Читать книгу Точка вымирания - Пол Энтони Джонс - Страница 4

Эмили вернулась в кафе.

– И чё вы об этом думаете? – спросил хозяин кафе. Он так и не покинул безопасного места за стойкой, и Эмили не могла сказать, что осуждает его за это.

– Я знаю не больше вашего, – хмыкнула она.

Пожилой итальянец, казалось, принял ее ответ как нечто само собой разумеющееся и принялся кивать, словно она подтвердила уже известный ему факт.

– Это ненормально, – сказал он, ни к кому не обращаясь.

Находясь снаружи, Эмили старательно избегала красной субстанции, тщательно обходя лужи на тротуаре и стараясь, чтобы на ее кожу не попало ни капли этого дерьма. Однако руль ее велосипеда по-прежнему был в багровых потеках, а Эмили не собиралась рисковать, если этого можно избежать.

– Можно мне взять парочку? – спросила она итальянца, указывая на контейнер с бактерицидными салфетками на углу стойки.

– Конечно-конечно, – разрешил тот, – пользуйтесь.

Вытащив из пластикового контейнера пять влажных салфеток, Эмили подошла к велосипеду, тщательно протерла руль, кожаное сиденье и раму, а использованные салфетки бросила в урну.

Сочтя велосипед достаточно чистым, она села в седло, ослепительно улыбнулась владельцу кафе, показав ему сложенные колечком пальцы, – мол, все о’кей, – и стартовала в направлении редакции «Трибьюн».

Нью-Йорк тем временем уже вновь скатывался в повседневную рутину, будто красный дождь, обрушившийся с голубого безоблачного неба, был обыденным явлением, а вовсе не событием, способным парализовать жизнь мегаполиса. По улицам, как в любой другой день, полз поток машин. Когда нерадивые пешеходы, положившись на удачу, перебегали дорогу в неположенном месте, у водителей не выдерживали нервы, и автомобили разражались яростным бибиканьем. Бесцельно бродили туристы, пялясь на витрины магазинов, щелкая дорогими с виду камерами и совершенно не обращая внимания на валяющихся на асфальте дохлых птиц, а камикадзе-велосипедисты, испытывая судьбу, лавировали в потоке машин.

Тем не менее тут и там на глаза Эмили попадались следы красного дождя: лужи на тротуарах, пятна на одежде, озабоченные лица прохожих. А еще она заметила едва видимые частички красной пыли, словно пыльца, клубящаяся в жарком воздухе.

И хотя большая часть горожан, казалось, уже и думать забыла о недавнем катаклизме, Эмили чувствовала: сегодня не обычный нормальный день. Где-то в глубине ее существа гнездилась абсолютная уверенность, что мир не забудет этот день и те дни, что за ним последуют, покуда будет существовать род человеческий.

* * *

Мало что может огорошить человека, посвятившего себя журналистике, так же сильно, как тишина в новостном отделе редакции. Как правило, тут пишутся и компонуются заметки, и поэтому обычно в любое время тут полно репортеров, которые носятся туда-сюда, шушукаются по углам и обрывают телефоны; новостной отдел – это живое трепетное сердце любой газеты.

Поэтому, толкая двойные двери отдела новостей, Эмили ожидала погружения в шумную суету – особенно к этому располагали метеорологические странности, свидетелем которых она только что стала, – но вместо этого ее окутала тишина, как в читальном зале библиотеки.

Замявшись у дверей, Эмили бросила беглый взгляд на помещение. Все тридцать с лишним репортеров и редакторов дневной смены никуда не делись, но, вместо того чтобы трудиться на своих рабочих местах над вечерним выпуском, они сгрудились вокруг пяти пятидесятидюймовых телевизоров на стене. Обычно каждый телевизор был настроен на один из ведущих национальных или международных новостных каналов, чтобы от внимания сотрудников газеты не ускользнула ни одна важная новость. Но сейчас все экраны транслировали канал Си-Эн-Эн, и журналисты, включая главного редактора, в молчании наблюдали за тем, как другие освещают событие, за которое в любой другой день они непременно ухватились бы сами.

Никто не заметил, как вошла Эмили, не отпустил обычных шуточек, не поприветствовал ее; строго говоря, ни один из ее друзей-товарищей не оторвал глаз от телеэкрана, когда Эмили пробралась на свое рабочее место и бросила рюкзак на стол.

Для того чтобы работа редакции встала, особенно если на носу дедлайн, могла быть всего пара причин. Первая – никто из присутствующих не видел того, что произошло меньше часа назад. Эмили сразу отмела это предположение, потому что, очевидно, все были в курсе случившегося. На одежде многих ее коллег расплылись пунцовые пятна; очевидно, они, как и сама Эмили, в момент катаклизма были далеко от офиса.

Вторая причина (Эмили с трудом могла в нее поверить) заключалась в том, что Си-Эн-Эн передавал еще более значительные новости. Такая возможность сильно испугала Эмили, ведь она полагала, что событий, сопоставимых с красным дождем, не происходило со времен одиннадцатого сентября[3].

– Эмили? Где ты была? С тобой все в порядке? – Самокопание Эмили прервала пулеметная очередь вопросов одного из помощников редактора, Свена Конколи.

– Я. Выходила. Да, – выстрелила она ответной очередью, а потом глубоко вздохнула, чтобы унять нервы. Только сейчас Эмили поняла, насколько она, оказывается, измотана. – Что тут такое? Ты видел, что произошло? – спросила она, сделав жест в сторону окна.

Свен проигнорировал ее вопрос.

– Иди сюда, – потребовал он. – Ты должна на это взглянуть, и немедленно. – Не дожидаясь согласия, он подхватил ее под локоток и сопроводил к группе людей у ближайшего телевизора.

В телестудии ведущая новостей была на видеосвязи с каким-то молодым человеком. Его испуганное лицо зависало в верхнем правом углу экрана, создавая впечатление, что он находится где-то за плечом ведущей. Надпись внизу гласила: «Франсуа Ревельон». На взгляд Эмили, ему было лет двадцать шесть, от силы двадцать восемь. В его налитых кровью глазах плескалась едва сдерживаемая паника, контрастировавшая с тем, как сдержанно и спокойно он отвечал на вопросы телеведущей.

– …что именно происходит? Вы можете описать то, что видите?

Молодой человек заговорил, и по сильному акценту стало понятно, что он европеец.

Он француз, решила Эмили, или, быть может, бельгиец.

– Тут все больны. Очень больны, – сказал Франсуа.

Его лицо было так близко к камере, что Эмили могла разглядеть, какая у него бледная, полупрозрачная кожа. Лоб испещряли красные жилки, паутина лопнувших капилляров тянулась от левого виска почти до белесых усиков. Видно было, как капли пота выступают у него на лбу и медленно стекают по лицу. Когда молодой человек на миг отвернулся от камеры, Эмили заметила у него на шее еще несколько лопнувших кровеносных сосудов. Уголки его глаз налились кровью, белки были словно покрыты красной сеткой. Он выглядел будто боксер, выстоявший двенадцать раундов.

– Люди умирают, – сказал Франсуа, – множество людей. Они заболевают и почти сразу умирают. Трупы на улицах, в машинах. Много, очень много смертей.

– Вы сказали, много смертей, это сколько? Можете нам рассказать?

Мужчина помолчал и продолжил:

– Все умирают, – сказал он. – Все. – Он слегка запнулся, и его лицо исказилось от ужаса, очевидного всякому, кто в этот миг смотрел на него. – Глядите, я сейчас покажу, – продолжил он, развернул свой ноутбук и отнес его к окну в эркере второго этажа.

Снаружи было темно, но света нескольких уличных фонарей оказалось достаточно, чтобы собравшиеся у экранов разглядели застроенную двухэтажными домами и усаженную деревьями улицу. Дома, простые прямоугольные коробки, выглядели очень по-европейски, они напомнили Эмили когда-то виденные ею фотографии Прованса. Вдоль проезжей части стояло несколько кое-как припаркованных автомобилей. Поперек дороги замерла белая малолитражка, передние колеса которой были на тротуаре, а задние – на проезжей части, из выхлопной трубы тянулся шлейф выхлопа из так и не заглушенного двигателя.

– Что это? – спросил стоявший рядом с Эмили репортер, указывая на что-то темное, почти неразличимое, в беспорядке валяющееся на тротуаре и проезжей части. Один из этих непонятных объектов вроде бы слегка подергивался в свете уличного фонаря. – Это что, тела? Мать вашу, это все – тела! – В голосе молодого репортера звучала паника, заставляя его говорить все громче и громче.

Эмили насчитала на улице, как минимум, пятнадцать неподвижных фигур. На таком расстоянии невозможно было определить их пол, но, судя по размеру, в числе мертвых был ребенок. Протягивая руку к неподвижному детскому тельцу, на тротуаре рядом с ним замерла фигура побольше.

Плохо, поняла Эмили. Может быть, совсем плохо.

На экране снова появилось лицо молодого человека, и все собравшиеся у экранов разом ахнули в потрясении и ужасе. Камера совсем недолго была обращена на улицу, но за это короткое время белки глаз у юноши стали абсолютно красными. Его глаза теперь напоминали две лужицы густеющей крови, в них не осталось и намека на белый цвет. Нити кровеносных сосудов, которые Эмили заметила раньше, теперь стали вдвое толще, расползлись по щекам и по всему лицу. Из обеих ноздрей вдруг потекли густые струйки кровянистой слизи.

Возможно, виной всему был ее собственный страх, но Эмили видела в глазах несчастного, которые стали похожи на черные ямы, охвативший его ужас. Охваченные каким-то извращенным очарованием, люди перед экранами смотрели, как Франсуа, силясь что-то сказать, открыл рот, потом закрыл его, а потом оттуда вдруг хлынул поток красной жидкости, забрызгав объектив камеры. Ноутбук выпал из рук молодого человека, и на экранах телевизоров появилось изображение ножки стула. Из динамиков донесся тихий захлебывающийся стон. Он быстро оборвался, видимо, ведущая программы Си-Эн-Эн приглушила звук. Она дрожала и была так бледна, что этого не мог скрыть даже толстый слой косметики. Постаравшись взять себя в руки, ведущая произнесла:

– Если… если вы все еще с нами…

Но Эмили не услышала последующих слов, потому что стоявшая рядом с ней миниатюрная блондинка вдруг разрыдалась и схватила ее за руку:

– Нет! Ох, нет! – снова и снова повторяла блондинка.

Эмили никак не могла вспомнить, кто это. Паника в голосе этой молодой женщины все нарастала, пальцы сильнее и сильнее сжимались на руке Эмили, по щекам побежали слезы.

– Неужели это случится и со мной? – еле слышно блеяла она, вцепившись свободной рукой в собственную испачканную красным блузку. – Неужели я умру?

Эмили сжала ее руку так крепко, как только смогла.

– Нет, конечно же, нет, – сказала она, хотя даже ей самой было слышно, как неуверенно звучит ее голос. – С нами все будет хорошо. – Эмили постаралась произнести это как можно убедительнее и подкрепила свои слова вымученной улыбкой.

Свен оттащил ее в сторону.

– Ты веришь во все это дерьмо? Господи Иисусе!

– Как насчет других новостных агентств? Что они говорят? – спросила Эмили.

– То же самое: вначале идет красный дождь, а потом люди умирают. А из тех стран, что восточнее Германии, уже несколько часов нет никаких известий. Похоже, что вся Европа к хренам собачьим вымерла.

* * *

– Ну так что конкретно мы должны делать? – спросил Фрэнк Эмбри, один из криминальных репортеров. Ему было хорошо за шестьдесят, и он выглядел так, словно сошел со страниц романа Рэймонда Чандлера[4]. Фрэнк всегда зачесывал волосы назад, никто и никогда не видел его без серого плаща (сам Эмбри настаивал на названии «макинтош»). Зимой он ходил в этом плаще, а летом везде таскал с собой, перекинув через руку. В другой руке у него неизменно был свернутый в трубочку вчерашний выпуск «Трибьюн». Всякому, кто интересовался, почему он выбрал такой образ, Фрэнк неизменно отвечал: «Так гораздо таинственнее». Большинство репортеров считало, что он слегка с приветом, но Эмили находила его просто очаровательным.

Весть штат «Трибьюн» собрался в конференц-зале на первом этаже. Через двадцать минут после того, как Эмили вернулась в офис, руководство созвало общее собрание. Маленькую комнатку пропитал страх; тут было слишком тесно для такой толпы, и в воздухе витал запах пота. Когда Эмили вошла, начальство уже восседало за длинным столом на восемь персон, а остальные сотрудники либо торчали посреди комнаты, либо подпирали стены.

– А вот это, ребята, на ваше усмотрение, – заявил Конколи. – В любой другой день я сказал бы, что каждый должен оставаться на своем посту. Черт, да каждый тут помнит, что творилось одиннадцатого сентября, когда мы тут дневали и ночевали трое суток подряд. Но сейчас? Сейчас работа не волк, все в лес смотрит.

При других обстоятельствах Эмили, услышав последние слова Конколи, расхохоталась бы, и большинство сотрудников поступило бы так же. Нервничая, Конколи частенько коверкал пословицы, это было мило и забавно, но сегодня все пропустили его оговорку мимо ушей.

– Я разговаривал и с главным редактором, и с издателем, – продолжал Конколи. – Им, конечно, хотелось бы, чтобы газета сегодня вышла, но они тоже смотрят телевизор. Они просили меня сказать, что выбор за вами.

– Вот это точно! – прозвучало откуда-то из дальнего угла комнаты.

Конколи окинул взглядом мрачные лица сотрудников, которые, в свою очередь, смотрели на него.

– Я почти уверен, что знаю, каков будет результат, но давайте все-таки проголосуем. Пусть поднимут руки те, кто считает, что на сегодня довольно и пора отсюда убираться.

Все, кроме Фрэнка, подняли руки, а он так и стоял у стены, не шевелясь. Его неизменный плащ остался лежать на его рабочем столе.

– Фрэнк? – В голосе помощника редактора звучали нотки беспокойства за эксцентричного репортера.

– Я остаюсь, – упрямо заявил Фрэнк. – Я отдал этой газете почти тридцать лет, и будь я проклят, если сейчас ее покину.

– Господи, Фрэнк, ты что, не смотрел телевизор? Ты же видел, что творится в Европе! Как ты думаешь, на что станет похож этот город, если тут начнется такая же ерунда? – Эмили не видела говорящей, но, судя по явному бруклинскому акценту, это, скорее всего, была Дженис, представительница бесчисленного легиона газетных корректоров. – Лучше иди домой. Кто знает, сколько времени все это будет продолжаться?

Может, пройдет много дней, прежде чем все опять придет в норму.

– Мой дом тут, – ответил Фрэнк, – и идти отсюда мне некуда. Другого дома у меня нет. В конце концов, оставшись тут, я смогу сделать что-нибудь полезное. Не тревожьтесь обо мне, со мной все будет в порядке. А когда все закончится, я буду первым, кто вам об этом сообщит. – И он присовокупил к своему заявлению вялую улыбку, призванную убедить всех и каждого в непоколебимости своих намерений.

– Ладно, народ, мы все решили: газета считается официально закрытой до тех пор, пока все это не уляжется. Тогда мы снова увидимся. И держите наготове свои мобильники: когда вы понадобитесь, вам позвонят. А пока… у всех есть куда пойти?

Сотрудники газеты стали расходиться; лишь немногие что-то обсуждали приглушенными безжизненными голосами. Эмили остановилась возле своего стола, делая вид, что проверяет почту, и выжидая, пока остальные заберут свои вещи и удалятся. Когда, наконец, в комнате не осталось никого, кроме Фрэнка и Свена, она направилась в их сторону. Фрэнк, беседуя со Свеном, стоял к ней спиной, и, чтобы привлечь к себе его внимание, она коснулась рукава твидового пиджака криминального репортера.

– Эмили, дорогая, – произнес тот, оборачиваясь, – мне показалось, я видел твое прелестное личико в конференц-зале. Ну и денек, а? Ну и денек…

– По-настоящему отстойный, Фрэнк. Слушай, почему бы тебе не пойти со мной ко мне? У меня есть свободная комната. Тебе незачем торчать тут в одиночестве.

Фрэнк улыбнулся, моргнув серыми глазами.

– Очень благодарен за приглашение, но я останусь на своем посту. Кроме того, я буду не один; мистер Конколи решил составить мне компанию, верно?

Конколи только кивнул, улыбаясь одними губами.

– Ну да, должен же кто-то проследить, чтобы этот старый прохвост не дал отсюда деру, прихватив компьютеры.

– Вы уверены? Если вы оба согласитесь пожить у меня, я буду более чем просто рада.

– Хотя твое предложение очень заманчиво, – сказал Фрэнк, – мы все же останемся. Ты вернешься сюда и сразу нас увидишь. Не беспокойся.

Конколи только улыбнулся и махнул рукой. Мужчины ободряюще смотрели на нее, и она знала – их не переубедить.

– Вы оба, поберегите себя, – через плечо бросила Эмили и направилась обратно к своему рабочему месту за вещами. – Если вдруг передумаете, вы знаете, где меня найти. Тогда просто позвоните и дайте мне знать, что вы в пути. Хорошо?

Она улыбнулась, услышав адресованный Свену шепот Фрэнка:

– Эх, будь я лет на тридцать моложе, я бы ухватился за это ее предложение. Но жизнь так чертовски несправедлива.

* * *

Толкнув вращающуюся дверь редакции, Эмили вышла на улицу. День казался похожим на все остальные дни, на улицах было полно людей и машин, спешащих куда-то по своим неведомым делам. Остановившись на минутку, чтобы понаблюдать, Эмили не смогла уловить не то что ни единого намека на панику – не было даже тревоги или скрытого предчувствия беды. Все выглядело совершенно нормальным, обыденным, как будто большинство населения города еще не знало о смертях в Европе. Чуть дальше по улице, у перекрестка, Эмили услышала визг тормозов, а потом – нецензурную брань. Пока мир вокруг них распадался на части, жители Нью-Йорка жили повседневной жизнью, то ли позабыв, то ли наплевав на происходящее за океаном, в Европе. Периодически среди прохожих попадались люди с озабоченными лицами и прижатыми к ушам мобильными телефонами; маневрируя в толпе, они что-то негромко говорили своим невидимым собеседникам на другом конце линии. Эмили подумала, что, возможно, она видит, как медленно расползаются среди горожан ужасные новости.

Настанет миг, когда распространившаяся информация переломит что-то в сознании людей, рубикон окажется перейден, и тогда все в городе перевернется вверх тормашками. Когда все узнают о смертях по ту сторону Атлантики, паники будет не избежать, и улицы Нью-Йорка станут опасным местом. Надо как можно скорее вернуться домой и приготовиться к тому, что грядет. В свое время Эмили посмотрела достаточно фильмов-катастроф, чтобы понимать – в ближайшем будущем ничего хорошего ждать не приходится.

Маневрируя в толпе пешеходов, Эмили добралась до своего припаркованного велосипеда. Она отомкнула замок, сняла цепь, тянувшуюся от колеса к колесу, убрала ее в рюкзак, убедилась, что на велосипедной дорожке нет ни одного такси, водитель которого вознамерился бы таким образом срезать путь, и поехала в сторону дома.

* * *

Через сорок минут Эмили оказалась в своем жилом комплексе. Она припарковала велосипед на охраняемой стоянке и вошла в дом.

В вестибюле было оживленнее, чем обычно в такое время. Верный признак того, что европейские новости наконец распространились достаточно широко, подумала Эмили. Группа из пяти человек нервно топталась на площадке в ожидании лифта. Люди выглядели напуганными, куда более напуганными, чем любой из тех, кого Эмили видела после того, как покинула новостной отдел «Трибьюн». Она задалась вопросом, что еще стало известно за то время, пока она добиралась домой.

Заметив у лифта парочку знакомых, Эмили уже собралась поздороваться, но разглядела на их одежде потеки красного дождя и почла за лучшее ограничиться кивком и улыбкой, оставаясь, как она надеялась, на безопасном расстоянии. Ей хотелось держаться как можно дальше от всего, что было связано с красным дождем. Она не знала, может ли это сказаться в дальнейшем, но пока, возможно, лучше не рисковать и не приближаться к тем, кого захватил кровавый ливень.

У Эмили не было возможности узнать, как именно возбудитель болезни – вирус, или грибок, или чем там еще мог оказаться красный дождь – поубивал всех этих людей в Европе и как передается смертельное заболевание. Судя по всему, он вполне мог распространяться воздушно-капельным путем, и тогда для того, чтобы перешагнуть границу менялу жизнью и смертью, достаточно просто дышать одним воздухом с инфицированным или взяться после него за дверную ручку. Пожалуй, хорошей идеей будет какое-то время избегать замкнутых пространств вроде кабины лифта и контактов с теми, кто, возможно, уже заражен.

– Господи! – воскликнула она вслух, удивляясь тому, как мало времени понадобилось, чтобы ее инстинкт самосохранения заработал на полную катушку и навесил ярлычок на каждого, кто потенциально мог оказаться угрозой ее жизни. Дерьмово, конечно, что ей приходится рассуждать подобным образом, но как еще можно рассуждать в таких обстоятельствах? Не прошло и двух часов, как она наблюдала в прямом эфире за ужасной смертью молодого человека. Если жителей Нью-Йорка очень скоро ждет именно такое будущее – черт, она готова на что угодно, лишь бы с ней такого не случилось.

Именно эта мысль билась в мозгу Эмили, когда она открыла дверь пожарного выхода и начала штурм лестницы, поднимаясь к своей квартире.