Читать книгу Полночная ведьма - Пола Брекстон - Страница 6

Брэму довелось бывать в мастерских нескольких художников, некоторые из них принадлежали живописцам, в других работали скульпторы, но он никогда в жизни не видел ничего похожего на студию Мэнгана. Должно быть, вначале на ее месте были две большие комнаты, находящиеся в задней части дома, но затем разделявшую их стену, а также двери и противоположную стену второй комнаты сломали – так получилось что-то похожее на ветхий зимний сад.

– Свет! Свет, мой юный друг, – объясняет Мэнган, широким взмахом руки обводя разрушения, произведенные им в старом доме. – Художник не может работать без света. Искусство не может рождаться в темноте. Какое значение имеют комфорт, условности и имущество по сравнению с ценностью творчества? Все должно быть подчинено требованиям искусства. И тут не может быть никаких полумер.

Этот человек способен только на крайности, – думает Брэм. – Его художественные воззрения, его политические взгляды, его личная жизнь, даже то, как он двигается и говорит, – все это он доводит до крайности. Так стоит ли удивляться тому, что его работы так необычны? Но где здесь первопричина? Он ли определяет характер своих произведений или, наоборот, характер творчества определяет его натуру? Если я долго проживу рядом с ним, не стану ли я тоже человеком крайностей? Не усилит ли мое пребывание в его обществе и без того свойственную мне одержимость искусством, так что оно меня поглотит, как поглотило его? Я и сейчас уже очень к этому близок. Станут ли мои картины от этого лучше или же я просто превращусь в еще менее уравновешенного человека?

Мэнган ваяет скульптуры из камня. На скрипучих, прогибающихся под их весом половицах расставлены огромные глыбы светлого известняка, добытого в каменоломнях под Портлендом. Сквозь щели между половицами видны толстые подпорки, поддерживающие пол студии, чтобы камни не провалились в подвал. Двух кусков известняка резец скульптора еще не касался, на третьем видны сколы и борозды, свидетельствующие о том, что работа над ним была недавно начата. Еще одна глыба уже грубо обтесана, и понятно, что это будет фигура полулежащей женщины. На том конце студии, где сломана наружная стена, находится несколько меньших по размеру скульптур разной степени готовности, все в стиле Мэнгана, который не спутаешь ни с каким другим, – угловатом, мощном, с гранями, от которых отражается свет, и выемками, в которых затаились загадочные тени. Пока Мэнган с удовольствием демонстрирует новому протеже свои работы, Перри усердно работает, готовя камень и затачивая инструменты в одном из темных углов студии. Глядя на Брэма, он улыбается ободряющей улыбкой.

Когда же он работает над своими собственными произведениями? Хотел бы я это знать. Неужели все здесь находятся под таким влиянием Мэнгана, что невольно… полностью поглощаются им самим и его искусством? Нельзя позволить, чтобы так случилось и со мной. Надо быть начеку.

Брэм все еще чувствует себя утомленным от недостатка сна. После ужина с семейством Мэнгана он удалился к себе и на новом месте начал работать над своей первой картиной. Он приступил к работе, полный радужных надежд, нанося краски на холст смело, уверенно и радостно. Но часы текли один за другим, а между тем образ, который он хотел передать, все ускользал. То, что он видел на холсте, и близко не подходило к тому, что он стремился изобразить. Раздраженный, он намочил тряпку скипидаром и стер неудавшуюся картину. Затем перевел дух, заставил себя успокоиться и начал все сначала. Еще два часа миновали в попытках написать на основе набросков полноценную картину, передав энергию и драматичность сцены, которую он помнил. Но все его усилия были тщетны. Он продолжал работать до самой ночи. Снова и снова смывая краски и начиная все заново. Каждый раз нанося мазки все с тем же упорством, но со все убывающей верой в собственный талант.

Сегодня он снова должен начать все сызнова. И возродить в себе веру в свои силы. Он делает шаг и дотрагивается до одной из скульптур Мэнгана. Поверхность камня кажется ему удивительно теплой. Отняв от нее руку, он видит, что его ладонь покрыта тонким слоем пыли. Пленка такой же пыли покрывает в студии Мэнгана все и всех.

– Итак, Брэм из Йоркшира. – Мэнган подходит к нему и мгновение стоит на удивление неподвижно. – Что ты думаешь о моих работах?

– Что о них думаю я? – Брэм ошеломлен. Рядом с ним стоит гений, он здесь, чтобы учиться у признанного мастера, и вдруг этот великий человек просит его, неопытного и никому не известного живописца, высказать мнение о своей работе.

– И говори без околичностей. – Мэнган опять быстро ходит по студии, время от времени беря в руки то резец, то молоток. – Я окружаю себя художниками, потому что мне хочется, чтобы со мной не соглашались, чтобы мое творчество подвергали испытаниям. Ну же, набросься на меня с критическими замечаниями. Осыпь жуткими насмешками. Но уверяю тебя – какие бы раны ты мне ни нанес, они только укрепят мою решимость. – Он устремляет на Брэма пристальный взгляд, требуя от него честного ответа.

– Ну, я…

– Давай, говори!

Брэм смотрит на стоящую перед ним скульптуру. В камне можно явственно разглядеть женскую фигуру, но то, что веками почиталось за норму, здесь утрировано, искажено, доведено до пределов. Части фигуры кажутся изваянными идеально: например, чувственный изгиб плеча, переходящий в верхнюю часть руки, но вдруг рука снова переходит в необработанный камень, как будто исходный материал не хочет полностью выпустить ее из своих глубин. Лицо статуи лишено черт, однако линия подбородка и широкий бледный лоб изваяны искусно и с любовью.

– Я думаю… я думаю, эта статуя совершенно необыкновенна, – произносит он наконец, касаясь ладонью колена скульптуры. – Она до умопомрачения смела и современна…

– Да, да, да, именно это уже много лет говорят о моих работах критики. Но как это произведение действует на тебя? Ты сам художник – так какие же чувства оно в тебе вызывает?

Брэму еще никогда не задавали подобных вопросов. Когда он был охвачен смятением, его мать, вероятно, об этом догадывалась, но она вовсе не ожидала, что он будет об этом говорить. А его отец вообще не придавал значения никаким чувствам.

Его работы пугают меня. Я нахожу их обескураживающими. Но как я могу ему это сказать? И почему они вызывают во мне такие чувства? Наверное, это как-то связано с испытываемым мною страхом перед моим неудержимым желанием творить и боязнью, что со временем это сделает меня таким же необузданным и сумасбродным, как и он сам. Впрочем, что с того? Интересно, чем бы я мог пожертвовать ради искусства?

– Оно вызывает у меня чувство… собственной незначительности, – признается Брэм.

Он сразу же понимает, что Мэнган разочарован таким ответом. Скульптор вздыхает и отворачивается:

– Ладно, не важно. Ты здесь человек новый. Наверное, с моей стороны было неучтиво…

Чего же он от меня ждал? Что хотел услышать? Да нет же, я веду себя глупо, если ищу одобрения. Наверняка путь к его уважению лежит через мои работы.

– Надеюсь, вы будете предельно откровенны, когда станете оценивать мое творчество.

– Так ты уже начал работать? – спрашивает Мэнган. – У тебя есть что мне показать?

– Только несколько набросков. – Брэма охватывает паника при мысли, что ему надо показать Мэнгану бесформенный неоконченный эскиз, единственное, что осталось от его бесплодных попыток написать картину на основе зарисовок, которые он сделал на похоронах. – Я надеялся показать вам уже завершенную работу. Собственно говоря, – добавляет он более жизнерадостным тоном, – на мольберте уже ждет натянутый на подрамник и загрунтованный холст. Я собираюсь начать работать сегодня же.

– Отлично! И кого же ты будешь писать?

– Я… – Брэм знает, что великого Мэнгана удовлетворит только работа с натуры. Ему приходит в голову счастливая мысль. – Я надеялся попросить Гудрун попозировать для меня.

– Гудрун? Боюсь, это невозможно. Она отвела сына к стоматологу.

– Ааа!

Теперь я чувствую себя смешным. Художник-портретист, которому не с кого писать.

– Я бы посоветовал тебе отправиться в наш вечно бурлящий город, дружок. Походи среди людей. И ты непременно найдешь кого-нибудь, кто тебя тронет.

– Вы так думаете?

– Я в этом нисколько не сомневаюсь. Настоящий художник – а именно им я намерен тебя считать, Брэм из Йоркшира, если только ты не докажешь обратного, чего, как я надеюсь, никогда не случится, – так вот, настоящий художник видит не так, как другие смертные. Ты непременно отыщешь жемчужины среди щебня. Кто-нибудь, кого ты увидишь, с тобой заговорит. – Он замолкает, затем, пожав плечами, добавляет: – Возможно, на поиски музы уйдет немного больше времени.

А может быть, я ее уже нашел. Нашел и снова потерял, и все за один и тот же день. Я разыщу ее, эту красавицу, от которой исходит ощущение странной силы. Я ее разыщу. Я должен это сделать.

* * *

К моему сожалению, ночь, когда я должна занять место главы клана, оказывается необычайно жаркой и влажной. Я ничего не могу с собой поделать и все время беспокойно ерзаю, пока Вайолет занимается моей прической и макияжем. Этой ночью я должна выглядеть наилучшим образом. Изящной, ухоженной, безмятежно спокойной и, если возможно, старше, чем в свой двадцать один год. Я чувствую себя безнадежно юной и совершенно не достойной звания, которое вот-вот получу. Мне на колени прыгает Яго и успокаивающе мурлыкает, но даже прикосновение к его шелковистой шерсти не может унять мои расшатавшиеся нервы.

– Легко тебе оставаться спокойным, – говорю я ему. – Тебе ничего не нужно будет делать, только наблюдать.

– А он будет допущен на церемонию, миледи? – спрашивает Вайолет, тщательно закалывая мои волосы спереди. До этого она вымыла их и ополоснула водой с лимонным соком, так что теперь они красиво блестят.

– Конечно, будет. Какой смысл быть Верховной Ведьмой, если не можешь принимать такие важные решения? – Эта шутка не очень смешна, но она все же немного разряжает напряженность момента.

– Повязать ему на шею ленту?

– Думаю, он бы этого не потерпел. – Я чешу кота за ухом, и он мурлычет еще громче. А вот у меня нет выбора в отношении того, что надеть – я должна облачиться строго определенным образом. Обычай Клана Лазаря велит, чтобы та, кто принимает на себя обязанности Верховной Ведьмы, была одета просто и скромно. Я выбрала для церемонии кремовую полотняную сорочку без рукавов, которая скромно скрывает не очень заметные округлости моего тела и доходит мне до лодыжек. Благодаря ее прямому силуэту я кажусь в ней еще выше. В ее боковых швах есть разрезы, доходящие до колен, что позволит мне легко ходить и, что важнее, опускаться на колени. В этой рубашке я чувствую себя пугающе незащищенной, на мне нет ни корсета, ни нижнего белья, и только тонкий слой материи будет отделять меня от многочисленного собрания людей, каждый из которых будет разглядывать меня критически. Однако надо быть благодарной и за это. Всего сто лет назад я должна была бы явиться на церемонию голой. Слава богу, подобное унижение мне все-таки не грозит. Но я все равно буду чувствовать себя очень уязвимой.

Мне известно, что кое-кто из членов клана неодобрительно относится к тому, что я стану главой. Это естественно, среди такого множества влиятельных людей неизбежно будут те, кто с этим не согласен. Но я также знаю, что большинство считает, что место Верховной Ведьмы принадлежит мне по праву. В Клане Лазаря власть всегда передавалась по наследству. Когда-нибудь она перейдет от меня к моей старшей дочери или сыну. Это если я когда-нибудь найду, за кого выйти замуж. На мне нет никаких украшений, и во время церемонии я должна буду оставаться босой. Если не считать заколок, которые не дают моей шевелюре падать на лицо, мои волосы сейчас распущены и ниспадают свободно. Невольно я вспоминаю свое посвящение в члены клана. Мне было всего тринадцать лет, когда я впервые была представлена волшебникам и волшебницам, и тогда я была одета и причесана примерно так же. Правда, в тот раз в святилище присутствовали только мой отец, Вайолет и несколько членов клана, и только они видели и слышали, как я приношу обеты. Тогда никто из них не ожидал, что я займу место Верховной Ведьмы так скоро. Все они тогда смотрели бы на меня совсем иначе, если бы знали, что моему отцу осталось ходить по этой земле всего восемь лет.

Взглянув на золотые часы, стоящие на каминной полке, я вижу, что уже наступила полночь, время, когда волшебники Клана Лазаря бывают наиболее сильны, поэтому все важные мероприятия в жизни клана происходят именно в этот час. Члены клана уже собрались в потайном зале, находящемся под домом номер один на площади Фицрой. Они сейчас переговариваются приглушенными голосами, и царящее в святилище напряжение все нарастает, пока они ожидают, когда им явится их новая Верховная Ведьма. Я могу предстать перед ними только после того, как минует полчаса после высшей точки ночи. Только тогда настанет час, когда в святилище может явиться преемник или преемница Верховного Мага, который ныне обитает в Царстве Ночи.

Минуты текут медленно. Я закрываю глаза и заставляю себя успокоиться, произнося заклинание, дающее силу. Его древние слова хорошо мне знакомы, за столько лет прилежной учебы я выучила их назубок, и сейчас их причудливые звуки действуют на меня ободряюще. Я готовилась к этой ночи так долго. Меня к ней готовил отец. И я его не подведу.

Неужели ты и впрямь считаешь себя достойной того звания, которое носил твой отец?

«Кто это? Кто вторгается в мои мысли без приглашения?»

Я так потрясена, что именно в эту ночь я снова слышу голос незваного духа, что меня пробирает ледяная дрожь. Я успокаиваю ум и утихомириваю мысли. Если по мне и видно, что мне не по себе, Вайолет, к счастью, этого не замечает.

Напрасно ты веришь в силу заклинаний и молений, Дочь Ночи, ибо это всего лишь пыльные слова и письмена. Ты играешь с силами, все могущество которых ты даже не можешь себе представить.

«Оставь меня! Я не стану говорить с тем, кто так нагло вторгается в мои мысли. И кто так труслив, что не называет своего имени».

Дух смеется, невесело и гортанно. Я трясу головой и открываю глаза. Яго спрыгивает с колен, сворачивается вокруг моих лодыжек, и его шерсть щекочет мою кожу. Он громко мяукает, чувствуя, что со мною что-то не так. К счастью, дух замолкает. Я тщусь избавиться от мысли, что он все еще здесь. Что он останется со мной и во время церемонии. Интересно, как часто он подслушивает мои мысли? Неужели он находится рядом со мной всегда?

Подняв глаза, я вздрагиваю, ибо вижу, что Вайолет уже надела маску и плащ. Разумеется, я знала, что на предстоящей церемонии все будут в масках. Все, кроме меня. И все равно я испытываю шок, видя, что моя доверенная подруга и служанка закрыла лицо маской здесь, в моей спальне. Ношение масок считается необходимым, поскольку клан должен держать свое существование в секрете. Ибо мы храним тайну, тайну настолько ужасную, что ее сохранение важнее, чем любая человеческая жизнь. Я заставляю себя сосредоточиться на том, что я должна сделать, не давая себе отвлекаться на то, чтобы прислушиваться, не вернулся ли дух, который преследует меня.

– Миледи. – Голос Вайолет искажен маской, ибо маски волшебников и волшебниц клана специально сделаны так, чтобы голоса тех, кто скрывает под ними свои лица, невозможно было узнать. – Нам пора.

– Уизерс принял меры, чтобы никто не увидел, как мы покидаем дом? – Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь из слуг заметил, как мы двое в таких странных нарядах проходим по лужайкам сада и исчезаем в летнем павильоне.

– Во время ужина он угостил слуг вином, миледи. Крепким вином. Сейчас они все уже спят.

Как и мама с Фредди, которые тоже выпили вина, хотя действие его в их бокалах я еще усилила сонным заклятьем.

Не взяв с собою ни лампы, ни фонаря, полагаясь только на свет луны, мы с Вайолет выходим из дома в заднюю часть сада. Яго бесшумно идет рядом. Когда мы доходим до каменной винтовой лестницы, круто уходящей вниз, я говорю «Свет!», и факелы на стенах вспыхивают ярким пламенем. Снизу до нас доносится приглушенный гул голосов, а обычно прохладный воздух подземелья сегодня неприятно нагрет теплом тел людей в парадных одеждах. Вернее, не людей, а волшебников и волшебниц. Столько чародейства, столько искусства магии сосредоточилось здесь в эту ночь. И все ради меня.

Когда мы доходим до прихожей, я останавливаюсь и три раза делаю глубокий вдох и выдох. Нельзя показывать, что я нервничаю. Только не сейчас. Высокие распашные двери, украшенные огромной сверкающей в свете факелов стрекозой Монтгомери, закрыты и ждут. Как и велит обычай, я стою неподвижно и молча, используя только свою волю и магическое искусство, чтобы дать членам клана знать – я уже здесь. Наконец шум в зале, что находится за дверьми, затихает; становятся слышны приближающиеся шаги. Раздается резкий скрежет поворачиваемого в замке ключа и дверной ручки, и двери медленно отворяются. На пороге стоит плотный волшебник, облаченный в парчовую, украшенную изящной вышивкой, красно-оранжевую мантию, свободно ниспадающую с его широких плеч. Он тяжело опирается на старинный дубовый посох, который держит в левой руке. Как бы маска ни искажала его голос и ни скрывала его лица, невозможно не узнать дородную фигуру и подагрическую походку лорда Граймса, Хранителя Чаши, верного друга покойного герцога и искусного некроманта. Его вид немного успокаивает меня. Я знаю, что могу рассчитывать на его безоговорочную поддержку как сегодня, так и в будущем. Он отвешивает мне низкий, хотя и заметно неловкий поклон, затем отходит в сторону и взмахом руки приглашает меня войти в зал.

– Добро пожаловать, дитя мое, – говорит он.

Я прохожу в зал, слыша, как громко колотится мое сердце, зная, что вслед за мной вошла Вайолет и заняла среди собравшихся свое место. Рядом со мной мелькает что-то черное, это в зал проскользнул Яго. В Большом зале потолок выше, чем в подземелье, которое находится за стеной. Его свод походил бы на свод пещеры, если бы не был так искусно украшен. Кирпичи и камни, из которых он сложен, покрыты слоем штукатурки, выкрашенным берлинской лазурью, придающей своду зала светло-синий цвет, который отличает небо в Скандинавии, когда приходит лето и наступают белые ночи. Места, где перекрещиваются поддерживающие потолок балки, украшены резными фигурками, изображающими магические символы семей, входящих в клан: стрекоза Монтгомери, гадюка Харкуртов, сова Граймсов и так далее.

Я еще никогда не видела, чтобы зал был так полон народа. Вдоль стен стоят облаченные в мантии фигуры, образуя множество длинных рядов. Сегодня ночью здесь собралось столько волшебников и волшебниц, что украшающей деревянные панели стен прихотливой резьбы почти не видно. Молчание, в котором они все глядят на меня, угнетает, но я этого ожидала. Умение хранить тайну и молчание. Как хорошо мы все усвоили эти принципы. Они так вошли у нас в привычку, что люди из Внешнего мира часто считают нас холодными и замкнутыми. Хотя собравшихся нынче так много, что люди заняли почти все пространство зала, все они уважают границы священного круга, расположенного в его центре, и толпа держится от них на почтительном расстоянии. Подойдя к внешнему ободу круга, я останавливаюсь.

Насколько я знаю, многие ведовские кланы используют в качестве священного пространства пятиугольник, но Клан Лазаря всегда предпочитал круг, ибо он символизирует продолжение, жизнь без конца. Его внешний обод состоит из чистого золота – листы золотой фольги кропотливо крепили к каменному полу слой за слоем, пока получившийся обод не заискрился и не засиял, драгоценный и великолепный, знаменуя собой границу, за которую никому не дозволяется заходить без определенной цели и если тебя не пригласили войти. За ободом, сделанным из золота, следует широкая полоса серебра, олицетворяющая собой красоту ночи и влияние луны на процесс волшебства. Главная же часть круга, имеющая диаметр в добрых двадцать шагов, разделена пополам, и верхнюю половину занимает изображение солнца на безоблачном синем небе, а нижнюю – изображение луны и звезд, сияющих во тьме ночи. Эти две половинки разделяет извилистая красная река, которую мы называем Рубикон. Клан принял этот символ через несколько веков после своего возникновения, в то время, когда его члены искали образ, который символизировал бы тонкую, но принципиальную грань между днем и ночью. Между жизнью и смертью. Древняя римская река, у которой наш Рубикон украл свое имя, была красной из-за земли, по которой она протекала. Темно-красному же пигменту на полу зала нашего святилища, пигменту, который регулярно и в торжественной обстановке обновляют и пополняют, цвет придает кровь.

Хранитель Чаши проходит мимо меня и занимает свое место у высокого алтаря. На покрывающей алтарь серебряной парче расставлены магические инструменты и церемониальные принадлежности, наиболее заметной из которых является драгоценная золотая чаша. Здесь же возвышается прекрасная статуя Гекаты, царицы волшебников и волшебниц и нашей хранительницы, опекающей нас, когда мы занимаемся магией. Хранитель Чаши три раза ударяет посохом о каменный пол, и глухие звуки этих ударов эхом отдаются от высокого потолка.

– Мы явились сюда, дабы стать свидетелями обряда посвящения. Юная волшебница стоит перед нами, открытая нашим взорам. Скажи нам, как тебя зовут?

– Леди Лилит Монтгомери, дочь его светлости лорда Роберта Монтгомери, шестого герцога Рэднора, – отвечаю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал.

– По какому праву ты претендуешь на место Верховной Ведьмы?

– По праву текущей во мне крови, ибо я старшая из детей предыдущего Верховного Мага, имя коего в клане было Сияющая Звезда.

– А каково будет твое имя в клане, дочь Сияющей Звезды?

Я колеблюсь. До сих пор я в силу своей молодости не имела «волшебного» имени и посему пользовалась тем, что получила при рождении, но для Верховной Ведьмы оно не годится. Глава Клана Лазаря должен иметь имя, которым его будут называть, и это имя имеет большое значение. После смерти отца я долго и мучительно выбирала себе клановое имя, потратив на это много бессонных ночей. Клановое имя должно что-то означать, показывать сильную сторону волшебника, которую он считает важной. Совершенно необходимо, чтобы Верховному Магу или Верховной Ведьме имя подходило, ибо иначе его не будут уважать. Меня не будут уважать. Я гордо поднимаю голову и, придав голосу звонкость, произношу:

– Я буду Утренней Звездой.

Толпа делает шумный вдох, похожий на шокированное «ах!» оскорбленного великана. Такая реакция мне понятна.

Хранитель Чаши чувствует себя обязанным задать мне вопрос по поводу моего выбора.

– Почему ты избрала такое имя? – спрашивает он. – Тебе, дитя, наверняка известно, что подобное решение вызовет споры. Объясни же его.

Я медленно поворачиваюсь на месте, чтобы мой ответ был обращен ко всем, кто здесь собрался. Я должна показать им, что никого не боюсь.

– Я знаю, среди вас есть те, кто считает, что это имя ассоциируется с Люцифером, а стало быть, является меткой дьявола. Но для меня оно обозначает звезду, которая достаточно ярка, чтобы светить и днем. Звезду, связывающую ночь с днем, ибо она видна и в ночное время, и в дневное. На мой взгляд, это идеальный вариант для меня – человека моего положения. Верховная Ведьма, стоящая, как ей и положено, между жизнью и смертью, держа за руку живых и одновременно общаясь с мертвыми, это имя будет нести с честью. Какое имя могло бы лучше определить мою роль? Это имя напоминает еще и о том, кто пал из света во тьму, оно может служить также и предостережением другим. Предостережением: гордыня и честолюбие только навредят клану.

Собравшиеся волшебники и волшебницы перешептываются, и постепенно гул достигает такой силы, что Хранитель Чаши вынужден снова ударить своим посохом об пол, чтобы восстановить тишину и порядок.

– Выбор кланового имени – это исключительное право претендента или претендентки, – напоминает он несогласным. – Итак, продолжим. Претендентка должна вступить в священный круг.

В зале вновь становится тихо, и я прохожу вперед, шагая с куда большей уверенностью, чем та, которую я сейчас чувствую. Уголком глаза я замечаю Яго, сидящего подле алтаря и внимательно наблюдающего за каждым моим шагом. Я посылаю ему мысленную команду не подходить ко мне; остальные и так едва терпят его присутствие в зале святилища. Если он вдруг войдет в круг, за подобное проявление неуважения к собравшимся его наверняка вышвырнут вон. А его присутствие успокаивает меня. Его вид напоминает мне о том, что мой отец в меня верит.

Из толпы выходит ведьма и становится рядом с Хранителем Чаши. Чистым высоким голосом она запевает сладостную песнь, обращенную к духам. Когда она доходит до конца первого куплета, к ее голосу присоединяются и необычно искаженные масками голоса остальных. Они просят духов отнестись благосклонно к их потенциальному новому вождю. Мне не позволено петь вместе со всеми, но музыка придает мне смелости и напоминает: я не одинока, среди присутствующих есть много таких, кто меня поддержит. Когда песнопение заканчивается, Хранитель Чаши просит одну из волшебниц, еще не достигших совершеннолетия, шесть раз ударить в тяжелый латунный гонг, висящий у алтаря, дабы ознаменовать начало часа вопрошания.

Сейчас меня начнут испытывать. Но я к этому готова. На протяжении следующих шестидесяти минут присутствующим волшебникам и волшебницам будет разрешено задавать мне вопросы, касающиеся всех сторон руководства кланом. Меня спрашивают о тонкостях священных законов, обрядов, заклинаний и прочих аспектов ведовства. Я должна объяснить, в чем я вижу роль Верховной Ведьмы и чего я надеюсь достичь. Формулирование ответов на все эти вопросы – это утомительный процесс, и под конец я чувствую усталость и облегчение от того, что он наконец завершился.

Звучит еще один удар в гонг, что знаменует собой конец часа вопрошания. Хранитель Чаши медленно кивает мне, и хотя сейчас я не вижу его лица, я уверена, он улыбается, довольный тем, как я выдержала испытание. Теперь осталось только выполнить несколько формальностей, после чего он сможет признать меня Верховной Ведьмой.

– Если кто-нибудь из присутствующих желает заявить отвод претендентке, поставив под сомнение ее пригодность для руководства Кланом Лазаря, пусть выскажет свои сомнения сейчас или оставит их при себе навсегда.

– Я заявляю отвод!

Раздаются возгласы изумления, и все поворачиваются, чтобы посмотреть на того, кто это сказал. Хранитель Чаши тяжело опирается на посох, его голос звучит нетвердо, он произносит:

– От кого исходит отвод? Выйди вперед! Покажись!

Я вижу, как те, кто стоит слева от алтаря, подаются в стороны, и вперед выходит стройный волшебник, облаченный в темно-фиолетовую бархатную мантию, ничем не украшенную, но имеющую красивый покрой.

Я чувствую, как участился мой пульс. Мне никогда еще не доводилось слышать, чтобы кто-нибудь отказывал претенденту на место главы клана во время церемонии принятия полномочий. Вопрос о возможном отводе – это дань традиции, формальность. Сомневаюсь, что хоть кто-то из присутствующих когда-либо слышал, чтобы член клана в самом деле поступил так подло.

– Я требую, чтобы тот, кто хочет дать мне отвод, назвал себя!

Волшебник в фиолетовой мантии качает головой.

– Я не обязан говорить, кто я. Мое право на анонимность защищено нашими обычаями, и никто не может лишить меня его просто потому, что я ставлю под сомнение твою пригодность. Скажи, Хранитель Чаши, разве я не прав?

Я пытаюсь представить себе, как звучал бы голос этого волшебника без искажающей маски. Знаком ли он мне? Знаю ли я этого человека? Наш клан так велик, что даже я не знаю всех, кто в нем состоит, а между тем вполне может статься, что тот, кто бросил мне вызов, хорошо мне известен. И все же я никак не могу догадаться, кто это.

– Да, тот, кто заявляет отвод, имеет право скрыть свое имя, – подтверждает Хранитель Чаши, и в его голосе слышится напряжение.

– Трус! – кричит кто-то из задних рядов. – При всех поставить под сомнение пригодность претендентки и при этом прятать лицо под маской – дикость. Тот, кто заявляет отвод, должен иметь смелость раскрыть себя!

В зале раздается ропот согласия, но волшебник, заявивший отвод, только отвешивает тому, кто бросил ему вызов, легкий поклон.

– Прости, брат-волшебник, – издевательски произносит он, – но я предпочитаю выступить анонимно. По-моему, так честнее и куда эффективнее.

Почему? Почему он бросил мне вызов? Надо непременно узнать, кто он.

– Ты должен назвать причину отвода, – произносит Хранитель Чаши.

– Да, назови ее! – требует ведьма в мантии серо-зеленого цвета. Ее стройная фигура и прямая осанка так хорошо мне знакомы, что у меня нет ни малейшего сомнения в том, что это Друсилла. – Леди Лилит – законная преемница своего отца. На каком основании ты сомневаешься в ней?

Раздаются крики: «Верно!», «Стыдись!» и «Назови причину!».

Волшебник, заявивший отвод, поднимает руки.

– Брат претендентки, седьмой герцог Рэднор, питает пристрастие к опиуму.

– Ну и что с того? – возбужденно кричит ведьма, стоящая в самом заднем ряду. – Она не несет ответственности за слабости брата.

– Согласен, не несет. Но если у одного из членов семьи есть опасная слабость, разве не справедливо предположить, что ей может быть подвержен и другой?

Друсилла снова берет слово:

– Пристрастие к маковому молочку не передается по наследству. Отец претендентки, да хранят его духи, не страдал от подобного.

– Может быть, и так, – говорит волшебник в фиолетовой мантии, явно нисколько не испугавшись резких слов, – но претендентка очень молода, и кто может сказать, как в будущем изменится ее характер и какие его недостатки, пока еще скрытые, могут проявиться? Ее брат не просто понемножку пьет маковое молочко, чтобы облегчить недомогание, нет, он часто посещает известный притон, заведение, куда люди ходят для того, чтобы терять рассудок. Если он будет и дальше продолжать в том же духе, это навсегда ослабит его разум. Сестра, несомненно, предана ему – как-никак он герцог. И кто знает, как быстро из-за своей слабости он подвергнет опасности членов своей семьи и сделает их уязвимыми? А уязвимые люди, пытаясь защитить себя, порой идут на безрассудства. Например, их можно шантажировать. Подумайте сами: если человек, подверженный столь пагубной страсти, будет находиться в такой близости к главе клана, как долго придется ждать беды?

Взоры присутствующих снова устремляются на меня. Я стараюсь говорить так спокойно, как только могу. Как же подобное могло случиться?

– Это правда, мой брат – человек неуравновешенный и время от времени он курит опиум.

– Время от времени? По-моему, ты лукавишь. Быть может, ты даже не считаешь подобное поведение предосудительным? Быть может, тебя и саму одолевает желание попробовать это зелье?

В толпе снова слышатся крики, но на сей раз похоже, кто-то согласен со словами волшебника. В зале витает сомнение, уже поселившееся в умах многих. Я могу потерять их поддержку. Нельзя дать им увидеть, что я пасую перед обвинениями. Я поворачиваюсь так, чтобы смотреть незнакомцу, желающему лишить меня того, что принадлежит мне по праву, прямо в закрытое маской лицо.

– Я отвечу на твой вызов, – во всеуслышание объявляю я, и зал взрывается криками. Одни волшебники и волшебницы потрясают кулаками, глядя на того, кто сомневается во мне, другие качают головами, негромко бранясь. Начинаются споры, одни выступают за меня, другие против. Одна из волшебниц пытается наброситься на моего обвинителя, ее останавливают и силой выводят из зала. Я понимаю реакцию окружающих. Согласившись ответить на вызов, я дала магу в фиолетовом плаще право наблюдать за собой. Доказательство Состоятельности – вот что ждет меня. Оно будет заключаться в демонстрации всем присутствующим моей готовности принять обязанности главы клана.

Хранитель Чаши несколько раз ударяет посохом о каменный пол, и в конце концов все замолкают. Все, кто собрался здесь, знакомы с теорией отвода и традицией доказывать сомневающимся свою магическую состоятельность, однако подозреваю, что многие из присутствующих вряд ли когда-либо задумывались над тем, каково это – присутствовать при реальном конфликте, отвечать на брошенный вызов. Правила требуют, чтобы Хранитель Чаши изложил, что именно надлежит исполнить.

– Для претендента или претендентки есть только один способ продемонстрировать Доказательство Состоятельности, ибо наш закон гласит: «Тому или той, кому дали отвод, надлежит приказать, чтобы к нему или к ней явился демон».

В зале воцаряется напряженная тишина. Я слышала о призвании демонов, но никогда не видела, как это делается, не говоря уже о том, чтобы проделать нечто подобное самой. Насколько мне известно из рассказов отца и сведений, полученных во время обучения, повеление явиться, обращенное к существу из Тьмы, опасно и чревато непредсказуемыми последствиями. Даже если волшебнику или волшебнице это удастся, вполне возможно, что он или она не сможет удержать демона под контролем, не говоря уже о том, чтобы заставить его вернуться туда, откуда он пришел.

Используя запас таившейся в моей душе силы, я заставляю себя улыбнуться и придать лицу выражение полного спокойствия. Я отвечу на вызов, выполню задание так хорошо, как только смогу, и раз и навсегда опровергну все сомнения в том, что я достойна звания главы нашего клана.

– Хранитель Чаши, – говорю я, – я отвечу на брошенный вызов. Я докажу свою состоятельность и заставлю одного из демонов явиться сюда из Тьмы.

Я чувствую, что в зале теперь витает новый запах, поначалу чуть заметный, он становится все сильнее и сильнее, и его не спутаешь ни с каким другим, ибо так пахнет страх. Слышатся торопливые шаги – это ведьмы пытаются покинуть зал. Еще одна женщина громко заявляет:

– Не давайте никому выходить из зала! Пока юная Лилит будет выполнять задание, двери должны быть заперты. Что бы ни произошло, мы один клан, и мы поддерживаем нашу претендентку в ее стремлении занять место своего отца. Она всего лишь делает то, чего требует от нее наш закон. Мы не оставим ее, дабы ей не пришлось в одиночку расхлебывать последствия наших же законов, которые мы все поклялись соблюдать. Мы все будем участвовать в этом безумии и потому должны остаться здесь.

В толпе раздаются дружные крики одобрения, при этом те, кто сомневается в моей способности выполнить опасное задание, отодвигаются назад, а мои сторонники выходят вперед и смело становятся возле круга. Я приободряюсь, видя, сколь много волшебников и волшебниц готовы мне помочь. Или же они думают, что это им придется спасать нас всех от того ужасного существа, которое я вызову из Тьмы? Неужели они тоже уверены, что меня ждет неудача?

Я замечаю фигуру, стоящую в тени справа от дверей. Это мой отец! Я не знаю, видят ли его остальные, да это и не важно. Важно, что он пришел. Его дух здесь, рядом, и я черпаю у него силы.

– Насколько мне известно, согласно закону, мне будет позволено получить помощь со стороны, – говорю я.

– Верно, – подтверждает Хранитель Чаши. – Пусть тот или та, кто желает тебе помочь, выйдет вперед.

Несколько ужасных секунд мне кажется, что никто не предложит мне помощи, но тут я вижу, что через толпу пробирается Вайолет и встает на краю круга. Я улыбаюсь дорогой служанке, чувствуя безмерную благодарность за ее мужество и верность.

– Ты уверена, что хочешь это сделать? Ты же знаешь, что я не могу гарантировать твою безопасность.

– Да, миле… – Тут Вайолет вспоминает, где находится и кем является, и удерживается от своего привычного обращения ко мне как к своей госпоже. – Да, я уверена.

Теперь, когда мне предстоит приступить к произнесению заклинаний и совершению магических действ, я не имею права покидать пределы круга, пока выполнение задания не будет завершено, так что именно Вайолет придется приносить предметы, которые мне понадобятся для волшебства. Я роюсь в своей памяти, стараясь вспомнить то, что прочитала в ведовских книгах и узнала от отца.

Призвание демона: повеление существу из Тьмы явиться перед тобой, дабы использовать его против врага или для Доказательства Состоятельности. Но что мне для этого понадобится? Я уверена, что смогу вспомнить слова заклинания, но мне нельзя забыть ни об одном из тех предметов, которые будут при этом нужны. Если я что-то пропущу, может произойти катастрофа.

– Принеси мне Ведьмин Ларец, флакон порошка из костей и зажженную свечу.

Вайолет приносит то, что я прошу. Я чувствую, как нарастает возбуждение тех, кто за мною наблюдает. Как бы они ни боялись, для них это редкая возможность своими глазами увидеть магическое действо, которое большинство из них никогда прежде не видели и которое сами они никогда не отважатся совершить.

Ведьмин Ларец – это старинный деревянный короб с откидной крышкой размером с корзинку для пикника. Я ставлю его на пол в той половинке круга, которая знаменует день. Откидывая крышку, я чувствую под пальцами прохладное полированное дерево. Из находящихся в ларце магических предметов я выбираю Серебряный Шнур Мэйгора, мягкий блестящий витой жгут толщиной с женскую косу, но намного более тяжелый. Он свернут в бухту и составляет в длину десять шагов. Мне было дважды позволено использовать его во время учебы, но никогда для Призвания Демонов. Я обвиваю шнур вокруг руки и закрываю ларец. Затем беру горящую свечу и перехожу в центр круга, где наклоняю ее так, чтобы расплавленный воск капал на пол. Затем начинаю медленно двигаться по часовой стрелке, создавая из капель воска круг диаметром в два шага, включающий в себя как область дня, так и область ночи, разделенные красным Рубиконом. Очерчивая этот внутренний круг, я произношу слова, которые мне подсказывает память, слыша при этом голос отца, как будто это он шепчет их мне на ухо.

– Во имя Лазаря я сотворяю сей круг, который станет вратами Тьмы. Я стою в священном месте нашего клана, защищенном от всякого зла. Никто не войдет в его пределы, пока я не призову. Никто не покинет его пределы, пока я не отошлю прочь.

Я ставлю на пол огарок свечи и беру флакон с порошком из костей, вынимаю из него пробку и, наклонившись, начинаю посыпать этим очерченный мною круг. Закончив это действо, я снова устремляю взгляд на Вайолет и выразительно киваю. Она знает, что от нее требуется, и тихим голосом нараспев читает защитное заклинание. Хотя до этого дня она никогда не участвовала в сотворении чар такой силы, каждая волшебница и каждый волшебник знает слова этого заклинания, и всем им известно, что чем чаще ты его повторяешь, когда вершишь в магию, тем вернее оно защищает тебя и тех, кто находится с тобою рядом, от сил Тьмы. На протяжении минуты, которая кажется мне вечностью, Вайолет читает слова заклинания в одиночку, затем к ее голосу сначала нерешительно и робко присоединяются голоса других волшебников и волшебниц, затем их становится все больше, пока весь зал не заполняется тихими звуками голосов, монотонно повторяющих одни и те же священные слова.

Я касаюсь жгута, обвитого вокруг моей руки.

– Серебряный Шнур Мэйгора, дар нашего почтенного пращура, пробудись и исполни мою просьбу, – говорю я и легко дую на сверкающие нити, из которых свит жгут. Несколько секунд – и он начинает излучать яркое сияние, двигаясь при этом, словно живой. Я чувствую заключенную в нем магическую силу, когда он обвивает мою руку туже, точно змея. Медленно подняв обе руки, я собираюсь начать читать заклинание, призывающее демона, когда вдруг замечаю, что дух отца тревожно мотает головой.

Он пытается остановить меня. Может быть, он думает, что я не смогу справиться с демоном? Может быть, все дело в том, что он за меня боится? Нет, он верит в мои силы. Видимо, я просто кое о чем забыла, вот почему он подает мне знак! Он пытается сказать мне, что в очерченном мною круге чего-то недостает. Но чего? Серебряный Шнур, свечной воск, костяной порошок… Ах да! Книга Божественной Мудрости! Ну разумеется! Я должна иметь ее при себе.

Я протягиваю руку к Вайолет.

– Есть еще одна вещь, которая мне нужна. Принеси Книгу Божественной Мудрости.

Когда она приносит то, что я попросила, мне кажется, что я слышу в толпе волшебников и волшебниц вздохи облегчения. Они не вправе мне помочь. Хотя они и знали, что я делаю что-то неправильно, они не могли сказать это вслух. Если дело примет дурной оборот, они не смогут мне помочь. Я должна проделать все в одиночку. То есть если не считать помощи отца.

Я бросаю взгляд туда, где стоит он, и вижу, что папа снова спокоен и неподвижен.

Положив книгу у своих ног на краю воскового круга, я поднимаю обе руки.

– Как заповедали нам древние, как мои братья и сестры делали до меня, именем Лазаря я приказываю, чтобы явилось демоническое существо. Да услышит оно мое повеление и придет ко мне из Тьмы, перейдя кровавую реку между ночью и днем. Да ступит оно в этот круг. Призывая на помощь силу мудрости Соломона и магии Мэйгора, а также всю мощь клана, я приказываю тебе, демон, – явись! Явись!

Произнося слова все громче, я опускаю руки, и серебряный жгут соскальзывает вниз. Поймав его конец, я даю ему размотаться во всю длину и, размахнувшись, бью им по полу, так что он щелкает, как пастуший кнут.

– Демон, явись! – вновь зову я, щелкая жгутом снова и снова. Волшебники и волшебницы вокруг меня продолжают нараспев читать защитное заклинания, и их голоса становятся все громче. Я между тем все хожу и хожу внутри восковой окружности, не переставая призывать демона, стегая пол серебряным жгутом и не сводя глаз с центра круга. Наконец цвета двух его половинок, изображающих ночь и день, начинают дрожать, потом размываться. Они словно тают, сливаясь один с другим, пока не превращаются в серовато-коричневый миазм. И сквозь эти испарения проступает что-то темное, страшное, покрытое слизью. Из раскрывшейся бездны высовывается одна трехпалая когтистая рука, затем вторая. Голоса, читающие защитное заклинание, начинают звучать неуверенно. В воздухе чувствуется запах гари и какого-то едкого вещества, от которого першит в горле и щиплет глаза. Демон продолжает, корчась и извиваясь, вылезать из глубин Тьмы. При виде его безволосой луковицеобразной головы большая часть голосов, читающих заклинание, замолкает, и несколько ведьм в ужасе вскрикивает. Я с замиранием сердца смотрю на мерзкое существо, в муках вылезающее из Тьмы. У меня получилось! О духи, я вызвала демона, и он пришел!

После нескольких минут корчей, показавшихся мне вечностью, демоническая тварь наконец вылезает из бездны полностью и становится видна вся. Она сидит в очерченном мною круге, сжавшись в комок и сузив свои желтые глаза, и оглядывается по сторонам, растерянная и взбешенная. Размером она с большую собаку, но на ее теле нет ни единого волоска, вместо шерсти она покрыта каким-то липким на вид веществом, которое каплями стекает с него, опаляя пол. Существо открывает дряблый рот и издает отвратительный вой. Голоса, читавшие защитное заклинание, смолкают совсем. Волшебники и волшебницы пятятся в страхе, и я понимаю, что на месте их держит только страх, если бы он их не сковал, они бы всей толпой бросились вон из зала. Я знаю, что теперь на мне лежит огромная ответственность – я должна во что бы то ни стало удерживать это чудовище под контролем и ни в коем случае не позволять ему выйти из воскового круга. Я продолжаю ходить вдоль периметра очерченной мною окружности, щелкая серебряным жгутом и взывая к демону.

– Я Утренняя Звезда, наследница звания Верховной Ведьмы Клана Лазаря, и ты будешь повиноваться мне, и только мне.

Демон отвечает низким рыком и переносит свой вес на согнутые задние лапы. Поначалу мне кажется, что он садится, покоряясь моей воле. Но затем, к своему ужасу, я понимаю, что он припал к земле, готовясь прыгнуть.

– Не двигайся с места, демон! – кричу я. Если он выйдет за пределы круга, я утрачу и тот слабый контроль над ним, который пока у меня есть.

Демон поворачивает голову, глядя то в одну сторону, то в другую. Вот он неуклюже делает шаг вперед, и его широкая ступня пересекает линию из капель воска, которая отделяет внутренний круг от внешнего. Он вздрагивает и быстро поднимает лапу; он скорее раздражен, чем напуган. Быстро перескочив через восковую границу в главный круг, он закидывает назад голову и, глядя на меня, оскаливает зубы. Если он почувствует, какой я сейчас испытываю страх, нам всем конец. Подавив инстинктивное желание бежать, я заставляю себя сделать шаг к нему. Удивившись, а может быть, немного растерявшись, он опускает голову и слегка отодвигается прочь. Я делаю еще один шаг.

– Слушай меня, демон. Это я велела тебе явиться, и по моему приказу ты вернешься обратно во Тьму.

Чудовище снова издает рычание, однако не поднимает головы и отступает еще дальше. Оно отводит взгляд от меня и оглядывает зал, перенося свой вес то на одну заднюю лапу, то на другую. И тут до меня доходит, что он собирается сделать. Да хранят нас духи, он сейчас выпрыгнет из большого круга! Он хочет сбежать, хочет вырваться на волю!

Глупая девчонка! Неужели ты на самом деле думаешь, будто способна совладать с демоном?

«Нет! Только не здесь, только не сейчас! Оставь меня!»

Я не должна позволить этому духу отвлечь мое внимание. Не должна допустить, чтобы моя концентрация нарушилась хоть на миг. Я открываю рот, чтобы приказать демону отправиться обратно во Тьму, но уже слишком поздно.

Чудовище выскакивает из священного круга и одним махом допрыгивает до стены зала. Волшебники и волшебницы пронзительно кричат от ужаса и бросаются врассыпную. Я замахиваюсь и посылаю в его сторону Серебряный Шнур. Но мой первый бросок не достигает своей цели. Демон придвигается все ближе к двум до смерти перепуганным ведьмам, которые жмутся к деревянным панелям стены. Я делаю еще одну попытку, и на сей раз конец жгута туго обвивается вокруг запястья мерзкого существа. Я собираю всю свою силу и обеими руками тяну жгут к себе. Демон разражается яростным воем, силясь высвободиться, но ее держит в своих тисках магия, которой уже сотни лет. Он может только изо всех сил тянуть жгут в свою сторону, налечь на него всем весом и заставить меня, потеряв равновесие, скользить по каменным плитам пола. Я не должна покидать пределы священного круга! Вне его у меня останется лишь ничтожная часть моей магической силы.

Я вновь слышу, как в мозгу звучит мерзкий смех преследующего меня духа.

Он побеждает, Дочь Ночи! Ты проиграешь!

«Нет! Нет! Не проиграю!»

Мне не за что зацепиться, и полотно моей сорочки рвется, пока мое тело волочится к границе круга. Я пытаюсь читать заклинания из Книги Божественной Мудрости, пытаюсь сконцентрировать свою волю, чтобы сделаться сильнее, но неудержимая сила влечет меня за пределы безопасного круга. Одна из волшебниц пытается открыть двери; видя это, несколько других волшебников вскрикивают, а двое из них преграждают ей путь.

– Нельзя позволить ему выйти за пределы зала! – кричит один из них.

Чувствуя, как кожу до крови обдирают шершавые камни пола, я замечаю, что волшебник, заявивший мне отвод, по-прежнему стоит у алтаря, явно ничуть не смущенный всем тем ужасом, который творится в зале по его велению. Он не пытается ни защититься от демона, ни помочь мне, как это делают некоторые другие волшебники и волшебницы. Но все их усилия тщетны. У них нет времени, чтобы творить заклинания, нет под рукой магических инструментов, они не находятся в круге, который мог бы их защитить. Единственное, что они могут сделать, – это с помощью запугивания и угроз заставить демона убраться восвояси. Один из волшебников даже наносит ему удар своей палкой, но дерево только разбивается в щепки. Демон хватается свободной рукой за Серебряный Шнур и сильно дергает его, таща меня к себе, как тащат на леске по берегу пойманную рыбу. Он слишком силен для меня!

Он играет с тобой. Ты будешь побеждена, дитя Лазаря!

Я игнорирую жестокий голос, звучащий в голове. Я знаю, что у меня осталось всего лишь несколько секунд до того, как ситуация окончательно выйдет из-под контроля. Всего лишь несколько секунд – и все, чему научил меня отец, все, ради чего я упорно работала, пойдет насмарку, и, возможно, придет конец даже самому существованию клана. Разве я могу это допустить? Как я могла впустить в наш мир это гнусное существо, чтобы оно вырвалось на свободу и получило возможность творить ужасные вещи? Нет, я этого не допущу. Не допущу! Я закрываю глаза и позволяю рукам, держащим серебряный жгут, обмякнуть. Позади меня слышится плач, в толпе раздаются крики отчаяния.

– Она сдалась! Смотрите! Ей конец! – вопит какой-то волшебник.

Демон, похоже, тоже уверен, что его мучительница побеждена. На одно-единственное мгновение он отпускает жгут и приостанавливает свои усилия вытащить меня из священного круга. И я использую этот момент. Конечно, я могла бы призвать на помощь духов-хранителей, которые столько раз меня защищали, когда в поисках Фредди я оказывалась в опасных местах. Мои верные офицеры-роялисты наверняка смело вступили бы в бой, чтобы прикрыть меня. Но нет. Вызов был брошен именно мне. И я должна выполнить задание сама. Одним ловким движением я вскакиваю на ноги, и, открыв глаза, устремляю на демона пристальный взгляд.

– Я, дочь Сияющей Звезды, принадлежащая к Клану Лазаря, повелеваю тебе, демон, покинь этот мир, где тебе не место, и возвращайся во Тьму. – Сказав это, я резко поворачиваюсь и пускаюсь бежать во весь опор к курящейся расселине в центре круга. Испугавшись, что она поглотит меня, Хранитель Чаши кричит: «Берегись!» – но я не сворачиваю в сторону. Позади меня застигнутый врасплох демон валится на бок; его тело скользит обратно в сторону круга. Я подпрыгиваю, пытаясь перескочить через яму, и при этом изо всех сил тяну за собой Серебряный Шнур. Мне уже кажется, что я могу победить, но демон еще не сдался. Скользя мимо Вайолет, он выбрасывает в сторону свою шишковатую руку и хватает ее за лодыжку. Вайолет истошно кричит, когда пальцы демона обжигают ее кожу. Из-за внезапного появления дополнительного веса на другом конце жгута мой прыжок через бездну прерывается на полпути, и я, рухнув вниз, приземляюсь так, что верхняя часть моего туловища и руки оказываются на дневной части круга, а ноги – в зловонной яме в полу. Я чувствую, как идущий оттуда жар опаляет мои босые ступни. Я отчаянно пытаюсь выбраться, между тем Вайолет продолжает кричать. Хранитель Чаши схватил ее за руку: он использует весь свой немалый вес, чтобы не дать демону утащить ее за собой, но тот продолжает крепко держать беднягу за лодыжку. Силясь выкарабкаться из ямы, я замечаю, что волшебник, заявивший мне отвод и бросивший вызов, по-прежнему невозмутимо стоит, нисколько не тронутый нашим отчаянным положением, и даже не пытается помочь Вайолет. Гнев придает мне сил. Выбравшись наконец из дыры в полу, я дважды обматываю Серебряный Шнур вокруг своего запястья, затем хватаю флакон с костяным порошком и швыряю его в демона. Он уже успел встать, и, когда стекло разбивается о его грудь, облако мелкого порошка окутывает все его тело. Чудовище, корчась, вопит от боли и отпускает Вайолет. Встав на ноги, я что есть сил тяну на себя жгут, быстро таща демона по камням в сторону ямы в полу.

Но он еще не побежден. Он собирается с силами и снова бросается на Вайолет, на сей раз схватив ее за волосы. На миг его взгляд встречается с моим, и я вижу в его желтых глазах отражение своего искаженного ужасом лица. В толпе один или два волшебника пытаются пустить в ход чары, чтобы освободить мою бедную служанку, хотя и знают, что, вмешавшись, они идут против правил клана. Но их усилия, хотя и предпринятые из самых лучших побуждений, остаются тщетны. Вайолет жалобно кричит, пытаясь высвободиться, но тут демон обвивает второй рукой ее шею и, таща за собой, шаркающей походкой направляется в сторону ямы.

– Нет! – кричу я. – Отпусти ее! – Я наклоняюсь назад, всем своим весом налегая на жгут, чтобы остановить продвижение демона к вратам Тьмы, но он продолжает упорно двигаться к ним. Вайолет душераздирающе вопит, и чудовище, которому, видимо, надоели ее крики, хладнокровно и безжалостно сворачивает ей шею. Я слышу невыносимо громкий хруст ломаемых позвонков.

– Вайолет!

На одно мгновение, когда ход времени словно замирает, демон останавливается, балансируя на краю бездны, и в этот миг все мое существо переполняется скорбью по моей погибшей подруге и яростью против этого гнусного существа. А потом он падает, унося тело Вайолет с собой. Жгут, обмотанный вокруг моего запястья, опять натягивается, таща меня за собой к яме.