Читать книгу Щит Времени (сборник) - Пол Андерсон - Страница 13

Милях в четырех на северо-восток от Бактры, в тополиной рощице почти на середине невысокого холма, был родник. Он долгие годы почитался святилищем божества подземных вод. Люди приносили сюда дары в надежде, что это убережет их от землетрясения, засухи и падежа домашнего скота. Когда Феона пожертвовала деньги на перестройку храма и, посвятив его Посейдону, пригласила священника, чтобы тот время от времени приходил из города отправлять службу, никто не возражал. Люди просто отождествили новое божество со своим, пользуясь, кто хотел, привычным для них именем, и полагали, что от этого, может быть, будет какая польза для их лошадей.

Подходя к храму, Эверард сначала увидел деревья. Листва серебрилась, подрагивая от утреннего ветерка. Деревья окружали низкую земляную стенку с проемом, но без ворот. Стена очерчивала границу теменоса, священной земли. Бессчетные поколения плотно утрамбовали ногами тропинку к святыне.

Кругом простирались вытоптанные поля с редкими домами. Одни стояли нетронутые, но брошенные хозяевами, от других остались лишь уголья да остовы глиняных печей. До систематического разграбления дело еще не дошло. И соваться в селения у самого города захватчики тоже пока не решались. Это Бактре еще предстояло.

Лагерь неприятеля располагался двумя милями южнее. Стройные ряды шатров тянулись между рвом и рекой. Яркий царский шатер надменно возвышался над пристанищами из кожи, которые давали кров рядовым солдатам. Трепетали флаги, поблескивали штандарты. Сияли кирасы и оружие часовых. Вился дымок от костров. До Эверарда доносился нестройный гул – звуки трубы, крики, ржание. Вдали вздымали пыль несколько отрядов конных разведчиков.

Никто не остановил его, но он сам тянул время, наблюдая за обстановкой и ожидая, когда вокруг не останется ни души. Его могли убить, просто потому что шла осада. Пока еще сирийцы не брали пленных для продажи на невольничьем рынке. Но с другой стороны, они не хотели навлекать на себя гнев Посейдона, особенно после того, как Полидор, приближенный царя, приказал не оскорблять святилище. Добравшись до рощи, Эверард облегченно вздохнул. Дневной зной начинал его утомлять, и сень деревьев сама по себе была благословением.

Однако тяжелое чувство в душе не уходило.

Храм занимал значительную часть немощеного двора, хотя и был ненамного больше святилища, где в недавнем прошлом возлагали приношения. Три ступени вели к портику с четырьмя коринфскими колоннами, за которым располагалось здание без окон. Столбы каменные, вероятно облицованные, крыша – под красной черепицей. Все остальное было из побеленного необожженного кирпича. Никаких изысков в священном месте. Для Раор же истинное предназначение храма заключалось в том, что это было идеальное место для встреч Драганизу и Булени.

В углу теменоса сидели на корточках две женщины. Молодая держала у груди младенца, пожилая сжимала в руке половину лепешки. Эта лепешка да глиняный кувшин воды, должно быть, и составляли весь их дневной рацион. Одежда была драной и грязной. При появлении Эверарда они вжались в стену, и ужас вытеснил с их лиц усталость.

Из храма вышел мужчина. На нем была простая, но чистая белая туника. Согбенный, почти беззубый, он все время щурился и часто моргал; лет от сорока до шестидесяти, точнее сказать было трудно. Во времена донаучной медицины человеку низкого происхождения требовалось немалое везение, чтобы в этом возрасте сохранить здоровье, – если он вообще доживал до таких лет.

«А так называемые интеллектуалы двадцатого века еще смеют утверждать, что технические достижения медицины превращают человека в машину», – с горечью отметил про себя Эверард.

Старик, однако, сохранил разум.

– Приветствую тебя, незнакомец, если ты пришел с миром, – заговорил он по-гречески. – Знай, что этот придел священен, и, хотя цари Антиох и Эфидем воюют друг с другом, оба провозгласили неприкосновенность храма.

Эверард поднял ладонь, приветствуя старца.

– Я – паломник, достопочтенный отец, – заверил он.

– Что? Нет-нет. Я не священник, я просто сторож при храме. Долон, раб священника Никомаха, – отозвался человек.

Очевидно, он жил где-то поблизости в какой-нибудь лачуге и присматривал за храмом в течение дня.

– Правда паломник? Как же ты узнал о нашей маленькой обители? Ты уверен, что не сбился с пути? – Долон подошел поближе и остановился, недоверчиво оглядывая Эверарда. – Ты действительно странник? Мы не вправе пускать в храм никого, кто задумал военную хитрость или еще что.

– Я не солдат.

Плащ прикрывал меч Эверарда, хотя сейчас вряд ли бы кто обвинил путника в ношении оружия.

– Я проделал долгий и трудный путь, чтобы отыскать храм Посейдона, который находится за пределами Города Лошади.

Долон покачал головой:

– Еда у тебя есть? Я ничего не смогу тебе предложить – подвоз прекращен. Даже не знаю, как я здесь продержусь. – Он посмотрел в сторону женщин. – Я опасался нашествия беженцев, но, похоже, большинство сельских жителей укрылись в городе или совсем ушли из этих мест.

В желудке у Эверарда забурчало, но он старался забыть о голоде. Тренированный человек может обходиться без еды несколько дней, прежде чем по-настоящему ослабеет.

– Я прошу только воды.

– Святой воды из божественного колодца, запомни. Что привело тебя сюда? – К старику вновь вернулась подозрительность. – Как ты узнал о храме, лишь несколько месяцев назад освященном в честь Посейдона?

У Эверарда на этот случай была приготовлена история.

– Я – Андрокл из Тракии, – начал он.

Этот полуварварский край, мало известный грекам, вполне мог взрастить человека его стати.

– Оракул в прошлом году сказал, что если я приду в Бактрию, то должен найти храм бога за крепостной стеной столицы. Это спасет меня от несчастья. Но я не могу поведать о своих бедах ничего, кроме того, что я не грешник и не преступник.

– Пророчество, стало быть; весть о будущем. – Долон вздохнул. Слова Эверарда не произвели на него особого впечатления, и он не торопился принять услышанное на веру. – Весь путь ты проделал в одиночку? Расстояние в сотни парасангов?

– Нет-нет. Я платил за то, чтобы идти с караванами, и был уже на подходе к заветной цели, когда донеслась весть о том, что к Бактре подступает вражеская армия. Хозяин каравана повернул назад. Я хоть и боялся, но путь продолжил, веря, что бог, к которому я стремлюсь, защитит меня. Вчера на меня напала шайка грабителей – похоже, крестьяне. Они отобрали моего коня и вьючного мула, но, с божьего соизволения, я уцелел и продолжил путь пешком. Так вот и оказался здесь.

– На твою долю выпало много испытаний, – сказал Долон уже с явным расположением к гостю. – Что ты теперь намерен делать?

– Ждать, когда бог ниспошлет дальнейшие указания. Думаю, он явится мне в сновидении.

– Ладно… хорошо… хотя не знаю. Необычное дело. Спроси священника. Он в городе, но ему должны позволить выйти за ворота, чтобы… проведать храм.

– Нет, умоляю! Я сказал, что дал обет молчания. Если священник станет задавать вопросы, а я буду молчать, не разгневается ли Сотрясатель Земли?

– Да, но ведь…

– Вот… – Эверард надеялся, что действует напористо, но дружески. – У меня еще остались деньги. Когда бог подаст мне знак, я сделаю солидное пожертвование. Золотой статир.

Местный эквивалент почти тысячи американских долларов восьмидесятых годов, хотя сравнивать покупательную способность денег в столь далеких друг от друга эпохах едва ли имело смысл.

– Мне кажется, эти деньги позволили бы тебе, то есть храму, купить у сирийцев все необходимое, обеспечив себя припасами на долгий срок.

Долон задумался.

– То была воля божья, – настаивал Эверард. – Уверен, ты не будешь противиться ей. Бог помогает мне. Я помогаю тебе. Все, о чем я прошу, – это лишь разрешить мне с миром дождаться, когда произойдет чудо. Пусть я считаюсь беженцем. И вот…

Эверард достал кошелек, открыл его и вынул несколько драхм.

– Денег у меня достаточно. Так что возьми немного для себя, ты их заслужил. И мне доброе дело зачтется.

Долон, немного поразмыслив, принял решение и протянул руку:

– Что ж, паломник. Неведомы нам пути богов.

Эверард заплатил сторожу.

– Разреши мне пройти в храм, помолиться и испить воды от щедрот божьих, стать воистину его гостем. Потом я тихо устроюсь где-нибудь поблизости от храма и никому не причиню беспокойства.

Холодный полумрак коснулся потной пыльной кожи и пересохших губ.

В центре храма из камня, на котором покоился фундамент, бил родник. Вода частично наполняла углубление в полу, затем уходила в трубу, проложенную внутри каменной кладки под теменосом и выходящую за его стеной, откуда начинался ручей. За источником располагалась грубая каменная глыба – древний алтарь. Сам Посейдон был изображен на задней стене, и его едва можно было различить при тусклом свете. Пол покрывали груды подношений, в основном примитивные глиняные фигурки лошадей, зверей или изображения частей человеческого тела, которым бог должен был помочь. Священник Никомах наверняка забирал скоропортящиеся продукты и ценные вещи с собой, когда возвращался в город после службы.

«Твоя простая вера не принесла тебе особого достатка, приятель», – подумал с грустью Эверард.

Долон поклонился. Эверард тоже, со всей возможной старательностью, какую только можно было ожидать от тракайца. Преклонив колени, служка зачерпнул чашку воды и подал ее человеку, пожертвовавшему на храм и ему на пропитание. Эверарду, в его теперешнем состоянии, ледяная вода показалась лучше пива. Вознося благодарность богу, Эверард был почти искренен.

– Я оставлю тебя на некоторое время наедине с богом, – сказал Долон. – Ты можешь наполнить кувшин и, вознеся хвалу дарующему воду, унести с собой.

Поклонившись фреске, он вышел.

Мешкать нельзя, решил патрульный. Хотя здесь ему никто не мешал и можно было спокойно подумать.

План у него пока не оформился. Ему надо проникнуть в сирийский лагерь и найти костоправа Калетора из Оинопараса, известного Эверарду как Хайман Бернбаум, который, подобно Эверарду, давно прошел процедуру адаптации, позволяющую ему жить среди язычников, не вызывая никаких вопросов. Быть может, они придумают какой-нибудь предлог, чтобы уйти вместе, а может, Бернбаум изловчится и устроит все так, чтобы Эверард мог беспрепятственно покинуть лагерь. Задача заключалась в том, чтобы отойти с коммуникатором на значительное расстояние от города, и тогда аппаратура экзальтационистов не зафиксирует сигнала на фоне множества других разговоров, что ведут между собой обычные путешественники во времени в этой эпохе. Информацию Эверарда следовало передать Патрулю, чтобы Центр смог подготовить западню.

«Судя, однако, по тем мерам предосторожности, которые они предпринимают, вероятность схватить всех четверых разом очень мала. Черт бы их побрал!»

Главное сейчас – добраться до Бернбаума, а тут полно солдат, готовых проткнуть мечом любого незнакомца. Он мог бы остановить их, сказав, что прибыл с очень важным посланием, но тогда его потащат к офицерам, которые учинят строгий допрос. А если назвать Калетора, то врачевателя тоже начнут допрашивать. А поскольку сказать им нечего, обоих будут пытать.

Эверард пришел в храм в надежде встретить кого-нибудь положением повыше, чем раб, – помощника священника, послушника или кого-то в этом роде. Такой человек мог бы дать ему опознавательный знак святилища, провожатого, а может, и провести его через сирийские пикеты.

Эверард мог бы показать свой фонарик и заявить, что Посейдон лично даровал ему этот предмет ночью. Но прежде, конечно, следует дождаться, пока Никомах-Драганизу не встретится с Полидором-Булени и они не покинут храм.

Патрульный даже думал прийти сюда после того, но прятаться где-нибудь в окрестностях храма было сейчас, возможно, рискованнее, чем тихо сидеть во дворе. Тем более что здесь он мог узнать что-нибудь полезное.

План его оказался в лучшем случае незрелым, а сейчас выглядел просто нелепо.

«Ничего, может быть, появятся свежие мысли… – Эверард усмехнулся, но ухмылка получилась, скорее, злобной. – Надо придумать какой-нибудь примитивный ход, как вчера, что-нибудь совсем простое, до чего они не додумаются…»

Он вышел из храма на солнечный свет, ослепивший его на краткий миг.

– Я уже почувствовал, как близость бога укрепляет меня, – произнес он значительно. – Я верю, что поступаю по его воле, и ты, Долон, тоже. Будем следовать указанному пути.

– Да, конечно.

Сторож торопливо предупредил его о соблюдении чистоты на храмовой территории, указал отхожее место, которое находилось в роще на приличном расстоянии от святыни, после чего скрылся в своей лачуге.

Эверард направился в угол, где сидели женщины. Ужаса на их лицах больше не было, но осталась скорбь, усугубленная голодом и отчаянием. Он не мог приветствовать их традиционным «Радости вам!».

– Можно я с вами присяду? – спросил он.

– Мы не можем запретить вам это, – пробормотала пожилая женщина (наверно, лет за сорок).

Он опустился на землю рядом с молодой. Та казалась бы еще привлекательной, если бы сохранила силу духа.

– Я тоже ожидаю воли божьей, – сказал он.

– А мы просто ждем, – отозвалась та равнодушно.

– Меня зовут Андрокл, я паломник. Вы живете поблизости?

– Жили.

Сморщенная старуха зашевелилась. Какое-то мгновение в ее глазах светилась гневная сила.

– Наш дом стоял ниже по течению. Так далеко отсюда, что мы до последнего не знали о случившемся, – заговорила она. – Сын мой сказал, мы должны, мол, погрузить в повозку все, что только можно увезти на быках с фермы, не то придется в городе нищенствовать. Но на дороге нас схватили всадники. Они убили сына и мальчиков. А жену его изнасиловали, но, по крайней мере, нас не прикончили. Ворота в город оказались на запоре. Вот мы и подумали, что Сотрясатель Земли даст нам пристанище.

– Лучше бы они нас убили, – произнесла молодая неживым голосом. Младенец заплакал. Она бездумно обнажила грудь и дала ее ребенку, а свободную руку вытянула перед собой, чтобы складками рукава прикрыть дитя от солнца и мух.

– Сочувствую, – только и нашел что сказать Эверард.

«Война, похоже, единственное, что у любого правительства получается лучше всего».

– Я буду молиться за вас, – сказал он.

Женщины не ответили. Что ж, когда чувства атрофируются, это своего рода благо. Он накинул на голову капюшон и привалился к стене. Тополя давали скудную тень. Жар легко проникал сквозь одежду.

Прошли часы. Как часто бывало при долгом и томительном ожидании – особенно в будущих столетиях, – Эверард погрузился в воспоминания. Время от времени он отпивал понемногу тепловатую воду и дремал. Солнце, прокатившись по всему небу, пошло на закат.

«…Тучи, гонимые ветром, ослепительный свет между ними, падающий на волны, обрывки снасти, холодные соленые брызги из-под носа корабля, бороздящего море, которое переливается зеленым, серым, белым, и неожиданный возглас: „Ха!“ Это Бьярни Херьюлфссон у рулевого колеса. Чайка, предвестница новой земли, где-то впереди…»

Воспоминания начали расплываться и вдруг мгновенно оборвались. Эверард услышал нарастающий шум, стук копыт, голоса, скрежет металла. Он вздрогнул всем телом, натянул капюшон на лицо, поднял колени и понурил плечи, чтобы выглядеть так же апатично, как женщины рядом с ним.

Из уважения к святыне сирийцы спешились на опушке рощи. Шестеро вооруженных солдат в доспехах последовали за человеком, направлявшимся к теменосу. Подобно воинам, он был в кольчуге и поножах, с мечом на боку, но на его шлеме красовался плюмаж из конского волоса. С плеч ниспадала красная мантия, в руке был жезл из слоновой кости, который он держал, словно щегольскую трость, возвышаясь на несколько дюймов над свитой. Черты лица, обрамленного металлическим шлемом, напоминали алебастровое изваяние работы Праксителя.

Долон торопливо спустился по ступеням и пал ниц. Когда Александр захватил Азию, Восток заполонил Элладу своими обычаями. Рим ждала та же участь, если только экзальтационисты не вмешаются в его судьбу.

«Не вмешаются. Так или иначе, мы этого не допустим».

Булени-Полидор буквально источал энергию.

«Боже, но если они снова ускользнут от нас, оставив в назидание лишь опыт неудачи…»

– Можешь встать, – произнес советник Антиоха.

Он бросил взгляд на людей, что, ссутулившись, забились в угол.

– А это кто?

– Беженцы, господин, – дрожащим голосом проговорил Долон. – Они попросили приюта в храме.

Советник царя пожал плечами:

– Ладно, пусть священник решит их участь. Он уже на пути сюда. Но храм будет нужен нам для приватной встречи.

– Конечно, господин, разумеется.

Подчиняясь резким командам, воины заняли посты по обе стороны от входа в храм и у нижней ступени лестницы. Булени вошел внутрь. Долон приблизился к Эверарду и женщинам, но остался стоять. Видимо, даже в такой жалкой компании он чувствовал себя спокойнее.

«Так. Никомах уже договорился с властями в Бактре. Не исключено, что ему потребовалась помощь со стороны Зоила, но об этом позаботилась Феона. Священнику нужно выйти из города и проведать свой храм. И будет очень кстати, если в храме с ним встретится высокопоставленный вражеский офицер, чтобы обсудить участь святилища. Ведь ни одна из воюющих сторон не хочет разгневать Сотрясателя Земли. Посыльные царей встретились и обо всем договорились. Помимо прочих соображений, царь Антиох знает, что у его советника Полидора есть контакты с недовольными в Бактре, а это обеспечит создание хорошей шпионской сети».

Снова послышались шум и голоса, но уже не столь высокомерные. Долон вновь распростерся на земле. Облаченный в белые одежды, которые, должно быть, здорово мешали при переезде из города на спине мула, Никомах проследовал ко входу. Мальчик-раб вприпрыжку бежал сбоку, держа над головой хозяина зонт. Следом шел солдат, явно сириец, выделенный для сопровождения. Он и мальчик остановились у входа, а священник прошел в храм, после чего оба присели на корточки и расслабились.

Эверард почти не замечал их. Он сидел, словно ослепленный ярким сиянием висевшего на груди Драганизу небольшого медальона, и Эверард отлично знал, что изображено на его лицевой стороне. Сова Афины. Его собственный двусторонний коммуникатор!

Мир снова встал на место.

«А собственно, почему бы и нет? – подумал Эверард. – Чему удивляться? Они пока хранят молчание в эфире, но, если возникнет необходимость, связь им понадобится немедленно. Булени наверняка тоже прячет передатчик где-то в одежде. Снаряжение Патруля, безусловно, превосходит технику экзальтационистов, и для них вполне типично похваляться трофеями. Да и почему бы служителю Посейдона не воздать должное Афине? В конце концов, это можно расценить даже как дань уважения, учитывая, как часто те двое ссорятся в „Одиссее“. Экуменизм, черт бы их побрал!.. – Эверард подавил в себе усмешку. – Но что же так поразило меня, когда я увидел медальон?»