Читать книгу Crysis. Легион - Питер Уоттс - Страница 7

Из Бэттери-парка я выбрался, как через китовые кишки прополз.

Сперва увидел загончики для гражданских, такие же, по каким коров на бойню гонят, штук пять или шесть. Надписи – ничего вызывающего, успокаивающие пастельные тона – обещают быструю и неизбежную эвакуацию всем, кто будет молодцом и терпеливо дождется своей очереди. Закольцованная запись с женским голосом – я ее уже слышал – так же спокойно, уверенно, ободряюще и нудно вещает то же самое ради слепых, неграмотных и членов гильдии дикторов-озвучивателей.

– Если чувствуете себя неважно, немедленно покажитесь медицинскому персоналу. Успешное лечение манхэттенского патогена возможно лишь при ранней диагностике. Военное положение объявлено ради вашей защиты. Силы корпорации «КрайНет» действуют в рамках полномочий, данных им правительством США. Сохраняйте спокойствие! Сохраняйте спокойствие! Сохраняйте спокойствие!

Ну конечно, если какой гражданский вздумает артачиться, в запасе всегда имеются кардинальные меры. Видел я эти меры на складе в порту. По пути к выходу встретилась мне пара-тройка отставших «целлюлитов» – бедняги торопились на вечеринку в форт Клинтон. Со всех ног бежали, старались успеть.

Я им помог.

В конце скотозагончиков на столе мирно искрит рабочая станция для обработки документов. Если б они у меня и были, бедная машина явно не смогла бы их обработать. Световые указатели и веселенькие стрелки наводят на желтый люк с крошечным окошком на уровне глаз и значком биологической угрозы под ним. Заглядываю сквозь окошечко в туннель из блестящего пластика, тугой, округлый, как из надувного домика для игр. Богатенькие папы дарят такие четырехлетним балованным чудовищам.

На стене справа – электронный замок. Понятия не имею, каким кодом дверь открывается, но Н-2 поощряет применение грубой силы в тех случаях, когда без нее обойтись трудно. Выдираю дверь, меня обвевает потоком воздуха, а туннель начинает проседать.

Плохи дела. Я про надувные дезинфекционные туннели наслышан. Повышенное давление в туннеле предназначено всего лишь для защиты от нежелательных микробов, а не для поддержки всего строения. Между внешними и внутренними стенками туннеля должен быть накачан сжатый воздух. Если же туннель проседает от открытой двери, значит, стены дырявые.

Вид, как я уже говорил: будто ты в китовых кишках. Солнце через стенку кажется кроваво-оранжевым, как сквозь закрытые веки. Стены словно дышат вокруг, у ног вздуваются пузыри – мой вес перегоняет воздух. Иные секции почти целы, можно стоять выпрямившись, другие настолько сдуты, что приходится ползти на четвереньках через складки колышущегося ПВХ. Из запрятанных распылителей льется дезинфектант, заливает мне стекло шлема. Тут Успокаивающий Голос звучит уже по-новому, уговаривает «перейти в следующую комнату по звонку», затем «оставаться спокойным и следовать за докторами», если прозвучит сигнал тревоги. И намекает на серьезные последствия для того, кто будет «препятствовать медицинскому персоналу либо охране».

Но не слышно ни сигналов тревоги, ни звонков, только бесконечная, до белого каления доводящая тирада закольцованной Уверенной Спокойной Дамы, а в паузах – шорох сдувающегося туннеля да еще быстрое шебуршение…

Стоп: шебуршение чего?

Что-то бежит по моей ноге. Что-то размером с буханку шлепается на лицо, и я успеваю на мгновение увидеть то ли миниатюрный пожарный шланг, то ли здоровенную иглу для инъекций, штуки вроде сверкающих скальпелей делают «тра-та-та» о мой шлем. Я поднимаю руку – понимаете, чисто защитная реакция – и едва не луплю себя по шлему. Не луплю, потому что вспоминаю древнюю мудрую загадку: «Если устрашающая мощь искусственных мышц Н-2 встретится с устрашающей же защитой лицевого щитка шлема Н-2, кто выиграет?» Честное слово, не знаю, кто выиграет, но уверен: проиграет именно тот, на ком нанокомбинезон Н-2. В лучшем случае размажу жучиные кишки по всему щитку, а «дворников» на нем я как-то не приметил. В худшем случае пробью щиток и размажу собственные мозги о шлем.

В последнюю микросекунду отвожу руку, дергаюсь влево, мои углеродистые наномышцы выдают черт-те знает сколько «же», тварь слетает с респиратора, я по инерции кручусь юлой, будто меня за пушку потянули и завертели, мать его, лечу наземь! Закручиваюсь, будто танцор балетный, в податливый обмяклый пластик, по всему туннелю лопается, рвется, и вот я на полу, завернутый в целлофанчик, эдакий подарочек на обед твари вроде гигантской блохи-мутанта из старого альбома Боуи.

Впрочем, блоха, не блоха, уже не важно: я на нее приземлился, и под моим задом она лопается с хрустом, точно буррито[3].

Я приподнимаюсь, сажусь, выдираю себя из пластика и проламываюсь к выходу. Кажется, за пластиком скользят тени чего-то величиной с тряпичный мяч, а то и с кокер-спаниеля. Или это мое воображение? Валиумная дама все так же убеждает меня оставаться спокойным, терпеливо ждать и двигаться вперед по звонку. Но теперь ее голос почему-то звучит чуточку злее. И когда я слышу в сотый раз: «Успешное лечение манхэттенского патогена возможно лишь при ранней диагностике», мне хочется расхохотаться. Да уж, оно отлично звучит, про «компетенцию медперсонала» и «эффективный карантин», когда прямо в центре дезинфекции гуляет стая чернобыльских кровососущих мутантов.

Эй, Роджер, оно не сработало – хотя попытка была неплохой.

Знаешь, я тебе верю. Я мгновенно догадываюсь, когда ты врешь, а если б и не мог, то твои боссы наверняка не сказали тебе почти ничего, потому что они боссы, а ты – мелкая сошка. Позволь объяснить: они только что попытались дистанционно отключить мой комбинезон через резервный оптический канал на длине волны две тысячи нанометров. Видишь вон там маленький зайчик от лазерного луча, мигающий в вентиляции?

Конечно не видишь – не можешь в инфракрасном свете.

Тут какая закавыка: волна у радиосигнала длинная, от нее всегда можно экранироваться. Вот с волной покороче намного трудней. Ее с пути не собьешь – пучок света и в циклотроне едва отклоняется, – а мы пока еще с черными дырами воевать не научились, пока что ты видишь мишень в прицел, и все ОК.

Потому «КрайНет» решила устроить канал аварийного отключения в инфракрасном свете, на тот случай, если чудесный нанокомбинезон попадет в руки злодею, ну станет служить злу вместо добра. В общем, посвети нехорошему дяде на лицевой щиток лазерком, и комбинезон скажет ему «до свидания».

Но мой не сказал. Ты, парень, не думай, что это они ради тебя старались. Если б они и вправду считали старину Роджера Джиллиса ценным кадром, они б тебя сюда не послали. Боссы твои попросту захотели взять ситуацию под контроль, но не учли милой особенности эвристических боевых систем: они сделаны для того, чтоб приспосабливаться к меняющейся обстановке, – вот они и приспосабливаются. Отвечают контрмерами на ваши контрмеры.

Да не тревожься ты так! Ты не виноват, ты и понятия не имел. Знаю я эту механику, поменял совсем немногое. Если б я был на месте твоих боссов, попробовал бы то же самое.

Посмотрим, учатся они на своих ошибках или нет.

Ох, мать, Бэттери-парк по сравнению с остальным Манхэттеном – будто выстриженный ухоженный газончик.

Огонь повсюду: горят заброшенные авто, по кюветам бежит горящая нефтянистая жижа, пламя вырывается из раскрошенного стеклянного фасада на пятнадцатом этаже, опаленные, почернелые деревья – два ряда обугленных скелетов вдоль тротуаров – трещат и хрустят. Одно валится на улицу, вздымая облако искр. Даже чертов асфальт дымится. За мной на Стейт-стрит остаются отпечатки, будто по пляжу иду.

И повсюду – тела.

Знаешь, видал я войну. Едва записался в морпехи, перед тем как случилась заварушка на Лингшане, нас послали на Шри-Ланку, хотели подчистить после бунтов. Я видел мертвецов, лежащих кучами выше человеческого роста, видел сгнившие страшные трупы и мух, которые на них расплодились, – на полметра ничего не видать в черной жужжащей туче. Дома я знавал парнишку, Ники, он нюхнул пороху во время Аризонского восстания. Его колотило от звука «молнии» всякий раз, как приятели застегивали ширинку, – вспоминал, как застегивается мешок для трупа. А я глумился: мол, девка ты сопливая. Тебе пришлось чехлить жмуров? Мешок на каждого? Да мы целые деревни сжигали, чтоб холеру опередить. Воняло так, что и респираторы не помогали. Приходилось кислород на хребте тащить, по земле шагать, будто астронавты гребаные.

Знаешь, Роджер, – в Манхэттене было хуже.

Ну, знаю, знаю, по записям так не кажется, и мне так не казалось вначале. Трупы валяются там и сям, будто палые листья или плавник на берегу. И вонь не то чтобы очень, конечно, сомнения нету – мертвечиной дышишь, но это не Шри-Ланка, ни по какому счету. Не так тепло, не так влажно, тела лежат редко, и не так уж тянет выметать обед наружу. Никакой критической дохлой биомассы, сваленной в одном месте.

Но это дерьмо будто подкрадывается сзади и шибает по мозгам. Сильно шибает.

Это от спор. «Манхэттенская дорожка», «синдром тряпичного мяча» и прочее, прочее – я слышал с дюжину названий этой гадости. Любит она глаза, рты, открытые раны, слизистые оболочки. Я видел бедолагу, буквально разорванного пополам, пузыри и выросты – мицелий они называются, так? – из него перли лавиной, прям оттуда, где легкие. А я, помню, думал: «Эх, братан, хоть бы эта гадость попала в тебя уже после смерти, медленно подыхать от удушья – очень уж невеселый путь на тот свет».

И не все они были мертвые, целиком мертвые, я имею в виду. Шевелились: то нога дернется, то пальцы, будто тик нервный. Может, это рефлексы остаточные, как у отрезанной лягушачьей ноги, когда батарейку подсоединишь. Может, споры просто закоротили двигательные нервы и заставили дергаться и корчиться, пока клетки не выработают всю энергию? Хотелось бы думать, что это не так. А-а, так или нет, я парень крепкий, я выдержу.

Знаешь, я ведь почти сломался. И что меня проняло хуже, чем на Шри-Ланке?

Их лица – конечно, у кого они еще остались.

На стольких застыла счастливая улыбка…

Да, пардон – уплыл я, о своем задумался. Как у вас оно называется? Состояние фуги?

Ко всему привыкаешь, знаешь ли.

В общем, я в нескольких минутах от Бэттери-парка и слышу голос в голове: «Эй, Пророк? Братишка, ты здесь? Возвращайся!»

Первая мысль: пригнуться, бежать в укрытие. До сих пор я перехватывал только, мягко говоря, недружественные послания. В дупель и в бога душу мать. До меня и дошло не сразу, что на этот раз не мою задницу призывают рашпилем обработать – здороваются со мной.

– Эй, Пророк? Братишка, ты здесь? Возвращайся!

И я возвращаюсь в наш гребаный мир, возвращаюсь к полуразваленным каньонам Манхэттена. Оно и к лучшему – тут не место для галлюцинирующих психов, пусть и одетых в нанокомбинезон-2.0 от «Крайнетовских боевых проектов», крикнули, экран мигнул – и я снова дома.

– Эй, Пророк! Это Голд. Возвращайся!

Голд? Голд! Парень, я же ищу тебя. У меня для тебя послание от…

– Дрянная линия накрылась, ты из поля зрения выпал на целых четыре часа! Не знаю: или прототип глючит, или кто-то глушит частоту. У тебя в окрестности глушилки работают?

Ответить не могу, но и не требуется.

– Ладно, неважно, возвращайся в лабораторию как можно скорее. Тут дела пахнут настоящим дерьмом. Зараза повсюду, гражданских жалко. Крайнетовская команда отстреливает их, где только встретит. Я заметил и парочку цефов. Эй, если ты в центре, иди через метро, там безопаснее будет, чем на поверхности. Надеюсь, ты приведешь морпехов.

Наверное, кто-то и в самом деле глушит, потому что иконка Голда начинает мигать, и – упс: «Нет связи». Но магический шестиугольничек компаса еще висит на прежнем месте и потихоньку смещается. Мне больше не нужно топать по догорающей Саут-стрит с валящимися деревьями, новый курс – на несколько градусов северо-западнее. Вижу на карте новое место назначения: судя по каркасу, бывший склад – наверное, теперь переоборудованный под лабораторию Голда. Ведь мельком только упомянул – а БОБРик мой уже все просчитал и маршрут уточнил.

Я слегка напуган мощью штуки, в которой сижу. И которая сидит во мне.

Не прохожу и пары кварталов, как натыкаюсь на группу зараженных. Эти уж точно живые – идут или, по крайней мере, пытаются идти. Один ползет на четвереньках, едва поспевая за остальными. Другая на ногах, но ступня оторвана, женщина ковыляет, опираясь на обрубок. Как-то они ведь договорились, куда идти, как-то определили направление. А иные и видеть-то не могут, у них жуткие выросты-клубни вместо глаз.

И крыша у них едет, это точно. Девчонка бормочет про «дурную наркоту», парень вопит непрестанно: «это не я это не я это не я». Но остальные-то улыбаются, мать вашу, как они улыбаются, добродушно так, умиротворенно, а другие разинули рты, похабно ржут, аж трясутся со смеху, и зубов у них не видно, во рту сплошь разросшаяся гниль. Шепчут то ли друг другу, то ли Господу, то ли уж не знаю кому про свет, про «возьми меня, Боже». У комбинезона есть опция «распознавание угроз», но я вижу этих бедолаг неподсвеченными – значит, безобидные. Хотя дробовик держу наготове – на всякий случай.

Фальшиво-пророческий голос вещает про «инфекцию в четвертой стадии», «клеточный автолиз», и я едва не разношу бедняг в клочья, понимаете, не от страха, от жалости. Мать моя женщина, за что ж так мучиться человеку, за что? С другой стороны, они вроде и не мучаются вовсе, и, может, не стоит патроны переводить на них?

Моя это мысль или комбинезон намекает – трудно сказать.

Тогда, вначале, различить было куда проще, чем теперь.

Рабочий отчет UNPS-25B/23: Эпидемиологический агент «Харибда»

Время и дата: 15.01 23/08/2023.

Автор: UNPS.

Адресаты: Объединенное агентство по научному и промышленному развитию, Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям, ООН. (Пометка директора департамента: «Строго секретно».)

Ключевые слова: «эпидемия», «биотический кризис», «модуль Бога», «зеленая смерть», «Харибда», «пилигримы», «религиозный позыв», «дромомания».

Юрисдикция: США/экономический альянс Западного полушария.

Идентификация агента заражения: GrEp Ag-01 (номенклатура UNPS, популярные наименования: «споры», «зараза Божья», «синдром тряпичного мяча», «экстаз» и пр.).

Категория угрозы: биологическое оружие.

Краткий анализ угрозы: нет.

Таксономия: еще не классифицировано.

Происхождение: неизвестное (внеземное), см. UNPS-25A/23 «Харибда».

Описание: агенетическое биологическое оружие, искусственно выведенный моногенерационный сапрофит.

Оценка жизненного цикла и эпидемиология: Дисперсионная фракция представляет собой округлые, с радиальными выступами споры от 0,1 до 1,5 миллиметра в диаметре, испускают их «шпили “Харибды”», часто встречающиеся в зоне поражения. Начальная стадия распространения – баллистическая, взрывная, при этом споры разносит на 50–60 метров. Дальнейшее распространение пассивное, посредством ветра, и локальное. Через три – пять часов после испускания спора становится биологически инертной, не заразной. Таким образом, зона поражения ограничена Нью-Йорком и ближайшими окрестностями.

Сохраняющие активность споры, попадая на живую (животную) ткань, прорастают, предпочитая слизистые и влажные оболочки (глаза, дыхательные пути) либо открытые раны. Хотя споры демонстрируют метаболическую активность на всех опробованных разновидностях животных, активно размножаются лишь на гоминидах. Наиболее уязвимы люди, гориллы и шимпанзе. У гиббонов, орангутангов и нечеловекообразных обезьян Старого Света споры приводят к серьезным, но, по всей видимости, не летальным поражениям. Хотя, возможно, требуется больше времени, чтобы агент заражения достиг летального уровня в этих таксонах[4]. Лемуры, долгопяты и обезьяны Нового Света, по-видимому, иммунны.

Укоренившись на подходящей ткани, спора разрастается в волокнистую массу, распространяющуюся по всему телу, особо предпочитая миелинизированную нервную ткань центральной нервной системы. В этой фазе внешние изменения хорошо заметны и принимают гротескные, уродливые формы: значительно увеличиваются лимфатические узлы, на коже – многочисленные нарывы. Анализ гноя из них показал содержание лейкоцитов около двухсот тысяч на микролитр, что более чем на порядок превышает нормальное. Абсцессы нередко имеют зеленоватый оттенок вследствие присутствия пиоцианина (несомненно, выделяемого самой спорой). В этой фазе наблюдается образование выростов, преимущественно, но не обязательно, из телесных отверстий. Выросты эти удлиненной формы, от тонких, диаметром около миллиметра, до массивных, в несколько сантиметров диаметром. Эти выросты хаотическим образом пронизаны кровеносными сосудами и состоят из гипертрофированных стволовых клеток. Механизмы, ответственные за их метастазис, исследуются в данное время. Хотя органические нарушения подобного типа, несомненно, в конечном счете приведут к летальному исходу, в большей части случаев смерть наступает от более явных причин, как то: сдавливание, закупорка и невозможность нормальной работы органов либо удушение.

Ни на какой стадии болезни агент GrEp Ag-01 не представляется заразным. Ни плодовых тел, ни других репродуктивных структур обнаружено не было. Но агент перепрограммирует поведение жертв на уровне нервной системы, индуцируя так называемую дромоманию (страсть к блужданиям), подталкивающую зараженного к скоплениям подобных ему. Приблизительно в 70 % случаев споры вызывают долговременное возбуждение участков коры мозга, ответственных, в частности, и за проявления деятельности, связанной с экзальтированным отправлением религиозных обрядов (отсюда термин «пилигримы»). Полагаем, этим же объясняется нанесение себе увечий некоторыми зараженными. В ряде случаях они называют эти раны «стигматами». Представляется вероятным, что нанесение себе ран – это форма поведения, увеличивающая вероятность дальнейшего заражения спорами.

Перепрограммирование поведения хозяина на уровне нервной системы хорошо известно и описано среди земных паразитов (гельминтов, грибков, протозоа – например, таксоны Dicrocoelium; Entomophthora; Sacculina; Toxoplasma и прочие). Следует подчеркнуть, что когнитивные способности инфицированных «пилигримов» не страдают вплоть до стадии, когда разрастающийся агент не обездвиживает зараженных. Жертвы остаются способными вести беседу, решать сложные проблемы и проявлять иные черты поведения, свойственные дееспособным взрослым членам общества. Ущемляется лишь способность критически воспринимать религиозные убеждения, проявляется вера в «духов», глоссолалия и даже акты саморазрушения, продиктованные желанием отдать жизнь за Бога – что вполне в русле наблюдавшихся экстремальных проявлений мировых религиозных практик. Хотя агент стремительно распространяется по центральной нервной системе и мозгу, влияние его на функции центральной нервной системы проявляется очень слабо вплоть до третьей стадии заболевания.

Прогноз: Предполагаемая смертность среди зараженных людей – 100 %. Хотя не все зараженные жертвы еще умерли, не выздоровел никто. В настоящее время лекарство мы обеспечить не можем. Но относительно высокая сопротивляемость отдельных видов обезьян дает основания полагать: генная терапия может оказаться эффективной. Эта возможность в данное время интенсивно исследуется, хотя исследованиям препятствуют нехватка персонала и финансирования.

Выводы: Агент GrEp Ag-01 – явление парадоксальное. Чрезвычайно узкий диапазон возможных жертв однозначно указывает на то, что GrEp Ag-01 – биологическое оружие, спроектированное для поражения людей. Однако от человека к человеку инфекция не передается, единственный способ заражения – контакт со спорой. Для широкомасштабной атаки подобная стратегия весьма неэффективна, зона поражения не может превышать нескольких километров от «шпилей “Харибды”».

Представляется маловероятным, что создатели биологического оружия, подобного «Харибде», допустили столь элементарную оплошность. Мы предлагаем два возможных объяснения этой «оплошности»:

1. Враг заинтересован лишь в установлении локального контроля и не планирует выходить за пределы Манхэттена (и, возможно, его ближайших окрестностей).

2. Биологическое оружие еще на стадии разработки, и враг не планирует широкомасштабное его распространение. Это подразумевает, что цефы – сторонники принципа «разумной предосторожности» и не хотят глобально применять агент, не прошедший основательных полевых испытаний. В этом случае наблюдавшиеся нами ограничения и «оплошности» носят временный характер, и появление заразного варианта болезни будет означать конец испытаний.

По нашему мнению, вторая гипотеза – наиболее вероятная из двух. Заметим, однако, что мы в своих суждениях исходим из человеческого взгляда на события, в то время как существа, логику поведения которых мы пытаемся разгадать, могут подобных взглядов и не разделять. Но возможно, в этом и кроется искра надежды.