Читать книгу Челюсти - Питер Бенчли - Страница 4

Патрульный Лен Хендрикс сидел за столом в полицейском участке Эмити и читал детектив «Живой не дамся». Когда зазвонил телефон, главную героиню Свистульку Дикси как раз собралась изнасиловать целая банда злобных байкеров. Хендрикс не снимал трубку до тех пор, пока Дикси не кастрировала первого из нападавших ножом, который заранее спрятала у себя в волосах.

Наконец Хендрикс поднял трубку.

– Полиция Эмити, патрульный Хендрикс, – представился он. – Чем могу помочь?

– Это Джек Фут, я живу здесь неподалеку, на Олд-Милл-роуд. Хочу заявить о пропаже человека. Ну, или, по крайней мере, я думаю, что она пропала.

– Можете повторить, сэр?

Хендрикс служил во Вьетнаме радистом и обожал военные словечки.

– Эта девушка – одна из моих постояльцев, – объяснил Фут. – Примерно в час ночи пошла купаться. Но до сих пор не вернулась. Ее приятель нашел ее одежду на пляже.

Хендрикс начал быстро записывать в блокнот.

– Как ее зовут?

– Кристина Уоткинс.

– Сколько ей?

– Не знаю. Хотя погодите-ка! Лет двадцать пять. Ее приятель тоже так считает.

– А рост и вес?

– Минутку. – Последовала пауза. – Наверное, около пяти футов семи дюймов[5], а вес – сто двадцать – сто тридцать фунтов.

– Цвет волос и глаз?

– Послушайте, да зачем все это? Если утонула женщина, надо полагать, она одна такая сегодня. Разве не так? Вы ведь, надеюсь, не вытаскиваете здесь по дюжине утопленников за вечер?

– А кто говорит, что она утонула, мистер Фут? Может, просто пошла погулять куда-нибудь.

– Погулять? В чем мать родила?! В час ночи? Вам кто-нибудь сообщил, что где-то рядом разгуливает голая женщина?

Хендрикс воспользовался шансом показать свою выдержку.

– Нет, мистер Фут, пока нет, – невозмутимо ответил он. – Но когда начинается летний сезон, никогда не знаешь, чего ожидать. К примеру, в августе прошлого года какие-то педики-недоделки устроили пляски перед клубом. Нагишом, понимаете? Итак, цвет волос и глаз?

– Волосы… Кажется, светлые. Или, скорее, рыжеватые. А вот какого цвета у нее глаза, я не знаю. Сейчас спрошу у ее парня. Да нет, он тоже не знает. Ну, скажем, карие.

– Хорошо, мистер Фут. Мы займемся этим. Как только выясним что-нибудь, свяжемся с вами.

Хендрикс повесил трубку и поглядел на часы. Пять десять утра. Шеф встанет не раньше, чем через час, и Хендриксу не очень-то хотелось будить его только из-за весьма смутных показаний о пропаже. Не исключено, что девчонка кувыркается в кустах с каким-нибудь парнем, которого встретила на пляже. С другой стороны, могла ведь и утонуть… Если ее тело вдруг выбросило волной на берег, то шеф Броуди предпочел бы поскорее заняться этим делом. Иначе утопленницу обнаружит какая-нибудь няня с кучей ребятишек. Тогда пиши пропало: она ведь взбаламутит весь городок!

«Рассудительность и здравомыслие – вот что требуется добротному полицейскому», – то и дело повторял ему шеф. Здесь надо уметь поработать головой. Собственно, эта перспектива и заставила Хендрикса после возвращения из Вьетнама поступить в полицию Эмити. Жалованье платили неплохое: сначала девять тысяч долларов, а после пятнадцати лет службы – пятнадцать тысяч плюс разные льготы. Полицейская служба давала материальное благополучие, нормированный рабочий день, а также возможность заняться чем-то более интересным, чем гонять хулиганов или таскать за шиворот всякую пьянь. Можно было окунуться в реальное расследование, например распутать дело об ограблении или поймать насильника. Например, прошлым летом чернокожий садовник изнасиловал семь белых женщин, ни одна из которых так и не заявила на него. В общем, эта служба давала возможность обрести уважение в обществе. К тому же работать полицейским в Эмити не слишком опасно. Не то что в большом городе. И последний раз местный полицейский погиб аж в 1957 году. Он попытался остановить пьяного водителя на шоссе в Монток, но был сбит машиной и разбился насмерть о каменную стену.

Хендрикс был убежден, что как только закончатся эти скучные дежурства с полуночи до восьми утра, то он по-настоящему полюбит свою работу. Но пока что это была просто тоска смертная. Он отлично понимал, почему ему достались эти поздние дежурства. Просто Броуди нравилось нагружать своих молодых подчиненных постепенно, давая возможность выработать необходимые для полицейского качества – здравый смысл, рассудительность, выдержка и вежливость. Причем в такое время, когда они не слишком перегружены служебными делами.

Смена с восьми утра до четырех часов дня требовала и опыта, и определенных дипломатических способностей. В эту смену работали шесть человек. Один регулировал движение транспорта на перекрестке Мейн и Уотер. Двое патрулировали улицы в полицейских машинах. Четвертый отвечал на телефонные звонки в полицейском участке. Пятый занимался канцелярской работой. Ну, а шеф занимался публикой: разными дамочками, которых допекал постоянный шум, доносящийся из двух забегаловок, – «Рэнди-медведь» и «Сэксонс» не закрывались и ночью; домовладельцами, которые жаловались, что на пляжах полно всякого отребья, нарушающего спокойствие; банкирами, брокерами и юристами, заехавшими сюда отдохнуть. Они заходили поговорить с ним о том, как сохранить Эмити в первозданном виде и заодно превратить этот городишко в превосходный летний курорт.

Самой беспокойной считалась смена с четырех до полуночи. В это время молодые бездельники обычно собирались в баре «Рэнди-медведь», устраивали потасовки или напивались так, что потом, сев за руль, представляли смертельную угрозу на дорогах. В это время (хотя и не так часто) заезжие гастролеры из Куинса рыскали в темных переулках и грабили прохожих. В это же время суток, пару раз в месяц, полиция, собрав достаточное количество улик, совершала налет на один из огромных домов на берегу океана, где торговали наркотой.

А с четырех часов дня до полуночи на дежурство выступали шесть самых крупных мужчин в местной полиции, все в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти лет.

С полуночи же до восьми утра, как правило, ничего не происходило. Целых девять месяцев в году в это время спокойствие было почти гарантировано. Самым большим происшествием в прошлую зиму стала гроза, которая вывела из строя систему сигнализации, связывающую сорок восемь самых богатых домов городка с полицейским участком. В летнее время с полуночи до восьми обычно дежурили трое полицейских. Но один из них, молодой парень по имени Дик Анджело, как раз взял двухнедельный отпуск. Другой же, Генри Кимбл, отслуживший свои тридцать лет в армии, днем работал барменом в «Сэксонс» и предпочитал дежурства с полуночи до восьми, потому что они давали ему возможность хоть как-то выспаться. Хендрикс попробовал связаться с Кимблом по рации. Хотел попросить его прогуляться по пляжу вдоль Олд-Милл-роуд. Однако, как он и предполагал, эта попытка не увенчалась успехом. Кимбл, как всегда, крепко спал в полицейской машине, припарковав ее за аптекой. И поэтому Хендрикс снял трубку и набрал домашний номер своего шефа.

Броуди спал, это уже было то самое состояние перед пробуждением, когда сны быстро сменяют друг друга. Первый телефонный звонок удачно вклинился в сон: ему снилось, будто он обжимается с какой-то девчонкой на лестничной клетке в школе. Второй звонок вырвал его из сна. Броуди перекатился на край постели и схватил трубку.

– Да?

– Шеф, это Хендрикс. Терпеть не могу беспокоить в такую рань, но…

– А сколько времени?

– Пять двадцать.

– Леонард, надеюсь, у тебя был веский повод?

– Похоже, у нас всплывшая, шеф.

– Всплывшая? Господи, это еще что такое?

Словечко «всплывшая» Хендрикс почерпнул из одного из своих детективов.

– Ну, утопленница, – смущенно пояснил он. А потом рассказал Броуди о телефонном звонке Фута. – Я подумал, что, может, вы захотите проверить это, прежде чем народ повалит на пляж. Денек-то, похоже, намечается погожий.

Броуди тяжело вздохнул.

– А где Кимбл? – Он поднял голову и быстро добавил: – Впрочем, глупый вопрос. Когда-нибудь я сделаю так, чтобы его рация никогда не выключалась.

Некоторое время Хендрикс помолчал, затем продолжил:

– Говорю же, шеф, мне не хотелось вас беспокоить…

– Да, знаю, Леонард. Но ты поступил правильно. Я ведь все равно уже проснулся, так что могу и встать. Побреюсь, приму душ, выпью кофе и по дороге в участок загляну на пляж напротив Олд-Милл-роуд и Скотч-роуд. Вдруг там появилась твоя «всплывшая»? Потом, когда заступит дневная смена, заеду поговорить с Футом и с приятелем девушки. Скоро увидимся, пока.

Броуди положил трубку и потянулся. Он посмотрел на жену, лежавшую рядом на двуспальной кровати. Когда зазвонил телефон, она пошевелилась и проснулась. Но когда поняла, что никто никуда не спешит, опять погрузилась в сон.

Эллен Броуди было тридцать шесть, она была на пять лет моложе своего мужа. Однако тот факт, что на первый взгляд ей и тридцать-то даст не всякий, вызывало у Броуди одновременно и гордость и досаду. Ее красота и молодость свидетельствовали о том, что у ее мужа прекрасный вкус, да и сам он к тому же не лишен привлекательности. Разве не повод для гордости? Вместе с тем Элен сумела сохранить свою красоту и молодость несмотря на то, что вырастила троих детей, а Броуди уже начинал волноваться о таких вещах, как высокое давление и «животик». Хотя при весе в двести фунтов и росте в шесть футов и один дюйм его все равно никто не назвал бы тучным. Иногда летом Броуди ловил себя на мысли, что с ленивым вожделением поглядывает на молодых длинноногих девиц, которые с гордым видом разгуливают по городу, а их ничем не поддерживаемые груди колыхаются под тонкой хлопчатобумажной тканью. Но ему никогда не нравились такие ощущения, потому что в такие моменты волей-неволей приходилось гадать, не охватывает ли и Эллен такое же возбуждение при виде загорелых, стройных молодых парней, которые так здорово смотрятся рядом с длинноногими девицами. Как только эта мысль застревала у него в голове, так настроение тут же падало. Он вдруг сознавал, что ему уже за сорок, что лучшие годы позади и большая часть жизни прожита…

Лето было традиционно непростым временем года для Эллен Броуди: летом ее изводили мысли, которые она старалась гнать от себя подальше, – об утраченных возможностях и о той, другой жизни, которая могла бы у нее быть. Она встречала здесь людей, с которыми выросла: например, своих одноклассниц, которые вышли замуж за банкиров и брокеров. Лето они проводили в Эмити, а зиму – в Нью-Йорке. Эти, как правило, красивые женщины так же легко и непринужденно вели светскую беседу, как и играли в теннис. И они – в чем Эллен ни капельки не сомневалась – шептались между собой и посмеивались над ней, Эллен Шеперд!.. Ведь она вышла замуж за того самого полицейского, от которого залетела на заднем сиденье его «Форда» выпуска 1948 года. Хотя все было не так.

Когда Эллен познакомилась с Броуди, ей был двадцать один год. Она как раз закончила свой предпоследний год обучения в Уэллсли и приехала в Эмити на лето с родителями. Собственно, так происходило уже одиннадцать лет – с тех пор, как рекламное агентство, где работал ее отец, перевело его из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк. Хотя, в отличие от своих подруг, Эллен Шеперд вовсе не была так озабочена замужеством. Она предполагала, что через год или два после окончания колледжа найдет себе подходящего мужа из своей среды и со сходным материальным положением. Такие мысли не приводили ее в восторг, но и не огорчали. Она довольствовалась тем весьма скромным достатком отца и в этом повторяла свою мать. Но она не горела желанием прожить точно такую же жизнь. Окружавшие ее житейские проблемы и неурядицы наводили смертную тоску. Себя она считала прямой и честной и гордилась тем, что в 1953 году в школе Мисс Портер ее признали Самой Правдивой Ученицей.

Их первая встреча произошла в тот момент, когда Броуди находился на дежурстве. И арестовал ее – точнее, ее приятеля, который вез ее домой и перед этим очень много выпил. Он мчал на огромной скорости по узким улочкам. Машину остановил патрульный полицейский. Эллен мысленно отметила его молодость, приятную внешность и учтивость. Полицейский, сказав, что они нарушили правила, забрал у них ключи от машины и развез обоих по домам. На следующий день Эллен отправилась в город за покупками и случайно оказалась поблизости от полицейского участка. Она просто так, шутки ради, вошла в здание и спросила, кто из полицейских дежурил днем раньше около полуночи. Ей сообщили. Потом она отправилась домой, написала Броуди записку, в которой поблагодарила его за учтивость. Заодно она написала и начальнику полиции, расхваливая молодого Мартина Броуди. Броуди вскоре перезвонил и выразил свою искреннюю признательность за ее внимание к его персоне.

Когда он пригласил ее поужинать и пойти с ним в кино, она согласилась. Из чистого любопытства. Ну, во‐первых, ей редко когда доводилось беседовать с кем-нибудь из полицейских. Что уж тут говорить о свидании! Броуди явно нервничал, но Эллен проявила такой неподдельный интерес к нему лично и к его работе, что он успокоился и даже расслабился. Эллен нашла его очаровательным: сильный, скромный, добрый – и искренний. В полиции проработал уже шесть лет. Разговорившись с ней, Броуди сказал, что мечтает стать начальником полиции Эмити, иметь сыновей, с которыми он охотился бы осенью на уток, и собрать достаточно средств на то, чтобы раз в два-три года уезжать в настоящий отпуск.

Поженились они в ноябре того же года. Родителям Эллен очень хотелось, чтобы дочь закончила колледж, и Броуди готов был ждать до следующего лета. Но Эллен не могла себе представить, что еще один год учебы в колледже имеет какое-либо значение в той ее жизни, которую она для себя выбрала.

В первые годы их совместной жизни возникали порой и неловкие ситуации. Друзья Эллен иногда приглашали их на ужин, на обед или просто искупаться, и они с мужем принимали такие приглашения. Но Броуди чувствовал себя как-то неуютно, замечая, что к нему относятся снисходительно. Когда же они встречались с друзьями Броуди, то ситуация менялась с точностью до наоборот. Теперь друзья вели себя очень сдержанно, словно боясь облажаться. Со временем вся эта неловкость сгладилась. Но в кругу прежних друзей Эллен они с мужем больше не появлялись. Хотя ей удалось сбросить с себя ярлык приезжей и заслужить симпатии коренных жителей Эмити, все-таки расстаться с тем, к чему она привыкла за предыдущие двадцать с небольшим лет, было непросто. Она как будто переселилась в другую страну.

Такой разрыв с прошлым впервые потревожил ее года четыре назад. Она была слишком счастлива и чересчур занята воспитанием детей, чтобы думать о каких-то ранее упущенных для себя возможностях. Но когда младший сын отправился в школу, Элен вдруг ощутила себя брошенной и стала предаваться воспоминаниям о том, как видоизменилась жизнь ее матери, когда от нее начали потихоньку отдаляться дети. Это были походы по магазинам (занятие весьма приятное, поскольку средств хватало на все, разве что за исключением самых дорогих вещей), обеды с друзьями, теннис, вечеринки с коктейлями, поездки на пикники. То, что раньше выглядело каким-то мелким и скучным, теперь заиграло новыми красками и казалось раем.

Поначалу Эллен пыталась восстановить связи с друзьями, с которыми не виделась десять лет, но все то общее, что раньше их связывало, просто исчезло, растворилось. Эллен воодушевленно рассказывала о местном обществе, о происходящих здесь событиях, о своей волонтерской работе в Саутгемптонской больнице, – обо всем том, о чем ее бывшие друзья, многие из которых уже более тридцати лет каждое лето приезжали в Эмити, не имели особого представления, да, собственно, и знать-то не хотели. Они же, со своей стороны, рассказывали о том, что творится в Нью-Йорке, о картинных галереях, о знакомых художниках и писателях. Большая часть таких бесед заканчивалась тем, что кто-нибудь вспоминал что-нибудь интересное из своей молодости или кого-то из старых друзей. И каждый раз при расставании все клялись звонить друг другу и обещали снова встретиться.

Иногда Эллен пробовала заводить себе друзей среди «курортников», но подобные знакомства получались какими-то вымученными и недолгими. Некоторые из таких знакомых могли бы, наверное, стать ее друзьями, если бы Эллен не так стеснялась собственного дома, работы своего мужа и его невысокой зарплаты. Новым знакомым она тут же давала понять, что начинала свою жизнь в Эмити на совершенно другом уровне. Понимая, что поступает неправильно, она ненавидела себя за это. Ведь на самом деле она очень любила своего мужа, обожала детей и – большую часть года – была вполне счастлива своей судьбой.

Теперь она уже больше не вторгалась в общество курортников, однако давние обиды и тоска все еще не давали ей покоя. Она не чувствовала себя счастливой и эту свою неудовлетворенность вымещала в основном на муже. А тот был человеком терпеливым, потому что искренне любил ее. Вообще, в летний период ей иногда хотелось впасть в спячку, чтобы не замечать происходящего и не тревожить то, что давно накипело внутри.

Броуди прильнул к Эллен, потом приподнялся на локте, подставив ладонь под подбородок. Другой рукой он смахнул локон, щекотавший нос жены, и накрутил его на палец. Он чувствовал привычное утреннее возбуждение и раздумывал над тем, не стоит ли заняться с Эллен любовью. Он прекрасно знал, что Эллен просыпается медленно и ее утреннее настроение романтическим никак не назовешь. И все же… может, и стоило попробовать, кто знает? Вообще, в последнее время они так редко занимались сексом… А всему виной была летняя хандра Эллен.

Как раз в этот момент рот Эллен приоткрылся, и она захрапела. Броуди отпрянул от нее так, как будто кто-то плеснул ему в штаны ледяной воды. Вздохнув, он встал и отправился в ванную.

Когда Броуди свернул на Олд-Милл-роуд, было уже почти половина седьмого. Солнце уже почти взошло. Оно уже потеряло свой предрассветный багровый оттенок, стало оранжевым и теперь обретало ярко-желтый цвет. Небо было безоблачным.

Согласно действующим правилам, владельцы домов на берегу океана обязаны были держать проходы между домами свободными, чтобы не мешать доступу людей на пляжи. Но в большинстве таких проходов можно было видеть гаражи или живые изгороди из бирючины. С дороги пляж не был виден. Броуди мог разглядеть лишь верхушки дюн. Поэтому через каждые сто ярдов[6] ему приходилось останавливать патрульную машину, выходить из нее на смежную дорогу к месту, откуда можно было осмотреть участок пляжа.

Никаких намеков на утопленницу он так и не обнаружил. На широком белом пространстве ему удалось рассмотреть лишь несколько коряг, пару брошенных консервных банок и шириной не больше ярда полоску морской травы и водорослей. Прибой был слабым, и если бы труп плавал на поверхности, то он бы его наверняка увидел. Правда, если тело все же под водой, размышлял Броуди, то он рискует его и вовсе не заметить. Остается лишь уповать на то, что рано или поздно волны выбросят тело на берег.

К семи часам Броуди успел осмотреть весь участок пляжа вдоль Олд-Милл-роуд и Скотч-роуд, ничего необычного не увидел, обратил внимание только на бумажную тарелку с кусочками апельсиновой кожуры – верный признак того, что летние пикники становятся изысканными.

Броуди поехал обратно по Скотч-роуд, потом свернул в сторону города на север по Бейберри-Лейн и в 7.10 прибыл в полицейский участок.

Когда Броуди вошел, Хендрикс заканчивал отчет. Вид у него был такой, будто он рассчитывал, что Броуди наверняка притащит труп утопленницы.

– Не повезло, шеф? – спросил он.

– Смотря что ты считаешь везением, Леонард. Если ты хочешь спросить, нашел ли я тело, то нет, не нашел. Я не скажу, что это так уж плохо. Кстати, Кимбл не появился?

– Нет.

– Ладно, надеюсь, он уже не спит. Вообще, только представь себе: люди уже отправились по магазинам, а полицейский храпит себе в машине и хоть бы что!

– К восьми явится, – уверенно сказал Хендрикс.

Броуди налил себе чашку кофе, прошел в свой кабинет и начал просматривать утренние газеты – ранний выпуск «Нью-Йорк дейли ньюс» и местную газету «Эмити Лидер», которая выходила раз в неделю зимой и ежедневно летом.

Кимбл прибыл без пяти минут восемь. И выглядел так, как будто он спал в форме. Сев рядом с Хендриксом, он стал пить кофе, дожидаясь прихода полицейских из дневной смены. Хендрикса сменили ровно в восемь. Надев кожаную куртку, он собрался было уйти, как вдруг из кабинета вышел Броуди.

– Собираюсь съездить к Футу, Леонард, – сказал Броуди. – Не желаешь присоединиться? Нет, это необязательно, конечно. Но я подумал, что ты, наверное, захочешь как-то разобраться с этим случаем, ну… со своей «всплывшей»? – Броуди улыбнулся.

– Гм… да, шеф, – кивнул Хендрикс. – На сегодня у меня особых планов нет, а высплюсь потом, во второй половине дня.

Они отправились в машине Броуди. Когда они выехали на дорогу, ведущую к дому Фута, Хендрикс сказал:

– Готов поспорить, что они еще дрыхнут. Помню, прошлым летом какая-то женщина позвонила в час ночи и попросила меня приехать утром пораньше, потому что ей кажется, будто пропало кое-что из ее драгоценностей. Я предложил приехать немедленно, но она заявила, что ложится спать. Ну, как бы там ни было, я явился к ней в десять утра, и – представляете? – эта дамочка выставила меня за дверь. И заявила, что, мол, не просила приезжать так рано.

– Что ж, поглядим, – проговорил Броуди. – Если они и в самом деле волнуются по поводу пропавшей девицы, спать они не будут.

Долго стучаться в дверь им не пришлось, открыли быстро.

– А мы ждали от вас вестей, – сказал молодой мужчина. – Меня зовут Том Кэссиди. Нашли ее?

– Я шеф полиции Броуди. Это полицейский Хендрикс. Нет, мистер Кэссиди, пока не нашли. Войти можно?

– О, конечно, конечно. Простите. Проходите в гостиную. А я позову Футов.

Не прошло и пяти минут, как Броуди выяснил все, что, по его мнению, было ему необходимо. Затем, втайне надеясь выяснить что-нибудь стоящее, он попросил показать одежду пропавшей женщины. Его провели в спальню, и он осмотрел одежду, сложенную на кровати.

– Она что же, и купальник с собой не взяла?

– Нет, – ответил Кэссиди. – Он вон там, в верхнем ящике, вон там. Я смотрел.

Броуди выждал немного, подбирая слова, затем сказал:

– Мистер Кэссиди, не хотел бы показаться бестактным, но не было ли у мисс Уоткинс каких-нибудь… необычных наклонностей? Ну, может, она среди ночи уходила из дому… или гуляла нагишом?

– Насколько мне известно, ничего такого за ней не водилось, – озадаченно ответил Кэссиди. – Хотя на самом деле я не слишком хорошо ее знаю.

– Ясно, – сказал Броуди. – Тогда, думаю, лучше еще разок пройтись по пляжу. Нет, нет, вам идти необязательно. Мы с Хендриксом вполне управимся.

– Если не возражаете, я бы все же пошел.

– Ну, хорошо, не возражаю. Просто мне показалось, что, может, вы не хотите.

Трое мужчин вышли на пляж.

Кэссиди показал полицейским, где он заснул – отпечаток его тела на песке остался нетронутым – и где лежала одежда женщины.

Броуди окинул взглядом пляж. Более чем на милю вокруг он был пуст, только кучи морских водорослей темными пятнами выделялись на белом песке.

– Давай прогуляемся, – предложил он. – Леонард, ты пойдешь на восток, вон туда. Мистер Кэссиди, мы с вами отправимся на запад. Ты ведь захватил свисток, Леонард? Это я так, на всякий случай.

– Да, – ответил Хендрикс. – Ничего, если я сниму ботинки? Так легче идти по сырому песку, да и ботинки не промокнут.

– Не возражаю, – ответил Броуди, – твое дежурство ведь закончилось. Можешь даже снять штаны, если пожелаешь. Но тогда я арестую тебя за непристойное поведение.

Хендрикс зашагал в восточном направлении. Под ногами хрустел мокрый песок. Хендрикс шел, опустив голову и засунув руки в карманы, поглядывая на ракушки и на клубки водорослей. Из-под ног разбегались прочь какие-то букашки, похожие на маленьких черных жучков, а когда волна отхлынула прочь, он увидел, что из дырочек, прорытых в песке песчаными червями, вылетают крошечные пузырьки воздуха. Ему от души нравилась эта прогулка. Забавная штука, размышлял он, вот так живешь всю жизнь на одном месте и почти никогда не делаешь того, ради чего приезжают сюда туристы. Не бродишь по пляжу, не купаешься в океане. Он даже не мог припомнить, когда сам купался в последний раз. Даже не был уверен, что у него есть плавки. Нечто подобное он как-то слышал о жителях Нью-Йорка – будто половина из них никогда не поднималась на крышу «Эмпайр Стейт Билдинг» и ни разу не побывала у статуи Свободы.

Время от времени Хендрикс поднимал голову и прикидывал, долго ли еще идти. Однажды он обернулся посмотреть, не обнаружили ли что-нибудь Броуди и Кэссиди. До них было примерно полмили.

Продолжив путь, Хендрикс заметил что-то впереди, что-то похожее на клубок из травы и водорослей, только слишком уж большой. Когда до него оставалось ярдов тридцать, Хендрикс подумал, что водоросли на что-то намотались и слиплись. Образовался большой бесформенный клубок.

Подойдя поближе, Хендрикс наклонился, чтобы сорвать часть водорослей и получше рассмотреть находку, и вдруг застыл на месте. Несколько секунд он смотрел, оцепенев от ужаса. Потом принялся судорожно шарить в кармане в поисках свистка, нашел его, приложил к губам, но так и не смог толком свистнуть. К горлу подступил комок, и началась рвота. Пошатнувшись, он опустился на колени.

На песке, опутанная водорослями, лежала… женская голова. Остались еще плечи, часть руки и туловища. Кожа была покрыта серо-голубыми пятнами, торчали обрывки мышц. В голове у Хендрикса мелькнуло, что грудь у женщины плоская, как засушенный в книге цветок… И это спровоцировало новый приступ рвоты.

– Постойте! – напрягся Броуди, дотронувшись до руки Кэссиди. – Кажется, кто-то засвистел. – Щурясь от утреннего солнца, он разглядывал вдали темный силуэт на песке. Наверняка, это был Хендрикс. В этот момент снова – и уже более отчетливо – до него донесся свист.

– Скорее! – крикнул он.

Когда они подбежали, Хендрикс все еще стоял на коленях. Рвота к тому времени прекратилась, голова была откинута набок, рот приоткрыт. Он дышал шумно и прерывисто.

Броуди немного опередил Кэссиди.

– Мистер Кэссиди, побудьте здесь, – сказал он, раздвигая ком водорослей, но когда понял, что там, то на время замер. Судорожно глотнув, Броуди закрыл глаза. Выждав минуту, он проговорил: – Что ж, теперь, пожалуй, ваш черед, мистер Кэссиди. Это она?

Кэссиди застыл на месте. Он поглядывал то на Хендрикса, который был все еще не в силах подняться, то на страшную находку, опутанную водорослями.

– Вы… о чем? – пробормотал он, указывая на кучу и невольно отступая назад. – Вы хотите сказать…

Броуди отчаянно пытался подавить приступ тошноты.

– Думаю, – ответил он, – это все, что от нее осталось.

Кэссиди нехотя приблизился. Броуди раздвинул водоросли, чтобы тот мог получше рассмотреть серое, с раскрытым ртом лицо.

– Господи! – воскликнул Кэссиди и зажал рот ладонью. – Неужели она?

Потом он кивнул, не отрывая взгляда от лица. Затем отвернулся и спросил:

– Что же с ней могло произойти?

– Трудно сказать, – ответил Броуди. – Но, судя по всему, на нее напала акула.

У Кэссиди подкосились колени, и, падая на песок, он пробормотал:

– Меня сейчас стошнит.

С этими словами он опустил голову, и его вырвало.

Броуди понял, что больше не сможет сопротивляться.

– Поддерживаю… – успел выдавить из себя он перед тем, как его тоже вырвало.