Читать книгу Последнее дело Даймонда - Питер Лавси - Страница 8

Но случилось так, что следующее утро началось не с обыска в доме профессора Джекмана. В шесть тридцать на прикроватном столике Даймонда пикнул телефон. Суперинтенданта вызывал помощник главного констебля, а сообщение передал дежурный инспектор управления. Даймонду надлежало в восемь тридцать явиться с отчетом к высокому начальству. Он готов был поспорить, что помощник главного констебля вызывает его не для того, чтобы похвалить. И это пробуждало неприятное предчувствие.

Питер снова откинулся на подушку и застонал. Какова бы ни была причина его внезапного вызова, более неудачного утра выбрать было невозможно. Сплошные осложнения! Надо как-то разруливать то, что он планировал накануне. Детективы, полицейские и эксперты в восемь тридцать должны начать осмотр дома Джекмана, но именно в это время ему назначено явиться в Бристоль.

Даймонд сел на постели, снял телефон с прикроватной тумбочки и устроил на одеяле между ног. Жена Стефани, недовольная, что их спальня превращается в полицейский участок, молча натянула халат и пошла вниз ставить чайник. Питер поднял трубку и сделал первый из серии звонков, передвигая обыск на одиннадцать часов утра. Он не хотел, чтобы в дом входили без него. Теоретически ответственность можно было бы переложить на Джона Уигфула, но Даймонд предпочитал не вспоминать о теории. Попросил заместителя съездить в гостиницу к профессору Джекману и объяснить изменение распорядка дня.

По дороге в Бристоль он пытался представить, что надумали в управлении. И пришел к печальному выводу, что накануне профессор, наверное, весь вечер висел в гостиничном номере на телефоне. Когда грозят неприятности, люди высокого уровня, как профессор Джекман, не забиваются по щелям, будто мелкие жулики, а ищут поддержки у старых друзей.

В то утро помощник главного констебля мистер Тотт восседал за столом в белой рубашке и красных подтяжках – зрелище настолько необычное, что сотрудники менее высокого ранга застывали на пороге. Но Даймонда он приветствовал по-свойски – назвал по имени и жестом пригласил на кожаный диван у окна. И словно чтобы развеять все опасения, что грядет выговор, поднялся, подошел к двери и попросил принести кофе с печеньем. А затем устроился на диване, сложив на груди руки и выглядя со своими прилизанными и расчесанными на пробор волосами и гвардейскими усами так, словно позировал фотографу Эдвардианской эпохи.

Вся эта наигранная непринужденность привела суперинтенданта в уныние. В последний раз его такой подчеркнутой заботой окружал врач перед тем, как сообщить трагическую новость, что у его жены выкидыш.

– Прошу прощения, что спутал ваши планы. – Мистеру Тотту удалось заставить звучать свой голос искренне. – Потребовалось как можно скорее с вами увидеться. Кстати, как идет расследование убийства?

Это «кстати» заставило Даймонда дернуться, поскольку предполагало, что причина вызова – не жалоба Джекмана.

– Вчера вечером мы опознали женщину, – ответил он. – Возможно, вы уже слышали.

– Телевизионная актриса?

– Да, сэр. Была замужем за профессором английской словесности в Клавертоне.

Тотт добродушно усмехнулся:

– Слышал, слышал. Вам не помешает освежить ваши знания Шекспира, Питер. – Он развел руками. – Но давайте к делу. У меня на столе сигнальный экземпляр отчета по делу Миссендейла.

– Понимаю.

Прошло восемь месяцев после того, как Даймонд предстал перед следственной комиссией. И более двух лет с тех пор, как Хэдли Миссендейл по ходатайству министра внутренних дел вышел на свободу и был рекомендован к помилованию. Ложное признание и неправомерное заключение в тюрьму. Пресса раздула историю и превратила в непримиримую кампанию против ненавистных полицейских, которых обвиняла в жестокости и расизме. Ее целью стали суперинтендант Блейз и Даймонд. Джейкоба Блейза затравили до того, что у него пошатнулось здоровье, и он преждевременно ушел в отставку. Журналисты же злобно и без всяких оснований утверждали, что это стало подтверждением их клеветы.

– Я решил, что вам следует как можно быстрее взглянуть на него, – продолжал помощник главного констебля. – Для вас будет облегчением узнать, что дикие обвинения в ваш адрес не имеют никаких оснований.

Даймонд покосился на стол.

– Можно?

– Давайте, давайте. Вы здесь именно для этого.

Суперинтендант встал, на негнущихся ногах пересек кабинет и взял документ.

– Главные находки, разумеется, в конце, – прокомментировал Тотт. – Начинайте с параграфов на странице 87, они касаются вас лично. И не торопитесь.

Даймонд перелистал страницы и нашел резюме документа. В глаза бросилась его фамилия.

Мы не нашли никаких свидетельств расовой предвзятости старшего инспектора Даймонда… Представ перед комиссией, которая подвергла его интенсивному допросу, он эффективно защищался… Что же до заявления Миссендейла, в нем не содержалось ничего, что бы противоречило уликам… Поэтому старший инспектор Даймонд обоснованно заключил, что его признание подкрепляется фактами.

Суперинтендант перевернул страницу. Он чувствовал странное безразличие, хотя, казалось бы, должен был испытывать облегчение от того, что реабилитирован после месяцев нападок в прессе. Но тут его глаза выхватили в тексте фразу.

– Боже праведный!

– Что-то не так? – повернулся к нему Тотт.

Мы считаем нужным констатировать, что физическое присутствие и напористость старшего инспектора Даймонда возымели на Миссендейла устрашающее воздействие.

– Это несправедливо, – заявил Даймонд. – У меня такое телосложение. Ничего не могу поделать.

– Да, удар ниже пояса, – подтвердил помощник главного констебля, но таким тоном, словно не придавал сказанному никакого значения.

Однако Даймонд не собирался сдаваться:

– Добиваясь признания, я его не устрашал. Во время процесса судья установил, что давление на обвиняемого не оказывалось.

– Разумеется, но комиссию назначили, чтобы все перепроверить.

Глаза Даймонда уже скользили дальше.

– Не могу поверить!

Мы с озабоченностью установили, что образец волос, обнаруженный на шерстяной шляпе нападавшего, не сравнивали с образцами волос мистера Миссендейла.

– Ну и в чем проблема? – удивился Тотт.

– Мы отправляли шляпу в лабораторию.

– Но не довели дело до конца. Не взяли образец волос Миссендейла.

– Этот тип сознался, сэр.

– Все равно было бы разумнее это сделать – довести до конца.

– До какого конца? – изумился Даймонд.

– Провести сравнительный анализ.

– Это было в 1985 году. Тогда генетическая экспертиза еще не практиковалась. Сколько бы мы ни настаивали, эксперты нам бы не ответили, чей это волос – Миссендейла или артиста Сэмми Дэвиса-младшего. Доклад подразумевает, что, отправь мы на сравнение волосы, и невиновность Миссендейла была бы установлена. Но это неправда.

– Доклад не содержит настолько далеко идущих выводов.

– А это как понимать: «мы с озабоченностью установили»? Подразумевается чья-то вина.

– Подразумевается, что все должно совершаться автоматически, – отрезал Тотт. – Вас никто не обвиняет в сокрытии улики.

– Джейкоба Блейза и меня обвинили в том, что мы засадили Миссендейла в тюрьму.

– Не будьте настолько мелодраматичны. Если бы это было так, вас бы выперли с работы. В вашей честности никто не сомневается.

Даймонд понимал, что пора остановиться, но чувствовал себя обиженным.

– Я сказал на допросе следственной комиссии, что произошло на самом деле, однако меня не послушали. Да, Миссендейла подставили и засадили в тюрьму, но не я. Он был мелким воришкой с уголовной биографией – одни сплошные отсидки. Обладал низким коэффициентом умственного развития. За ним стояли более опытные кукловоды, слишком хитрые, чтобы попасться. Оглядываясь назад, можно точно сказать: Миссендейла они выбрали на роль крайнего. Тот, кто застрелил старшину, был нужен им для последующих дел, и они сказали Миссендейлу, что, если он не возьмет вину на себя, они его уничтожат. В камере он был в большей безопасности. На свободе у него не оставалось шансов на будущее.

– Согласен, – кивнул Тотт. – Организованная преступность стоит за многими делами, которые мы расследуем. Но подобное теоретизирование выходило за рамки компетенции комиссии. Ей вменялось вникнуть в конкретные обстоятельства нарушения правосудия.

– Я далеко не удовлетворен тем, что прочитал, – заметил Даймонд.

– Доклад содержит почти сотню страниц. Было бы странно, если бы то, что в него включено, удовлетворило бы всех и каждого. Довольствуйтесь тем, что теперь это гнусное дело утихнет. То, что тревожит вас, журналистов не заинтересует.

– Но и прошлое не забудется.

– Мне кажется, я слышу звяканье чашек, – сказал помощник главного констебля.

Даймонд дождался, когда секретарша с хорошими манерами разольет напиток из стеклянного, отделанного хромированным металлом кофейника и, когда они остались одни, продолжил:

– Я хотел бы спросить, сэр, какое влияние все это окажет на мою карьеру в полиции Эйвона и Сомерсета.

– Абсолютно никакого. – В голосе Тотта зазвучали металлические нотки, свидетельствующие о его уверенности в том, что он говорит. – Все, что произошло четыре года назад в Лондоне, принадлежит истории.

– С тех пор на меня вылили столько грязи!

– Да, однако ничего не пристало.

– Но вы не станете отрицать, что мне подрезали крылья?

Тотт молча помешал кофе. Было очевидно, что Даймонд говорил о замене Билли Мюррея на Джона Уигфила, человека управления.

– Я не в обиде, – произнес суперинтендант. – После того как раскрутилось дело Миссендейла, с вашей стороны это было разумной предосторожностью. Но я имел право рассчитывать, что доклад комиссии восстановит мое доброе имя. По-моему, этого не случилось. Во всяком случае, не полностью.

– Скажем так: если он научит вас обстоятельнее относиться к порядку действий, то работа проделана не зря. Вы должны признаться, Питер, что сопротивляетесь современным технологиям. Согласен, научные достижения последних нескольких лет ошеломляют, но требуют, чтобы мы все сделали усилие и научились использовать их.

– До определенной степени. Национальное сознание еще на многое способно, и существует опасность, что мы превратимся в рабов данных технологий.

– Ничего подобного я не предлагаю. Проблема в соразмерности, в правильном соотношении.

Даймонд закрыл доклад и положил Тотту на стол.

– Ну и что произойдет в следующий раз, сэр, если какой-нибудь мелкий негодяй станет протестовать против того, как я его допрашиваю?

– Рассмотрю любую жалобу по существу. – Тон Тотта свидетельствовал о том, что на его участие можно рассчитывать лишь до определенной степени. – И сразу отметаю предположения в предубежденности. Я не заметил, чтобы к вам пристала грязь. Надеюсь, вы не думаете, что я к вам придираюсь? Хотели бы мне еще что-нибудь сообщить?

– О чем, сэр?

– О текущем расследовании.

– Нет, сэр, больше ничего. – В пылу момента Даймонд и так сказал больше, чем следовало.

– Я это ценю, – кивнул помощник главного констебля. – Перевод Уигфула произведен по моей инициативе. Он не является – я это особенно подчеркиваю – какого-либо рода информатором. Я умею контролировать своих подчиненных без таких, как Джон Уигфул. Вам понятно?

– Понятно, сэр.

– Принимается?

– Да, сэр.

– Тогда скажу вам о Уигфуле. – Тотт, глядя в чашку, медленно провел пальцем по кромке. – Сознавая, что выход данного доклада неизбежен, но, не зная, каковы будут выводы, я учитывал возможность – это был бы наихудший сценарий, – что вас придется срочно убрать из отдела. Мне был нужен человек, который стал бы вашим преемником. В вашей команде я такого не видел. И выбрал Уигфула. Причину ему, разумеется, не объяснил, но, будучи хорошим детективом, он мог догадаться сам. Я учитывал, что у вас разные характеры. Вы тоже отличный детектив. И большой человек, как неуместно подчеркивается в докладе. Большой человек также в том смысле, что сумеете оценить Уигфула.

Около одиннадцати часов утра кортеж полицейскиих автомобилей и фургонов скрипнул покрышками на подъездной аллее, отходящей от одной из уединенных дорог на Батуик-Хилл. Первой ехала «БМВ» Питера Даймонда. Рядом с ним сидел Джекман. За ними на «Тойоте» следовал Уигфул с двумя сержантами и констеблем. Другие машины везли криминалистов из управления, экспертов и группу поддержки в штатском.

Синего цвета «Вольво» Джекмана в это время изучали на Мэнверс-стрит.

– Не разочаруйте меня, – попросил Даймонд, отдавая ключи криминалистам. – Хозяева всегда считают, будто ликвидировали все следы.

Джон-Брайдон-Хаус на вид вполне подходил в качестве профессорского жилья: далековато для походов в университет пешком, но не слишком. Все это наверняка говорили Джекману риелторы, когда он заинтересовался недвижимостью в городе. Дом представлял собой квадратное, увитое плющом здание с колоннами на крыльце и балконом на втором этаже. Построенный лет сто назад, он расположился на просторном участке за каменной стеной сухой кладки. На окраине города все наделы были большими, а дома отличались оригинальной архитектурой. Район был слишком далеко от центра Бата, чтобы планировщики настаивали на унификации, и рядом с виллами Георгианской и Викторианской эпох выросли современные здания из яркого камня.

Даймонд попросил Джекмана открыть дверь, а потом взял профессора за руку и не пустил внутрь:

– Нет, сэр, нам с вами пока туда нельзя.

Хозяин в замешательстве и недоумении смотрел, как вперед вышли двое мужчин в белых комбинезонах, сели на крыльце, сняли обувь и надели бахилы из полиэтилена.

– Если не возражаете, – проговорил ему на ухо Даймонд, – дадим поработать специалистам. А вы покажите мне сад.

– Напрасная трата времени, – пробормотал сбитый с толку профессор.

– У меня есть шурин, – Даймонд решил разрядить обстановку болтовней, – так вот всякий раз, когда мы попадаем к нему в гости, он оттаскивает меня от дам и предлагает: «Пойдем, посмотришь мой задний сад». Я не садовник – отнюдь – понятия не имею, когда положено подрезать розы. Но у меня хватит компетентности утверждать, что сад Регги запущен до безобразия. Крапива в некоторых местах высотой по грудь. Мы рыщем в поисках тропинки, а он указывает мне на жалкие растения, все в тле и увитые какими-то ползучими сорняками, и сообщает их названия. Через час мучений мы слышим крик моей сестры, она зовет пить чай, и пробиваем дорогу к дому, где нас ждет спасительная чашка. Но я и торта распробовать не успеваю, как Регги поворачивается ко мне и говорит: «Ты еще не видел моего переднего сада. Пошли, посмотрим». Хотя я считаюсь детективом, но не понимаю, почему он так поступает. Боится выходить на улицу без сопровождающего? Или дом набит ворованными вещами и шурин не хочет, чтобы я их заметил? Пытаюсь дать на вопросы ответы и не могу.

Джекман не пожелал предложить свою версию, но хотя бы не отказался прогуляться с суперинтендантом. Они представляли собой странную пару: передвигающийся пружинистыми шагами широкоплечий ученый и тяжело топающий толстый полицейский. Фоном им служили разделенные кустами и со вкусом посаженными деревьями лужайки. В конце росло достаточно яблонь, чтобы присвоить саду статус фруктового.

– Что касается вашей жены. – Даймонд неожиданно перескочил от дел домашних к заботам дня. – Мне необходимо знать о ней все. Окружение, родные, друзья прошлые и настоящие, враги, если таковые есть, повседневные заботы, личные средства, состояние здоровья, пристрастья к спиртному, хобби, места, какие она посещала, магазины, где делала покупки.

– Мы поженились всего два года назад. – Тоном профессор явно показывал, что недоволен длиной и полнотой списка.

– Разве не достаточно, чтобы быть в курсе всего этого? – не отступал суперинтендант. – Подобное выясняется сразу. Как вы познакомились?

Такой подход принес свои плоды. Профессор издал нечто вроде смешка и в то же время, вспоминая какой-то случай из прошлого, грустно покачал головой.

– Благодаря голубю. Во всяком случае, Джерри всегда так утверждала. Голубь то ли был, то ли его не было, но он стал частью нашей семейной мифологии. Она ехала в своем «Рено» по Грейт-Рассел-стрит…

– Когда это было?

– Более двух лет назад. Так вот, Джерри ехала, а этот упрямый, тупоголовый лондонский голубь переходил дорогу и отказался улетать. Она не захотела убивать живое существо, вывернула руль и повредила крыло. Только не птицы, а стоявшего у тротуара фургона. Вам, вероятно, часто приходится выслушивать подобные истории.

– Я не из дорожной полиции.

– Случилось это, кажется, в мае, я заканчивал последний семестр в Бирбекском колледже, перед тем как занять профессорскую должность здесь. В тот день я занимался в Британской библиотеке и вышел прогуляться и перекусить. Никакого голубя я не видел, но услышал удар. Первым оказался у машины и открыл дверцу, проверить, не пострадала ли девушка. Вижу ее как сейчас: глядит на меня – бледная, испуганная, красивая, потрясающе красивая. Она даже не ушиблась – отделалась испугом. Я помог ей убрать автомобиль с дороги, нашел место в ближайшей бутербродной и заказал крепкий сладкий чай. А затем, не упустив возможности сыграть роль сэра Галаада, отправился разбираться с водителем фургона. Им оказался буддийский монах.

– Монах – в Лондоне?

– Занимался, как и я, научной работой. Я встречался с ним раз или два в читальном зале. Когда я сообщил ему об аварии, он безмятежно заметил, что очередная вмятина на машине его нисколько не волнует. Наоборот, похвалил Джерри за то, что она не позволила погибнуть голубю. По его мнению, это стало шагом к просветлению. Я вернулся в бутербродную успокоить ее.

– И посоветовать обратиться в ближайший полицейский участок и сообщить об инциденте? – ехидно промолвил Даймонд.

– Я нашел ее сидящей на высоком табурете и вытирающей глаза прядью своих удивительных рыжих волос, – продолжил рассказывать профессор. – Джерри призналась, что впервые попала в аварию, и ей было стыдно, что она повредила чужой автомобиль ради того, чтобы объехать паршивого голубя. Помнится, я встал на сторону птицы – стал защищать право голубя перейти дорогу без того, чтобы его размазали по мостовой. И заставил Джерри опять улыбнуться. У нее великолепная улыбка. Она объявила, что через двадцать минут ей надо быть в телевизионном центре, и я предложил подвезти ее в «Уайт». Неловкая ситуация. Я и не подозревал, что она – знаменитость, поскольку редко включаю телевизор.

Они остановились на границе яблоневого сада. Дальше трава выросла такой высокой, что стало неудобно идти. Даймонд сорвал стебелек и пожевал, мысленно похвалив себя за то, что у него хватило терпения выслушать всю эту чушь, как мальчик познакомился с девочкой. Времени было достаточно, он мог не торопиться переходить к теме насильственной смерти.

– Вы условились встретиться снова?

– Да. Мы сразу поладили. Симпатия была взаимной, хотя, признаю, каждой стороне льстило новое знакомство. За плечами Джерри не было ничего, кроме школы, и ей нравилось, что за ней ухаживает профессор. Я же, кроме того, что, подобно всякому нормальному мужчине, находил ее исключительно привлекательной, тешил самолюбие, наблюдая, как мне завидуют те, кто смотрел «Милнеров», и не могут понять, как яйцеголовый ученый умудрился подцепить телевизионную диву.

– Вы находили темы для разговоров?

– Что вы имеете в виду?

– Были с ней на одной волне?

– У Джерри была светлая голова. Если бы она не прервала учебу из-за съемок, то наверняка поступила бы в университет.

Даймонд заметил в этом высказывании странность. Джекман говорил скорее отстраненно, чем с гордостью, которую должен был бы испытывать преданный муж. Правда, остальные воспоминания событий двухлетней давности были проникнуты теплотой. Рассказ о первом знакомстве звучал правдиво. Джерри очаровала Джекмана, а взглянув на него, было нетрудно понять, почему и ее потянуло к нему. Хорош собой. Не зануда. Нисколько не похож на надменного интеллектуала.

– В первый раз мы занялись любовью в Ричмонд-парке под звездами, – продолжил профессор. – Не сообразили, что ворота на ночь запираются. Чтобы выбраться наружу, пришлось лезть через ограду, а сил у нас к тому времени почти не осталось. – Он улыбнулся. – После этого мы выбирали более удобные места. Джерри переселилась в мой «полуотдельный» дом в Теддингтоне. В сентябре поженились и после регистрации прокатились по Темзе на прогулочном теплоходе в компании двухсот пятидесяти гостей.

Отметив цифру, Даймонд встревожился. Если дойдет до того, что придется отслеживать всех друзей жертвы, потребуются огромные силы.

– Удивительно, как подошли друг к другу люди из мира академического и мира шоу-бизнеса – отплясывали под джазовый квартет до утра!

– Вы сказали, это происходило в сентябре 1987 года. Когда вы переехали в Бат? – спросил Даймонд.

– Сразу. У меня начинался новый семестр, а Джерри еще снималась на Би-би-си. Мы не знали, что ее дни в «Милнерах» сочтены. На время съемок она сняла квартиру в Илинге. Я уже упоминал, что каждый из нас был предан своей карьере, поэтому связывающий нас узел казался не таким крепким, как традиционный. У нас имелись собственные банковские счета. Этот дом на мое имя. Я нашел его и запустил правовой механизм покупки еще до того, как познакомился с Джерри.

– Она одобрила ваш выбор?

Обдумывая вопрос, профессор потеребил подбородок.

– По-моему, дом ей понравился. Расположен далековато от центра, но она водила машину.

– «Рено»?

– «Метро». Купила новую. Стоит в гараже. Хотите осмотреть?

– Позднее. А почему, если ее автомобиль до сих пор в гараже, вас не насторожило, что жена так долго не появлялась дома?

– Джерри часто ездила на такси, особенно если предстояла выпивка.

– Она много пила?

– Могла выпить. Но не скажу, что слишком.

В это время в доме одетого, как положено, в полиэтиленовые бахилы Джона Уигфула позвали наверх взглянуть на хозяйскую спальню. Там криминалисты, стоя на коленях, собирали полосками липкой ленты образцы волокон. Уигфул сложил руки на груди и обвел взглядом комнату:

– Две односпальные кровати…

– Некоторые предпочитают спать таким образом.

– А вы тоже предпочли бы, если бы вашей женой стала Джерри Сноу?

Криминалист улыбнулся:

– Я занудный эксперт, Джон. Полное отсутствие воображения.

Для осмотра с кроватей сняли все, кроме матрасов, лишив комнату индивидуальности. Помещение было большим, хороших пропорций, отделанным в коричневых и салатовых тонах. На столике напротив кроватей разместились телевизор и видеомагнитофон. Стены украшали две абстрактные картины Питера Мондриана, которые, на взгляд Уигфула, усиливали впечатление гостиничной безликости.

Иное впечатление производила одна из примыкающих к спальне гардеробных. Она представляла собой святилище телевизионной карьеры Джерри Сноу. Стены были плотно залеплены кадрами из «Милнеров» в серебристых рамках вперемежку с газетными и журнальными фотографиями актрисы на вечеринках с другими знаменитостями. Зеркало туалетного столика, как положено в уборной всякой звезды, обрамляли электролампочки, стена за ним пестрела серебристыми подковами, поздравительными открытками, факсами и веточками вереска. Поперек комнаты стояла складная ширма вся в вырезках из прессы. От встроенного шкафа до окна тянулись полки с кассетами и изданиями «Милнеров» в бумажных обложках.

– Пропавшая дамочка – большая знаменитость, – усмехнулся криминалист.

– Похоже. – Уигфул вернулся в спальню. – Что-нибудь нашли?

– На одеяле несколько микроскопических пятен. Не исключено, что кровь. Посмотрим, что определит анализ. Множество отпечатков пальцев на туалетном столике, скорее всего ее собственные. Но больше нигде. Ящики комода и шкаф тщательно вытерты. Его работа?

– Мужа?

– Кого же еще? Убийства, как правило, совершаются внутри семьи. Разве не так?

Уигфул пожал плечами. Криминалист закрыл металлический чемоданчик с инструментами.

– Если он виноват, держу пари, твой босс прищучит его. Я видел, как работает Даймонд, – как кошка с мышью: немного поиграет и прихлопнет. Если не отгрызет голову, то переломит хребет.

– Но пока до этого не дошло, я хотел бы уяснить мотив, – произнес Уигфул.

– Яснее ясного. Они не спали в одной постели. Она спуталась с кем-нибудь еще. Муж их застукал. Занавес падает, Кэндис конец.

В саду Даймонд терпеливо разбирался в коллизиях семейной жизни профессора.

– В машине вы мне сказали, какой удар испытала ваша жена, когда ее персонаж вычеркнули из сценария телесериала. Но затем она нормально восприняла разрыв с Би-би-си?

– Именно так, – подтвердил Джекман. Вопросы детектива стали упорядоченнее и предсказуемее, и он успокоился. – Разумеется, высказала режиссеру все, что думала, но, когда поняла, что дело проиграно, смирилась. Сказала, что собирается наверстать упущенное за годы.

– В каком смысле?

– У нее не было свободы, к какой стремятся девушки. Но наконец она вырвалась из плена – могла отдыхать по выходным, танцевать до утра, сменить прическу, прибавить в весе, если бы захотела, и не отвечать на письмо очередного фаната. Я бы назвал это молодежным бунтом с опозданием на десять лет.

– Не самая удачная ситуация для начала супружеской жизни.

– Мы на это смотрели иначе. Как я уже упоминал, договорились предоставить друг другу достаточно свободы, чтобы оставаться собой и не поступаться своими интересами. Мы не хотели уподобляться парам, когда один из партнеров постоянно приносит жертвы ради другого.

– Но основа вашего соглашения, или как вы это называете, изменилась, – заметил Даймонд. – Жена лишилась работы и не занималась карьерой.

– Ну и что? Да, Джерри больше не снималась, но я не собирался заставлять ее штопать мне носки. Она вкладывала энергию, строя свою социальную жизнь. А с квартирой в Илинге, конечно, рассталась.

– Не просто привыкшей к Лондону женщине переехать сюда, где она никого не знала. – Даймонд не сомневался, что подобный брак был обречен.

– Только не для Джерри. Стоило ей здесь появиться, молва тут же облетела округу, и посыпались приглашения.

– Вас тоже приглашали?

– Очень часто, но, как правило, я не мог сопровождать ее. Надо было организовывать новое отделение, и это отнимало все силы. Постепенно я узнал людей, с которыми жена проводила время. У себя мы тоже иногда устраивали вечеринки.

– Для людей из Бата?

– Из Бристоля. И, как я понимаю, отовсюду.

– Что значит – «как я понимаю»? Вы с ними не так уж хорошо познакомились? Это были люди не вашего круга?

Профессор холодно посмотрел на суперинтенданта:

– Людям не обязательно принадлежать к моему кругу. К тому же я не интересовался, где они живут. Если вам нужны их фамилии и адреса, я могу найти записную книжку жены.

– Вы хотите сказать, что не знали фамилий друзей жены?

– Я этого не утверждал. Приходили приятели по фамилии Молтби, они вроде бы из Клеведона. Пола и Джон Хейер. Лайза, не помню, как ее дальше. И высокий малый по имени Джон, не могу сказать, где он живет.

– Не старайтесь, – перебил Даймонд. – Как вы посоветовали, я обращусь к ее записной книжке. Ваша жена не упоминала, что поссорилась с кем-нибудь из своих друзей?

– Нет.

– Что ж, нам пора обратно. – Суперинтендант повернул и направился к дому, ступая по уложенным через лужайку плиткам. Капли утренней росы, возможно, останутся на них до самого вечера. – Из того, что я услышал о вашем браке, чувствую, что ваша жена не обсуждала с вами своих друзей! – бросил он, осторожно выбираясь на тропинку.

– Скорее всего нет, – отозвался за его спиной профессор. Казалось, ничто не могло его смутить.

Впереди, практически в середине сада, находилось замощенное пространство, более темное в середине. Даймонд принял это место за клумбу, но, приблизившись, сообразил, что перед ним обожженный до черноты фундамент строения восьмиугольной формы.

– Похоже, у вас здесь когда-то случился пожар, – небрежно промолвил он.

– Это была главная достопримечательность сада, – ответил Джекман с учтивостью умелого хозяина. – Летний домик. Он сгорел в ту ночь, когда Джерри попыталась убить меня.

Даймонд остановился так резко, словно наткнулся на стену и чуть не упал. А когда обрел дар речи, его голос звучал совсем по-другому – тускло, словно у него перехватило дыхание:

– Не знаю, правильно ли я расслышал вас, профессор, но у меня возникло впечатление, будто мы перескочили в нашей истории чуть вперед.