Читать книгу Зовите меня Джо - Пол Андерсон - Страница 12

Силовые поля блуждали. Ведь они не представляли собой ничего подобного статичным трубам или стенкам. То, что их формировало, было непрерывным взаимодействием электромагнитных толчков, и произведение, распространение и затухание этих толчков должно было находиться под неусыпным контролем в течение каждой наносекунды, начиная от квантового уровня и кончая космическим. Когда внешние условия – плотность материи, сила излучения, напряжение противодействующих полей, гравитационные показатели искривления пространства – менялись, а они менялись каждое мгновение, воздействие этих изменений на невидимую паутину силового поля корабля регистрировалось, данные измерений вводились в компьютеры, которые производили тысячи одновременных операций Фурье при самой простейшей из задач и решали их. Приборы, отвечающие за поддержание полей и управление ими, располагавшиеся снаружи корабля, производили на основании этих ответов тончайшую микроподстройку. Неотъемлемым звеном этого гомеостаза, этого балансирования на туго натянутом канате над пропастью погрешностей, способных вызвать нарушения и даже полное отключение полей, была команда корабля. Она, как и компьютеры, впитывала и впитывала информацию и давала на нее ответы. «Леонора Кристин» легла на новый курс.

Бесстрастные звезды видели, как медленно, неуклюже разворачивается громадная масса корабля: до того мгновения, как перемена в направлении его движения наметилась и стала более или менее значительной, минули месяцы и годы. И ведь не сказать, чтобы тот объект, который они озаряли, двигался медленно. Казалось бы, корабль должен был напоминать нечто размером с планету, светящийся кокон, мчащийся вперед, захватывая атомы краями силовых полей и преображая их в жаркое, сверкающее, синхротронное излучение. Но это сияние гасло и терялось во мраке световых лет. Корабль мчался сквозь бездну, которой, казалось, нет ни конца ни края.

Однако по корабельным часам все выглядело совсем по-другому. Корабль мчался во Вселенной, которая с каждым мгновением становилась все более чужой для него – все более старой, массивной, сжатой. И скорость, с которой силовые поля корабля способны были поглощать водород, часть его использовать в качестве горючего и выбрасывать несгоревший в виде хвоста пламени длиной в миллион километров… эта скорость каждую минуту вызывала все новое и новое снижение величины тау.

А на борту корабля все было по-прежнему. Воздух и металл пропитались ритмом ускорения, однако адаптационные устройства поддерживали силу тяжести в норме. Внутренние энергетические установки продолжали обеспечивать помещения светом и теплом. Биологические системы исправно поставляли кислород и воду, перерабатывали отходы, производили продукты питания, поддерживали жизнь. Но энтропия нарастала. Люди старились как положено – со скоростью шестьдесят секунд в минуту, шестьдесят минут в час.

И все же эти часы все меньше и меньше согласовывались с течением времени за обшивкой корабля. Одиночество, казалось, сжимает корабль в своей ледяной деснице.

Джейн Седлер и Иоганн Фрайвальд увлеченно фехтовали. Джейн сделала ловкий выпад. Иоганн парировал ее удар. Их рапиры скрестились с легким звоном. Она изловчилась и нанесла удар.

– Туше! – вынужден был сдаться Фрайвальд и рассмеялся. Не снимая маски, он признался: – Если бы наша дуэль была настоящей, ты проколола бы мне легкое насквозь. Молодец. Испытание выдержала.

– Ну и далось же оно мне… – тяжело дыша, проговорила Седлер. – Дай отдышаться… Погоди… Коленки, как резиновые… ужас…

– На сегодня хватит, – решил Фрайвальд.

Они сняли маски. На лице Джейн сверкали капельки пота, прядка волос прилипла к бровям, она все еще тяжело дышала, но глаза ее весело горели.

– Ф-ф-ф, – фыркнула она. – Ох и устала я! – и плюхнулась в кресло. Фрайвальд уселся рядом.

Время было позднее, и в спортивном зале никого, кроме них, не было. Тут стало так пустынно, что невольно хотелось сидеть поближе друг к другу.

– С женщинами тебе будет полегче, – успокоил Фрайвальд Седлер. – Советую тебе в самое ближайшее время попробовать сразиться с кем-нибудь из них. А можешь потренировать кого-нибудь.

– Это я-то? При моих успехах?

– Ну я же буду и дальше с тобой заниматься, – сказал Фрайвальд. – Так что форма у тебя будет. Ну и потом, пора начинать тренировать мужчин. А если фехтование вызовет у них интерес, тогда придется попотеть над изготовлением спортивного инвентаря. Помимо шлемов и нагрудников нам потребуются перчатки и рапиры. Придется потрудиться!

Седлер отдышалась и стала серьезной. Она изучающе посмотрела на Фрайвальда.

– Послушай, а это действительно твоя идея? Я думала, что это так и есть – ведь ты единственный из всех членов экипажа занимался фехтованием на Земле – естественно, тебе нужны партнеры…

– Я как-то переговорил с констеблем Реймонтом, и он ухватился за мое предложение. Это он помог мне договориться с кем надо, чтобы сделали кое-что из экипировки. Понимаешь, мы должны поддерживать сносную физическую форму…

– И всеми силами отвлекаться от того кошмара, который нам грозит, – закончила за него Седлер.

– В здоровом теле – здоровый дух. Повалишься на койку измотанный – дурные мысли в голову не полезут.

– Это точно, – кивнула Седлер. – АЭлоф…

– Профессор Нильссон, пожалуй, слишком много работает, – осмелился высказать свое мнение Фрайвальд.

Джейн отвела взгляд. Фрайвальд смущенно завертел рапиру.

– И хорошо! – выпалила Седлер. – Ведь если он не сумеет разработать новое астрономическое оборудование, мы не сможем проложить экстрагалактический курс и вся работа сведется к бесплодным гаданиям!

– Верно. Все верно. Но я бы посоветовал твоему другу, Джейн, уделять хоть какое-то время спорту – глядишь, тогда и его основная работа лучше продвинулась бы.

Седлер не сдержалась.

– Знаешь, с ним все труднее жить. С каждым днем… – Но, спохватившись, она перевела разговор на другое: – Стало быть, Реймонт назначил тебя тренером.

– Ну, неофициально, конечно. Попросил меня взять на себя организацию спортивных мероприятий, придумать какие-нибудь секции поинтереснее. Ну… вообще-то я один из его неформальных помощников.

– Ясненько. Сам же он не может этим заняться. Тогда бы все поняли, куда ветер дует, решили бы, что их муштруют, и веселью конец. Все разбежались бы по каютам. – Седлер понимающе усмехнулась. – Ладно, Иоганн, можешь считать меня членом конспиративной группы.

Она протянула Фрайвальду руку. Он пожал ее и не выпустил из своей.

– Послушай, не приятнее ли будет окунуться в бассейн, чем сидеть в мокром одеянии? – предложила Седлер.

– Нет, спасибо, – с хрипотцой в голосе отозвался Фрайвальд. – Не сегодня. Давай побудем наедине. Я боюсь за себя, Джейн.

Приборы «Леоноры Кристин» обнаружили новую область с высокой плотностью материи. На счастье, область оказалась все же более разреженной, чем злополучная туманность, и корабль преодолел ее без каких-либо отрицательных последствий. Однако протяженность уплотненного участка была сравнительно велика – она раскинулась на много парсеков. Тау шло и шло на убыль. Когда корабль одолел препятствие, скорость его возросла настолько, что теперь один атом на кубический сантиметр значил для корабля столько же, сколько целое облако водорода. И ведь не только скорость росла – непрерывно росло и ускорение.

Экипаж корабля между тем жил по земному календарю, отмечая личные и религиозные праздники. Капитан Теландер каждое воскресенье проводил протестантскую мессу.

В одно из таких воскресений он попросил Ингрид Линдгрен зайти после мессы к нему в каюту. Когда капитан вошел, Ингрид уже ждала его. На ней было короткое ярко-красное платье, и она выглядела очень нарядно на фоне полок с книгами и папками, полными бумаг. Обстановка в капитанской каюте была самая что ни на есть аскетическая, хотя каюта полностью принадлежала ему одному. Несколько семейных фотографий и наполовину собранная модель клипера – вот и все излишества.

– Доброе утро, – с привычной церемонностью поздоровался с Линдгрен капитан, положил на полку Библию и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. – Присядешь? Я пошлю за кофе.

– Как прошла служба? – поинтересовалась Линдгрен, усаживаясь в кресло. – Малькольм присутствовал?

– Сегодня – нет. Видимо, наш друг Фоксе-Джемисон все еще не знает, как ему поступить – вернуться к вере отцов или оставаться веротерпимым агностиком, – шутливо ответил Теландер. – Но он придет к нам, непременно придет. Ему просто нужно осмыслить тот факт, что можно оставаться христианином и при этом быть астрофизиком. Ну а тебя, Ингрид, когда мы будем иметь счастье видеть на службе?

– Наверное, никогда. Если и существует некий высший разум, царящий над действительностью – а научного доказательства тому нет, – то какое ему дело до такого ничтожного химического явления, как человек?

– Ты почти слово в слово повторяешь Чарльза Реймонта, представляешь? – изумился Теландер, но тут же посерьезнел и поторопился возразить: – Тот, кому есть дело до всего, начиная от квантов и кончая квазарами, и нас не должен обойти своим вниманием. Рациональные доказательства? Знаешь, не хочется говорить банальности. Тем более что позвал я тебя совсем не для теософского спора. Полный кофейник, – проговорил Теландер в трубку интеркома, – сливки, сахар, две чашки в капитанскую каюту, пожалуйста.

– Сливки, – мечтательно пробормотала Линдгрен.

– Знаешь, у наших биологов они совсем неплохо получаются, – кивнул Теландер. – Кстати, Кардуччи просто-таки воодушевлен предложением Реймонта.

– Насчет чего?

– Насчет того, чтобы повара поломали головы над рецептами новых блюд. Нет-нет, не думай, не над тем, чтобы готовить бифштексы из водорослей и культур ткани, но над чем-нибудь таким, чего еще не готовили. И я рад, что он думает об этом.

– Да, в последнее время он как шеф-повар начал сдавать, – согласилась Линдгрен и вдруг, утратив чопорность, в сердцах стукнула кулаком по подлокотнику кресла. – Почему? – воскликнула она. – Что случилось? Мы еще и половины задуманного не выполнили. Не должны же люди были так скоро пасть духом?

– Но мы потеряли всякую уверенность…

– Знаю, знаю. Но разве само ощущение опасности не должно действовать как стимул? Что же до того, что наше путешествие, скорее всего, никогда не окончится, меня это тоже в свое время больно ударило, но ведь я оправилась в конце концов!

– Мы с тобой на службе, и служба наша не кончается, – вздохнул Теландер. – Мы, члены команды, отвечаем за жизнь экипажа. Осознание ответственности помогает жить. Но даже нам… – капитан запнулся. – Собственно, как раз об этом я и хотел с тобой потолковать, Ингрид. У нас, можно сказать, печальный юбилей. На Земле со времени нашего отлета прошло сто лет.

– Бессмыслица, – покачала головой Линдгрен. – Как можно говорить теперь о каком-то временном соответствии?

– В психологическом плане это вовсе не бессмысленно, – возразил Теландер. – Доберись мы до беты Девы, нам бы предстояла связь с родной планетой. Мы бы тешили себя надеждой, что самые юные из наших близких прошли, к примеру, курс лечения, направленного на продление жизни, и еще живы. И если нам суждено вернуться, мы должны как-то напоминать Земле о себе, чтобы не возвратиться домой совсем чужими. Теперь же… это трудно осознать в любом смысле, начиная с чисто математического… Но те, кого мы покидали в возрасте грудных младенцев, уже глубокие старики и старухи… и это со всей жестокостью напоминает нам о том, что нам никогда больше не увидеть тех, кого мы некогда любили.

– М-м-м… – пробормотала Линдгрен. – Ты прав, наверное. Что-то наподобие состояния, которое испытываешь, глядя на близкого человека, на твоих глазах угасающего от тяжелой, неизлечимой болезни. Когда он умирает, это тебя не удивляет, но, как ни крути, это конец. Проклятье! – вырвалось у Линдгрен, и глаза ее наполнились слезами.

– Ты должна сейчас как можно больше помогать людям, Ингрид, – заботливо проговорил Теландер. – У тебя это лучше получается, чем у меня.

– Ты и сам бы мог многое сделать.

Капитан понурился и покачал головой:

– Лучше не надо. Наоборот, я собираюсь устраниться.

– Что это значит? – не скрывая тревоги, спросила Линдгрен.

– Ничего ужасного, – успокоил ее Теландер. – Просто я занят – дел по горло, меня всюду дергают – то инженеры, то навигаторы, куча всяких непредвиденностей. Короче говоря, великолепное прикрытие для того, чтобы как можно поменьше общаться с экипажем.

– Но ради чего?

– Мы несколько раз советовались с Чарльзом Реймонтом. Он высказал превосходную мысль – на мой взгляд, просто-таки решающую. В такое время, как сейчас, когда царит неуверенность, когда к сердцу то и дело подступает отчаяние, готовое овладеть нами… каждый человек на борту корабля должен чувствовать, что его жизнь – в надежных руках. Безусловно, ни один человек не верит в то, что капитан непогрешим. Но подсознательно каждый рисует тем не менее вокруг его головы воображаемый нимб. А я… я живой человек, у меня свои слабости. Мой организм может не выдержать ежедневного перенапряжения.

Линдгрен съежилась в кресле.

– И чего же хочет от тебя констебль?

– Чтобы я постепенно прекратил общаться с гражданским экипажем, так сказать, неформально. Извинение самое простое – меня нельзя отвлекать от служебных обязанностей, поскольку все мое внимание должно быть уделено тому, чтобы корабль без риска для жизни экипажа преодолевал всяческие туманности и звездные скопления. С таким объяснением все согласятся. А потом… обедать я буду один, в своей каюте, а вместе со всеми – только по большим праздникам. Отдыхать и делать физические упражнения буду тоже в одиночестве, здесь. Навещать меня будут только офицеры высокого ранга, вроде тебя, Ингрид. В общем, хочу окружить себя защитной оболочкой официального этикета. Реймонт со своими помощниками позаботится о том, чтобы ко мне обращались исключительно в подобающей вежливой форме. Короче говоря, твой добрый приятель Ларс Теландер собирается превратиться в Старца.

– Как же это похоже на Реймонта, – проворчала Линдгрен.

– Он убедил меня в том, что это крайне важно и желательно, – сказал капитан.

– А о тебе он подумал? О тебе как о человеке?.. Сомневаюсь!

– Ничего, я переживу. Рубахой-парнем я никогда и не был, если говорить откровенно. И потом, у нас тут столько книг, которые я давно мечтал прочесть, да все не удавалось.

Теландер внимательно смотрел на Линдгрен. В каюте было тепло, и из кондиционера веяло запахом свежескошенного сена, но руки Линдгрен покрылись пупырышками, словно гусиная кожа.

– Ингрид, – негромко проговорил Теландер, – тебе тоже отведена определенная роль. Тебе предстоит больше, чем когда-либо, заниматься решением психологических проблем. Организация, посредничество, успокаивающие беседы… это будет нелегко.

– У меня одной это не получится, – призналась Линдгрен. Губы ее дрожали. – Я не сумею.

– Если должна – всегда сумеешь, – успокоил ее капитан. – На самом деле тебе совершенно не обязательно все взваливать на себя. Можно гибко распределить обязанности. Нужно просто по-умному все спланировать. Не волнуйся, все продумаем… – Он растерялся. Что-то его смущало. Даже покраснел. – И… как раз на эту тему…

– Да? – отозвалась Линдгрен.

Капитана спас звонок в дверь. Он принял из рук верзилы повара поднос с кофе, торжественно водрузил его на столик и принялся разливать кофе в чашки. При этом он – умышленно, по всей видимости, – не поворачивался к Линдгрен лицом.

– У тебя такая должность, – хрипло проговорил Теландер, не оборачиваясь. – Такая новая должность… Теперь у офицеров совершенно особая роль… Конечно, тебе нет нужды так затворничать, как мне… Но все-таки какие-то определенные ограничения в плане… скажем так, доступности…

– Бедняга Ларе! – рассмеялась Линдгрен. – Что ты так мучаешься? Ты хотел сказать, что первому помощнику не к лицу так часто менять любовников, да?

– Нет, я… Я же не об обете безбрачия, упаси боже! Мне-то, конечно, от всякого такого теперь придется воздержаться, но что касается тебя… словом, этап экспериментов для всех нас подходит к концу. У людей завязываются более или менее прочные отношения. Вот бы и тебе тоже.

– Я могу поступить лучше, – сказала Линдгрен. – Я могу остаться одна.

Теландер больше не мог стоять к ней спиной. Он повернулся и подал ей чашку.

– Ну, зачем так! Этого никто не требует… – смущенно пробормотал он.

– Спасибо, – кивнула Линдгрен, принимая чашку, и с удовольствием принюхалась к аромату отменно сваренного кофе. – Ларе, мы же живые люди. Неужели нам обязательно надо превращаться в настоятеля и игуменью? Ну, хочешь, я буду тебе подругой? Ничего в этом нет такого – тем более что капитану нужно время от времени совещаться со старшим помощником наедине.

– А-а-а… Нет. Ты очень любезна, Ингрид, но нет, – пробормотал Теландер и принялся мерить шагами тесное пространство каюты. – Нас так мало, все на виду, как тут сохранишь тайну? Лицемерить я не смогу. И хотя… я с радостью бы согласился сделать тебя подругой жизни, но это невозможно. Ты можешь быть чьей угодно подругой, но для меня ты – ближайший сотрудник. Понимаешь? Эх, Реймонт сумел бы, наверное, лучше объяснить…

Усмешка покинула лицо Линдгрен.

– Не нравится мне все это. Он прямо-таки вертит тобой.

– У него есть опыт поведения в кризисных ситуациях. Аргументы он приводит веские. Можно их подробно обсудить.

– Обсудим. Не сомневаюсь, в его доводах присутствует логика… каковы бы ни были мотивы. – Линдгрен отпила глоток кофе, опустила чашку на блюдце и доверительно сообщила: – За меня можешь не беспокоиться. Мне самой до смерти надоело это ребячество. Ты прав, у нас мало-помалу входит в моду моногамия. Вот только выбор ужасно ограничен. Я и сама уже подумывала прекратить свои похождения. Ольга Собески того же мнения. Я попрошу Като перебраться к ней. Конечно, покой и трезвость необходимы, Ларе, это даст возможность о многом подумать теперь, когда мы добрались до этой скорбной столетней годовщины.

«Леонора Кристин» летела вперед, и бывшая ее цель – Дева – лежала далеко от курса. Но до Стрельца еще было далеко. Только после того как корабль проделает полпути вокруг галактики, волшебная спираль его маршрута направится к центру. Сейчас Туманность Стрельца лежала в стороне. А за ней – полная неизвестность. Астрономы ожидали, что там располагаются разреженные области космоса, где газ и космическая пыль пребывают в микроскопических концентрациях, где звезды древние и редко разбросанные. Но никакой телескоп не смог бы заглянуть за облака туманностей, окутывавших созвездие, а потому никто и не заглядывал в его окуляры.

– Интересно, отправлялись ли после нас другие экспедиции? – задумчиво проговорил пилот Ленкай. – На Земле уже столетия прошли. Наверное, там уже до такого додумались…

– Но не до того, чтобы посылать автоматические станции к центру галактики, уж это точно, – буркнул космолог Чидамбаран. – Ведь чтобы станция добралась сюда, ей нужно проделать путь длиной в тридцать тысячелетий, да еще столько же времени нужно, чтобы посланный сигнал долетел до Земли. Бессмысленно. И притом люди расселяются по галактике очень медленно.

– Да, не со скоростью света, – согласился Ленкай. – Но может быть, она уже преодолена.

Физиономия Чидамбарана презрительно скривилась.

– Ну, приехали! Что за фантазии? Конечно, если тебе охота переписать всю книгу знаний со времен Эйнштейна… нет, что там Эйнштейна – со времен Аристотеля, с учетом логического противоречия в описании сигнала с неограниченной скоростью – давай, я послушаю.

– Да нет, что ты, – смутился Ленкай, стройный, поджарый, неуловимо напоминающий породистую беговую собаку. – Мне-то сверхсветовая скорость совсем ни к чему. Но сама мысль, что кому-то это доступно – порхать со звезды на звезду, как птичка, – ну, вроде того, как я мотался из города в город у себя дома… а мы в это время замурованы, заперты в клетке… нет, это было бы слишком жестоко.

– Даже если это уже кому-то удалось, к нашей судьбе это ровным счетом никакого отношения не имеет, – буркнул Чидамбаран. – Лучше воспринимать все с юмором. Так легче. Веселее.

– Веселья – хоть отбавляй! – хмыкнул Ленкай.

Стук их подошв по ступеням винтовой лестницы эхом отскакивал от переборок и уносился вверх по пролетам. Они вместе возвращались с нижней палубы, где профессор Нильссон совещался с Фоксе-Джемисоном и Чидамбараном относительно конструкции большой кристаллической дифракционной решетки.

– Тебе-то легче, – отозвался пилот. – У тебя настоящее дело. Мы все зависим от вашей бригады. Если вы не сумеете собрать новые приборы… Господи, пока мы не доберемся до планеты, где понадобятся космические челноки и самолеты, – на что я нужен?

– Ты помогаешь нам в сборке приборов. Не делай ты этого, мы бы до сих пор корпели над чертежами, – возразил Чидамбаран.

– Да, я вызвался помогать, – кивнул Ленкай. – Только ради того, чтобы не болтаться без дела. Прости, – взяв себя в руки, извинился Ленкай. – Распускаться нельзя, я понимаю. Послушай, Мохандас, можно задать тебе один вопрос?

– Спрашивай.

– Ради чего ты полетел на «Леоноре»? Да, сейчас ты тут большая шишка, это понятно. Ну а если бы не стряслось беды… и вообще… разве ты не мог заниматься изучением Вселенной дома, на Земле? Ты же теоретик, насколько я знаю. Пусть бы такие, как Нильссон, занимались сбором информации.

– Знаешь, я вряд ли бы удовольствовался сообщениями с беты Девы. Мне показалось, что ученый моего ранга непременно должен испытать все на себе, обрести новый опыт, новые впечатления. Экспедиция сулила такие возможности – на Земле я ни за что такого не испытал бы. Не полети я, я бы, конечно, не слишком много потерял, ну а здесь… по крайней мере, голова у меня работает точно так же, как дома работала.

Ленкай потер подбородок.

– Слушай, – проговорил он. – Наверное, тебе и кабинки лечебного сна ни к чему, а?

– Наверное. Честно признаться, мне там скучно.

– А зачем же ты тогда туда ходишь, черт подери?

– Приказ. Мы все обязаны, так сказать, лечиться таким образом. Я попросил, чтобы меня от этого избавили. Но констебль Реймонт втолковал первому помощнику Линдгрен, что подобные исключения создадут опасный прецедент.

– Реймонт! Снова этот полицай!

– Он, может быть, прав, – возразил Чидамбаран. – Мне от этого вреда никакого нет, не считая того, что я отвлекаюсь от научных размышлений, ну да это, пожалуй, даже полезно.

– Завидую твоему спокойствию. Я так просто бешусь.

– Подозреваю, что и сам Реймонт себя силой в кабинку запихивает, – сказал Чидамбаран. – Я замечаю, он там бывает редко – по минимуму. Кстати, ты обращал внимание – он ведь, когда пьет, не пьянеет вовсе? Наверное, ему тоже худо, и он держит себя в узде, чтобы не поддаться тайным страхам.

– Да, он такой. Слышал, что он на прошлой неделе сказал? Я ведь всего-навсего позаимствовал немножко медной фольги. Что такого? Она ведь не пропала бы, я только переплавить хотел. Ну, не зарегистрировал, это верно, но все равно… А этот гад сказал…

– Ладно тебе, – урезонил товарища Чидамбаран. – Он был прав. Мы же не на планете, как-никак. Все, чем мы пользуемся, должно быть употреблено во благо. Расшвыриваться чем бы то ни было пагубно. Лучше не рисковать. И уж чего-чего, а времени для всяческой бумажной бюрократии у нас хоть отбавляй. Ну, вот мы и добрались, – с облегчением проговорил Чидамбаран, остановившись у двери, ведущей в общественные отсеки.

Друзья направились к комнате гипнотерапии.

– Приятных сновидений, Матиас, – пожелал другу Чидамбаран.

– И тебе того же, – откликнулся Ленкай. – Мне тут как-то такие кошмарики привиделись, – признался он. – Но и кое-что веселенькое бывало!

Звезд стало меньше. «Леонора Кристин» пока еще не перелетала от одной спирали галактики к другой, противоположной. Пока она продвигалась по области, которую можно было приблизительно охарактеризовать как «пустота». Поскольку потребляемая масса водорода понизилась, упала и скорость корабля. Явление это было исключительно временное, ведь тау держалось в области малых величин. Спад ускорения должен был продлиться всего несколько сотен космических лет. Но на обзорных экранах корабля на некоторое время воцарилась непроницаемая ночь.

И, надо сказать, кое-кому из членов команды это зрелище нравилось несказанно больше, чем слепящий свет звезд.

Наступила очередная годовщина Дня мира. Но и церемония, и последовавшая за ней вечеринка оказались совсем не такими оживленными, как можно было ожидать, хотя будничные заботы помогали отвлечься от тоски. На корабле преобладало настроение тихого протеста.

На празднество явились далеко не все. Элоф Нильссон, к примеру, сидел сиднем в каюте, которую они делили с Джейн Седлер, и уже не первый час корпел над эскизами и расчетами внешнего телескопа собственной конструкции. Почувствовав, что устал, он пробежал глазами библиотечный каталог в поисках какой-нибудь интересной книги и нашел захватывающий роман. Он так увлекся, что к тому времени, когда Джейн вернулась, оставалось дочитать немного.

Оторвавшись от книги, он посмотрел на Джейн красными от перенапряжения глазами. В каюте было темно, только слабо светился экран сканнера. Внушительная фигура Джейн казалась в полумраке еще более высокой.

– Господи! – вырвалось у него. – Уже пять утра!

– Заметил? Неужели? – криво усмехнулась Джейн, и Нильссон уловил запах виски и мускуса. Он открыл табакерку и взял понюшку табаку – табак был для него единственным предметом вожделения.

– Что такого? Мне же не нужно на вахту в три часа, – без тени смущения заявил Нильссон.

– Мне тоже. Я вообще своему начальнику сказала, что хочу попроситься в отпуск на недельку. Он меня отпустил. И правильно сделал. Попробовал бы отказать.

– Что за тон? Что ты себе позволяешь? А если все на корабле будут такие номера откалывать?

– Тетсуо Ивамото… то есть нет: Ивамото Тетсуо, вот как правильно будет. Японцы же сначала фамилию пишут, а потом имя, как и китайцы и еще кто-то, ну да… еще эти… венгры, представляешь? Нет, иногда, правда, они делают наоборот, ну это только так… дань уважения нам, невежественным европейцам… – Джейн явно утратила ход мысли. – Словом, он славный парень. Работать с ним – одно удовольствие. Он и без меня отлично управится. Почему бы мне не передохнуть?

– Все равно…

Она предостерегающе подняла указательный палец.

– Не смей меня отчитывать, Элоф, ясно? Слышишь, что я говорю? У меня уже твое п-пре-восход-ство вот где сидит! И не только п-превосходство. Много еще чего. Если бы у тебя в-все остальное б-было такое же в-вели-ко-леп-ное, как и твой… Н-ну все. Хватит. Ц-цветочки все увяли…

– Ты пьяна.

– Вроде да. Тебе бы тоже стоило напиться. Поч-чему ты не пришел, а?

– Чего ради? Не лучше ли честно признаться, как мне надоели кое-какие физиономии, кое-какие делишки, тупые разговорчики? И я в этом не одинок.

– Ты от меня устал? – спросила Джейн упавшим голосом.

– Что ты говоришь? – изумленно воскликнул Нильссон и выпрямился. – В чем дело, дорогая?

– В последние месяцы ты меня вниманием не балуешь.

– Не балую? Да, пожалуй, что нет, – рассеянно отозвался Нильссон и нервно забарабанил пальцами по крышке столика. – Да, я был занят.

Джейн, сделав глубокий вдох, проговорила:

– Скажу правду. Сегодня ночью я была с Иоганном Фрайвальдом.

– Фрайвальд? Механик? – выдохнул Нильссон и на несколько мгновений лишился дара речи. Джейн ждала. Нильссон продолжал барабанить пальцами по столу. Наконец он выдавил, не глядя на Седлер: – Имеешь право. Полное моральное право, в конце концов. Я не красивое молодое животное. Я… Я был… горд и счастлив… не могу даже передать, как я был счастлив, когда ты согласилась жить со мной. Ты меня научила многому такому, чего я раньше не знал и не понимал. Наверное, я был не слишком легким учеником…

– О, Элоф!

– Значит, ты бросаешь меня?

– Мы любим друг друга. – У Джейн все поплыло перед глазами. – Я-то думала, мне будет легко сказать тебе об этом. Я никак не ожидала, что тебе будет больно.

– Какое тебе дело до тонких чу… Нет, о тонкости тут и речи быть не может. Это понятие тебе попросту неведомо. А у меня есть гордость. Ты… – Нильссон снова взялся за табак. – Тебе лучше уйти. Вещи можешь потом забрать.

– Так сразу?

– Уйди! – взвизгнул Нильссон.

Седлер, всхлипывая, выскочила из каюты.

«Леонора Кристин» вернулась, что называется, в населенное звездами государство. Пролетев в пятидесяти парсеках от гигантского новорожденного солнца, она пересекла насыщенную газами область, окружавшую его. Атомы тут были сильно ионизированы, а потому захват протекал намного легче. Тау стремилось к недостижимому нулю, а вместе с ним – время.