Читать книгу Пусть льет - Пол Боулз - Страница 9

Уилкокс сидел в одном халате на краю своей кровати. Мистер Эшком-Дэнверз сосредоточивал все свое внимание на открывании новой жестянки «Золотых хлопьев»; когда он пробил верх, слабо зашипело. Он быстро взрезал крышку по кругу и снял легкий жестяной диск, который бросил на пол у стола.

– Будете? – спросил он у Уилкокса, протягивая ему банку.

Аромат свежего табака был неотразим. Уилкокс взял сигарету. Мистер Эшком-Дэнверз сделал то же самое. Когда оба закурили, мистер Эшком-Дэнверз продолжил с тем, о чем говорил прежде.

– Мой дорогой мальчик, не хотел бы выглядеть так, будто прошу невозможного, и я думаю, если вы попытаетесь взглянуть с моей точки зрения, вы довольно скоро убедитесь, что прошу я лишь неизбежного. Полагаю, вы знали, что рано или поздно мне потребуется перевести фунты сюда.

Уилкокс по виду смутился. Провел пальцем по ободу пепельницы.

– Ну да. Я не удивлен, – сказал он. Не успел другой снова заговорить, он продолжил: – Но если вы простите мне это выражение, я не могу не считать, что способ их доставки сюда вы избрали довольно грубый.

Мистер Эшком-Дэнверз улыбнулся:

– Да. Если угодно, он груб. Мне кажется, это никак не препятствует его успешности.

– Поди знай, – сказал Уилкокс.

– С чего бы?

– Ну, сумма слишком крупна, чтобы так ее ввозить.

– Чепуха! – воскликнул мистер Эшком-Дэнверз. – Не привязывайтесь так к традиции, мальчик мой. С вашей стороны это просто суеверие. Если можно так поступить с небольшим количеством, точно так же это возможно проделать и с суммой крупнее. Неужели не видите, насколько это безопасно? На письме же ничего не зафиксировано, верно? Число агентов сокращено до минимума – мне нужно лишь быть уверенным в старом Рамлале, его сыне и вас.

– А мне нужно быть уверенным в том, что никто не узнает, когда я пойду к Рамлалу и возьму у него девять тысяч фунтов наличными. Сюда входят наши вынюхиватели британской налички, а также публика Ларби. И я бы решил, что это невозможно. Они обязаны знать. Кто-то наверняка разузнает.

– Чепуха, – снова сказал мистер Эшком-Дэнверз. – Если боитесь за свою шкуру, – он заискивающе улыбнулся, опасаясь, что может ступать здесь по тонкому льду, – а у вас есть на это все права, конечно же, что ж – пошлите кого-нибудь другого принести их. У вас наверняка есть под рукой тот, кому полчаса можно доверять.

– Ни души, – ответил Уилкокс. Он только что подумал про Даера. – Давайте пообедаем. Можно поесть прямо тут, в номере. У них внизу подают неплохой ростбиф – или вчера подавали. – Он потянулся к телефону.

– Боюсь, не могу.

Мистер Эшком-Дэнверз наполовину рассчитывал, что Уилкокс подымет свой процент, и ему не хотелось делать ничего такого, что помогло бы тому почувствовать себя достаточно непринужденно, чтобы к этому обратиться.

– Уверены? – спросил Уилкокс.

– Нет, не могу, – повторил мистер Эшком-Дэнверз.

Уилкокс взялся за телефон.

– Виски? – Он снял трубку.

– О, наверное, нет, спасибо.

– Конечно выпьете, – сказал Уилкокс. – Соедините меня с баром.

Мистер Эшком-Дэнверз поднялся и встал, глядя в окно. Влажный город внизу выглядел свежепостроенным; гавань и небо за нею были одинаково серы. Дождь шел безразлично. Уилкокс говорил:

– Маноло? «Хейг» и «Щипок Хейга», два «Перрье» и лед в два-четыре-шесть. – Он повесил трубку и, не переводя дух, продолжил: – Смогу, но мне нужно еще два процента.

– Ох, бросьте, – терпеливо произнес мистер Эшком-Дэнверз. – Я ждал, что вы задерете. Но должен сказать, двух процентов не ожидал. Это многовато. Рамлалу десять, а теперь и вам семь.

– Многовато? Не думаю, – сказал Уилкокс. – А также не думаю, что вы будете так считать, когда ваши девять тысяч надежно лягут в «Креди Фонсье».[46] Вам-то очень легко твердить мне, насколько все это легко. Вы будете в безопасности в Париже…

– Мой дорогой мальчик, вероятно, вы считаете, будто я преувеличиваю, когда говорю, что прямо сейчас могу перечислить шесть человек, которые будут в восторге это сделать за три процента.

Уилкокс рассмеялся:

– Истинная правда. Я тоже знаю множество людей, готовых это сделать и за один, если уж на то пошло. Но ими вы не воспользуетесь. – Себе самому он говорил, что Даер будет идеально применим в этой связи: он почти неизвестен в городе, его наивность касаемо природы сделки – большое преимущество, и поручение ему можно дать как обыденное рабочее задание, а потому не платить вообще никаких комиссионных; все семь процентов останутся в неприкосновенности. – Вам придется встретиться с человеком, которого я имею в виду, конечно, и самому проводить его к молодому Рамлалу. Он американец.

– Ага! – сказал мистер Эшком-Дэнверз, поразившись.

Уилкокс понял, что насчет процента все выйдет по-его.

– Сумма комиссионных – между нами, сами понимаете, – продолжил он.

– Очевидно, – ровно произнес мистер Эшком-Дэнверз, холодно глядя на него. Он предполагал, что Уилкокс намерен оставить себе пять и отдать этому человеку два, на что Уилкокс в точности и рассчитывал.

– Можете сегодня после обеда прийти ко мне в контору и сами его оценить, если хотите.

– Мой дорогой мальчик, не будьте нелепы. Я совершенно уверен в любом, кого вы предлагаете. Но мне все равно кажется, что семь процентов – крутовато.

– Ну так приходите и поговорите с ним, – мягко сказал Уилкокс, уверенный, что у его клиента нет желания обсуждать это ни с кем, – и если вам он на вид не понравится, мы попробуем придумать кого-нибудь еще. Но, боюсь, семь придется оставить.

В дверь постучали, и вошел официант с выпивкой.

* * *

Даер проснулся с ощущением, что вообще не спал. Он смутно припоминал, что утро разделилось на множество отрезков с разнообразными шумами. Урчали трубы, когда мылись те, кто встает раньше, а он пытался снова уснуть, взад-вперед по ветке, пролегавшей между его окном и пляжем, ездил поезд, в коридоре трещали уборщицы, француз в соседнем номере снова и снова пел «La Vie en Rose»,[47] пока брился, принимал душ и одевался. И все это время, как аритмичный аккомпанемент ударных, по всей гостинице металлом неутихаемо хлопали двери, и каждая сотрясала хлипкую постройку и разносилась по ней небольшим взрывом.

Он посмотрел на часы: двадцать пять минут первого. Он застонал; сердце его, казалось, переместилось в шею и билось там. Он не мог отдышаться, был изможден и напряжен. В ретроспективе ночь виделась ему неделей. Ложась при свете дня, он всегда спал плохо. И его беспокоили две заботы, две мысли, застрявшие под ложечкой, как нежеланная пища. За вечер он истратил двадцать долларов, а это значило, что сейчас у него осталось $460, и сто песет он занял у марокканца, что означало: с марокканцем ему придется увидеться опять.

– Идиот проклятый! – сказал он, слезая с кровати поискать в чемоданах аспирин. Принял три, быстро вымылся под душем и снова лег, чтобы расслабиться; услышав шум душа, горничная постучалась в дверь узнать, когда можно убраться. – Кто там? – заорал он и, не поняв, что она ответила, не встал и ее не впустил. Наконец он снова открыл глаза и обнаружил, что уже двадцать минут третьего.

По-прежнему чувствуя себя не очень, оделся и спустился в вестибюль. Мальчик за стойкой вручил ему бумажку, гласившую: «Llamar a la Sra. Debalberde 28–01».[48] Он безразлично посмотрел на клочок, уверенный, что это предназначено кому-то другому. Выйдя наружу, пошел по улице, не обращая внимания на то, куда идет. Хорошо быть на воздухе. С низкого неба бессвязным манером капал дождик, как будто стекал с невидимых свесов крыши над головой.

Вдруг Даер понял, что крайне голоден. Он поднял голову и огляделся, решил, что ресторана поблизости не окажется. В полумиле впереди по холму, выступающему в гавань, раскинулся местный поселок. Справа о пустынный пляж тихонько разбивались волны. Он свернул влево, вверх по одной из множества крутых улочек, уводивших за гребень холма. Как и прочие, ее застроили новыми крупными жилыми домами – некоторые еще возводились, но их уже тем не менее заселяли. У вершины холма он набрел на скромного вида гостиницу со словом «Ресторан» печатными буквами над дверью. В столовом зале, где ревело радио, ели несколько человек. Столики были маленькие. Он сел и посмотрел на карточку на столе, отпечатанную на машинке. Она была озаглавлена: «Menu à30 p.».[49] Даер сосчитал деньги и слегка ухмыльнулся – тридцать пять песет у него по-прежнему оставалось. Пока ел закуску, обнаружил, что голод его быстро нарастает; ему становилось намного лучше. За merlans frits[50] он вытащил клочок бумаги, который ему отдал мальчик за стойкой, и рассеянно оглядел его. Имя ему ничего не сообщало; внезапно он понял, что это записка от Дейзи де Вальверде.

– «Радио Интернасьональ», – громыхнул голос имбецильной девушки. Последовало глиссандо на арфе.

У Даера не было особого желания видеть свою вчерашнюю хозяйку – или вообще кого бы то ни было видеть, если уж на то пошло. Теперь ему хотелось побыть одному, использовать возможность познакомиться с непривычностью города. Но, опасаясь, что она может ждать его звонка, он вышел в вестибюль и попросил портье за стойкой набрать ему номер.

– Veinteyochocerouno, – прокричал тот несколько раз, и Даер задался вопросом, сумеет ли он когда-нибудь звонить тут по телефону самостоятельно. После того как человек отдал ему трубку, пришлось довольно долго ждать, чтобы она подошла к телефону.

– Дорогой мистер Даер! Как любезно с вашей стороны мне позвонить! Вы вчера вечером благополучно вернулись? Что за мерзкая погода! Вам это место открывается с худшей стороны. Но крепитесь. На днях тут выйдет солнце и просушит всю эту жуткую мокрядь. Жду не дождусь. Джек очень непослушный. Так мне и не позвонил. Вы там? Если увидите его, передайте, что я на него довольно-таки сержусь. О, я вам хотела сказать – Тамбангу лучше. Попил немного молока. Чудесное известие, правда? Вот видите, наша маленькая экскурсия к нему в комнату принесла какую-то пользу. – (Он попробовал не вспоминать душную комнату, иглы и запах эфира.) – Мистер Даер, я очень хочу вас увидеть. – Впервые она умолкла, чтобы он смог что-то ответить.

Он сказал:

– Сегодня? – и услышал, как она рассмеялась.

– Да, конечно же сегодня. Естественно. Я ненасытна, да? – Пока он бормотал возражения, она продолжала: – Но я не хочу идти к Джеку в контору по некой конкретной причине, о которой сообщу вам, когда мы увидимся. Я думала, мы могли бы встретиться в баре «Фаро» на Пляс де Франс. Он сразу за углом от туристического бюро. Милого старого сноба Джека туда и калачом не заманишь, поэтому риска столкнуться с ним там нет. Вы это место наверняка сразу найдете. Вам кто угодно подскажет. – Она продиктовала ему название по буквам. – Так мило, если сможете прийти. Скажем, часов в семь? Джек свое заведение закрывает в половине седьмого. Мне с вами о стольком нужно поговорить. И попросить об одной громаднейшей услуге, которую не обязательно оказывать, если не хотите. – Она рассмеялась. – В «Фаро» в семь.

И пока Даер решал, каким маслом намазать фразу о вчерашнем гостеприимстве, – понял, что она повесила трубку. Он почувствовал, как к щекам приливает кровь; нужно было как-то вставить это в начало разговора. Человек за стойкой взял с него песету пятьдесят. Даер вернулся к своему столику, досадуя на себя и не понимая, что Дейзи о нем подумает.

Счет принесли на тридцать три песеты, включая обслуживание. У него оставалось пятьдесят сентимо, которые, разумеется, он не мог оставить на чай. Он ничего не оставил и вышел, невинно насвистывая в лицо официанту, смотревшему на него осуждающе. Но, немного пройдя, остановился под маркизой табачной лавки и вытащил две маленькие папочки чеков «Америкэн экспресс». Одна книжка состояла из полусотенных, другая из двадцаток. На судне он пересчитывал чеки каждые несколько дней; от их вида и совокупности он чувствовал себя не таким бедным. Теперь нужно зайти в банк и взять немного денег, но осмотр состояния следует провести в уличной уединенности. Что бы ни желал сделать в банке, там всегда смотрит слишком много людей. В первой книжке останется шесть (он их пересчитал и щелкнул крышкой, закрывая), а, значит, в другой – восемь. Он пошуршал ими почти небрежно и тут же пересчитал снова, чтобы наверняка. Лицо его напряглось; теперь он пересчитывал чеки тщательно, нажимая большим пальцем на край каждого листочка, чтобы разделить возможные два. Все равно обнаружил только семь. Теперь он присмотрелся к серийным номерам: бесспорно, у него осталось семь двадцатидолларовых чеков – не восемь. $440. Лицо его стало озабоченным, пока он и дальше без толку пересчитывал чеки, машинально, как будто по-прежнему за миг до открытия, словно еще могло случиться что-то другое. В уме он старался припомнить место и время обналичивания каждого чека. И вот вспомнил: на судне ему понадобились лишние двадцать долларов, на чаевые. От вспоминания, однако, новая цифра не стала эмоционально приемлемее; он спрятал чеки, глубоко обеспокоившись, и пошел дальше, не сводя взгляда с мостовой.

Банков было много, и каждый, к которому он подходил, оказывался закрыт. «Слишком поздно, – мрачно думал он. – Само собой».

Он шел дальше, контору Уилкокса отыскал легко. Располагалась она над чайной, и все здание аппетитно пропахло выпечкой и кофе. Уилкокс был на месте, и Даеру стало получше, когда он с широким жестом произнес:

– Ну, вот ваша клетка.

Даер едва не ожидал, что он сделает какое-нибудь резкое заявление вроде: «Послушайте, старина, мне, наверное, следует признаться. Я не смогу вас тут применить. Сами видите, почему об этом не может быть и речи». И затем предложит оплатить ему возвращение в Нью-Йорк, а может, и этого не сделает. Даер уж точно сильно бы не удивился; такое поведение сочеталось бы с его собственными ощущениями от всего этого предприятия. Он был готов как раз к такому жестокому удару. Но Уилкокс сказал:

– Садитесь. Пусть ноги отдохнут. Сегодня никто не приходил, поэтому с чего бы думать, что кто-то зайдет и теперь.

Даер сел на стул лицом к Уилкоксу за столом и огляделся. Две комнатки были неуютно малы. В прихожей, где не было окна, стояли кушетка и низкий столик, заваленный туристическими брошюрами. В конторской комнате окно выходило в узкий дворик; кроме стола и двух стульев, здесь стоял зеленый конторский шкафчик. Неприветливая нагота комнаты смягчалась разноцветными картами на стенах – они притягивали взгляд к своим неправильным контурам.

Проговорили они час или около того. Когда Даер заметил:

– У вас, похоже, дела идут без суеты, а? – Уилкокс с отвращением фыркнул, но Даер не сумел истолковать его реакцию как искреннее недовольство. Маркиза, очевидно, была права: во всей этой ситуации имелось что-то таинственное.

– Мне нужно поменять денег, – в конце концов сказал он. Есть вероятность, что Уилкокс может предложить ему аванс.

– Что у вас? – спросил Уилкокс.

– Чеки «Экспресса».

– Я обналичу все, что хотите. Могу дать вам лучше курс, чем большинство банков, и намного лучше, чем в киосках у менял.

Даер дал ему чек на пятьдесят долларов. Набив бумажник стопесетовыми купюрами, он почувствовал себя в чуть меньшем унынии насчет финансов и сказал:

– Когда мне начинать работу?

– Вы уже начали, – ответил Уилкокс. – Вы сейчас работаете. Сегодня сюда зайдет один тип, мой клиент. Много ездит и всегда бронирует через меня. Он вас отведет к молодому Рамлалу и познакомит вас. Вам с ним все равно бы пришлось встретиться рано или поздно. Рамлалы – мои большие друзья. Я с ними до черта дел веду.

В этом монологе Даер не видел никакого смысла; более того, у него сложилось впечатление, что, произнося его, Уилкокс оправдывается, словно рассчитывает, что на него сейчас станут нападать. Совсем скоро, подумал он, станет известно, что все это значит.

– Понятно, – сказал он.

Уилкокс кратко глянул на него так, что ему совсем не понравилось: жестко, недружелюбно, подозрительно. Затем тот продолжил:

– Около пяти мне нужно быть кое у кого дома на выпивку, поэтому очень рассчитываю, что он придет скоро. Можете сходить с ним и сразу вернуться. Я вас дождусь. В половине седьмого просто выйдете и захлопнете за собой дверь. Комплект ключей для вас у меня будет завтра.

Зазвонил телефон. Последовал долгий разговор, в котором роль Уилкокса сводилась главным образом к слову «да», произносимому через неравные промежутки. Дверь открылась, и в прихожую вступил высокий сутуловатый господин в плотном твиде и плаще. Уилкокс прервал телефонную беседу, встал и сказал: