Читать книгу Весточка из прошлого - Полина Аширова - Страница 2

Дай мне мудрость прожить шаг секунды

Без анализа происходящего

Награди Моны Лизы и Будды

Ты улыбкой меня, суть сверлящего

Завтра что-то, глядишь, порешается:

Степенятся конвульсии спящего

Отбери, что свербит и мешается —

Настоящее

Цикады пели, точно хор

Степных и гулких акапелл

Какой-то радиоприбор

Австрийской сводкой нам хрипел

И бесконечно милый храп,

Сплетенный в косу с шумом волн,

Обезоружил в стиске лап

Судьбе безмолвный мой поклон

Сквозь лес ресниц толкался свет —

В зрачки спешил на променад

Прошло с тех пор уже сто лет,

А я всё холю тот расклад

Внезапно сводка замерла,

Прервался храп и хор замолк,

А море двигало тела,

Молчанием волн ввергая в шок

Теперь ни сводки, ни воды,

Ни храпа справа, ни цикад

Гамак не видел в том нужды,

А я лелею тот расклад

Мы сидели с ней под яблоней,

Воздух листья шевелил

Огород, ручонка дряблая,

Куст, скамья, следы белил

Лето грусть таскало волоком,

Ожидая свой заход

Ходит милая под облаком

Девяносто пятый год

Мы сидели молчаливыми,

Пряча яблоки в подол

Вдруг: «О, дюже ты красивая!»

Я услышала с трудом

Отвечала: «Брось, родимая,

Ты, поверь, прекрасней всех!»

Мудрость в ней неповторимая,

Искромётен хилый смех

Коробчонку с тонной разума

Прижимала я к щеке

Ей, созданию доброглазому,

Не живётся налегке

И такой своею ношею

Она сдавлена в мольбе

Как мне смочь, моя хорошая,

Тяжесть сердца взять себе?

Мне бы с ней сидеть под деревом

До скончания времён

Снова свидимся мы, верю я,

Пока дух в ней оживлён

Сопят игрушечные улицы

Дыханьем августовской сухости

Я вам сознаюсь в тугоухости

Привычкой вниз смотреть и хмуриться

Здесь облачения меняются

И видит то разумность высшая

Не принимаю и не слышу я

Того, что ею не вменяется

Солисты звонкие пернатые

Не согласятся с ситуацией

Мальчишки, бегавшие с рацией,

Уже, представь, почти женатые,

Пологих склонов мощь древесная

В красивый парк преобразована

Она теперь цивилизована

Она менялась, интересная

А я здесь чисто символически:

Дышу забывчивостью, праздностью

И вдруг склоняюсь к безотказности

В порыве скромном ностальгическом

Никакой не доктор время —

Он учился, может, плохо

Он не смыслит в теореме

Выживания ни вздоха

Я сама в докторантуру

Сгоряча бы поступила,

Чтоб сбивать температуру,

Чтоб качать из знаний силу

Бак заправится бензином

И помчит студент-рубаха

В глухоманную низину

Прочь от подлинного краха,

Чтоб учиться быть мудрее,

Равномернее, степенней

Пусть никто его не греет

В день холодный и осенний

Поле битвы; бравый воин

Станет глуп и ошарашен,

Доказав, что он достоин,

Что никто ему не страшен

Никакой не доктор время!

Глуп по-прежнему калека

Злом пульсируется темя,

Спит заботливое веко

Был виновен в вандализме

Мерзопакостный вредитель

Я, студент, погряз в лиризме —

Притворялся, что воитель

Хоть кошмар и не улёгся,

Хоть учёба загасила,

Передай, чтоб тот не пёкся:

Я из бед черпаю силу

Нарциссы красивы мне только на клумбе

Когда в голове вдруг пыльца – то не дело

Такое храни в прикроватной ты тумбе,

Такое другого, дай Бог, не задело б!

Однажды кого-то боюсь покалечить

Навязчиво острой бессмертною травмой

Запасом покоя себя обеспечить

Бессильна, беспечна, бесовски бесправна

Взялась вечерком препарировать фразы:

Любуюсь двусмысленным срезом продольным,

Где тихо сидит в коробчонке зараза,

Складируя боль в потайном антресольном

Неужто, купаясь в подлунном сиянии,

В неубранном доме никто не дежурит?

Неужто в твоей коробчонке с познаньем

Никто, как в моей, у окошка не курит?

Подобных бесчинств собираю охапки:

Был сторожем сонным нарушен регламент

Повесьте на гвозди армейские шапки,

А с ними и шёлковый мой темперамент

В бессознательного луже

Растекается клочочек

Облаков, в ней отражённых

Кто мне ряжен, кто мне сужен?

Вижу только одиночек,

Водной каплей искажённых —

Никаких, увы, небесных

Бирюзовейших свечений

На плечах, таких мне милых;

Сил духовных, сил телесных

И пугающих влечений,

С нас снимающих зажимы

Силуэт их неразборчив

До плечей сплошные мили —

Разбросало по местам

И, беспомощность вдруг скорчив, —

«Как меня вы утомили!» —

Закричала тут и там

Водомерка лихо скачет,

Измеряя отражения,

По фольге шуршащих луж

Почему так часто плачет

От досад и раздражений

Врачеватель нежных душ?

В бессознательного луже

Только тонкая подсказка – замечай

Лишь тогда она подружит

С тем, кто этого заслужит невзначай

Ваши ночи белей Петербургских

Пошумите ещё, трясогузки,

Потревожьтесь —

Слуховой то впитаю я губкой

И на суд понесу правдолюбке

– Это ложь здесь?

Эх, балда, побоялась бы Бога:

Это ель здесь стоит хвойнонога,

Хвойнорука,

А поодаль лежит Рускеала[1],

Где природа тебе издавала

Прелесть звука!

Ключ от двери таинственной сыщен:

Последождичным нос мой насыщен

Петрикором[2],

А озёр светло-синие очи

Отражают белейшие ночи —

Ждут Аврору[3].

Глубина не имела значения —

Все природные нам облачения

Стали впору,

Но озёр тёмно-синие очи

Позабыли зачем-то нас очень…

Очень скоро

И был вечер, и было утро. И день был первый:

Был азарта наполнен стан и под костью червы,

Точно карты масть, бились быстро, но скрупулёзно

Прекращайте переживать, чтоб не стало поздно

Замедляйтесь, что будет дух, что помыслит демон

Ускорением – бесполезен и недоделан

Что за люд! Что ни час – то боль, что ни день – вздыхают

На седьмой же Творцы заслуженно отдыхают?..

Почищен объектив, настроен фокус:

Размытость вдруг сменилась полом в крапинку

В себя смотрю – там жив растущий крокус,

А в нём визжит малыш, зовущий маменьку

Впотьмах как будто искорки от свеч ищу

Найдётся ведь и жар, и ослепление

Но кем бы ни являлся человечище,

Пусть примет документ он с наставлением

Жалеть, давать сироп из колыбельных

Свирепо беззащитному орущему

И снов желать безмолвно акварельных:

Болит сплетенье слов внутри живущего!

Ты будь никем не познанный и спрятанный

Богатство сей духовно, а не денежно:

Тогда тебя найду я незапятнанным,

За крокусом ухаживая бережно

Отпускать и кидать я была умоляема:

Словно камень о том попросил

Лети свободно,

Лети спокойно!

Если в бездну кидать, то она расширяема;

Если холод вдруг следом пронзил,

То непригодна

И недостойна

Та щемящая бездна чувствительных падалиц

С отголосками каменных просьб

Лети свободно,

Лети спокойно!

Приземлишься – сородичей сложишь всех рядом; лиц

Невменяемых клан, ржавый гвоздь

Увидишь в водном

Рефлексе стройном

Я была холодна, тяжела, потопляема,

Словно камень, просивший упасть

Колодец водный,

Я непристойный

Человек; я порочный и вмиг утомляемый,

Но не брошу, не вымучив всласть

Лети свободно,

Лети спокойно!..

Танцую польку

В дерме сморщенного ветра, столь сухого к проблематике

Вас было столько,

Сколько прячется песчинок в порах пляжей Адриатики

И не по-божьи

Это было: и проблему эту, дескать, понимают все

К чему всё кожье,

К чему мурашье, если с троганьем сакральным мы не знаемся?

Все отпечатки

Ваших пальцев многослойных остаются в замше бежевой

Моей палатки:

В ней прописана душа, она чувствительна и сдержана

Так повторялось

И надеялась полезной быть она – Душонка Батьковна

Вам дозволялось

И фарфоровый сервиз мой чаепитием испачкать вновь

О, как убого!..

Сколько сито пропустило, чтоб найти их, гладко выбритых!..

А их немного:

Сколько в ангельских ладонях, мылом праведности вымытых,

Живёт микробов

И, раз вас столько,

Станцуем польку?

– Добрый день! Вы присядьте, не стойте;

Расскажите, любезная, нам,

О себе: достижения в спорте?

Волонтёр? По каким вы делам?

– Я умею вынашивать думы

И давать появляться на свет

Восхищёнышам маленьким, шумным…

А других достижений и нет

– Резюме мы смотрели недавно,

Уточним поподробней момент,

Он, пожалуй, и есть самый главный:

Вы – зачинщик сердечных легенд?

– Мне не знать, правда ль авторство это,

Для меня ли одобрен патент

Я люблю гармоничность дуэта

Уточнён ли неясный момент?

Как и цель, я хочу достигаться

Кем-то важным, премиленьким мне

Я люблю обожать восторгаться —

Вот, что есть у меня в резюме

Восхищёныши вырастут скоро,

В восхищенища вдруг обратясь

Я пою их особым раствором,

Укрепляя с возвышенным связь

От восторга я лезу на стену,

Я ликую везде и во всём…

– Выходите же завтра на смену

Униформу сейчас принесём

Смоченным в тёплой воде и крепчайше отжатым тампоном из ваты

Я удаляю с поверхности пыльные пятна над слоем дебатов

Остро заточенным скальпелем сделаю тоньше смягчённый слой лака —

Здесь многослойность искусств, что застыла вне времени, звука и мрака

Темперным твёрдым чешуйкам давно полагалось, как нам, укрепляться

Вкусным животным клейком, только снятым с плиты, им пора напитаться

Только потом, может быть, загрязнённую плёнку я сделаю тоньше

Где запастись мне терпеньем, когда надо лучше, быстрее и больше?

В чём нулевая адгезия? Я достаю фторопластовый шпатель[4]

Годы новейшего века я те нулевые сварганю, ваятель!

С силой прижму инструментом слоистые грядки[5], чтоб сдерживать импульс,

Бьющий в меня из иконы, как атомный гриб, кой увидел аж Вильнюс…

Красочный слой теперь вновь крепкий брачный союз составляет с основой —

Чувствует будто себя не сухой деревянной, а свежей и новой

Видит, грязнеющий некогда глянец олиф[6] с кракелюром[7] иконным

Верят, что станет спаситель кому-то потребным, полезным, законным

Моё любимое, не путайся с мертвецким!

Я – выжимальщица белья, давитель щепок

Не притворяйся ты, ландшафтов ложный слепок

Ни Парк-Сосновкой[8], ни проспектом Тихорецким[9]!

Я ректор прачечных и гранул порошковых

Висит бельё на проводах текстильной грудой

Хочу попасть в незримый мозг копьём Гертруды,

Пока цежу я чёрный сок машин рожковых

Не отстирать с волокон душ рабыне пятна

О, как же немощна пред Господом химчистка!

Моё любимое, я вроде юмористка,

Но вас никак не обшутить с тревогой внятно!

Моё любимое волнительней, чем море

Пока любуется бельишко на пейзажи,

Питаясь мокростью и свежестью, я глажу

Уже расправившихся, свыкнущихся с горем

Моё любимое, ты признано мне родным!

Не допускай на белизне ты пятен сажи,

Пускай надурят их мошенники-пейзажи!

Моё любимое, останься кислородным!

Наверное, звёзды играют в снежки,

Пока вырезают узоры из белой бумаги

Роняют обрезки, зигзаги, смешки

Над живностью грешной земли, слишком сбивчивой в шаге

Орнаментом твёрдого станет вода,

Пока летний зной на людских антресолях пылится

Надеюсь, звезда сообщит мне, когда,

Когда разрешит мне ещё раз в другом ошибиться

Ребёнком быть просто – какая беда!

Забит скопом записей звёздный дневник осуждений

Я жду, что звезда точно скажет, когда,

Когда я смогу избежать возрастных становлений

Таков есть закон бытия, господа:

Нам стоит порой с возмущением ведомым мириться

Надеюсь, звезда сообщит мне, когда,

Когда я осколки очков уроню в роговицу

Но, впрочем, не ей осуждать мой позыв

Пытаться отчаянно зрелым не быть, а казаться

Ведь битва внутри – воспалённый нарыв,

К которому мне не суметь перестать отсылаться