Читать книгу Кодекс состоятельных. Живи, как 1% населения в мире - Пол Салливан - Страница 4

У Дженни Кригер были деньги, которые она могла бы инвестировать. Это был уже второй раз, когда она могла извлечь выгоду из несчастного случая, и теперь она была более осмотрительна. В 1980-х, когда ее муж погиб в авиакатастрофе, ей удалось распорядиться страховым возмещением, так чтобы позаботиться о себе и двух своих детях школьного возраста. Она всем распоряжалась сама, задавая вопросы друзьям, если что-то не понимала. Она консервативно инвестировала деньги в акции и облигации и использовала часть средств, чтобы основать небольшую компанию. «Я импортировала товары из кожи рептилий из Южной Америки», – сказала она. Бизнес по большей части существовал благодаря ее интересу к моде и степени магистра делового администрирования, а также бухгалтерскому опыту. И все же, когда много лет спустя ее отец, успешный хирург, умер, она почувствовала, что ей нужна помощь в инвестировании унаследованных средств. Она не надеялась на высокую отдачу, не хотела и рисковать. Так что она поступила так же, как поступили бы многие другие вдовы в ее положении: она обратилась к семье. В этом случае она попросила зятя о помощи.

Множество зятьев были бы недостаточно квалифицированы, чтобы давать советы, но ее зять основал фирму по финансовым консультациям, которую продал GE Capital несколькими годами ранее. У него не было проблем с финансами и было свободное время. Она сказала мне: «Я задала ему следующие вопросы: достаточно ли у меня средств? Я не хотела остаться без денег. Если бы я продолжала тратить столько же, сколько до этого, к чему бы это привело? Со мной все будет в порядке, если я буду руководствоваться этим планом? Он дал мне какие-то параметры. Я хотела узнать риски. Он учел абсолютно все мои траты. Была ли я на правильном пути? Я хотела подтверждения». Ее величайшей заботой, однако, был этот вопрос: «Сколько я могу тратить при условии средней продолжительности жизни?»

Хотя ее беспокойство не было необычным, ее способность прислушиваться к советам была редкостью. Когда мы с ней говорили, Кригер, дама далеко за 60, описала свое финансовое положение как «среднее, не слишком богатое». Она предоставила своему зятю всю возможную финансовую информацию, которую могла. Затем она послушалась его совета и поняла все возможные последствия, как позитивные, так и негативные. Она хотела, чтобы ее финансовый план был взаимовыгодным. «Возможно, из-за образования, полученного в этой области, я понимала, что могут быть хорошие и плохие решения, – сказала она о своей бухгалтерской степени и степени магистра делового администрирования. – Я видела, как люди безрассудно губят собственное имущество. Я стремилась найти какого-нибудь помощника, чтобы не сделать того же». Кригер, казалось, куда меньше беспокоилась об эффективности своих инвестиций, чем о возможности поддерживать свой стиль жизни. Она не переживала, когда ее инвестиционный портфель увеличивался в цене на 5, 10, 15 % (или даже когда падал) до тех пор, пока ей хватало денег на жизнь.

Кригер не знала в то время, что была не просто тещей, которой требуется совет. Она была бы идеальным клиентом для молодой компании, которая бы заставляла клиентов меньше фокусироваться на часто переоцениваемой мере успеха – прибыли – и больше на других областях, которые являются обязательным условием действительной успешности инвестиционной стратегии.

В рамках инвестирования что отличает состоятельных от богатых и остальных? Я и Брэд Клонтц, финансовый психолог, у которого была должность в Канзасском университете в отделе финансового планирования, зимой 2013 года взялись за исследование, которое было должно помочь понять, чем отличается Один Процент. По вопросам инвестирования почти у всех людей из этой группы был финансовый консультант, более чем у 80 % был бухгалтер, и 2/3 имели личного адвоката, с которым регулярно консультировались. Они были более чем защищены. В то же время эти советники не могли защитить их полностью от предубеждений и склонностей, которые могут пустить под откос любую инвестиционную стратегию. Одним из результатов инвестиций было то, что проведение тонкой зеленой линии, разграничивающей состоятельных и богатых, было не такой простой задачей, как подсчет количества денег, которые кому-то нужно вложить. Все не так просто. Люди с кучей свободных денег совершают те же глупые ошибки, что и остальные. (Они могут, однако, иметь больше денег, чтобы смягчить последствия своих неправильных решений.) Всего лишь то, что они успешно вели бизнес по продаже машин, пластиковой обшивки для домов или компьютерного программного обеспечения, не означает, что они поняли, как распоряжаться деньгами.

В нашем исследовании участвовали представители групп из 1, 5 и 20 % самых богатых людей, и мы с Клонтцем обнаружили, что Один Процент на самом деле более склонен совершать инвестиционные ошибки. Его представители были чрезмерно уверены в своих инвестиционных способностях. Они совершали больше сделок. Они гордились тем, что продают акции с завышенной ценой, и они были более склонны держать акции, потерявшие в цене, вместо того чтобы продать, принять убыток и двигаться дальше. Они также инвестировали средства в компании, созданные их друзьями – даже если знали, что это плохая идея, – и предпочитали совет друга, нежели финансового консультанта по инвестициям. (Если это кажется вам приемлемым, спросите себя, как ваш друг, работа которого не связана с инвестициями, может больше знать о том, что происходит с определенной компанией или рынком вообще, чем профессиональный финансовый управляющий, который полностью посвящает себя этому.) Если инвестиции терпели крах, они могли по крайней мере признать свои ошибки. В то время как эти открытия приводят нас к мысли о том, что Один Процент похож на просто богатых людей, они также показывают, насколько прочно засело в нас пагубное поведение в сфере инвестиций. Это чуть ли не врожденное качество.

Простая арифметика должна излечить кого угодно от этих тенденций. Люди могли просто заранее подсчитать цифры и не принимать на себя риски, которые могут негативно сказаться на их финансах. Но большинство инвесторов не понимают, как проценты могут идти против вас. 50 %-й убыток вашего портфеля – что испытали многие в 2008-м – требует 100 % прибыли, чтобы восстановиться. Это может занять годы. Но даже меньшие потери требуют значительной прибыли, чтобы портфель увеличился до прежнего уровня. 10 % убыток требует 11,5 % восстановления; пятнадцатипроцентный – 18 % восстановления; 25 % падение означает, что портфелю нужно увеличиться на треть. Это простая математика, доступная каждому, но она неочевидна для большинства инвесторов. В этом заключается причина, по которой люди, только попробовавшие агрессивно инвестировать, чтобы получить все и сразу, часто теряют больше, чем могут себе позволить. Они не понимают, что инвестиция, обещавшая 15 % дохода, с тем же успехом может создать 15 % убытка, а иногда и больше. Лучшее, на что кто-то может надеяться, – это диверсифицированный портфель с небольшой отдачей и стабильным ростом.

Но чтобы иметь возможность так действовать, вам нужно быть в большей степени похожим на друзей-экономистов Талера, чем на обычных людей. Это будет суперрационально, и вам придется отказаться от всех поведенческих предубеждений, изучению которых Талер посвятил свою карьеру. Чтобы перейти на нужную сторону тонкой зеленой линии, людям и их консультантам следует избегать трех вещей, которые могут разрушить любой инвестиционный план: оптимизм, доверие и самоуверенность. Когда мне нужно было инвестировать свои средства много лет назад, я испытал все три чувства, несмотря на благоразумность в других областях своей жизни. Избавление от них помогло мне перейти на верную сторону тонкой зеленой линии. Я обязан своим скептицизмом трем людям: Грегу Фишеру, Дейлаяну Кейну и Терренсу Одиэну.

Фишер, президент Gerstein Fisher, фирмы по управлению состояниями наиболее обеспеченных людей Нью-Йорка, нашел способ избавлять клиентов от излишнего оптимизма, превращая их при этом в пессимистов, зарывающих деньги на заднем дворе. Он человек невысокого роста, подтянутый, с бритой головой и большими часами на руке. Когда я пришел в его офис, расположенный среди многоэтажных зданий делового центра Манхэттена, он протянул мне вазу с шариками.

«Не смотри и вытащи один», – сказал он мне.

Я вытащил. Черный.

«Теперь положи его обратно и достань другой».

Снова черный.

«Еще раз».

Белый.

«Ты заработал денег», – сказал он мне с улыбкой.

В этой вазе было шесть белых шариков и два черных. Белые шарики означали растущий рынок акций; черные – падающий. Исторически рынок акций рос 75 % времени, но он не растет уже три года подряд и будет падать еще и в следующем году. Я получил два падающих года, прежде чем достал белый шарик, который означал, что мои инвестиции выросли. Однако я не знал, выросли ли они настолько, чтобы восстановить убыток двух предыдущих лет.

Фишер умен, но более важно то, что он любопытен. Он управляет $2 миллиардами средств для приблизительно 600 клиентов. Его клиенты, очевидно, думают, что он знает об инвестициях больше, чем они, иначе они бы его не наняли. Он намеренно преуменьшает то, что делает.

«Я инвестиционный советник, а ты зарабатываешь 9 процентов в год? – сказал он. – Подумаешь. Есть проблемы поважнее». Вроде того, сколько ты тратишь или сколько проживешь. Но он сказал, что его клиенты по большей части зациклены на событиях, которые уже произошли. В этом смысл того, чтобы доставать шарики из вазы: цвет, который вы достали, никак не повлияет на то, какой вы достанете следующим. «Большинство людей не могут абстрагироваться от вчерашнего дня, – сказал он. – И если последние 10 лет влияют на ваши инвестиционные решения, то они причинят вам боль». Это работает в обе стороны. Если вы купили акции Apple за $100, и они выросли до $600, рациональнее было бы их продать: какова вероятность того, что акция вырастет в шесть раз снова? Однако он хотел знать, могли ли его клиенты сопротивляться желанию покупать и продавать в ненужные моменты.

В 2010 году, после 17 лет в бизнесе, Фишер думал, что видел все возможные виды неразумных инвестиций. Чтобы проверить свою гипотезу, он решил объединиться с Филлипом З. Маймином, бывшим менеджером хедж-фонда и профессором в области финансов и управления рисками в Инженерном политехническом институте Нью-Йоркского университета, чтобы проанализировать клиентов своей фирмы. Они сфокусировались на примерно полутора миллионах звонков в фирму Фишера, начиная с ее основания в 1993-м. После того как они покончили с рутинными звонками – содержащими сообщения вроде «Счастливых выходных!» или «Вот мой новый адрес», – они обнаружили, что звонки с просьбой продать акции увеличивались после дней, когда рынок акций падал, в то время как количество просьб купить акции возрастало, когда рынок рос. Если это поведение кажется вам логичным, то вы обречены потерять деньги, которые инвестируете. Лучшей стратегией было бы покупать или продавать акции, основываясь на информации о будущем: новости о запуске нового продукта или выходе на новый рынок, потери конкурентоспособности или неэффективной стратегии – эти факторы повлияют на будущий ход цены. Грамотный инвестор примет эту информацию к сведению и будет думать, какова будет цена акции в будущем и должен ли он ее покупать или продавать. Он не станет паниковать из-за того, что ее цена снизилась в один день – он даже докупит еще, потому что более низкая цена более привлекательна, – и он, что не менее важно, продаст акцию, когда она достигнет той стоимости, которой он ожидал. Увы, обычно инвесторы, действующие самостоятельно, не обладают таким терпением.

Исследование Маймина – Фишера, опубликованное в Journal of Wealth Management в 2011 году, обнаружило, что такие непроизвольные реакции на изменения цены за предыдущий день стоят инвесторам 4 % прибыли каждый год. Это не только отрицательно влияет на портфель, но и усложняет восстановление. Более того, нет видимой логической причины для того, чтобы люди суетились. «Похоже, это зависит от того, что они вчера съели на обед, – говорил Фишер. – Или если они купили Google в момент их выпуска, они хотят также купить Facebook. Это лучше объясняет их рискованное поведение». Причем люди с большим количеством денег звонили с той же частотой, что и с меньшим.

Это исследование утверждает, что ежегодные потери от собственной глупости могут быть больше, чем 1 % прибыли, который взимает финансовый консультант за управление средствами. Это звучит как аргумент в пользу использования советника, но результат предполагает, что консультанты могут удержаться от того, чтобы поступать так же, как их клиенты. Дон Филлипс, президент инвестиционных исследований в Morningstar, следящий за эффективностью ПИФов, спрашивал, могут ли консультанты удержать клиентов от совершения ошибочных сделок. «Если большинство инвесторов используют консультантов и при этом продолжают ошибаться, это значит, что должно быть огромное количество плохих советов, исходящих от консультантов», – писал Филлипс в отчете Morningstar в октябре 2010 года. Это был довод в пользу скучных паевых фондов, которые балансируются без дополнительных вложений от инвесторов, – рациональное решение, которое помогло бы вам перейти на верную сторону тонкой зеленой линии, но к которому не склоняется большинство инвесторов, поскольку они думают, что смогут выбрать лучшие акции.

Я также нашел не менее интересным то, что исследование, подтверждающее гипотезу, выдвинутую на основании случая 1978 года, – это история человека, который не мог справиться со своим страстным желанием есть посреди ночи. Он зашел настолько далеко, что вешал замок на холодильник и отдавал ключ другу. Но он продолжал просыпаться с нестерпимым желанием поесть, будучи неспособным с ним справиться самостоятельно. В какой-то момент холодильник оставался незакрытым, и он мог снова кинуться к еде. Маймин сделал схожие выводы из наблюдений о клиентах Фишера, все из которых в основном были инвесторами: некоторые не могут преодолеть себя, покупая по высокой цене и продавая по низкой. «Порыв никогда не спадает до нуля, – сказал он. – Люди, желающие торговать агрессивно, никогда не исчезнут. Если рынок волатильный, их количество увеличивается». Средний инвестор заработал бы больше, если бы подумал о холодильнике или нестерпимом желании поторговать как об одной из выдуманных корзинок Талера с ярлычком «пенсия», «сбережения на колледж» или «зимние каникулы». Он мог бы мысленно запереть свои деньги и не трогать их. Они были бы отложены на определенную цель и были бы неприкосновенны, как деньги, которые он собирается потратить на еду. Эта стратегия избавила бы его от беспокойства о цене акций изо дня в день. Эта суета была бы бессмысленна, а его шанс на достижение реальной состоятельности бы возрос. Это сделало бы его менее оптимистичным и более состоятельным в долгосрочной перспективе.

Дейлаян Кейн, доцент в Йельской школе менеджмента, заинтересовался тем, что говорят консультанты вроде Фишера клиентам, когда те приходят со своими иррациональными желаниями. На фотографии Кейн в аудитории с деревянной отделкой размахивает руками так, будто танцует «монстр мэш». Но возможно, что он пытался напугать инвесторов. Его исследование обнаружило, что они были слишком доверчивы, в частности, даже когда их консультант говорил им, что у него конфликт интересов. Они часто не понимают важности этого откровения. И даже если понимают, они все же склонны инвестировать туда, куда консультант им рекомендует, даже если он только что сообщил, что инвестиция принесет выгоду лично ему. «Это не работает, потому что люди не понимают, что конфликты интересов опасны, – сказал мне Кейн. – Даже очень ясные подобные сообщения не производят должного предупредительного эффекта. Люди держатся плохого совета, даже когда узнают, что он плох. Они корректируются, но недостаточно».

В случае, если консультант сообщает клиенту о конфликте интересов, пытается втянуть его в инвестиции в компанию своего брата или того, кто платит ему более высокую комиссию, инвесторы склонны вкладывать меньше денег, но все же вкладывают какое-то количество. Они не хотят, чтобы консультант подумал, что они ему не доверяют, или посчитал, что они подозревают его в нечестности. Проще говоря, инвесторы не понимают разницы между тем, что они узнали, и тем, каковы риски. «Предупреждение о том, что вам на уши вешают лапшу, – не то же самое, что предупреждение о том, что лапша сожжет вам уши», – говорил Кейн. Или, по словам Николаса Штуллера, основателя компании AdviceIQ, оценивающей финансовых консультантов, большинство инвесторов говорят о своих консультантах то, что не имеет отношения к способности консультанта что-то советовать. «Они всегда говорят: он такой порядочный человек. У него высокий рейтинг в гольфе. И у него замечательная семья, – сказал Штуллер со смешком. – Все это совершенно бессмысленно, если вам нужен хороший консультант. Люди не знают, кто он: трастовый служащий, или финансовый консультант, управляющий активами, или советник, работающий только за вознаграждение».

Готовность к доверию хороша в других областях жизни, вроде женитьбы, но она может приносить вред в инвестициях. Что вам делать, если вы не понимаете, о чем вам говорят? Кейн утверждает, что невозможно получить объективный совет касательно инвестиций. Начнем с простого: если кто-то рекомендует вам купить акцию, потому что ее цена растет, то это означает, что кто-то продает ее, потому что ему кажется, что она добралась до своего максимума, или потому, что продавцу нужны деньги для чего-то еще, и это в его случае лучшая акция для продажи. Инвесторы должны спрашивать себя, каковы финансовые или иные причины, побуждающие консультанта советовать покупать или продавать. Это уже сложнее. «Мы спрашивали людей, насколько неэтично давать потенциально вредный совет, чтобы набить себе карманы, – говорил Кейн. – Большинство людей считали, что это плохо, независимо от того, ради чего это делалось». Это понятно. Но затем он добавил: «Мы задавили тот же самый вопрос другой группе и говорили: “Но что, если ваш финансовый консультант дает вам плохой совет?” Люди считали, что это нормально».

Психологи называют это «моральным лицензированием». Когда вы рассказали о своем конфликте интересов, ответственность переходит на сторону клиента, который должен действовать благоразумно. Но исследование показывает, что этого не происходит. Инвестор может провести некоторые поправки, но их будет недостаточно для того, чтобы учесть конфликт. Похоже, что решением этой проблемы может оказаться использование второго набора опций, предложенных консультантом, в котором не замешаны его личные интересы. Но это тоже не срабатывает. Люди демонстрируют устойчивую склонность использовать первый набор рекомендаций как исходный. Им следует найти множество советов и взвесить все «за» и «против». «Я думаю, люди должны понимать, насколько ангажирован совет, который они получают, – говорит Кейн. – Вопрос не в том, насколько безнравственный ваш консультант. Вопрос в том, насколько совет правильный. Консультируемым следует прикладывать больше усилий, чтобы понимать, что им советуют».

Это желание доверять в крайнем его выражении служит причиной для успешного существования финансовых пирамид. «Мы слышим об этих нелепых аферах и удивляемся, как люди в них попадаются, – говорил Кейн. – Но мы предрасположены к тому, чтобы слушать тех, кому мы хотим верить, в данном случае о том, что инвестиция будет успешной. Мы не можем трезво оценить возможности, особенно когда дело касается инвестирования». Лучшие комбинаторы знают, что лучше всего нацеливаться на связанные группы – церкви, соседства, клубы, – так что люди видят, что их друзья приобретают что-то хорошее и хотят быть в курсе ситуации или удивляются, почему им не сделали предложение. Берни Мэйдофф в конце концов построил пирамиду благодаря тому, что был нацелен на богатых евреев, которых узнавал в Нью-Йорке и Палм-Бич. Они сами требовали того, чтобы он принял от них их деньги, потому что их друзья делали то же самое. Это были люди, у которых в тот момент было достаточно денег, чтобы быть на состоятельной стороне тонкой зеленой линии, но они были доверчивы настолько же, насколько доверчивы жертвы мелких мошенников. Совет Кейна? Помедлите. «Если завтра эта возможность исчезнет, то это может означать, что ваши деньги и консультант также могут исчезнуть, – сказал он. – Нет инвестиций, которые вам нужно провести немедленно». Немного недоверия может помочь вашим деньгам не меньше, чем хороший совет о покупке акций.

Делать инвестиции после того, как вы узнали о конфликте интересов, не самая лучшая идея, но другие проблемы покупки акций еще хуже – например, услышать о компании по телевидению, пока вы обедаете, и купить акцию. Терренс Одиэн, профессор финансов в Школе бизнеса Хаас в Университете Калифорнии в Беркли, провел ряд экспериментов, показывающих, насколько беспечными и невероятно самоуверенными могут быть люди в инвестициях и что наши советы о покупке акций редко строятся на чем-то большем, чем просто на предположениях. У него появилась догадка в годы между взлетом акций технологических компаний и Великой рецессией о том, что люди переоценивают свои знания об инвестициях. Его гипотеза состояла в том, что акции, о которых говорят по телевизору, демонстрируют пики в те дни, когда о них было упомянуто, независимо от программы, передачи и человека, который говорит об акции. Он был прав. В работе 2008 года «Все, что блестит: эффект внимания и новостей на поведение индивидуальных и институциональных инвесторов» (All That Glitters: The Effect of Attention and News on the Buying Behavior of Individual and Institutional Investors) он назвал выбор акций, на который влияет телевидение, «покупки на привлечении внимания» (attention-driven buying). Для человека, работающего полный рабочий день, на рынке слишком много акций, чтобы выбрать что-то, поэтому мелькание акции по телевизору сильно сужает диапазон для выбора. «Покупка – такая пугающая задача, – говорил мне Одиэн. – Инвесторы случайно, если не сознательно, ограничивают свое внимание. Акция привлекает их внимание, и они принимают решение, основываясь на этом. Вместо выбора из пяти тысяч акций они выбирают из 15». Но масштаб того, насколько сильно демонстрация по телевизору влияет на покупки и продажи акций, ошеломителен. Одиэн писал, что эти вспышки стремления к покупкам и продажам акций могут быть измерены. В любой день дисбаланс купли-продажи акций, не упоминаемых в новостях, составляет 2,7 %, и 9,35 % для тех акций, о которых были новости. У крупных розничных брокеров это еще более заметно: акции без упоминания имеют негативный дисбаланс в 1,85 %; те же акции с новостями имеют позитивные 16,17 %.

Хотя это удобно для инвестора и это вполне можно понять, эта разница показывает, насколько торговля акциями под влиянием телевизионных передач является нелепым способом потратить деньги. Как вы узнаете о качестве этих 15 акций, если вы не провели никакого исследования? Это может быть 15 отличных акций, 15 чудовищных акций или их смесь. Скорее всего, вы обедали или отдыхали в рабочий перерыв, когда услышали новости, – оценили ли вы совет или просто реагировали, как клиенты Фишера? Этот человек в телевизоре компетентен, или он пытается нажиться на том, что он вам говорит, даже не признаваясь в этом, что, как обнаружил Кейн, все равно не работает?

В этой работе Одиэн сравнивал стратегии обычных людей и профессиональных трейдеров, которые также покупают невыгодные акции, но по крайней мере у них есть метод. Во-первых, они не покупают акции, основываясь только на том, что они увидели их в деловых новостях. «Обладая большим количеством времени и ресурсов, профессионалы могут непрерывно отслеживать более широкий диапазон акций, – писал Одиэн в своей работе. – Они склонны применять точные критерии входа в сделку – возможно, с использованием компьютерных алгоритмов, – это помогает избежать покупок на привлечении внимания».

Конечно, для обычного человека альтернативой тому, чтобы выбирать из небольшого набора акций, будет полное погружение в тысячи акций и бездействие. Но исследование Одиэна показало, что люди не склонны тратить время на то, чтобы перекопать все акции; люди предпочитают видеть знаки там, где их нет. «Мы подобны машинам по обнаружениям знаков, – сказал он. – Если бьет молния и что-то падает со стола, мы считаем, что падение вызвала молния. Или хуже того, падает книга, и бьет молния, и вы думаете, что книга вызвала молнию». Поиск закономерностей – это, определенно, последствие эволюции: если вы замечали, что членов семьи съедали львы, когда они уходили одни, вы не пойдете один сами. Но попытки усмотреть знаки в акциях, основанные на теориях, схожи с предчувствиями на ипподроме, только с меньшей вероятностью получить спасительную прибыль. «Инвестору, торгующему на рынке и постоянно видящему знаки, лучше заняться нормальной работой», – говорит Одиэн. Учитывая то, что средний инвестор теряет деньги при покупке или продаже акций, те инвесторы, которые дополняют это покупками, основанными на какой-то причине, о которой им сказали по телевизору, вдвойне обречены.

Но что можно сказать об Одиэне? Разве он сам может избежать того, о чем говорит? «Я инвестирую в индексные фонды, если вы меня спросите, – ухмыляется он. – Люди чрезмерно самоуверенны в своей способности быть активным финансовым управляющим».

Но это заключение добыто большой ценой. Прежде чем Одиэн стал академиком, он торговал акциями, параллельно работая на дневной работе. Результат не обнадеживал. «Мысль о том, что вы можете на полставки делать то, что профессионалы делают с трудом, работая полный рабочий день со своими командами, очень высокомерна, – сказал он. – Да, у меня кандидатская степень по финансам, но я не думаю, что я могу прийти домой после работы и потратить час на изучение рынка, причем справиться лучше, чем ребята из Goldman Sachs, которые занимаются этим целый день». Он более удачлив, чем большинство людей сегодня: в Беркли есть как обычная пенсионная программа, так и программа с заранее определенными пенсионными взносами, которые помогут ему быть на состоятельной стороне тонкой зеленой линии, когда он выйдет на пенсию.

Я встретил зятя Джинни Кригер Джо Дюрана в модной кондитерской в Time Warner Center, элитном торговом центре неподалеку от Центрального парка в Нью-Йорке. Он прилетел из Ньюпорт-Бич, Калифорния, где он жил и занимался своей фирмой по финансовым консультациям, United Capital. Дюран хорошо выглядел, у него была непринужденная улыбка и очки в черной оправе, которые говорили: «Доверяй мне». Я по природе скептически отношусь к финансовым консультантам, и его вид никак не изменил этого. К тому же его специалист по пиару, Джимми Мук обладал именем, будто сошедшим со страниц пьесы Дэвида Мэмета, и говорил мне, что Дюран хочет отличаться от других финансовых консультантов. С годами у меня появилось ощущение, что люди из сферы финансов, которые говорят, что делают что-то особенное, сделали что-то особенное, или пользуются словом «особенный» по отношению к тем способам инвестирования денег, которых нужно всячески избегать. Высока вероятность того, что они ошибаются, врут или просто не слишком хорошо разбираются в финансовой истории. Большинство способов управления деньгами, легальные и нелегальные, уже были опробованы.

Сидя вместе с Дюраном, я был равнодушен, но не груб. И все же в течение десяти минут он убедил меня, что он не торгаш. Его модель работы во многом полагалась на исследование, подобное исследованию Талера, предсказывающее человеческую склонность к ошибкам. Вообще, бихевиористские финансы предполагают, что люди в поисках определенности обращают внимание не на то, на что нужно, – рост или падение цены акций, совет от друга, – и с такой информацией они могут принимать только плохие решения. Эти решения могут не быть плохими на момент их принятия, но поскольку люди продолжают ими делиться, они ухудшают положение. С течением времени это превращается в безобразие. Дюран хотел защитить людей от них самих. «Мы не стремимся к эффективности, – сказал он. – Мы стремимся к хорошим решениям». Именно эти решения – небольшие, но многочисленные – складываются вместе и могут перевести кого-то на верную сторону тонкой зеленой линии.

Стремление Дюрана помогать людям принимать решения пробудилось с рвением новообращенного. Рожденный в Зимбабве, в возрасте 35 он продал свою первую компанию, фирму по финансовым консультациям. Эти деньги от GE Financial позволили ему делать все, что он захочет, или не делать вообще ничего. Через несколько лет он стал неугомонным. Когда он помог своей теще, он все больше стал думать о том, чтобы создать новую фирму, United Capital. Он знал, что у некоторых людей есть деньги, но они не могут позволить себе обратиться в фирмы высокого уровня с лучшими инвестиционными менеджерами. Эти консультанты работали только с состоятельными клиентами. Он решил ориентироваться на людей вроде его тещи, с их «умеренными, не чрезмерными, состояниями». Людям с $200 000 нужно работать и продолжать откладывать сбережения, говорил он, в то время как у людей с десятками миллионов долларов есть доступ к высококлассным консультантам. Он основал United Capital, чтобы обслуживать людей, у которых было от $500 000 до $10 миллионов, но сконцентрировался на клиентах с состояниями в диапазоне от $1 миллиона до $2 миллионов. Он хотел быть избирательным. Он не брал деньги просто у богатых людей. Он управлял средствами тех людей, которые брали на себя обязательства по активному участию в своем финансовом будущем – у которых было стремление быть состоятельными. Он не хотел клиентов, которые донимают своих консультантов советами от своих друзей, или тех, кто спрашивал снова и снова, куда направился рынок акций; он хотел клиентов, которые больше думали о тратах, сбережениях и больше всего о своих главных целях в жизни.

Дюран решил, что супруги и партнеры должны объединяться, чтобы определять для себя эти цели и идти к ним. Пассивная сторона в отношениях должна была выражать свое мнение. Это проще сказать, чем сделать. Так что вместо того, чтобы пытаться заставить людей говорить, Дюран предлагал им сыграть в карточную игру. Он называл ее Честными беседами. В игре три разные колоды карт, благодаря которым игра раскрывает человеческие страхи, стремления и радости. На начальном уровне была задача заставить людей перестать думать о прибыли, которую они могут получить от рынка акций. На следующем уровне задача состояла в том, чтобы люди обдумали большие цели и страхи – так же, как его теща думала о своем портфеле как об источнике денег, которые помогут ей поддерживать ее стиль жизни, а не как об оценочном листе. В то время как прибыль – и взносы, необходимые для ее получения, – была важна для достижения цели, решения, которые люди принимали под воздействием эмоций или догадок, могли свести на нет их инвестиции и оставить их на неверной стороне тонкой зеленой линии.

«Честные беседы покажут вам, как на вас влияют ваши предубеждения, – говорил Дюран. – Когда вы подбираетесь к вопросам о причинах ваших предубеждений, вы погружаетесь в себя глубже. Вам нужно понимать последствия своих решений и работать над этим. Это и есть осведомленность».

Это поразило меня до глубины души. Я допустил множество инвестиционных ошибок в своей жизни. Первые инвестиции, которые я сделал, были в 1999 году, и я провел их со своим университетским другом, который работал в Merrill Lynch. Мы оба только начинали. У него было несколько мыслей о том, как мне следует инвестировать свои средства. У меня было несколько других идей. Он не отступал. Несколькими годами позже, после того как я сказал ему, чтобы он вложил все мои деньги в акции технологических компаний (когда этот пузырь вот-вот должен был лопнуть), я попросил его прислать мне чек с тем немногим, что осталось. Я купил слишком дорого и продал с едва ли достаточным количеством дохода, которого еле-еле хватило на новую пару лыж, ботинок и палок. После этого опыта я попытался инвестировать самостоятельно, но я был чрезмерно консервативен. Уровень моей склонности к риску был близок к уровню моих восьмидесятилетних родителей – множество низкодоходных депозитных сертификатов, которые гарантировали, что мои инвестиции будут на месте, но не обязательно будут поспевать за инфляцией. После этого я обратился к крупному брокеру, думая, что он или его фирма предоставит нам базовый уровень высококлассного обслуживания. Идея исходила от моей жены, у которой был какой-то управляющий – один из тех людей, которых рекомендовали друзья друзей. Он работал в Smith Barney, и мы решили, что он должен что-то знать. А если он и не знал, у фирмы были методы действий, которые заставляли верить, что он не облажается. Орел (Eagle), как мы его звали, игра слов из его фамилии, много говорил и предлагал одну идею снова и снова: продавать покрытые опционы, которые приносят немного денег, но этот план настолько же относился к инвестициям, как мини-гольф относится к чемпионатам по гольфу. Я помню, что приехал к нему в офис на Парк-авеню, который находился на стороне с хорошим обзором горизонта. Он говорил нам о том, что только что приехал со съемочной площадки своего клиента-режиссера, что звучало так, будто бы я должен быть польщен такой компанией. Когда рынок обрушился в 2008-м, Орел замолчал. Вскоре после того, как мы потеряли 30 % нашего инвестиционного портфеля, мы перешли к зарегистрированному финансовому консультанту, о котором узнали, пока жили в Бостоне. К этому моменту – или наконец – мы стали умнее. Как настоящего консультанта – а не служащего брокерской фирмы – его доверительная обязанность состояла в том, чтобы действовать в наших интересах. Нас подкупило полное отсутствие обещаний с его стороны. Конечно, он показывал нам возможную прибыль, но он также говорил нам, как затраты и сбережения повлияют на эти вероятные прибыли. Он больше времени посвящал обстоятельствам, о которых мы его не спрашивали: страховка, налоговое планирование, траты на образование, огромная и всепоглощающая куча денег, которая однажды могла бы стать домом. Это было все, чего мы хотели, – совет обо всем, что мы могли контролировать, и уверенность в его решениях по инвестициям, которые мы контролировать не могли. Это был тяжелый труд для него и для нас.

Учитывая мою историю инвестиций, я хотел сыграть в дюрановские Честные беседы с женой. «Можете прислать мне одного из ваших консультантов, чтобы он сыграл со мной и женой?» – спросил я Дюрана.

Через месяц или немного позже на мою улицу заехал Майкл Дункан. Дункан был худым, невысоким и напряженным, а его прическа маскировала редкость волос. Его костюм был сделан на заказ. Когда он вошел в дверь, в его шагах была решительность наполовину доктора, приехавшего на вызов, наполовину федерального агента с повесткой в суд. Когда он оказался внутри, он не стал тратить время и сразу перешел к игре. Мы с женой внимательно слушали, пока он рассказывал о правилах и перебирал карты, как серьезный игрок в покер, – лимонно-зеленые, синевато-серые и цвета, которые Дункан назвал католическим пурпурным.

«Я создал эту игру, – сказал он. – Я играю в нее со всеми моими клиентами».

Несмотря на его деловые манеры и обрывистую речь, Дункан хотел знать, чего хотят его клиенты. Любой консультант об этом говорит, но эта игра была способом это доказать. У Дункана был один особый клиент, к которому он не мог найти подход, – карикатурист из New Yorker, журнала, известного своим тонким юмором. Этот человек, как он сказал, не хотел рассматривать графики и точно не хотел читать сухие отчеты, так что Дункан выбрал что-то более визуальное. «Я придумал игру, которая бы подошла нью-йоркским брюзгам, с которыми трудно говорить, – сказал Дункан. – Тогда я проделал то же самое еще с двумя моими лучшими клиентами, и это изменило их взгляды друг на друга».

Карты обращаются к финансовым страхам людей: «Защитить мою семью, когда меня не будет рядом»; «Иметь работу и стабильный доход»; их различные стремления: «Дать образование тем, о ком я забочусь», «Уменьшить размеры налогов», «Поддерживать благотворительные организации»; и то, что может сделать их жизнь счастливее: «Личностный рост», «Сделать работу необязательной», «Делать то, чего я всегда хотел». Нам с женой дали разные колоды карт и сказали выбрать пять карт и распределить их в порядке приоритета.

Прежде чем мы начали, Дункан дал нам инструкции как судья – присяжным: «Эти карты не есть цели. Они отражают приоритеты. – На случай, если мы не поняли, он добавил: – Уменьшение налогов – это не цель. Это знак».

Он поглядел на нас, чтобы убедиться, что мы поняли. Мы поняли. Он дал нам знак, чтобы мы приступали. Мы с женой были настроены серьезно и скрывали свои карты, как чемпионы бриджа. Когда мы раскрыли карты, все мы были шокированы увиденным.

Я считал свою жену человеком, готовым идти на риск, учитывая ее работу в сфере финансов. У нее также было меньше страхов по отношению к тому, чтобы занимать, тратить и инвестировать, чем у меня. Меня можно было бы назвать консервативным в финансовом плане, если не боязливым. Я не люблю что-то покупать по кредитной карте, если я не могу выплатить деньги к концу месяца, и скорее предпочту инвестиции, в которых я могу ограничить потери, даже если это означает, что я упущу некоторую прибыль. В финансовом плане мы были противоположностями. Но карты свидетельствовали об ином.

Карты моей жены:

Проводить время с людьми, о которых я забочусь.

Защитить мою семью, когда меня не будет рядом.

Позаботиться об образовании для моих близких.

Подготовиться к неожиданному.

Улучшить/наладить здоровье и благополучие.

Мои карты:

Защитить мою семью, когда меня не будет рядом.

Проводить время с людьми, о которых я забочусь.

Позаботиться об образовании для моих близких.

Подготовиться к неожиданному.

Поддерживать других членов семьи.

У нас отличалась всего одна карта. Моя жена выбрала «Улучшить/наладить здоровье и благополучие», в то время как я выбрал «Поддерживать других членов семьи». Этот выбор ее удивил. Вышло так, что я неправильно понял смысл карты. Дункан сообщил, что она про моих родителей и племянников, а не про жену, детей или домашних животных. Я не слишком близок к моим дальним родственникам, и у меня нет планов поддерживать их позже в жизни. Когда я это понял, я сбросил карту. Почему бы мне не хотеть быть более здоровым?

«У меня была всего одна пара, которая выбрала все одинаковые карты, – сказал Дункан. – Они были женаты 42 года». Мы с женой были женаты восемь лет.

Но что эти карты означали для нас? Подобно хорошему терапевту, Дункан обрисовал нам наши мотивы. Первый, «Защитить мою семью», означал обладание достаточным количеством денег, чтобы продолжать жить и дать образование детям, если один из нас или мы оба умрем до того, как они вырастут. Этот приоритет был самым простым, во многом эмоциональным, и его удовлетворить было проще всего: срочное страхование жизни у надежных компаний, подробное завещание и опекун, который расскажет о нас нашим детям. Карточка «Проводить время с людьми, о которых я забочусь» должна была бы стать простой – нужно всего лишь больше проводить с ними время, но этого труднее добиться. Мы говорили себе, что это из-за того, что наши девочки еще маленькие и у нас недостаточно времени для наших старых друзей. Мы решили, что мы возобновим общение с ними позже, когда они подрастут. «Дать образование моим детям» было комбинацией рационального управления средствами – откладывать столько, сколько можем, по 529 программам, которые позволят нашим средствам на колледж расти без налогообложения, – и того, чтобы хорошенько подумать, где мы могли бы жить и в какие частные школы отправить своих детей. «Улучшить здоровье и благополучие» было самым амбициозным. Жена стала лихорадочно записываться на занятия. Мне нравилось думать, что мою форму можно считать сносной – за месяц упражнений или пренебрежения ими я могу подтянуться или стать дряблым. Я занимался достаточно, чтобы поддерживать постоянную форму.

Но эти карты были достаточно простыми. Для меня сложнее была карта «Подготовиться к неожиданному». Жена откладывала деньги, потому что ее родители делали то же самое, и это было благоразумно. Я откладывал, потому что мои родители этого не делали, но удивлялись, почему у них нет денег. Я жил так, что в конце каждого месяца всегда кончались деньги, и я не хотел, чтобы это повторялось. Я уверен, что причина в том же, из-за чего мне недостает терпения в общении с людьми, считающими, что деньги – это зло: вы можете так думать, если у вас их достаточно, или вы ничего не знаете об их ценности. Моя проблема, как указал Дункан, была в том, что меня тянет в крайности. Я не был мелочным или жадным; я просто не любил тратить деньги на ненужные вещи. Я был гораздо довольнее, когда у меня было меньше вещей, чем когда их было много. Но я водил Land Rover за $55 000, что свидетельствовало о том, что я не был скупым. (Рациональность выбора Land Rover: это безопасный автомобиль для того, чтобы возить детей, и это совершенная правда: он относился к безопасности так же, как пожарный шланг к водяному пистолету.)

«Я видел, что может произойти, если не экономить деньги», – сказал я ему.

Дункан, который ездил на BMW за $60 000, сказал, что люди могут дойти в этом до крайности. Они могут откладывать слишком много и не наслаждаться жизнью в полной мере. «Существует золотая середина, – сказал он. – Далай-лама сказал: «Мы здесь не для того, чтобы быть несчастными». В этом и состоит процесс: жить настолько хорошо, насколько вам позволяют ваши финансы».

Если бы Дункан не был таким сдержанным, я бы прыснул со смеху над этой ремаркой в стиле Опры. Но он производил впечатление.

«ВАША ФИНАНСОВАЯ ЖИЗНЬ ПРИНАДЛЕЖИТ ТОЛЬКО ВАМ. РАБОТА ФИНАНСОВЫХ КОНСУЛЬТАНТОВ СОСТОИТ В ТОМ, ЧТОБЫ ПОНЯТЬ, КАК СДЕЛАТЬ ЕЕ БЛАГОПОЛУЧНОЙ, А ЕСЛИ ОНА НЕ СТАНОВИТСЯ БЛАГОПОЛУЧНОЙ, ТО СКАЗАТЬ ВАМ, ЧТО ОНА ЕЮ НЕ СТАНЕТ».

Когда Дункан уходил, он выдал еще одно парадоксальное заявление: «Ваша финансовая жизнь принадлежит только вам. Работа финансовых консультантов состоит в том, чтобы понять, как сделать ее благополучной, а если она не становится благополучной, то сказать вам, что она ею не станет».

Неделей позже наши результаты по еще одному тесту, который мы прошли в его присутствии, пришли нам на почту. Конверт из тонкой бумаги был размером с папку о поступлении в колледж и весил как письмо об отказе. Дункан хотел, чтобы мы ему позвонили, как доктор, у которого для вас плохие новости и который не хочет писать об этом в записке.

По телефону Дункан был менее жестким. Его голос был ниже и более ободряющим. Казалось, мы поступили.

«Вы ненормальные, – сказал он. – Вы были бы клиентами, с которыми просто работать, поскольку у вас реалистичные взгляды. Это ненормально. Нормально – когда люди немного нереалистичны в своих взглядах на ожидаемую прибыль».

В финансовом плане с нами все будет в порядке – такое он нечасто говорил своим клиентам. Но почему именно мы? Мы так изменились через год с момента той встречи с Tiger 21? Мы были более склонны сберегать, чем тратить, как он подчеркнул, но было кое-что более важное: «У вас отличное долгосрочное видение своего будущего. У вас партнерские отношения, и это замечательно».

Наша цель проста: инвестировать так, чтобы мы были на верной стороне тонкой зеленой линии. Мы пытаемся добиться этого путем принятия на себя достаточного риска, чтобы наш инвестиционный портфель продолжал расти, но не настолько много, чтобы инвестиции потеряли свою полную стоимость, и нам еще многое предстоит сделать. Этот подход в равной мере ориентируется на деньги, которые мы откладываем на инвестиции и не трогаем, и на инвестиции, которые позволяют деньги. Этот простой план требует повышенной бдительности. Это также требует того, чтобы я не замечал любые предложения инвестировать средства во что угодно новое и прибыльное, поскольку большинство компаний разваливается. И когда я сомневаюсь, я возвращаюсь к урокам Фишера об оптимизме, Кейна о доверии и Одиэна о самоуверенности, создавая более диверсифицированный инвестиционный портфель, и концентрируюсь на том, что я могу контролировать.