Читать книгу ONTUDATLAN - Полина Воробьева - Страница 4

На улице было всего начало седьмого, но кругом уже стемнело. Я давно снял свою перевязку и теперь просто мял платок в кармане своего плаща по типу того, если бы это были настоящие четки. Один темный проулок сменял другой проулок, один темный и грязный пригород сменял другой. Где-то далеко, по другую сторону города, сейчас в спальных районах улицы были освещены электрическим светом, днем и ночью там было светло, и, на первый взгляд, безопасно. Криминальная обстановка во всем городе была накалена, но там, где был свет, криминальная сторона жизни принимала несколько иную сторону в отличие от той, что царила в той части города, где проживали я и моя мать. Разница лишь состояла в том, что в спаленках жил богатенький преуспевающий класс города. Этим счастливцам вместе с продажей квартиры в спальном районе продавалась еще и гарантия того, что этот уличный свет, зажигаемый по ночам, будет гореть у них всегда, независимо от обстоятельств: «Продается квартира в элитном районе со всеми коммуникациями: светом, водой и газом, – охраняемой территорией и ночным освещением!». Что же касалось нас, то гарантия ходить по освещенным в ночное и пасмурное время улицам исчезала сразу же, как только кто-то из жителей квартала не мог оплатить коммунальные услуги. Когда впервые остро встал вопрос об истощении месторождений нефти в Прикаспийской впадине и Персидском заливе, Мировое Правительство решило, что оно лишит прелестей коммунальных благ тех, кто не может ими грамотно распоряжаться. Таким образом, отключение уличного света в ночное время встало в длинный черед воспитательных мер, которыми Правительство наказывало недобросовестных плательщиков. Эта мера наказания была очень популярна в высоких кругах, так как, во-первых, казалась действенной, а, во-вторых, была обусловлена истощением месторождений: «Мы дадим их только тем, кто может за них хорошо заплатить».

Я прошел еще один переулок. Меня уже минут 10 что-то беспокоило. Накатил необоснованный страх. Так бывало со мной и ранее. Вроде ты живешь обычной жизнью, но вдруг тебя накатывает волной паники, объяснить причину которой ввиду неожиданности ее возникновения представляется невозможным. Ты идешь, ты живешь с этим чувством, пока либо не сходишь с ума, либо не успокаиваешься сам собой с трудом.

Мне отчетливо казалось, что все эти десять минут меня кто-то преследовал. Что-то скрюченное, мешковатое делало уже не первый поворот вслед за мной.

Я решил проверить свое предположение. Впереди рядом с автобусной остановкой стоял одинокий живой еще фонарь, который отбрасывал слабый свет на площадку перед остановкой. Он освещал только краешек скамейки и одну из стен остановки, так что за задней стенкой снова наступала уже кромешная тьма. Я думал, что мне стоит ускорить шаг, чтобы оторваться от того, что преследовало меня, дойти до остановки и спрятаться за эту заднюю стенку, так чтобы меня не было видно. А потом…

На что будет потом, я не стал тратить времени. Я ускорил шаг, дыхание участилось, я добежал до стенки и спрятался за ней. Здравый рассудок подсказывал мне, что мне нужно притаиться, затаить дыхание и наблюдать за действиями преследователя. Так сначала и было. Что-то еще некоторое время пыталось нагнать меня, но упустило и теперь в замешательстве нерешительно приближалось к остановке. Постепенно из темноты начала выглядывать человеческая фигура, похожая на большой мешок, в который в старину ссыпали сельскохозяйственные культуры. Этот мешок боязно приближался на свет фонаря. Видимо, тот человек, который скрывался под этим мешком, был подслеповат или просто даже такой тусклый свет способен был ослепить его: он протянул вперед себя руки и пытался ими что-то нашарить в воздухе. Я чуть-чуть выглянул из-за своего убежища и одним глазом следил за его передвижениями. Короткие руки загребали воздух, пока, наконец, не наткнулись на фонарь. Он обхватил его правой рукой, осторожно поводил по нему вверх и вниз грязными пальцами и остановился. Человек медленно поводил косматой головой в вязаной шапке из стороны в сторону, пока не опустил ее на правую руку, покоившуюся на фонаре. Он тяжело дышал. Сейчас он меньше всего напоминал мне преследователя, который следил за мной для того, чтобы обокрасть. Что-то другое было в этой понурой позе.

Пока я разглядывал его, человек шевельнулся. Мне показалось, что он тяжело вздохнул или даже застонал. Отнял голову от руки, руку от фонаря и медленно разворачивался в ту сторону, из которой пришел.

На меня что-то накатило. Я мигом выскочил из своего убежища, в три шага настиг мешка, схватил его за шиворот и потащил под самый фонарь. Человек еле сопротивлялся и прикрыл голову руками. Я потащил его под фонарь и сильно тряхнул, как копилку, из которой надеются вытрясти последнюю мелочь. Человек запищал и еще сильнее сжал голову руками. Я тряхнул его еще раз и с силой оторвал руки от лица, загнув их за спину мешка. На меня уставились два серых помутневших глаза, один из которых был слегка красным и слезился. Мелкие слезы стекали по его старому лицу. Над бровью красовался рубец.

Мое сердце сразу защемило. Что-то до боли знакомое было в этом немолодом страдальческом лице. Какой-то посыл мне отправляли эти мутные серые глаза. Пока меня не осенило.

– Янош!!!

– Онту, мальчик…

Я горячо обнял старика.

– Я ничего, ничего не слышал про Вас с роспуска Академии…

– Да, мальчик, да, мне пришлось тогда совсем несладко.

– Я так рад… безгранично рад.

– Я тоже, Онту, но нам лучше долго не стоять на одном месте…

– Какие-то проблемы?

– Проблемы у меня не прекращались с тех самых пор, как прошло наше совместное с представителями Комитета образования Мирового Правительства заседание. Задолго еще до роспуска…

– Пойдемте, Янош, я знаю неприметное местечко здесь.

Мы перешли через дорогу, прошли несколько метров вперед и свернули на неприметную лестницу, ведшую вниз, в место, которое называлось Коридор подвалов. Это был старый промышленный район города, в котором раньше располагались местные предприятия, окруженные кольцом жестяных контейнеров-домушек для рабочих. На такой контейнер приходилось по одному маленькому окошечку, сквозь которое просвечивал тусклый свет. Эти домишки тесно прилегали друг к другу, но свет из окон был все равно настолько неярок и терялся в темноте, что пространство между одной и другой стороной жестянок, образовывавших коридор, как бы вернее сказать читателю, был чуть светлее, чем остальная темнота. Как в подвале, вроде и не полная темень, но и не столь светло, как раз чтобы чуть-чуть проглядывали очертания предметов, чтобы не наткнуться на их острые углы. Мы долго шли по этому коридору, пока не остановились возле одной жестянки, к стене которой был прибит горшок с петуньей.

Я постучался.

Дверь приоткрыла черная фигура.

– А, Онту… засмеялись сверкавшие в темноте глаза, – А это кто? – глаза уставились на Яноша.

– Это свой, Нин.

– Хорошо, проходите, – щелкнул запор, и дверь открылась.

Мы быстро прошмыгнули внутрь.

Нин, хозяин заведения, провел нас через всю комнату и усадил за стол в углу комнаты.

– Прямо как в шпионских детективах или боевиках, – Янош приглаживал руками свои взъерошенные космы.

– Вы, наверное, голодны, Янош. Я сейчас что-нибудь закажу, – я приподнялся и пошел к барной стойке. Когда я вернулся через три минуты, я застал Яноша облокотившимся о стену. Он спал.

– Янош… – я тихонько потрепал его по плечу.

– А! Что? – он вскрикнул и встрепенулся. – Это ты… он снова сник.

– Держи.

– Говяжьи колбаски! Какая непозволительная роскошь для меня, – и с минуты две было слышно только его чавканье.

– А знаешь, Онту, ты несчастен.

– Да? Почему?

– Я чувствую.

Я хмыкнул. Еще две минуты мы сидели в тишине, пока Янош доедал колбаски.

– У тебя был такой талант, и вдруг все в один миг разрушилось. Ведь если я скажу, что ты вновь не возвращался к этому делу, я не ошибусь?

– Не ошибешься…

Он грустно улыбнулся.

– Сразу после развала Академии я пошел на курсы по программированию, через полгода поступил в университет, закончил его, устроился в исследовательскую лабораторию и теперь работаю ученым.

Я сам кисло улыбнулся после сказанного.

– Мне самому смешно все это, – я отвернулся от Яноша и сделал вид, что высматриваю пятно на полу, хотя на самом деле просто хотел скрыть досаду, выпрыснувшую на мое лицо.

– Пока я учил вас, я сделал для себя один очень важный вывод.

Я снова посмотрел на него, прямо в глаза. Он не выдержал моего взгляда и опустил его на стол, а в руки взял тканевую салфетку и начал теребить ее.

– В этой жизни ты должен оправдать только свои собственные ожидания, ожидания от самого себя. Не оправдаешь чужих ожиданий – это их проблема, не оправдаешь свои – это твоя катастрофа. Я часто задумываюсь о том, кем бы вы все могли стать, не случись того тогда. У нас отняли Академию, право писать по старинке, возможность рисовать по старинке и еще что-то рукотворное привносить в общество… Ты пошел по ожиданиям твоего отца…

Я снова ухмыльнулся. На этот раз к горлу подступил комок.

– Я практически ничего о нем не знаю. Он считал себя компьютерным гением, ушел от жены и маленького ребенка в неизвестность и за все эти годы не дал о себе знать.

– Я не спорю и даже не сомневаюсь в этом. Но кто тебя знает, может, пойдя по его пути, ты решил, что так сможешь быстрее его отыскать?

– Я? Что? Я не понял…

Янош кинул салфетку обратно на стол и теперь второпях ощупывал карманы своего пальто.

– Я не понимаю, Янош.

Тот как-будто не замечал его и продолжал заниматься поисками неизвестно чего.

Я спрашивал его, но ответа получать не хотел. Слишком больно укололи меня его слова.

– Ты надолго здесь, Янош?

– Нет. Мне нельзя было сюда возвращаться, но слишком сильно меня потянуло к своим корням.

– Где ты сейчас?

– Я езжу.

– В каком смысле?

– В прямом. Езжу.

Я по-прежнему смотрел на него со слегка вздернутыми от удивления бровями.

– Ну, хорошо, разъезжаю. Мне опасно оставаться на одном месте даже самое короткое время, поэтому мне ничего не остается, как постоянно находится в движении: с поезда на поезд, с попутки на попутку, с одной укромной тропы на другую. Я изгой, Онту.

– Жизнь не могла с тобой так поступить…

– Но как видишь. Если бы я был свободен, я бы уже давно стал писателем и опубликовал книгу о своих житейских передрягах, и, возможно, получил бы за это приличные деньги. Но я персона нон-грата.

– Это неправда! Тебя давно уже простили и забыли о тебе.

– Нет.

– Да!

– Не будь кроликом в розовых очках, Онту! – он начал раздражаться.

Я замолчал.

Янош еще какое-то время ерзал на своем месте, но потом внезапно раздался его крик.

– Что случилось? – спросил я.

– Они… они здесь.. там.. их тени… он вскочил из-за стола и вжался в самый угол.

– Кто, я не понимаю?

– Они там, за окном, они следили за мной! Нужно уходить, – он весь трясся.

– Бежим через запасной выход!

Я схватил его за руку, и мы выскочили через запасной выход на другую сторону коридора. Я потянул его в сторону лестницы, по которой мы спускались сюда.

– Нет! – он вцепился мне мертвой хваткой в руку, – срочно на вокзал или на пригородную ветку.

И мы дернули. Один проулок сменял другой, жестянки то появлялись, то исчезали, было то совсем темно, то где-то мелькал свет. Мы бежали как угорелые. Наконец впереди показалось здание Восточного вокзала. Мы проскользнули в ближайшую дверь и оказались на торговой галерее, которая шла параллельно путям. Через огромные окна был виден одиноко стоящий на перроне состав, который блистал огнями и, видимо, вот-вот отправлялся. Машинисты начинали закрывать двери.