Читать книгу Дорога к счастью (сборник) - Полина Ребенина - Страница 3

В старину некоторых женщин особо отмечали и называли Берегинями. Согласно славянским преданиям таковой могла стать только очень сильная, славящаяся добротой женщина, которая подарила миру много потомков и воспитала их достойными людьми.

Вот такой Берегиней и была моя бабушка Ольга Дмитриевна Юдина. В юности была она скромной и весёлой умницей и труженицей. И внешне была очень милой девушкой – невысокая, стройная, с длинными кудрявыми каштановыми волосами, с синими глазами, всегда чисто, аккуратно одетая и причёсанная. Добрая, деятельная, весёлая и шутливая. Это было просто чудо, а не девушка.

После окончания гимназии начала Оленька учительствовать в средней школe городa Весьегонска. Там и встретила учителя физики и математики Павла Титкова, который и стал её настоящей любовью на всю жизнь. Павел не был картинным красавцем, но был сильным, мужественным, умным, сдержанным, ироничным, и по нему сохли все учительницы в школе, а он смотрел только на милую, весёлую, честную и недоступную Олю Юдину. В школе часто бывали учительские вечеринки, на которых Павел играл на скрипке, а Оленька – на виолончели. Никто их не учил играть на этих инструментах, и в музыкальные школы они не ходили, но играли очень хорошо. Бабушка мне уже в старости рассказывала, что Павел так прекрасно, дивно играл на скрипке, что она его именно за это так сильно на всю жизнь и полюбила. Павел был увлекающимся, страстным, как все Титковы, и, несмотря на его ещё молодой возраст, были у него любовные истории и раньше, до встречи с Оленькой.

Бабушка Оля была весёлой, но чистой и очень серьёзной девушкой, и сердце её можно было завоевать только таким же чистым и серьёзным отношением. Павел знал, что лёгкой любви от неё добиться невозможно, и, встретив такую настоящую девушку, он и сам на время стал серьёзным и настоящим. Он совсем потерял голову, не давал Оленьке проходу, ухаживал за ней, обьяснялся ей в любви. В конце концов встал перед ней на колени и попросил стать его женой. И бабушка согласилась стать его женой. Они обвенчались в 1914 году. Ей было тогда двадцать четыре, а ему двадцать два года.

И в том же году началась Первая Мировая война. Новоиспеченный муж Павел Васильевич Титков и брат Оленьки Степан Дмитриевич Юдин были призваны в армию, оказались в одном взводе, и увезли их на запад, в самый дальний конец великой России, в Польшу, где они сражались против немцев.

* * *

Молодая жена Оля так соскучилась, так стосковалась по своему единственному, по своему любимому мужу Павлу, что решила поехать к нему на фронт. Как она добиралась в действующую армию на фронт, один Бог знает. Где можно, ехала на поезде, а в основном на телеге или в кибитке, запряженной лошадьми: ”Эй, ямщик, скорее трогай!”, – от одного постоялого двора до другого. Перемена лошадей – и снова в путь. Ехала одна, и дорога заняла, наверное, несколько недель. Совершенно одна и с очень небольшими деньгами проехала пол-России, прошла каким-то образом через все военные кордоны и нашла-таки своего Павла в далёкой Польше.

Все в полку, и не меньше других сам Павел, были поражены таким небывалым поступком – приездом Оленьки на фронт, на передовую. Повидала Оленька своего горячо любимого мужа, побыла с ним несколько дней, а потом вынуждена была отправиться обратно, поскольку дольше оставаться с ним ей не позволили. Не было возможности для жены находиться в действующей армии. И проделала она тот же далёкий путь обратно, но уже не одна, а с маленькой жизнью, плодом их любви, с моей мамой под сердцем.

Сколько же любви, страсти, верности, преданности, внутренней силы, самоотверженности было в этом её поступке! Как сильно Оля любила своего мужа, как рвалась к нему, как мечтала быть вместе с ним! Она не могла просто сидеть сложа руки и плакать в ожидании или утешаться с другими кавалерами, как делали её родственницы и подруги, многие другие молодые жёны. Оленька была верной и сильной. Она полюбила один раз и навсегда и поехала к своему мужу на край света, чтобы быть рядом с ним, чтобы помочь ему, чтобы разделить его жизнь и судьбу. И поэтому проехала она тысячи километров по ужасным российским дорогам, мучилась, недомогала, но сильнее всего было стремление оказаться рядом с Павлом. Она летела, как на крыльях, к своему единственному. И верила, что и она была его любимой и единственной.

Через восемь месяцев после возвращении из Польши родила бабушка Оля их первую дочку, Марию, мою маму. А через год приехал на побывку её брат Степан и рассказал своим родителям и сестре Оле, что Павел на фронте «шалит», не хранит верность своей жене и встречается с другими женщинами. Для бабушки это стало тяжёлым ударом. Наверное, в первый раз она, чистая и верная, столкнулась с предательством и вероломством. И не от кого-то чужого, постороннего, но от самого близкого и любимого человека, её мужа, ради которого она была готова пожертвовать всем.

* * *

В Петербурге захватили власть большевики. Они выступали за поражение своей страны, России, в войне, поэтому обьявили всеобщую демобилизацию, и солдаты и офицеры стали возвращаться домой. Вернулись и Павел Титков со Степаном Юдиным в Весьегонск. Они оба стали уже унтер-офицерами царской армии.

Зажили Павел и Ольга мирной семейной жизнью в родительском доме Титковых в старом Весьегонске. Оба продолжали учительствовать. Оля родила одну за другой четырех дочек – Марию, Татьяну, Зинаиду и Веру. Павел ждал сына, сердился, что рождались только девочки, и когда родилась последняя из них – Верочка, он полгода даже к её кроватке не подходил, так был недоволен, что опять получил не сына, а дочку.

Оля везде поспевала: и работала, и за детьми ухаживала, и дом вела, и в огороде копала и сажала, и в поле пшеницу сеяла на зерно. Она мне рассказывала, что трудиться приходилось не покладая рук, и схватки обычно начинались, когда она работала в поле или на огороде. Тогда она шла домой, и «добрый» Павел не отказывал, запрягал лошадь и отвозил её в больницу. А Павел жил дома барином, в семейных делах принимал участие небольшое, был вечно занят делами общественными или ”государственными”. Времена были непростые, непонятные, дела творились на Руси страшные. Естественно, что терпеть тот новый порядок, а точнее, беспорядок, тиранию, которые принесла c собой новая большевистская власть, местная интеллигенция не могла.

Самые активные её представители начали тайком собираться и строить планы, как сбросить ненавистную советскую власть. И, конечно, Павел Титков не мог остаться в стороне и вошёл в эту организацию. Семья Титковых-Юдиных числилась у новых властей среди неблагонадежных как семья бывшего царского унтер-офицера. Бабушка рассказывала, что как-то нагрянули местные чекисты с обыском к ним домой. Перевернули, перетряхнули весь дом, но ничего не нашли. А Павел сидел ни жив ни мертв, потому что прятал в доме револьвер и знал, что за хранение оружия его немедленно расстреляют. И бабушка знала, где муж хранил оружие, и пока чекисты обыскивали одну комнату за другой, выскользнула из дома под каким-то благовидным предлогом и выбросила револьвер в уборную. Так она его спасла от неминуемой смерти в тот страшный день. Чекисты всё равно забрали дедушку ”по подозрению”, и он просидел в тюрьме целый год, но в конце концов его выпустили, очевидно, за отсутствием улик.

* * *

Гражданская война закончилась, но бедам и невзгодам не было конца. Крайняя нужда и голод поразили всё население России, и семье Титковых-Юдиных приходилось тяжело. Вечная труженица, бабушка Оля, выбиваясь из сил, тащила семейный воз… Её день был расписан по минутам. Вставала ни свет ни заря в четыре часа утра, бежала доить корову, потом выгоняла её на пастбище, возвращалась и топила печку, ставила в печь чугунки и сковородки, готовила еду на день. А потом поднимала детей, кормила их, ждала соседскую девчонку-няню, которая присматривала за детишками, пока она была на работе, и бежала в школу. Потом рабочий день в школе. Она преподавала математику. Её любили и дети, и учителя, потому что она была доброй, внимательной к детям и старалась учить их на совесть.

А после школы опять домой – к детям и мужу Павлу (если он дома был): накормить всех, прибрать, посуду вымыть, постирать, детьми заняться, огородом. Вечерами она ещё находила время заниматься математикой с отстающими учениками. Придут они к ней домой, она разложит листочки бумаги, поставит тарелку с морковкой на стол и учит их решать задачки. А потом корову надо домой пригнать и опять её подоить. И ещё на ночь печь истопить. А по ночам строчила на швейной машинке – дочкам платьица из старья перешивала. Трудилась она денно и нощно, но была всегда весёлой, неутомимой и умудрялась шутить и создавать в доме удивительную атмосферу любви и счастья.

Четыре дочери Ольги и Павла росли, как грибочки. Как рассказывала наша весьегонская соседка: «Иду я мимо дома Титковых, а в каждом окошке сидит по девчонке, и каждая морковку грызет!» Но, конечно, они не только на морковке выросли, ведь готовила моя бабушка необыкновенно вкусно – она была на это мастерица. Было бы из чего готовить, и если было из чего, то готовила такую еду, что пальчики оближешь.

Жили они в основном натуральным хозяйством, то есть морковку, картошку, капусту, огурцы, горох бубушка выращивала на собственном огороде, молоко давала корова, телёнок шел на мясо. Хлеб, муку и соль покупали в сельпо. Из леса приносили чернику и грибы. Дедушка был заядлый рыбак, поэтому в доме часто бывала рыба, которую бабушка и жарила в печи, и вялила, вывешивая на чердаке, и пекла пироги со щукой.

* * *

В эти годы появилась у Павла новая спасительная идея – уехать в Сибирь, подальше от Советской власти, притеснений и голода, там обустроиться и зажить спокойно и в достатке. Стал уговаривать бабушку поехать с ним. Но она отказалась, хоть и горько ей было расставаться с любимым Павлом, но она не хотела рисковать маленькими детьми и отправляться с ними в путь в полную неизвестность. В Весьегонске им жилось тяжко, но здесь она всё-таки как-то умудрялась справляться, здесь жизнь былa привычной, и родные – братья и сестры были рядом.

Павел рассердился, собрался и уехал в Сибирь один, бросив семью. Бабушка осталась совсем одна и в полном неведении, доведётся ли им ещё свидеться. Тосковала она и ждала своего, несмотря ни на что, любимого и единственного, хоть и непутёвого мужа.

Прошел год. Как-то, возвращаясь с работы, услышала бабушка от соседки, что вроде бы её Павел в Весьегонск вернулся. Побежала домой, отворила калитку и увидела… палочку подорожную, прислонённую к забору. Сильно забилось её сердечко, и кинулась она в дом, а там действительно сидел её любимый Павел, измученный дальней дорогой. Она его ни о чём не расспрашивала и ни в чём не упрекала, а приласкала, напоила-накормила. И была счастлива, что её муж наконец-то вернулся из дальних странствий домой.

Дедушка не любил вспоминать о своем путешествии в Сибирь, но ясно было, что ни жизни беззаботной, ни сытных хлебов он там не нашёл. Там тоже, чтобы подняться, нужно было тяжко трудиться, там наступили новые странные времена, и в одиночку со всем этим было не справиться.

Бабушка и дедушка всегда очень любили музыку, но заниматься ею в эти тяжелейшие годы у них никакой возможности не было. Скрипка и виолончель пылились на шкафу. Да и руки у бабушки от непосильной физической работы набрякли, скрючились, играть такими руками стало невозможно. Я и сейчас помню её натруженные руки – ласковые руки моей любимой бабушки. Но бабушка мечтала, чтобы её дочки научились играть на фортепиано, чтобы жизнь у них была другой – светлой и красивой. Она купила где-то по дешёвке рояль и договорилась с бывшей гувернанткой местных помещиков Августой Ильиничной, чтобы та давала уроки музыки её девочкам.

* * *

Дедушка Павел был из числа мужественных мужчин – умный, сдержанный, серьёзный, уважающий себя, имеющий обо всем собственное мнение. Односельчане говорили, что у Павла Васильевича ”ума палата”. Он много знал, много читал, был всегда в курсе последних событий. В школе он был не просто учителем, но и завучем, а иногда и директором школы. Он был человеком в городе известным и пользовался всеобщим уважением. Он никогда не мог принадлежать только семье. Круг его интересов был во многом за её пределами.

Кому-то он советовал переехать в Весьегонск и подыскивал подходящий дом, другому одалживал деньги на важную покупку, третьему дарил и помогал посадить морозоустойчивую яблоню со сладкими плодами. И это в то время, когда в собственном огороде росли одни кислые и несъедобные “дички”. Можно сказать, что дедушка Павел был человеком общественным, в то время как бабушка была хранительницей семейного очага – Берегиней и несла на себе всю ответственность не только за жизнь и здоровье четверых детей, но и большей частью содержала семью на свою скромную учительскую зарплату.

Она работала с утра до поздней ночи, но душа её была неспокойна, истерзана, ведь она любила Павла сильно и верно, жила денно и нощно ради него и детей, а он был человеком увлекающимся и загорался от всякой проходящей юбки. У него случались постоянные любовные истории на стороне, а в маленьком городке трудно было держать такое в секрете. Видимо, была в Павле Титкове, как и в его отце, да и в других мужчинах рода Титковых, какая-то особая притягательная сила, обаяние мужественности, которое заставляло женщин – и молодых, и зрелых – терять голову. Работал он в школе, в женском коллективе, и многие женщины считали лестным для себя привлечь его внимание. Многие из них надеялись на длительную связь, но Павел любил по-своему: легко влюблялся и легко остывал. Его чувства быстро разгорались и так же быстро потухали. Эти женщины были в его жизни залётными мотыльками, а бабушка была его женой, матерью его детей, он ей верил, верил в глубину и истинность её чувств и оставлять семью не собирался. Он возвращался домой, и там ему было хорошо с милой, весёлой женой Олей в окружении четырёх подрастающих дочерей.

Часто каялся дедушка и клялся бабушке, что любит только её, но временами он «загорается», и его просто неудержимо тянет к другим женщинам. И приводило это просто к анекдотичным ситуациям. Дедушка просил её о помощи: если она увидит, что он опять «загорелся», то чтобы она как хорошая жена его до этой женщины не допустила. И ведь бабушка ему поверила и всерьёз пыталась выполнить это задание: следила, чтобы он не исчез и не уединился с очередной понравившейся ему женщиной.

Бабушка любила его глубоко. Он был единственным мужчиной в её жизни, и переносить его постоянную неверность было ей очень тяжело. Дочери рассказывали, как однажды, доведенная до отчаяния, она даже решила прогнать своего непутёвого Павла и указала ему на дверь. Павел уже и вещи собрал, готов был оставить дом, но в последний момент Ольга одумалась и остановила его: не смогла представить себе жизнь без него, без своего единственного мужчины, своего Богом данного мужа.

У бабушки от недосыпания и постоянных перегрузок начались проблемы со здоровьем, стало болеть сердце. ”Так ныло, так щемило!” – рассказывала она мне. Пришлось пойти к доктору, который сказал, что Ольга нуждается в немедленном отдыхе, и ей нужно уехать в санаторий. Конечно, Оленька опять отказалась: она ведь не может оставить своих детей одних. Но врач не на шутку рассердился и заявил со всей строгостью, что если она сейчас не послушается его совета, то будет поздно, и тогда вполне возможно, что дети потеряют её навсегда. Скрепя сердце поехала бабушка в Кашино, в местный санаторий. Вернулась через две недели отдохнувшая, ласковая, весёлая и с сумками подарков. И в доме был праздник – мамочка приехала.

* * *

Когда я описываю жизнь моих бабушки и дедушки, то погружаюсь мыслями и чувствами во все трагические события и невольно ужасаюсь, сколько страданий выпало на их долю. Как они смогли всё это вынести, пережить! Но самое удивительное, что они никогда не унывали и жили, насколько я помню, по-доброму, дружно и счастливо.

Самое прекрасное, самое лучшее время моей жизни я провела в Весьегонске у бабушки с дедушкой. В наш титковско-юдинский дом сьезжались каждое лето все четыре дочки Павла и Ольги со своими семьями, и каждый день за стол садилась огромная семья из шестнадцати человек. У нас скучать было некогда: купание, походы в лес по грибы и ягоды, рыбалка, охота, игры в карты, шашки, “поддавки”, шахматы и множество других игр, которые мы придумывали. Жизнь была такой счастливой, насыщенной событиями…

Дом был наполнен гостями до отказа, как сказочный терем-теремок. Вечная труженица, моя милая бабушка хлопотала целыми днями на кухне или на огороде. На ней весь дом держался. Она вставала ни свет ни заря, затапливала русскую печь, шла на рынок, чтобы купить продукты, творог, масло, мясо, а потом готовила еду на огромную семью в шестнадцать человек. Даже мытьё посуды занимало массу времени: ведь нас было много, и грязной посуды, соответственно, набиралось немало. Нужно было нагреть воды, перемыть всю посуду, ополоснуть её, перетереть и в шкафу расставить. И так три раза в день. Дочери её всё обещали, что будут маме помогать хотя бы посуду мыть, но дальше слов дело не шло.

А дедушка после еды уходил в свою комнату, сидел там у открытого окна и разговаривал с прохожими, или читал газеты, или отдыхал. Он, как всегда, возложил груз домашних забот полностью на бабушкины плечи. Он был мужчиной, а она женщина, так что все домашние дела были её заботой. Он даже деньгами ей особо не помогал: платил за дом и за дрова, а всю семью содержала на свою маленькую пенсию быбушка. Она всю зиму копила деньги, чтобы всех нас принять и накормить. Денег за еду и проживание она ни с кого из своих дочерей не брала: это было для неё свято как закон русского гостеприимства.

Спальные места имелись везде: в комнатах, в гостиной, в кладовке, на веранде. Помню, мне было лет семь, и я как-то спросила бабушку: ”Бабушка, а где же ты спишь?” И она мне ответила, смеясь: ” Не беспокойся, внученька, у меня кровать лучше всех!” И помню, как я проснулась ночью, чтобы выйти в туалет, и вдруг увидела свою бабушку, которая спала, скрючившись на лавке в кухне и прикрывшись каким-то зипуном. Это было её самое лучшее спальное место! Как мне было стыдно, ведь в её комнате и в её кровати спала я.

Еще помню, что я просыпалась каждое утро и шарила рукой возле кровати, зная, что бабушка оставляет там какой-нибудь гостинчик. Это был маленький стаканчик земляники, малины или черники или одна-две конфетки. И такой же гостинчик-подарочек получали и все остальные её внуки.

* * *

Перейдя на последний курс медицинского института, я решила обследовать своих самых близких людей – дедушку и бабушку. Анализы взять я не могла, но могла померить давление, прослушать, простукать, прощупать, как нас учили в институте… С дедушкой всё в основном было хорошо, но он упомянул о периодических болях в животе. ”Небось, рачок какой-нибудь завёлся!” – пошутил он.

А бабушка вообще от обследования отказалась. Мне удалось лишь прослушать её сердце. Когда я обеспокоенно рассказала ей о дедушкиных жалобах, она ответила мне негромко, но в сердцах: ”Его болезни – моё здоровье!” Я не поняла тогда, что она имела в виду, и осознала это лишь позднее, думая о её словах. Бабушка от непосильной физической работы страдала постоянными болями в мышцах и суставах, иногда просто невыносимыми. Она обижалась на дедушку, поскольку на ней лежал груз постоянной ежедневной домашней работы, а работы в деревенском доме и на огороде очень много, но дедушка ей помогать не привык. И приходилось ей, превозмогая боль, всё делать самой, в то время как дедушка занимался общественными делами, рыбалкой и охотой, много читал, был всегда в курсе всех мировых и местных событий…

Бабушка обижалась, но любила его безгранично. Через год дедушка умер – не перенес операции по поводу острого холецистита (боли в животе!). И бабушка сразу сникла, как будто воздушный шарик прокололи, и из него вышел весь воздух. Она сидела у гроба дедушки всю ночь одна, прощалась с ним, гладила его любимую голову и украшала её, примеряя ему платочки. И всё шептала: ”Какая любовь большая была!” А моя мама, её старшая дочь Мария, презрительно шептала: ”О чем это она? Или заговаривается?! Какая любовь? Сколько измен и предательства было!” И не понимала, что говорила бабушка о своей чистой, незамутнённой, самоотверженной любви, которую она пронесла через всю жизнь к своему непутёвому, но единственному и неповторимому мужу Павлу.

Павел часто бывал неверен и никогда не был ей настоящей поддержкой и опорой, но она, хоть и было ей иногда горько и обидно, любила его по-настоящему, глубоко и на всю жизнь. Она любила его таким, каким он был, и любила так беззаветно, что эта любовь придавала ей сил выносить все трудности и быть всегда счастливой и радостной. Мы поняли это только тогда, когда дедушка умер, и мы увидели, как сразу преобразилась бабушка: перестала смеяться, шутить и светиться радостью. Её солнышко погасло. Она стала только тенью нашей прежней улыбающейся, ласковой, весёлой бабушки, превратилась в тихую, печальную, доживающую свою жизнь старушку.

Бабушка умерла, когда ей было девяносто пять лет. На похороны собрались все её близкие и родные. Не приехать было нельзя – она была нашим семейным ангелом-хранителем. Когда её выносили из дома, страшным голосом закричала дочь Зина: “Наша мама покидает дом!” Ведь для нас всех отеческий дом и его хозяйка – бабушка были понятиями неразделимыми.

На поминках взял слово её внучатый племянник Александр Борисович Юдин, посол в одной из африканских стран, который в юношеские годы часто бывал в нашем доме, упражняясь в игре на фортепиано: “Какой необыкновенной женщиной была Ольга Дмитриевна! Её светлый образ никогда не изгладится из памяти. Никогда не забуду, как входил в дом, а навстречу она – всегда с ласковыми, приветливыми словами, с улыбкой, с шуткой. Удивительную она создавала вокруг себя атмосферу, мир семейного счастья, любви и тепла. Прекрасная, полная редкого очарования женщина, освещающая всё вокруг! Настоящая Берегиня!”