Читать книгу Охотник - Поль Монтер - Страница 4

Леон с самого утра собирался в поле, но во двор вбежал сын кузнеца Дюлена, рыжеволосый миловидный Марциал, и звонко крикнул:

– Эй, папаша Эдуэн! Сеньор герцог приказал отправить несколько крепких парней в аббатство Монтьенеф2. Там надобно починить крышу.

– Вот ещё дело, – проворчал старик. – Неужто монахи так ослабели, что не могут справиться сами?

– Видать, монастырская еда и воздержание отнимают силы, – захохотал Марциал. – Ну так что, кто из ваших сыновей поедет со мной?

– Пусть идут Готран и Леон.

– Отец, да мне няньки не нужны, – хмыкнул младший сын. – Обойдусь и без братца.

– Нет, поедете вдвоём. Арно поможет мне в поле, а Готран проследит, чтобы ты не отлынивал от работы, увязавшись за очередной юбкой.

Леон скривился, но спорить с отцом в их доме было не принято. И вскоре повозка с молодыми мужчинами направилась в Пуатье.

Уже к полудню ловкие парни выполнили большую часть работы; спустившись с лесов, они утирали потные лица и, разминая затёкшие спины, направились перекусить.

Леон немного отстал, уж больно красивым ему показался величественный собор, который он никогда ещё не видел так близко. Юноша уважительно окинул взглядом аккуратный ухоженный сад позади церкви. Пожалуй, монахи всё же не зря едят свой хлеб. Убранство почище поместья герцога. Леон закинул голову и отбросил назад густые пряди волос, что вечно спадали на лицо. Однако при всей красоте здесь довольно скучно. И как это братья и послушники не воют с тоски, прохаживаясь по чудесным дорожкам, выложенным плитами, без возможности пофлиртовать с хорошенькими девчонками? Заслышав чьи-то шаги, Леон обернулся и заметил сухонького старичка, что брёл, опираясь на суковатый посох. И как только душа держалась в столь тщедушном теле? Бедняга нёс за плечами увесистый тюк и, кажется, не в силах был даже поднять голову.

Здорового молодого парня вмиг охватила жалость.

– Папаша, глядя на вас, и камень расплачется. С чего это вы взялись тащить тюк вдвое тяжелее вас? Давайте-ка я сам донесу.

Старик поднял маленькие выцветшие глаза, и морщинистое лицо его озарилось улыбкой.

– У тебя доброе сердце, парень. Хотя кое-какие грешки за тобой водятся, – произнёс он.

– Ну и дела! – захохотал Леон, ловко взвалив на спину поклажу. – Я всего раз был в этих местах, и тогда мне едва минуло пять лет. Откуда вам знать о моих грехах, папаша?

– Меня зовут отец Кеньо, сын мой. А что касаемо грехов, для старого человека, что служит Господу много лет, бывает достаточно одного взгляда.

Так, перекидываясь редкими фразами, они добрались до неприметной дверцы позади главного входа в собор.

– Благодарю тебя, Леон, – опёршись двумя руками на посох, произнёс старик. – Рад бы заплатить за услугу, да у меня нет и медной монетки.

– Оставьте, святой отец, – открыто улыбнулся парень. – Я и не помышлял об оплате. Уж, наверное, мне куда легче было одолеть пару шагов, чем вам. Прощайте, господин Кеньо.

– Постой, Леон. – Старик сунул руку за пазуху истрёпанной рясы и извлёк что-то, блеснувшее на солнце. – Вот, надень на шею, сын мой, и никогда не снимай.

– Что это? – Парень удивлённо уставился на медальон, висевший на простом шнурке.

– Считай это моим благословением, – серьёзно ответил старик. – И поверь на слово, оно непременно тебе понадобится.

– Благодарю за благословение, святой отец. Но мне хватило бы и ваших слов, – подмигнул Леон. Он надел медальон и спрятал его под ворот рубахи. А подняв голову, увидел, что старик исчез, словно растворившись в воздухе.

Вернувшись к своим и торопясь закончить работу до темноты, юноша успел позабыть о забавной встрече. И только по пути домой, когда усталые парни клевали носом под мерное покачивание повозки, Готран толкнул младшего брата локтем и шепнул:

– Вот ты чёртов гуляка! Успел-таки найти подружку, пока мы обедали.

– Ну и дурак. Откуда девчонки в таком занудном месте? Всего лишь заболтался со святым отцом.

– Да-да, – хихикнул брат. – Поди, ещё успел исповедаться в грехах и получить прощение?

Леон не стал спорить и, опустив поля шляпы на лицо, прикрыл глаза. Он припомнил разговор со стариком и только сейчас понял, что тот не единожды назвал его по имени, а меж тем сам юноша вовсе не успел назвать себя. А может, старик слышал, как парни подзывали друг друга, и ничего таинственного в этом нет.

В доме Эдуэнов царила тишина. Лишь мать, накинув шаль прямо поверх сорочки, поставила на стол кувшин молока и два ломтя хлеба. Убедившись, что младший сын валится с ног от усталости и наверняка ляжет спать, женщина отправилась к себе. Леон забрался на сеновал, не желая маяться в духоте с храпящим под боком Готраном. Он улёгся поудобней, но внезапно нащупал под рубахой подарок священника, и, привстав, чтобы поймать скупой отблеск луны возле крошечного оконца, попытался рассмотреть медальон. Он был довольно тяжёлым. Парень потёр его рукавом и наконец разглядел, что в раме из листьев изображены два скрещённых копья и крест. Должно быть, вещица недешёвая. Что ж, если она и впрямь принесёт удачу, уже хорошо. Говорят, любое подношение из рук священника сулит благо.

Красавица Амалия становилась всё бледнее. И её лихорадочно блестевшие глаза наводили на мысль о тяжкой хвори. Право же, молоденькая женщина вполне походила на умалишённую. Она вовсе запустила хозяйство и целыми днями сидела в доме, ни под каким видом не желая выходить на улицу. Знахарка Марион, поджав губы, заявила, что скорей всего бедняжка мается от чахотки, а стало быть, Кловису грозит остаться вдовцом в скором времени. Кумушки судачили, что Мали та ещё потаскушка и вечно наставляла мужу рога, вот и плата за грехи. Счастье, что они не нажили ребятишек – горе оставить малышей сиротами. И никто не ведал, что по ночам с упорством одержимой Амалия уходит в лес.

Только там к женщине вновь возвращались силы. И таинственный голос, что говорил с ней, более не вызывал у неё страха, а напротив, жгучее любопытство. В одну из ночей женщина приникла к плите и зашептала:

– Пусти меня, мой король. Я хочу быть с тобой, только с тобой!

– Я знал это, дорогая, – ответил незнакомец. – Ты заслужила мою любовь. Иди ко мне, Амалия.

Край плиты со скрежетом отодвинулся, обнажив лестницу, уходившую вниз. Конец её тонул во мраке. Из лаза повеяло ледяным холодом, запахом тлена и гнили. Но женщина без всякого отвращения начала спускаться. Стёршиеся осклизлые ступени привели её в склеп. Внезапно вспыхнули факелы на стене, осветив нависший потолок из земляного наката и несколько гробов, стоящих на козлах. Один из них, самый большой и покрытый истлевшей парчой, тотчас привлёк её внимание. Она медленно провела пальцами по вензелям, украшавшим крышку, и тут гроб рухнул на пол, подняв целое облако пыли. Трухлявые доски гроба развалились, и перед Амалией предстала жуткая картина. На полу копошился полуистлевший труп, источая омерзительный запах гниющей плоти.

– Поцелуй меня, Амалия, – повелительно просипел покойник.

– Да, мой король, – безропотно проронила женщина и, склонившись, прикоснулась губами к изъеденному червями тошнотворному лицу.

Голова её закружилась, порыв ветра сбил её с ног. Вокруг раздались всхлипы, стоны, тяжёлый шёпот и стенания. И тут прохладные пальцы приподняли её лицо за подбородок. Амалия с расширившимися глазами уставилась на молодого мужчину с пронзительным взглядом непроницаемо чёрных глаз. Тёмные волосы поблёскивали в свете факелов, но и при столь скудном освещении было видно, что незнакомец весьма хорош собой. Женщина с восторгом взяла его руку и почтительно поцеловала изящные, унизанные перстнями пальцы.

– Ты счастлива, любовь моя? – проворковал незнакомец.

– Да, мой господин, – преданно глядя на него, ответила Амалия.

– Хорошо, моя радость. А теперь уходи.

– Но… но я хочу остаться с тобой, – запротестовала женщина.

– Ещё не время. Я дам тебе знак, иди.

Последующие несколько дней стали для бедняги Вердье сущим кошмаром. Видно, его жена окончательно спятила. Она сидела, забившись в самый дальний угол комнаты, и, стоило мужу приблизиться, как несчастная бормотала вовсе несусветное:

– Поди прочь, Кловис. Я более не жена тебе. Скоро я стану королевой. Да-да, мой король придёт за мной…

– Не прислать ли кого-нибудь следить за ней? – хмуро говорили соседи. – Эдак она вполне может поджечь дом или натворить ещё какой беды, пока муж занят по хозяйству.

Пришлось Кловису раскошелиться и нанять старуху Рене присматривать за больной. Но однажды Амалия внезапно повеселела и, словно войдя в разум, впервые за долгое время попросила еды. Старуха Рене, кряхтя, направилась собирать на стол, а больная с проворством, которого и ожидать нельзя было при эдакой немощи, метнулась на чердак и спустя мгновение была уже на крыше дома.

Несколько досужих соседок видели, как женщина встала во весь рост, раскинув руки. Видно, она распугала летучих мышей, что гнездились на чердаке, и с отвратительным писком серые твари закружились прямо у неё над головой.

– Я иду к тебе, повелитель! – звонко воскликнула Амалия и рухнула вниз. Соседки завизжали так громко, что мигом сбежалась едва ли не половина деревни. Кто-то из ребятишек помчался за Кловисом, который, по счастью, не успел далеко уехать, и вскоре боязливая толпа окружила покойницу.

– Вот грех, теперь кюре откажется отпевать бедняжку, – шептались в толпе. – Упокой Господь её душу. Однако несчастный Вердье отмучился. Разве дело держать в доме умалишённую? Странно, хоть Мали была здорова погулять, но такой конец бедняжка не заслужила.

Конечно, соседи оказались правы. Кюре не позволил похоронить Амалию на кладбище и отслужить по ней мессу. Пришлось Кловису довольствоваться скромным обрядом за оградой кладбища. Леон вызвался помочь нести гроб и выкопать могилу. Хотя он никогда не любил эту женщину, а лишь желал её, как и всякую смазливую и лишённую строгих нравов девицу, парень счёл своим долгом проявить участие. Опуская гроб в землю, он испытал лёгкую тоску. Бог мой, как же изменилась хорошенькая Амалия! Её и не признать в этой высохшей женщине с жидкими спутанными волосами.

На исходе осеннего дня парочка подвыпивших парней возвращалась с ярмарки. Они засиделись в трактире, и повозка с соседями давно уехала. Теперь им пришлось идти пешком. Ну да ничего, как раз успеют проветрить головы, пока доберутся домой. Селистен то и дело останавливался и глупо хихикал, а Журден хвастливо похлопывал себя по карману, уверяя, что выиграл в кости десять экю серебром. Внезапно прямо перед ними возникла фигура женщины. Селистен прищурился и раскинул руки.

– Ого, только погляди, какая красотка, приятель.

Девушка и впрямь была хороша собой. Шёлковое платье с кружевной отделкой ладно облегало фигуру, распущенные светлые волосы золотились в лучах заходящего солнца. Нежный румянец покрывал щёки. Облик немного портили слишком бледные губы, но подвыпившим парням не было дела до такой мелочи.

– Эй, красотка, гуляешь в одиночестве и наверняка помираешь со скуки. Мы охотно составим тебе компанию! – весело крикнул Журден.

– Заманчивое предложение, дружок, – оскалилась девушка. – Вас двое, не позвать ли мне подругу?

– Если она так же смазлива, то конечно зови! – захохотали парни.

Девушка присвистнула, и из-за деревьев показалась ещё одна юная особа, одетая так же нарядно, как и подруга. Низко вырезанный лиф платья обнажал аппетитные формы, тонкая талия схвачена бархатным поясом. По всему, её подруга была так же привлекательна, и парни довольно переглянулись. Ради таких красоток можно и задержаться. И компания направилась в перелесок, девицы заверили, что знают отличное местечко, чтобы приятно провести часок-другой. Оказавшись в каштановой роще, Селистен, недолго думая, обхватил темноволосую девицу за талию и привлёк к себе.

– Ну-ка поцелуй меня, красотка, – подмигнул он.

Девушка закинула голову и вульгарно рассмеялась. Уставившись на неё, бедняга Селистен, мигом протрезвев и отшатнувшись, заорал на весь лес:

– Чёрт! Журден! Да это же Амалия Вердье, что померла более месяца назад!

Его друг вздрогнул и попятился, теперь и он ясно видел, что перед ним не кто иной, как погребённая за оградой кладбища покойница. Парни бросились прочь, но девицы возникли прямо перед ними.

– Э, нет, ребята, вы же сами были не прочь повеселиться, – прошипела блондинка. Неведомая сила пригвоздила парней к земле и лишила всякого сопротивления.

Горящие, словно угли, глаза Амалии и блеснувшие в последних отблесках заходящего солнца два острых клыка стали последним, что увидал Селистен.

Спустя полчаса на месте кровавой расправы появился холёный молодой сеньор в чёрной бархатной накидке, подбитой алым шёлком.

Окинув взглядом растерзанные тела, он благосклонно взглянул на девиц с пунцовыми губами и забрызганных кровью платьях.

– О, Дамиан… – Девушки присели в почтительном поклоне.

– Очаровательный вечер, мои птички, право же, что может быть лучше умирающих лучей солнца? Впрочем, как и любая смерть. Надеюсь, вы недурно провели время?

Дамиан спрыгнул с лошади и легонько пнул мыском сапога недвижимые тела. Склонившись над убитыми, он резко вонзил пальцы в грудь Селистена и вырвал сердце. Окровавленный комок ещё пульсировал в его руке, затянутой в лайковую перчатку.

– Взгляните, дорогие. Как жалкий человечек цепляется за жизнь. Его сердце ещё бьётся. – Дамиан поднёс его к губам и вонзил клыки в кровавое месиво. Девушки, как зачарованные, наблюдали за мерзкой трапезой и, приоткрыв рты, подходили к своему повелителю всё ближе. Дамиан обхватил их за талии и, прижав к себе, впился страстным поцелуем в губы Амалии, а затем и её подружки. И, подтолкнув женщин друг к другу, с наслаждением смотрел, как девицы целуются, окончательно перемазавшись в свежей крови. Поутру крестьянин, что тайком ставил силки на кроликов, наткнулся на истерзанные тела и едва не поседел со страху. Бедняга домчался до деревни быстрее любого всадника на резвой кобыле. Вскоре у рощи собралась целая толпа любопытных. Женщины вскрикивали и осеняли себя крестом, побледневшие мужчины хмурили брови и сжимали губы. Ну и дела, такого и в кошмарном сне не увидишь! Вот горе, страшно смотреть на родителей несчастных парней. Мать Селистена и вовсе сомлела, и её пришлось нести домой на руках. Мрачный мельник только зубами скрипел. Сроду его повозка не возила столь скорбный груз. Видно, на убитых напала волчья стая, надо бы устроить облаву, пока не пострадал кто-нибудь ещё. Старуха Дузе, сверкая глубоко посаженными глазками и тряся головой, зловеще произнесла, что дело нечисто. Когда это в их деревне случались три смерти подряд, да ещё таких молодых людей? Но женщины лишь пожимали плечами. Бедняжка Амалия не в счёт, все знали, что она спятила. А парней растерзали голодные звери. Такое могло приключиться с любым неосторожным человеком. Дурацкая затея идти через лес в сумерках! Говорят, Журден и Селистен здорово набрались в трактире.

В этот вечер за ужином в семье Эдуэнов было непривычно тихо. Братья молча хлебали суп, опустив головы. В конце концов, погибшие были их дружками и к тому же слишком молоды, чтобы помирать.

– Леон, – нарушила молчание мамаша Эдуэн. – Думаю, тебе не следует шастать по ночам. Сам видел, к чему могут привести ночные прогулки. Уж лучше бы ты женился, раз не можешь заснуть без женщины под боком.

Готран хмыкнул, но старик Эдуэн сурово посмотрел на него и кивнул.

– Мать права, ребята. Хоть я и сочувствую родне усопших, но осторожность – признак ума, а не трусости. Бравада до добра никого ещё не доводила.

Арно закурил трубку и взглянул на жену, что как всегда молча начала помогать свекрови убирать со стола. Экое счастье, что он женат и ему нет надобности охаживать очередную подружку.

В дом вошёл Марциал и, сняв шляпу, произнёс:

– Завтра я еду в аббатство, нам причитается по пять экю каждому за починку крыши. Кто составит мне компанию?

– Мои парни останутся дома, – проворчал Эдуэн. – Езжай один, неужто сам не довезёшь кошель с медяками?

Леон вздохнул и пожал плечами. Что поделать, отец явно не в настроении. Марциал потоптался у двери и надел шляпу.

– Эй, друг, передай от меня поклон отцу Кеньо, – бросил Леон.

– Непременно, – пробормотал парень, выходя прочь.

Поездка в аббатство прошла вполне благополучно, хотя, начистоту, Марциал здорово гнал кобылу, когда проезжал рощу. Сам не зная почему, он ужасно заробел, как только миновал город. Он старательно отсчитал монеты братьям Эдуэн и затянул кошель.

– Передал поклон священнику? – улыбнулся Леон.

– Да уж, и придумал ты поручение, дружок! – усмехнулся Марциал. – Битый час кружил по галереям и, должно быть, не обладай монахи ангельским терпением, выставили бы меня взашей. Ты что-то напутал, красавчик, а я по твоей милости выказал себя дураком.

– Как это? – приподнял бровь Леон.

– В аббатстве нет и никогда не было отца Кеньо, приятель. А единственный древний старик послушник и вовсе не тщедушный, а вполне упитанный. Его зовут брат Кассель.

– Но… чёрт, не мог я перепутать, – заспорил Леон. – Уж чего-чего, а память у меня хорошая. Я в точности запомнил его.

– Хватит тебе поминать лукавого к ночи, – сердито прикрикнула мать. – Стоит ли спорить по пустякам?

– Матушка! Уж вы-то должны поверить, – горячился парень. – Отец Кеньо дал мне благословение!

– Ох, ну и упрям ты, словно мул! – в сердцах сказала женщина.

Леон сунул руку за пазуху в попытке вытащить медальон, но отчего-то не стал этого делать и только пожал плечами. Да ну их, может, и впрямь старичок попросту доставил поклажу в аббатство и, конечно, его никто не запомнил. А спорить дальше – наверняка выставить себя недоумком.

Вскоре крестьяне едва вспоминали усопших. До того ли, когда приход осени ознаменовался сильными дождями, и приходилось спешно убирать урожай? А спустя ещё пару деньков и вовсе по ночам подмораживало. Леон с отцом и братьями совсем изнурял себя работой и, к тайной радости родителей, вечерами он валился с ног, не помышляя о тайных свиданиях. Пожалуй, ненастная погода заставила живность жаться ближе к человеческому жилью. Летучие мыши облюбовали деревню и, сказать откровенно, совсем не вызывали радости. Эти мерзкие твари, что промышляют ночами, а днём недвижимо висят вниз головой, редко у кого вызывают умиление. И хотя подобное соседство длилось веками, отчего именно злосчастной осенью они уж слишком расплодились? Старуха Дузе ежечасно находила зловещие приметы. А что прикажете думать, если серые пучеглазые пакостники совершенно растеряли всякий страх? Да-да, они так обнаглели, что не желают довольствоваться чердаками и скоро запросто станут гнездиться в комнатах. А всем известно, что эти твари – предвестники беды.

Кто-то отмахивался от её слов, кто-то осенял себя крестом и боязливо запирал дверь и ставни. Но старуха словно накликала несчастья. Один за другим, в деревне без всякой видимой причины скончалось трое малышей. Вечером младенцы засыпали здоровыми, а утром убитые горем матери находили в люльках застывшие тела. Испуганные жители послали в город за лекарем, но важный господин Буве так и не нашёл причины. Он потирал переносицу, закатывал глаза и наконец изрёк, что мёртвые младенцы бледны до синевы и малокровны. Должно быть, их мало кормили и дурно заботились. Но чего взять с деревенщины?

– А я видела, как над нашим Лулу кружила летучая мышь, – пропищала сестрёнка одного из умерших.

Но её никто и слушать не стал. Мало ли что болтает шестилетний ребёнок. И крестьяне вообразили, что среди малых ребятишек бродит хворь, нападающая на беззащитных младенцев. Жена Арно Жеральдин прикусила губу, и глаза её наполнились слезами – женщина была на сносях, и смерть детей вызвала у неё отчаянный страх. Пришлось мужу и свекрови битый час утешать бедняжку, уверяя, что будущему ребёнку ничего не угрожает. Не успели затихнуть разговоры об умерших младенцах, как пришла новая беда. Вдруг прямо на пустом месте спятил Марциал. Смешливый весельчак стал сам не свой. Бледный и осунувшийся, он стал сторониться прежних друзей и частенько наведываться в лес.

– Однажды Леон нос к носу столкнулся с товарищем, когда тот, крадучись, возвращался домой.

– Эй, приятель. Верно, ты решил перещеголять меня, – добродушно рассмеялся Леон. – Неужели нашёл подружку, что снизошла к твоим рыжим вихрам?

– Ну и дурак ты, Леон, – ухмыльнулся парень. – Такая девушка тебе и во сне не снилась. Вечно ты посмеивался надо мной и гордился, что все смазливые девчонки так и липнут к тебе. Вообрази только, я обрёл настоящее счастье. Моя Лилиан – настоящая красотка, хороша, словно сеньора. И такая нарядная! Да-да, она в шёлковом платье и кружевах, не чета нашим девицам в холщовых сорочках. А какой аромат от неё исходит! М-м-м-м, её нежные ручки благоухают так сладко, что голова кругом.

– Ну и дела, приятель, – подмигнул Леон. – Складно выводишь. Думаю, ты здоров привирать. Дай взглянуть на неё, и тогда я непременно признаю, что все мои любовные победы не стоят и медной монеты.

– Поищи недоумков в другом месте, – буркнул Марциал. – Стану я знакомить такого гуляку с возлюбленной.

Леон состроил скорбную гримасу, но тотчас расхохотался.

– Да ладно тебе, обойдусь. На мой век хватит пылких красоток и без твоей таинственной невесты. Но, сдаётся мне, она та ещё штучка, если ты стал бледным, словно покойник, и еле волочишь ноги. Если она сейчас вытянула из тебя все соки, что станет после свадьбы?

Однако свадьбы ни несчастный Марциал, ни его отец, кузнец Дюлен, так и не дождались. Серым дождливым утром служанка нашла парня повешенным в амбаре. Огромный Теофиль едва не потерял рассудок от горя, и молчаливые слёзы так и струились из его воспалённых глаз. Как же случилось, что он не уберёг единственного сына? Ведь никакой горькой нужды у Марциала не было. Разве что стал немного странным да чересчур бледным. Но Теофиль Дюлен – вовсе не нищий и запросто мог бы оплатить услуги лекаря.

– Чёрт побери! – мрачно бросил Леон, со всей силы ударив по балке амбара кулаком. – Может, его девчонка отказалась выходить замуж, и бедняга помешался от любви?

– Что ты несёшь! – вскинулся Дюлен. – Разве моему славному сынку отказала бы какая-то девица? Да и с чего ты взял, что он собирался жениться. Уж, наверное, мне он непременно сказал бы об этом.

Леон прикусил губу и промолчал. Скорей всего, его несчастный друг встречался с потаскухой, и посему не ставил отца в известность. Он говорил, что его возлюбленная разодета в шёлк и кружева, такая одежда не к лицу простой девушке. А юная сеньора нипочём не станет устраивать свидания с сыном кузнеца.

Похороны Марциала состоялись за оградой кладбища. Что вновь дало повод старухе Дузе прошамкать о проклятье, которое охватило деревню. Надо бы упросить кюре отслужить мессу да окропить дома святой водой. Но мало кто решился расстаться с парой монет. Урожай сильно пострадал от дождливой осени, надо бы приберечь каждый грош. Ведь плату сеньору дю Рамбалю никто не отменял.

Столетнее кладбище за каштановой рощей, что давно заросло травой, а треснувшие могильные камни покрылись плесенью и мхом, ярко заливал лунный свет. Холодная и зловещая луна словно остановилась над проклятым местом. С отвратительным скрежетом сдвинулись со своих мест вросшие в землю плиты, и поляна заполнилась омерзительными существами. Ковыляя полуистлевшими ногами, они двинулись к небольшой насыпи и покорно замерли в ожидании. Внезапно земля насыпи зашевелилась, и начал стелиться густой туман с сильнейшим запахом гнили. Стоило ему рассеяться, как перед мертвецами возник молодой красавец в чёрном бархатном камзоле, украшенном золотой нитью.

– Король… – прошелестело в толпе. – Наш король Дамиан явился…

Мужчина широко улыбнулся, обнажив белые зубы. Но два острых клыка придавали его улыбке зловещий вид и портили красивую внешность.

– Я рад приветствовать вас, мои верные слуги, – бархатным низким голосом произнёс он. – Итак, мои славные, час пробил. Больше мы не станем гнить в тесном склепе. Отныне деревня ваша.

Одобрительный гул послышался со всех сторон.

– Более вам нет нужды принимать свой истинный облик. Вы всего лишь станете погружаться в сон на рассвете и до захода солнца. А ночью ваша власть будет безраздельной. После полуночи вы отправитесь за свежей кровью, а сейчас у нас есть время немного повеселиться.

Дамиан прищёлкнул пальцами, и его свита мигом обернулась людьми. В восторге они поглядывали друг на друга и на свои богатые одежды. Девицы горделиво оправляли пышные кружева, Амалия и Лилиан позвякивали браслетами и нежно оглаживали пальцами рубиновые колье на белоснежных шеях. Марциал так и замер, уставившись в подмёрзшую лужу. Сроду он не носил такого шикарного камзола из тончайшего сукна и таких ослепительно белых шёлковых чулок. А башмаки с позолоченными пряжками! Право же, они так чудесно сверкают при свете факелов. Невесть откуда прямо посреди открытых могил возникли столы, щедро уставленные снедью. Пробки с шумом вылетали из бутылок, и красное, похожее на кровь, густое вино заливало тяжёлые скатерти из парчи. Добрых два часа нечисть веселилась на своём нечестивом празднике, славя короля Дамиана, восседавшего во главе стола и снисходительно поглядывавшего на свиту. А после и вовсе начался настоящий шабаш.

Мужчины и женщины без всякого стыда предавались плотским утехам, пачкая свои шикарные туалеты в земле. К обнажённому бедру Лилиан прилип пожухлый лист, вино пропитало кружевные манжеты сорочки Дамиана. Но Амалия лишь постанывала от удовольствия, целуя его грудь, и прижималась всё крепче, вцепившись острыми ногтями в спину нависшего над ней короля. Низкая оргия, должно быть, продолжалась бы до рассвета, но Дамиан, бесцеремонно отпихнув разомлевшую девицу, вновь прищёлкнул пальцами. На поляне тотчас воцарилась тишина.

– Пора, мои дорогие. Поспешим утолить нашу извечную жажду.

Не прошло и пары минут, как над поляной поднялась целая стая летучих мышей и ринулась в деревню.