Читать книгу Пиратские утопии. Мавританские корсары и европейцы-ренегаты - Питер Ламборн Уилсон - Страница 6

Тунис, Триполи и в особенности Алжир были изучены куда более тщательно, чем Сале; интересующийся читатель с лёгкостью найдёт подробную библиографию – поэтому нам не стоит тратить время, уделяя слишком пристальное внимание государствам у побережья Средиземноморья. Практически в любой книге об истории пиратства найдётся что-нибудь об Алжире, множество работ было всецело посвящено его истории. Сале, государство не столь крупное и более удалённое от взора Европы, интересует нас здесь не только в силу того, что оно менее известно, но также и по причине его политической независимости. И даже в этом случае Сале был частью той «большой картины», которую мы должны знать хотя бы в общих чертах. «Британская энциклопедия» (издания 1953 года), даже не упоминая Сале в своей статье «Варварийские пираты», сообщает нам:

Могущество прибрежного населения Северной Африки, занимавшегося пиратством, выросло в XVI веке, достигло своей наивысшей точки в XVII веке, постепенно приходя в упадок на протяжении XVIII века, и было уничтожено только в XIX веке. Начиная с 1659 года прибрежные города Алжир и Тунис, номинально относясь к Турецкой империи, фактически представляли собой анархические военные республики, избиравшие своих правителей и жившие грабежом. Морскими операциями этого долго длившегося организованного разбоя руководили капитаны, или рейсы, составлявшие класс или даже некую корпорацию. Отправлявшиеся в плаванье за добычей суда снаряжались капиталистами и находились под командованием рейсов. В казну паши или его преемников, носивших титул аги, дея или бея, отходило 10 % от стоимости трофеев… До XVII века пираты использовали галеры, однако Симон Дансер[3], фламандский ренегат, научил их пользоваться преимуществами парусных кораблей. Сообщалось, что в первой половине XVII века в одном только Алжире в неволе находилось более чем 20 000 пленников. Богатым было позволено выкупать себя, но люди бедные были обречены на рабство. Их хозяева во многих случаях не разрешали им получить свободу, приняв магометанство. В начале XIX века Триполитания в силу своих пиратских занятий была несколько раз вовлечена в войну с Соединёнными Штатами. После общей пацификации в 1815 году британцы предприняли две тщетные попытки подавить алжирское пиратство, однако оно закончилось только с французским завоеванием Алжира в 1830 году.

Заметьте, что ислам здесь назван «магометанством». Заметьте, что эти пиратствующие «магометане» отказывались «во многих случаях» позволить смену веры; тогда логически следует, что в некоторых случаях они-таки позволяли это – однако автор предпочитает не делать этого вывода, а говорить исключительно в негативных терминах о всего лишь «магометанах» и пиратах.

Также здесь использованы два политических термина – «анархический» и «капиталисты» – которые могут выглядеть не совсем уместными. Слово «капиталист» звучит слишком в духе XVIII–XIX веков, чтобы описывать купцов и капитанов-судовладельцев, питавших экономику корсарских государств. Более того, я полагаю, что автор словарной статьи не думал об анархизме, когда использовал термин «анархический», но просто помахал этим словом, чтобы так обозначить беспорядок с применением насилия. Алжир находился в подчинении у Османской империи, следовательно, он не мог установить у себя анархическую форму организации в сколько-нибудь точном смысле этого слова.

Герард ван Кёлен. Город Алжир с гаванью, молом и прилегающими цитаделями. 1690

Что же касается обвинений в «беспорядках с применением насилия», то некоторые учёные задавались вопросом, как на протяжении столетий Алжир мог выживать, будучи «корсарским государством», не обладая определённой степенью внутренней преемственности и стабильности. Предыдущие европоцентричные историки и гонящиеся за сенсациями авторы пиратских романов создали у нас впечатление об Алжире как о некоей ненасытной орде в состоянии непрерывного возбуждения, тогда как более современные и менее шовинистически настроенные учёные, такие как Уильям Спенсер (в своей работе 1976 года), склонны были отмечать стабильность Алжира и искать возможные объяснения его успешному и продолжительному существованию. Квазиморалистическая страшилка, воплощённая в таких словах, как «анархический», будучи применённой к Северной Африке, может заслонять от нас тот скрытый факт, что историки нередко участвуют в предоставлении ретроспективных оправданий империализма и колониализма (действительно омерзительной ненасытности) Европы XVIII–XIX веков. Если Алжир можно изображать как выгребную яму для всех достойных человеческих ценностей, то тогда мы будем вправе продолжать верить в «цивилизационную миссию» Европы в её последующих африканских и иных колониальных авантюрах. Отсюда проистекает необходимость серьёзного пересмотра