Читать книгу Наука любви - Публий Овидий Назон - Страница 14

Днесь попугай-говорун, с Востока, из Индии родом,

Умер… Идите толпой, птицы, его хоронить.

В грудь, благочестья полны, пернатые, крыльями бейте,

Щечки царапайте в кровь твердым кривым коготком!

⁵ Перья взъерошьте свои; как волосы, в горе их рвите;

Сами пойте взамен траурной длинной трубы.

Что, Филомела, пенять на злодейство фракийца-тирана?

Много уж лет утекло, жалобе смолкнуть пора.

Лучше горюй и стенай о кончине столь редкостной птицы!

¹⁰ Пусть глубоко ты скорбишь, – это давнишняя скорбь.

Все вы, которым дано по струям воздушным носиться,

Плачьте! – и первая ты, горлинка: друг он тебе.

Рядом вы прожили жизнь в неизменном взаимном согласье,

Ваша осталась по гроб долгая верность крепка.

¹⁵ Чем молодой был фокидец Пилад для аргосца Ореста,

Тем же была, попугай, горлинка в жизни твоей.

Что твоя верность, увы? Что редкая перьев окраска,

Голос, который умел всяческий звук перенять?

То, что, едва подарен, ты моей госпоже полюбился?

²⁰ Cлава пернатых, и ты все-таки мертвый лежишь…

Перьями крыльев затмить ты хрупкие мог изумруды,

Клюва пунцового цвет желтый шафран оттенял.

Не было птицы нигде, чтобы голосу так подражала,

Как ты, слова говоря, славно картавить умел!

²⁵ Завистью сгублен ты был – ты ссор затевать не пытался.

Был от природы болтлив, мир безмятежный любил…

Вот перепелки – не то; постоянно друг с другом дерутся,

И потому, может быть, долог бывает их век.

Сыт ты бывал пустяком. Порой из любви к разговорам,

³⁰ Хоть изобилен был корм, не успевал поклевать.

Был тебе пищей орех или мак, погружающий в дрему,

Жажду привык утолять ты ключевою водой.

Ястреб прожорливый жив, и кругами высоко парящий

Коршун, и галка жива, что накликает дожди;

³⁵ Да и ворона, чей вид нестерпим щитоносной Минерве,

Может она, говорят, девять столетий прожить.

А попугай-говорун погиб, человеческой речи

Отображение, дар крайних пределов земли.

Жадные руки судьбы наилучшее часто уносят,

⁴⁰ Худшее в мире всегда полностью жизнь проживет.

Видел презренный Терсит погребальный костер Филакийца;

Пеплом стал Гектор-герой – братья остались в живых…

Что вспоминать, как богов за тебя умоляла хозяйка

В страхе? Неистовый Нот в море моленья унес…

⁴⁵ День седьмой наступил, за собой не привел он восьмого,

Прялка пуста, и сучить нечего Парке твоей.

Но не застыли слова в коченеющей птичьей гортани,

Он, уже чувствуя смерть, молвил: «Коринна, прости!..»

Под Елисейским холмом есть падубов темная роща;

⁵⁰ Вечно на влажной земле там зелена мурава.

Там добродетельных птиц – хоть верить и трудно! – обитель;

Птицам зловещим туда вход, говорят, запрещен.

Чистые лебеди там на широких пасутся просторах,

Феникс, в мире один, там же, бессмертный, живет;

⁵⁵ Там распускает свой хвост и пышная птица Юноны;

Страстный целуется там голубь с голубкой своей.

Принятый в общество их, попугай в тех рощах приютных

Всех добродетельных птиц речью пленяет своей…

А над костями его – небольшой бугорочек, по росту,

⁶⁰ C маленьким камнем; на нем вырезан маленький стих:

«Сколь был я дорог моей госпоже – по надгробию видно.

Речью владел я людской, что недоступно для птиц».