже хватало, кондиционеры значительно упрощали шопинг. Я с восхищением разглядывала наряды и ткани в витринах, однако так и не решилась ничего купить – меня отпугивали цены.

– Хочешь взять? – спросила мама, когда я замерла у манекена, задрапированного в ткань с узором из павлиньих перьев. Из двух с половиной ярдов получилось бы потрясающее вечернее платье.

– Нет, – ответила я, не отрывая взгляда от манекена.

Тратиться нужно с осторожностью: неизвестно, когда мне снова дадут денег, а оставаться с пустым кошельком опасно. В Хо при необходимости можно одолжить деньги или продукты у соседей или у родственников, а в Аккре идти не к кому. Кроме того, мне еще предстояло разобрать одежду из четырех больших чемоданов, подаренных на свадьбу. Разумеется, ничто не мешало мне воображать себя владелицей магазинчика в торговом центре.

На следующий день сразу после завтрака я отправилась изучать окрестности. Наше здание располагалось на спокойной улочке по соседству с парой двухэтажных офисных зданий и частными домами, спрятанными за высокими заборами с колючей проволокой под напряжением. На небольших клочках земли между домами и дорогой росли цветы и газон, а из-за заборов выглядывали ветви акаций. Дорожное движение утром было весьма суматошным, поэтому мне приходилось соблюдать особую осторожность и либо плотно прижиматься к обочине, либо идти по канаве – тротуаров не было. Однако я ни о чем не переживала и наслаждалась окружающей меня красотой. Ничего подобного не увидишь в Хо, даже у резиденции местного министра, куда мы приходили детьми, чтобы поглядеть через забор на павлинов, важно расхаживающих по саду.

Вскоре дорога уперлась в другую, более широкую. Там располагались бутики, банки, магазинчики, торгующие всем, чем только можно – от молока до строительных материалов, – а также несколько домов более скромных, чем на нашей улице. Из-за лежачих полицейских машины ездили довольно тихо, однако в большем количестве. Чуть дальше расположился маленький рынок, где женщины продавали овощи, рыбу и крупы по ценам, от которых люди в Хо пустили бы слезу или зашлись в смехе – в зависимости от того, покупали они сами или узнали о моих покупках.

– Цены такие, потому что район для богатых, – объяснил мне один из наших охранников, прыщавый юноша на вид моложе меня. Он носил свою униформу с гордостью, но часто говорил о том, как в будущем поменяет ее на нечто получше.

Выходя из дома или возвращаясь после прогулок по городу, я часто останавливалась у будки охраны, чтобы поболтать с дежурными. Поначалу они настороженно относились к богатой жительнице, однако уже через пару дней охотно рассказывали даже то, о чем их не спрашивали. Всего их было шестеро: четверо мужчин и две женщины, они сменялись в течение дня. К счастью, в дневную смену обычно дежурили женщины, поэтому с ними я общалась чаще. Почти все они приехали из соседних деревень и работали в охранной фирме, принадлежащей шурину Фреда. На третий день общения с женщинами одна из них, Савьер, спросила меня, какой отбеливающий крем для лица я использую.

– Я тоже такой куплю, – сказала она, любуясь мной, словно картинкой в журнале.

– Никакой, это мой естественный цвет.

Она нахмурилась, явно мне не веря.

– Или вы таблетки принимаете?

– Нет.

Я отнеслась к ее вопросам равнодушно: меня вообще постоянно об этом спрашивали. Она сменила тему и поведала, что здание принадлежит Фреду. Меблированные квартиры сдавались в основном иностранным специалистам за тысячи долларов в месяц. Я уже замечала, как они уезжают на работу на своих иномарках – многие с водителями. Как раз в то утро одна из арендаторов кивнула мне из окна, несколько меня удивив.

У Савьер и ее напарницы Люси был неиссякаемый запас историй о «Королевском дворе» – название комплекса обозначалось золотыми буквами на черной табличке на заборе, которую я сразу не приметила. Девушки любили посплетничать о местных. Они показали мне госслужащих, которые чудесным образом могли позволить себе эти квартиры на скудные государственные зарплаты. Показали белых стариков, часто приводивших домой девушек, годящихся им во внучки, и тех, кто приводил парней, а также показали иностранок, которых навещала целая вереница местных мужчин. Однако больше всего моих новых знакомых возмущали женатые ганцы, снимающие квартиры для своих девушек и бегающие между двумя домами. За несколько месяцев до моего приезда разразился бурный скандал: жена старшего банковского менеджера узнала о его любовнице, живущей в «Королевском дворе», и примчалась с двумя друзьями, обманным путем проникла на территорию и ворвалась в квартиру любовницы.

– Они бы ее прикончили, если бы мы не услышали крики и не бросились наверх. – Савьер расхохоталась.

– Чего смеешься? Нас чуть не уволили! Мы сохранили место лишь по милости Божьей, – упрекнула ее Люси, явно встревоженная.

Савьер вернулась к рассказу:

– Она жила в четырнадцатой квартире, рядом с вашей. Повезло, что балконная дверь была открыта, иначе никто бы не услышал криков. Бедняжка уехала в тот же день. Даже не уехала, а уползла – ее успели знатно потрепать!

Я содрогнулась, представив женщину, с трудом покидающую комплекс, и спросила:

– Значит, квартира сейчас пустует?

– Нет, вскоре туда вселилась девушка фо Ричарда.

– Ричарда? Ганьо?

– Ага.

Ричард не упоминал о своей девушке, живущей со мной по соседству. Мне не терпелось узнать подробности, но было глупо выспрашивать этих двоих: кто знает, что они доложат той девушке или даже Ричарду?

– Ее зовут Эвелин, – бросила Савьер мне вдогонку.

– Хочу пойти в школу модельеров, – сообщила я маме однажды вечером во время рекламной паузы в телешоу, которое мы смотрели.

– Сейчас? – недовольно нахмурилась та.

Меня удивила ее реакция: маму всегда заботило мое образование. Пусть она не признавалась, но я знала, как ее огорчили мои проваленные экзамены. Она не раз сетовала на то, что ей следовало покупать больше книг и взять репетиторов по предметам, которые мне не давались. Когда я провалилась во второй раз, она предложила занять денег у тетушки, чтобы отправить меня в один из частных университетов, которые росли, как грибы после дождя. Однако я отказалась: провалы подорвали мою уверенность в себе. Кроме того, я уже полюбила шитье и начала рассматривать карьеру в этой области. Теперь я мечтала о настоящей школе модельеров. Сестра Лиззи нас научила многому, но все же только основам: как сшить прямое платье или со сборками и складками, с круглым, квадратным или V-образным горлышком; как сшить простую юбку, кофточку или стандартные кабу и слит. Нас не учили шить брюки, поскольку в Хо женщины почти их не заказывали, а те немногие, кто заказывали, обращались к портным. Нас не научили шить такие кабы, которые создавали портные из Того и Кот-д’Ивуара: без бретелек и с проволоками, продетыми сквозь ткань так, чтобы сформировать любую форму, мыслимую и немыслимую. Именно такую одежду хотела создавать я. Какую носят деловые женщины в популярных сериалах: платья со вшитыми перьями и бусинами или сочетающие кожаные и хлопковые ткани. И мама всегда одобряла мое желание продолжить обучение. Вот почему ее хмурый вид меня озадачил.

– Как можно скорее, – подтвердила я.

Она тяжело вздохнула и повернулась ко мне лицом.

– Ты только вышла замуж: посиди лучше дома с годик, позаботься о муже, узнай его поближе.

«О каком муже?» – хотела спросить я, но воздержалась, чтобы не разозлить маму еще больше, и лишь недовольно на нее уставилась.

– Не гляди на меня так! – Она вскинула руки. – Незачем спешить, школа никуда не денется. А новобрачной ты будешь один раз в жизни.

Продолжилось телешоу, и она вновь вперила взгляд в экран.

Я ушла в свою комнату. За несколько недель мама превратилась из друга в диктатора – неожиданное и удручающее изменение. И хотя она твердила, что желает мне только добра, у меня начало складываться ощущение, что ею руководит стремление не мое счастье устроить, а угодить Ганьо. Хорошо, что скоро она вернется в Хо. Несмотря на ее возражения, я намеревалась начать обучение, как только профессиональные училища откроют прием учеников. Нельзя же целыми днями торчать в квартире, ожидая, когда меня соизволит навестить дорогой супруг.

Мама отправилась спать, а я встала под входной дверью, подстерегая Эвелин. Заслышав лифт на нашем этаже, я выглянула в глазок. Женщина прошла так быстро, что я увидела ее только мельком: на ней был черный костюм с юбкой и туфли на каблуках, которыми наверняка и убить можно. В одной руке она держала нечто похожее на кейс для ноутбука, а в другой несла большую модную сумочку. Голову покрывали мягкие волнистые волосы, спускающиеся ниже плеч. Заскрежетал ключ в замке. Появился соблазн выйти и поздороваться с соседкой, но я его подавила. И о чем мне с такой женщиной говорить? Кроме того, Ричард нам о ней не рассказал – возможно, у него были на то причины. Не стоило нарываться на неприятности.

Одно я знала точно о своем шурине Ричарде: он не сдерживал желания поделиться историей. До сих пор помню, как гнев исказил его лицо, когда он говорил о страданиях, которые либерийка причинила его матери.

– Она что-то сделала с вашим братом, – жаловалась тетушка сыновьям, когда они наконец набрались смелости сообщить ей о переезде той женщины к Эли. Это случилось после ее сообщения о беременности. – Их связь противоестественна.

Фред хмыкнул в знак согласия, не находя иного объяснения: когда-то Эли представил старшему брату свою единственную девушку и ждал его одобрения, а теперь вдруг съехался с женщиной, которая не желала знаться с его семьей? Эли всегда был милым мальчиком. Средним братом, который после школы ходил с мамой на рынок, таскал покупки и никогда не жаловался. Мальчиком, который рыдал всякий раз, когда мама заболевала, и который примчался из университета домой, чтобы навестить ее, когда она вывихнула лодыжку, поскользнувшись на мокрой плитке. Он был мужчиной, который советовался со своим старшим братом, прежде чем принять важное решение, и строго следил за младшим, склонным к безрассудству. Никто и никогда не мог представить его с подобной женщиной. За этим явно что-то стояло. Вероятно, она что-то с ним сделала, что-то такое, из-за чего он отвернулся от семьи и бездумно последовал за ней. Фред втихую порасспрашивал нужных людей и узнал о неких снадобьях, которые отчаянные женщины добавляют в еду мужчин, чтобы запудрить им мозги, после чего те забывают жен да родных детей и покупают дома с машинами для любовниц. Шаманы, во время войны дававшие повстанцам снадобья для непобедимости, теперь варили любовные эликсиры.

Однако Ричард придерживался иного мнения – не потому, что отрицал сверхъестественные силы, а потому, что благодаря кратким встречам с той женщиной разглядел в ней нечто, способное заманить его брата в сети. То, как она держалась: широкие плечи расправлены, а на лице такое выражение, будто она унюхала нечто тухлое. Никакое снадобье не вызовет такой самоуверенности – она исходила изнутри. И единственный человек, который мог объяснить ее поведение, лишь пытался ее защитить – или же спасти.

Эли уверял родных, что едва они узнают ту женщину получше, тотчас полюбят так же сильно, как и он. Однако ее враждебность росла пропорционально животу. При визитах Ричарда она корчила недовольную гримасу, а когда их навестила тетушка, в день ее приезда вернулась домой поздно ночью. У нее даже не было оправдания в виде работы – она уволилась почти сразу после встречи с Эли. Когда тетушка попросила познакомиться с ее семьей, эта женщина привела двух двоюродных братьев не больше двадцати лет от роду. Тетушка сразу же уехала, не желая терпеть подобного неуважения. Эли, разумеется, продолжал оправдывать свою пассию.

– Ей просто нужно к тебе привыкнуть, – заверял он маму по дороге в аэропорт. Та женщина осталась дома, сославшись на утреннюю тошноту.

– Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросила тетушка сына из-за внезапного страха, что больше его не увидит – что та женщина каким-то образом украдет у них Эли. Почти полночи до этого она провела на коленях, молясь Богу, чтобы он ослабил власть той женщины над ее сыном – власть, из-за которой она его едва узнавала.

– Все нормально, ма, – сказал Эли и расплылся в до боли родной и любимой улыбке. – Она хорошая женщина, вот увидишь.

– Как скажешь, – ответила тетушка, не пытаясь его образумить. Она уже осознала, что эту битву нужно вести в духовной плоскости, и молча вверила сына Богу, когда они расстались у входа в аэропорт.

– Все будет хорошо, – твердила она себе во время почти двухчасового перелета.

Увы, сколько бы она ни молилась, ничего не менялось. И тогда ей в голову пришли мысли обо мне.