Читать книгу Дорога к Богу - Пётр Васильев - Страница 4

Это произошло со мной в конце ноября 1986 года, в то время я жил на севере Иркутской области, в городе Братске. И уже пятую осень подряд я уезжал на два месяца по договору на охоту в-Усть-Илимский район. Но этой осенью охота получилась неудачной. До середины ноября стояло необычное для этого времени года тепло. Правда, иногда по ночам выпадал небольшой снег, но уже к обеду следующего дня его съедало теплым воздухом, дующим с водохранилища. Ноябрь перевалил уже на вторую половину месяца, а погода для Севера на удивление стояла ещё тёплой, относительно тёплой для северного региона. Поэтому вода в водохранилище была ещё не сильно холодной, для того чтобы схватиться льдом хотя бы в заливах, т.е. к середине ноября она была гораздо теплее, чем обычно бывает в это время года.

И вдруг 16 ноября, в ночь, неожиданно ударил сильный мороз, по ночам он доходил уже до 40 градусов. Это было видно по градуснику, который висел на стене зимовья, которое стояло метрах в 20 от берега залива. К вечеру 16 ноября ветер постепенно утих, и волнение воды в заливе прекратилось, а поверхность залива стала гладкой как стекло. После полуночи температура воздуха опустилась до – 40 градусов и залив схватило льдом. С вечера над заливом ещё стоял туман, но к двум часам ночи вода в заливе промёрзла уже сантиметров на 10. Зимовье на таком морозе быстро выстывало, и мне приходилось топить печь по несколько раз за день, прихватывая ещё и пару раз ночью, поэтому мне приходилось часто выходить на улицу за дровами, а заодно и покурить. Благо, что хоть лиственничных дров я заготовил за лето две большие поленницы. Дрова за лето хорошо высохли и горели жарко и долго. Часа в три ночи я вышел на улицу покурить, мороз стоял уже за 40 градусов, и деревья от мороза издавали сухой резкий звук, похожий на выстрел из тозовки (мелкокалиберной винтовки). Стояло полнолуние, поэтому сосновый лес хорошо просматривался метров на 50 в глубину бора. А залив, схваченный льдом, блестел под луной как зеркало и тоже просматривался до противоположного берега залива. Собаки от безделья даже ночью под луной, гонялись друг за другом, по берегу залива, но иногда они умышленно выскакивали на скользкий лед и, поскользнувшись на льду, с разбега падали на лёд, катаясь по нему на животе. А я через окно зимовья наблюдал за ними и видел, что им это нравилось, но стоило мне выйти на улицу, как они прекращали свои развлечения. Правда, иногда они находили в районе зимовья белку, которую на таком морозе было слышно далеко, и часами облаивали её, пока не надоест лаять или им самим, охрипнув от лая, или мне надоест слушать их лай, и я прикрикну на них, чтобы они прекратили напрасно лаять.

Но уже на третий день, не выдержав безделья, я решил прогуляться по тайге и направился в сторону второго зимовья. Второе зимовье находилось километрах в 10 от первого зимовья, но выше против течения реки. Но ушёл я от зимовья недалеко, потому что под ногами скрипел промёрзший на морозе снег и шуршали не засыпанные снегом сухие листья, поэтому слышно меня было за полкилометра. С непривычки после теплого зимовья было так холодно, что пришлось опустить уши у шапки. Да и на таком морозе не хватало воздуха, мне казалось, что он стал жидким, и дышать таким воздухом было тяжело, особенно при подъеме в гору. При вдохе морозным воздухом лёгкие сильно обжигало. Собаки тоже без особой радости бежали впереди меня, но чаще норовили бежать сзади меня, наступая мне на пятки. И я, побродив часа два по лесу, вернулся в зимовье. Через два дня с обеда запад начал затягиваться тучами и стало заметно теплее, если —20 можно было назвать теплом. «Значит, завтра будет хороший день для охоты», – подумал я. Утром я встал рано, еще затемно, и спустился на лед. Залив за эти дни промерз сантиметров на 40, а местами и на все 50, – это было видно по вмёрзшим в лёд деревьям и по пузырькам воздуха во льду. В залив с обеих сторон водораздела впадали две речки Шаманки, которые брали начало на хребте Шалыги, который являлся водоразделом между двумя сибирскими реками Ангарой и Илимом. Но в вершине залива, куда впадали речки Шаманки, лёд долго не замерзал из-за быстрого течения воды. А от воды, ещё не успевшей схватиться льдом, в устье речек стоял густой туман. Между речек находился водораздел, то есть мыс, который вдавался в залив еще километра на два, заросший густым сосновым лесом. Посмотрев со своего берега на мыс, я решил в первый день после морозов не ходить далеко в тайгу, а сходить на этот мыс через залив, который за эти дни хорошо промерз. В сильный мороз из леса на берег хорошо выходят лоси, и даже изюбри. А выходят они на открытые места, потому что чем сильнее мороз, тем выше влажность воздуха в хвойных лесах, но особенно в пихтачах, а тем более в распадках, вот поэтому они и выходят на открытые места на старые выруба и даже на лёд. И лоси, и изюбры объедают с веток деревьев тину, которая накопилась за лето на ветках деревьев, которые стоят в воде ещё со времён затопления водохранилища. Потому что в тине содержится много соли и йода, которые они объедают вместе с корой деревьев. Набрав в чайник воды из проруби, я вернулся в зимовье, предварительно глянув на градусник, на нем было —6 градусов.

«А вот это уже значительно теплее после сорока-то градусов», – подумал я.

Я попил чай, собрал рюкзак, не забыв положить туда топор в чехле, и вышел из зимовья на улицу, а на улице в это время сыпал мелкий снежок.

«Ну вот, – подумал я, – это уже хорошо, хоть старые следы присыплет свежим снегом».

– Да, день будет хорошим, – сказал я собакам, которые ждали меня сидя у двери зимовья. Собак у меня было две, Норка – это сучка, которая хорошо шла по соболю, а вторым был кобель Полкан, который ставил любого зверя. Полкан был помесь собаки с волком такой же серой масти, а главное, он был высокий на ногах и на удивление хорошо держал лося и даже изюбря, а таких собак, которые держат, а не ставят на отстой изюбря, очень мало. Собакам, так же, как и мне, за эти дни надоело бездельничать, поэтому они с радостью ждали моей команды вперёд.

– Ну что, друзья, вперёд, пойдем искать зверя, – сказал я, выйдя из зимовья.

Собаки с радостным визгом кинулись на лед и тут же попадали. Лед в этом месте был прозрачным как стекло и очень скользким. Прихватив ружьё, я осторожно спустился следом за собаками на лед. Но идти по скользкому льду было трудно, ноги сами разъезжались в разные стороны и от напряжения сильно уставали. Собаки тоже крались, осторожно переставляя лапы по льду, так как когти лап в этом случае им уже не помогали, они скользили по льду, оставляя на нём неглубокие царапины. Ширина залива в этом месте была метров 500. С моря подул ветерок, и стало прохладно, потому что ветер пробирал до костей. Я прибавил шаг для того, чтобы немного согреться. Выйдя на шершавый лед, – это когда на скользкий лед падает снег и примерзает к нему подтопленный снизу через трещины водой. Выскочив на шершавый лед, собаки, обгоняя друг друга, припустили по шершавому льду к противоположному берегу залива. Но, не добежав до противоположного берега залива метров 20, собаки вдруг заводили носами по ветру и заметались вдоль берега залива, опустив нос к земле.

Я заволновался. «Значит, под утро на лед выходил зверь, либо изюбрь, либо сохатый», – подумал я. Собаки заметались уже по берегу, распутывая след, а затем, обгоняя друг друга, понеслись на бугор.

«Значит, взяли след», – обрадованно подумал я. Я прошёл вдоль берега залива метров 100. На льду, присыпанном свежим снегом, были видны свежие следы большого изюбря.

«Да такой крупный и круглый след может быть только у быка», – подумал я.

От деревьев с тиной следы уходили на берег, а затем уже быстрым шагом на бугор. Я вышел на берег, присел на сухую валёжину и закурил. Было приятно после пяти дней затянувшихся морозов посидеть на улице, на сухой валёжине. И вдруг на бугре, в полукилометре от меня, залаяли собаки, лаяли они зло, а так они лают только на зверя, но через минуту лай стих. Я прошел метров 100 наверх бугра, остановился и стал слушать. Вдруг собаки залаяли снова, но уже далеко, в самой вершине водораздела. Видимо, они подняли с лежки быка, а его тяжело удержать на одном месте даже двум собакам, да ещё изюбря.

«Значит, день пройдёт впустую, собаки будут гонять его до тех пор, пока он не уйдёт далеко в тайгу, – подумал я. – Тем более они хорошо отдохнули за эти пять дней».

Прождав на бугре часа два и не услышав больше собачьего лая, я перевалил через бугор в другой залив, на вторую Шаманку, чтобы посмотреть, есть ли там следы изюбря. На Нижней Шаманке весь берег и даже лед вдоль берега залива были истоптаны сохатыми и изюбрями. Видимо, эти пять дней они здесь хорошо кормились, весь берег в глубину 100 метров от берега был в свежих лежках. Но услышав собачий лай, изюбри от греха подальше ушли в вершину водораздела.

«Вот куда нужно было идти сразу, ну да ладно, всему своё время», – подумал я. Я вернулся на бугор и прошёл по нему с километр в вершину водораздела, но собаки молчали. Прождав на бугре часов до четырех и не услышав больше собачьего лая, я направился к берегу залива.

«Дождусь собак там, – решил я. – А пока собак нет, согрею чай».

На берегу залива я нашел выброшенное волной дерево и решил развести около него костер. Я насобирал по берегу сухих дров и развел костер, правда, в котелок пришлось нарубить льда, так как лед в этом месте сильно промерз, и я не смог добраться до воды. Костер получился жаркий, и чай вскипел быстро. Собаки прибежали на берег залива, когда уже начало темнеть.

– Ну что, друзья, день прошел впустую, – сказал я, обращаясь к собакам.

Собаки виновато посмотрели на меня и, опустив головы, направились к валёжине, лежавшей недалеко от костра. Снег повалил крупными хлопьями, а с залива в мою сторону потянул холодный ветерок. Допив уже холодный чай, я стал собирать рюкзак.

– Пора, барбосы, – сказал я, поднимаясь с валёжины.

Еще полкилометра нужно идти до зимовья по скользкому льду, а уже темно. Я достал из рюкзака плоский фонарик и сделал шаг к берегу. Собаки с неохотой вылезли из-под валёжины, они сильно устали, гоняясь за изюбрем. Вдруг из-за бугра через снежную пелену пробился яркий свет.

«Бог ты мой, да откуда здесь машина-то взялась, – подумал я, – ведь здесь кругом тайга и дорог нет на десятки километров вкруговую». Свет становился все ярче, и через снежную пелену он казался ярко-голубым. Сначала я подумал, что это летит припозднившийся вертолёт, такое с ними частенько случалось, но как можно лететь так низко над тайгой ночью, да ещё в такую погоду, когда налетел снежный заряд и снег повалил крупными хлопьями. И вдруг из-за бугра водораздела бесшумно выплыл большой диск, со стороны он был похож на большое перевёрнутое вверх дном блюдо.

«О Господи, а это ещё что такое и откуда оно взялось здесь в глухой тайге?» – подумал я.

Я растерялся, потому что мне никогда не приходилось видеть летательный аппарат, который медленно и бесшумно летел в мою сторону, а по бокам этого блюда ярко вспыхивали проблесковые габаритные маячки. Вдруг в ногах появилась незнакомая мне до сих пор слабость, и я присел на валёжину. Долетев до берега, диск плавно остановился и завис на одном месте, высматривая что-то внизу, а затем медленно поплыл в вершину залива. И вдруг из нижней части диска выдвинулся круглый цилиндр, а из него вспыхнул луч света, похожий на луч света большого армейского прожектора, но в диаметре он был не менее четырёх метров. Луч света медленно пробежался по льду по периметру залива, как будто он там что-то искал, обшаривая каждый уголок залива, и, никого там не найдя, он направился в мою сторону. Но, не добежав до меня метров 100 и медленно скользя по льду залива, луч света с ходу упёрся во вмерзшее в лёд дерево, которое до половины торчало изо льда. И вдруг дерево, как от удара по нему чем-то твёрдым, с треском разлетелось на щепки, которые веером разлетелись по льду в разные стороны. Расправившись с деревом, луч направился в мою сторону.

«Сейчас что-то будет», – со страхом подумал я и прижался к валёжине.

Но, не добежав до меня метров 20, луч света резко остановился и замер на месте. И что показалось мне странным, конец луча в этом месте резко обрывался, как будто его обрубили острым ножом. Но больше всего меня удивило то, что середина луча была пустотелая, как труба, т.е. у него светились только стенки луча, которые были толщиной не более 15 сантиметров по всей окружности луча. «Бог ты мой, – взмолился я, – что это, я никогда такого необычного луча света не видел!» Луч скользнул по льду влево-вправо, но вперёд он не продвинулся ни на сантиметр, я заметил это по торчащему рядом с ним изо льда дереву. Но то, что я увидел потом, привело меня в шоковое состояние: луч вдруг начал как бы утягиваться назад к тому месту, откуда он был до этого выпущен, сначала медленно, а затем быстро-быстро, и, в конце концов, он вдруг мгновенно исчез, так же, как и появился. «Да быть такого не может, чтобы луч света был таким твёрдым, но главное, пустотелым, и то, что от него даже дерево разлетелось в щепки», – со страхом подумал я. Я никогда не видел твёрдый луч света, поэтому был очень этому удивлён. Я даже представить себе не мог, что луч света может быть таким твёрдым. И пока диск висел на одном месте, я успел его хорошо разглядеть. Низ диска был плоский, но по окружности днища диска были расположены два огромных кольца, как два бублика, один внутри другого. А на кольцах через равные расстояния друг от друга находились выпуклости, похожие на катушки для ниток, но между катушками находились мощные кронштейны, которые поддерживали бублики на весу под днищем. От катушек исходило голубое сияние, похожее на северное сияние, но с преобладанием голубого цвета, но вращалось это сияние в виде колец, медленно вращающихся в разные стороны. Внутреннее кольцо вращалось против часовой стрелки, а наружное кольцо вращалось с такой же скоростью, но только уже по часовой стрелке. Вернее, вращались не сами кольца, а излучение, исходящее от выпуклостей, которые были похожи на катушки. Но в зависимости от скорости передвижения диска надо льдом менялась интенсивность излучения и даже скорость вращения светящихся колец. Временами оно походило на северное сияние, вот только светилось оно не так, как светится северное сияние – зелёным цветом, а светилось оно всеми цветами радуги, но с преобладанием голубого цвета. Я сразу же подумал, что это какое-то СВЧ-поле очень большой мощности, но мы таких полей ещё не знаем. Я хорошо разбирался в радиотехнике и знал, что такое СВЧ-поле и как оно действует на психику человека. В центре днища было расположено круглое отверстие диаметром около 10 метров, которое было закрыто пластинами, похожими на шторку диафрагмы в плёночном фотоаппарате, и эти пластины временами раздвигались по кругу. Верхняя часть диска по центру была выпуклая, как будто на него надели шляпу. А по окружности этой шляпы светились круглые окна, но наверху шляпы находилось что-то похожее на антенны незнакомой мне конструкции, хотя в антеннах я тоже неплохо разбирался. Но меня удивило ещё и то, что на корпусе тарелки (будем называть этот корабль тарелкой, потому что корабль действительно был похож на перевёрнутое вверх дном большое блюдо) – находились габаритные проблесковые маячки. Проблесковые маячки стояли в паре, по два габаритных огня с каждой стороны тарелки, и два огня находились на вершине тарелки, один из огней вспыхивал малиновым цветом, а второй следом за ним, но через несколько секунд, голубым цветом. Я сразу же тогда подумал, что, видимо, эти габаритные огни предназначены для наших самолётов или таких же, как эта, тарелок, для того чтобы не столкнуться друг с другом в воздухе. Я находился в шоке, я даже не мог встать с валёжины, мне показалось, что меня придавило к валёжине чем-то тяжёлым. Чем-то тяжёлым, но не материальным, и чувствовалось сильное давление, такое сильное, что я не смог даже приподняться с валёжины. Но самое главное, на что я обратил внимание, так это на то, что давление на тело было не односторонним, а давило на каждый сантиметр моего тела со всех сторон. Диск находился как бы внутри мыльного пузыря, если можно так сравнить, а пузырь переливался всеми цветами радуги, периодически вспыхивая голубым светом, который пробегал по пузырю волной. Немного повисев в конце залива, диск медленно поплыл вдоль берега залива в мою сторону. И как я понял, он что-то высматривал уже на моём берегу залива, там, где сидел я. Я с большим трудом встал с валёжины и зачем-то начал тушить вновь разгоревшийся костер, временами поглядывая на диск, который медленно перемещался в мою сторону вдоль берега залива. От диска исходило такое сильное сияние, что весь залив был виден как на ладони в полнолуние, а временами ещё ярче, хотя погода в этот день стояла пасмурная, а снег сыпал крупными хлопьями. Но он не долетал до диска, а исчезал прямо на глазах, даже не растаяв. В диаметре диск был метров 50, не меньше, я никогда такого летательного аппарата раньше не видел. И даже не мог себе представить, как можно летать без крыльев и беззвучно. Да и в 80-е годы не часто о таком писали в газетах. Какой-то идиот, наложил на эту тему запрет, и меня всегда это возмущало до глубины души. Что скрывать-то, а главное, от кого скрывать-то, от самих себя, что ли, когда и так всё, а главное, всем ясно, что это не наши, не земные летательные аппараты. У нас пока ещё мозгов не хватает изобрести такой аппарат. И вдруг я почувствовал, что по мере приближения диска ко мне моё тело стало покалывать мелкими иголками и ещё сильнее придавило к валёжине, на – которой я до этого сидел. Собаки от страха забились под валёжину, шерсть по всему их телу, а особенно на загривках, светилась голубым цветом. Я решил погладить собак рукой и немного успокоить их, но моя рука от прикосновения к шерсти собак тоже покрылась голубым цветом и уже сама стала светиться голубым светом. Свет не обжигал руку, но мелко покалывал её иголками и потрескивал, как электрический разряд, тогда, когда я проводил по шерсти рукой. Как будто шерсть была сильно наэлектризована. Собаки от страха тряслись всем телом. Я никогда такого за ними раньше не замечал. И даже тогда, когда они держали взрослого медведя. Видимо, это высокочастотное поле так сильно подействовало на собак, наводя на них жуткий страх, что они от страха тряслись всем телом. Но, не долетев до меня метров 30, диск завис надо льдом, а затем начал медленно снижаться. И лед в заливе стал под ним прогибаться в чашу, который с шумом трескался во все стороны, а от чаши, как лучи, расходились трещины. В образовавшуюся чашу хлынула вода, а сам диск завис на высоте 10 метров над чашей. И вдруг вода на моих глазах исчезла из чаши и больше её не заполняла, хотя по закону нашей физики под большим давлением воды залива чаша должна была снова заполниться. Это только потом я узнал, что есть и другие физические законы, но только не для нас. Из днища диска выдвинулась телескопическая труба и, растопив лед, от которого пошёл пар, опустилась в воду залива. Звук, исходящий от диска, трудно было с чем-то сравнить, правда, единственное, с чем я мог сравнить этот звук, так это когда в сырую пасмурную погоду, тогда, когда большая влажность воздуха и ты стоишь под высоковольтными линиями ЛЭП-500 в 1,5 миллиона вольт напряжения. Вот тогда от неё слышен звук, похожий на шелест. Кто стоял под такой линией ЛЭП, тот знает этот звук. И вдруг вместо снега пошел горячий дождь, а затем и он прекратился. Только где-то в километре от диска просматривалась снежная пелена. Но сам диск просматривался нечетко, было такое впечатление, что вокруг него какое-то плотное поле, по которому периодически пробегали разноцветные огни. Но корпус диска был похож на металлический, а металл серебристо-белого цвета. Вдруг от корпуса диска через это поле проявился четкий коридор метров пять шириной, в котором оказался и я. Странно, но я почувствовал, что давление, придавившее меня к валёжине, вдруг уменьшилось, но всё равно ещё сильно чувствовалось. А в это время в корпусе диска раздвинулись створки двери, как в лифте, только две и в разные стороны. В проеме двери показались два человека, они как близнецы были похожи друг на друга. Откуда-то со всех сторон как эхо послышалась красивая мелодия, я такую мелодию никогда до этого не слышал. Рука об руку они стали спускаться по воздуху как по лестнице. Я тоже находился в полосе этого коридора, в нем было тепло как летом, а снег, который попал в полосу коридора, мгновенно растаял. Нет, он даже не растаял и не испарился, он распался на молекулы, но об этом я узнал уже позже. Мне стало жарко. На мне был толстый шерстяной свитер, а сверху свитера была надета суконная куртка зеленого цвета. Эти двое, как их назвать, я ещё не знал, подошли ко мне метра на два. Высотой они были метр шестьдесят, не больше, чуть ниже меня ростом, но вполне нормальные люди. В толпе, наверное, не обратил бы на них внимания, единственное, что отличало их от нас, так это непропорционально большая голова и довольно великоватые тёмные глаза, но они тоже не сильно бросались в глаза. Одеты они были легко: голубоватого цвета брюки и белая рубашка навыпуск. А на ногах была надета обувь – что-то вроде кроссовок. И тот, что стоял от меня по правую руку, на чистом русском языке без какого-либо акцента поздоровался со мной, но руки, как принято у нас, не подал. Я ответил ему тем же и своей руки тоже не подал.

Затем, немного помолчав, он сказал:

– Мы хотим, чтобы ты полетел с нами.

– Куда и зачем? – спросил растерянно я.

После всего увиденного я был в шоке и ещё не мог прийти в себя.

– Ну, куда, ты узнаешь чуть позже, а вот зачем, ты узнаешь прямо сейчас, – сказал правый. – Мы хотим извлечь из твоей головы имплантат, – добавил он.

Я мысленно представил себе, что они что-то извлекают из моей головы, я даже не знал, что это такое. И меня вдруг бросило в жар. А тот, что стоял слева от меня, улыбнулся и сказал:

– Не бойся, это не больно.

– И когда же вы успели мне его туда поставить? – спросил я.

– В детстве, в восьмилетнем возрасте, ты тогда жил в Восточном Казахстане, – не то вопросительно, не то утвердительно сказал левый.

– Да, – сказал я, – жил там когда-то, но это было давно.

– А мы знаем, когда ты там жил, – сказал правый.

Я растерялся и не знал, что ответить ему на это.

– А сейчас ты должен вспомнить лето 1959 года, это как раз то время, когда ты жил в Восточном Казахстане, – продолжил правый.

Я попытался что-то вспомнить про этот период времени, но я даже не знал, что мне нужно вспомнить, а в голове в это время была только чернота.

– Понятно, – сказал левый, – он так ничего не вспомнит, потому что у него вместо этого события чёрное пятно.

Вдруг правый шагнул ко мне, и в его правой руке появилась маленькая трубка, которая телескопически выдвинулась до 50 сантиметров в длину. Он дотронулся до моей правой руки этой трубкой, и я почувствовал, что сначала по руке, а затем уже и по всему моему телу пробежало тепло.

– А вот теперь вспоминай, – сказал он. – Ты со своим старшим братом идёшь по полю, а над вами летит оранжевый шар. Вспомнил? – спросил он и посмотрел при этом вопросительно на меня.

И вдруг в моей голове как на экране появилась цветная картинка, на которой мы с братом Васей идём по полю, задрав головы вверх, а по небу над нами летит оранжевый шар, около метра в диаметре. Брат поднимает самодельный лук вверх и стреляет стрелой из лука в направлении шара. И все, что я после этого помню, так это вспышку в глазах и то, что мы оба веером падаем на землю, и я в этот момент теряю сознание. Мне тогда было восемь лет. Все это было показано мне как бы со стороны, как будто кто-то снимал нас на кинокамеру, только в цветном изображении и даже со звуком.

– А я почему-то всегда думал, что мне в голову попала стрела, выпущенная братом из лука, и пробила мне череп с левой стороны головы над левым полушарием, – сказал я. – И почему-то мы оба не помним об этом событии, я спрашивал об этом брата. Но я спрашивал его только про стрелу, выпущенную им из лука, а вот о шаре я вообще ничего не помню. Да и брат тоже ничего не помнит, даже то, как он стрелял из лука в оранжевый шар, – сказал я.

– Нет, ты ошибался, это была не стрела, – ответил правый, – это мы дистанционно поставили тебе имплантат, а не помните вы об этом случае только потому, что мы стерли вам память. А сам корабль в это время находился в туче, вот поэтому вы его не видели, – сказал правый.

– Но что такое имплантат? – спросил я.

– Узнаешь чуть позже, – немного помолчав, сказал он, – а сейчас у нас нет времени для объяснений. Он тебя не беспокоит, голова не болит? – спросил он.

– Да, в последнее время частенько стала побаливать голова с левой стороны, т.е. в районе левого полушария, но я в это время надеваю на голову медный обруч в виде шапочки, специально сплетённый мной для этого из медной проволоки, и боль постепенно проходит. Но в этом месте сразу же после того обморока образовалась небольшая шишечка, которая всегда болит, но особенно тогда, когда до неё дотронешься пальцем, – сказал я.

– А про медный обруч ты сам догадался? – спросил правый.

– Да, – ответил я. – Я неплохо разбираюсь в радиотехнике и знаю, что такое СВЧ-поле и как оно действует на психику человека.

Они переглянулись между собой.

– Похвально, – сказал левый, – выходит, что мы в тебе не ошиблись.

– Логично, хорошая защита, – немного помолчав, добавил правый. – Надо бы в дальнейшем это учесть. А ты ничего не замечал за собой такого, ну, что как будто кто-то со стороны отдает тебе приказания или вмешивается в ход твоих мыслей, кто-то другой, посторонний?

– Да, я такое за собой замечал и довольно часто. Я даже как бы спорил с ним мысленно, но часто приходилось выполнять его же указания или прислушиваться к его советам. Иногда он даже делал мне замечания, когда я поступал неправильно. Я даже хотел обратиться по этому поводу к врачу, – сказал я.

– А вот этого-то как раз и не нужно было делать.

– Почему? – удивился я.

– Тебя бы закрыли в одно закрытое заведение, и нам пришлось бы тебя оттуда вытаскивать. Потому что эти симптомы похожи на признаки шизофрении, у вас эта болезнь так называется.

– В психбольницу, что ли? – спросил я.

– Да, у вас это заведение называется психбольницей. А когда ты надевал на голову медный обруч, что ты тогда чувствовал?

– Все прекращалось, но в голове был слышен шум, который долго не проходил, даже после того, как я снимал медный обруч.

– Понятно, – сказал левый, – значит, имплантат нужно убирать, и чем быстрее мы это сделаем, тем лучше для тебя, поэтому тебе всё равно придётся лететь с нами.

– А это будет иметь какие-то последствия? – спросил я.

Правый немного помолчал, а затем ответил:

– Мы немного запустили момент изъятия имплантата, потому что связь с твоим имплантатом иногда надолго пропадала. Поэтому в твоем черепе на месте изъятия имплантата останется отверстие, которое быстро зарастет межкостной тканью. А сверху на черепе будет небольшая белая шишечка, которая первое время будет часто тебя беспокоить, но ты старайся не обращать на это внимание.

«Ничего себе успокоил», – подумал я. Правый улыбнулся, а мне вдруг показалось, что он прослушивает мои мысли.

– А как вы меня нашли? – спросил я.

– По имплантату, иногда связь с ним надолго пропадала, но сейчас, узнав про медный обруч, мы поняли, почему она пропадала. Ну что, идем с нами на корабль? – сказал правый.

Я с тоской посмотрел на забившихся под валёжину собак, на ружьё, лежавшее стволом на валёжине и уже слегка присыпанное изморозью.

– А как же они? – показал я на собак. – Что будет с ними, ведь не могу же я бросить их здесь одних – пропадут. Здесь же вкруговую на десятки километров нет людей, тайга кругом.

Левый каким-то отсутствующим взглядом посмотрел на собак.

– А может, взять их с собой? – сказал я и посмотрел на них вопросительно. А про себя я вдруг подумал: пусть хоть собаки охраняют меня от них. Левый вдруг снова улыбнулся, а я в этот момент догадался, что он прослушивает мои мысли через мой имплантат.

– Нет, – категорично сказал правый, – животных брать с собой на корабль нельзя.

– А что же тогда делать? – растерянно сказал я.

– А собаки пусть пока остаются здесь, в заливе, с ними ничего не случится, но когда ты вернешься назад, они будут ждать тебя в заливе, – сказал он.

– Выходит, что вы вернёте меня назад? – обрадованно сказал я.

– Да, вернём, если ты сам захочешь вернуться обратно на Землю. Насильно мы никого там не держим, – сказал правый.

– Но я предупреждаю тебя заранее, нам придётся стереть тебе память с того момента, как ты увидел нас, и до того момента, как ты с нами распрощаешься, – сказал левый.

– Хорошо, я согласен, – ещё не зная, что это такое, стереть память, сказал обрадованно я.

Они подхватили меня с обеих сторон под руки, и, что меня больше всего удивило, поднявшись на высоту пяти метров, мы полетели по воздуху к двери корабля. Мы медленно влетели в коридор, и дверь за нами бесшумно закрылась. Но больше всего меня удивило то, что когда они подхватили меня под руки, то я не почувствовал веса своего тела, нет, я видел и чувствовал свои руки и ноги, но они были какие-то воздушные и не материальные.