Читать книгу Проектирование социальных систем. Людологическое эссе - Р. П. Чернов - Страница 9

Изменять – всегда означает действовать и видеть явление в таком свете, чтобы понимать его экзистенцию, сущность того, что обеспечивает его бытие, это означает всегда наносить удар в самое сердце системы. Все, что не убивает систему – делает ее сильнее, осведомленнее, иными словами, развивает ее, адаптирует к форме активного знания о незнании. Чтобы изменить, надо понимать, что все в системе сцеплено таким образом, что нарушение именно этой связи убивает системность. Очевидно, что система существует в нескольких формах бытия, учет которых необходим, так как все они – проявления той сущности, которую и необходимо разрушить в каждой форме такого существования.

Лучше всего данный тезис могут пояснить примеры преобразования мира на основе религии. Еще раз отмечу, что само по себе отрицание Бога как управляющего начала бытия подобно заявлению малолетнего ребенка своим родителям о его полной самостоятельности и независимости, это прямой путь к жизни полной страданий и только.

Западному человеку Бог ближе всего в костюме христианства. Немногие разделят доктрину Освальда Шпенглера о том, что было три разных христианства. Первое как знание, учение, идея, носителем которого был Иисус Христос и его ученики (в той или иной степени), второе как общественное учение, идеология группы, гонимой и преследуемой повсеместно (христианство до императора Константина), и наконец, христианство как государственная религия. Пролонгируя подобную форму рассуждения в связи с популяризацией и конституционным закреплением идеи светского государства, можно признать, что существует и четвертое христианство – primus inter paris в прошедшие 150 – 200 лет. Все гениальное со временем становится очевидным, и Шпенглер был абсолютно прав в своем утверждении. Но мы постараемся заглянуть и проникнуть в его мысль, используя доступную нам методологию.

Познание явления возможно через анализ его парадигмы бытия. Парадигма бытия включает в себя структурный анализ по четырем причинам бытия Аристотеля, динамический анализ по энтелехии (то, как располагаются причины относительно друг друга), структурный людологический анализ, проработка взаимосвязи процессов, взаимодействия парадигмы явления с другими явлениями.

Прежде всего, парадигма христианства представлена нам в ее историческом результате развития, что с успехом отметил Шпенглер. Очевидно, что христианство прошлого относится к христианству настоящего как форма зарождения, рождения, развития, управляемого развития и так далее вплоть до наших дней. Сущностью данной парадигмы является ее форма. Можно отметить, что сущностью любой религии-сообщения является ее формальная причина, а не содержание. Это качественное отличие от мифа, где формальная причина всецело и изначально схвачена и помещена в область обрядовой ритуальности и тотемности, культа, а основанием для сходства и различия одного мифа от другого выступает именно содержание. В религиях-сообщениях, наоборот, содержание практически не имеет значения, но формальная сторона парадигмы определяющая, именно поэтому процесс ответвления и появления новых толкований весьма значителен. Не следует понимать под формальной причиной то, как религиозный культ обставляет свое бытие во времени и пространстве, христианские церкви в этом отношении – лишь наследие традиции многобожия Рима (использовали остатки материально- технической базы олимпийских Богов). Речь о другом.

В мире человека сходство и различие, в основе которого лежит сущность воспринимаемого, определяется разницей качества, а иногда и уровня бытия в возможности исследуемого объекта. Бытие в возможности полностью совпадает и является в замкнутом анализе самой парадигмы целевой причиной бытия. Неизвестно почему, но бытие в возможности с необратимостью стремится быть реализованным в область действительного. Такова природа человека. Любая мысль, которая схватывает интерес в человеке, купирует его на себя, соотносится в нем с достаточной степенью подобности и встречности, приобретает для него желательность для реализации. И это весьма важно, так как бытие в возможности становится целевой причиной только тогда, когда бытие в возможности становится содержанием мыслительной деятельности индивидуума, соответствует его интересам, уровню действенного содержания встречности и подобия. Этот важный аспект у Платона является первоисточником Бога. Чистые эйдосы бытия «хранятся» и принадлежат Богу, а люди способны лишь видеть их воплощения, и сами в той или иной степени пытаться их реализовать, например, путем искусства скульптуры. В целом же бытие в возможности первоисточника и бытие в возможности целевой причины любого другого участника необходимо различаются в объеме как большее к меньшему. При этом сам первоисточник в своей предельности анализа является так же человеком, даже если не является собственником бытия в возможности. Мир работы с социальными системами – это мир работы с продуктами жизнедеятельности, как бы ни хотелось допустить обратное (теологическая концепция происхождения государства, например). Христос, как раз и являлся тем человеком, который был первоисточником бытия в возможности, которое в дальнейшем составило целевую причину христианства, сначала для его учеников, затем для Организации в целом. Целевая причина бытия имеет так же еще один признак. Она есть предтеча действия. Если само по себе бытие в возможности может быть законсервировано на достаточно продолжительный срок без ущерба для своего содержания – например, рукопись которая вполне устраивает автора (труды Аристотеля пролежали 150 лет в подвале), то целевая причина, как бытие в возможности, прошедшее путь от первоисточника к воспринимающему, составляет необходимость деяния. Мысль запускает процессы. Здесь лежит принципиальная методологическая разница в технике приобщения к области бытия в возможности. Само по себе написание и само по себе письмо является формой структурирования бытия в возможности относительно способности к его познанию со стороны третьих лиц. Доведение текстов, как текстов, до третьих лиц и приобщение их текстуальным образом к бытию в возможности, пусть даже по определенным правилам, безусловно имеет действенное значение, но не определяющее. Дело в том, что в текстуальном плане бытие в возможности всегда остается самореализованной относительно самое себя парадигмой, в которой присутствуют все четыре причины бытия, составляющие бытие. Это отдельная парадигма текста. В тексте целевая причина практически на 100% совпадает с материальной (результат реализации), формальная представлена самим текстом, его оформлением, правилами обращения, допуска к нему (поэтому, например, так изощренно регламентировано чтение Корана и других священных книг, документов, содержащих государственную тайну и так далее). Движущая причина представлена с одной стороны автором, с другой – читателем. При этом соответственно относительно автора существовала в свое время одна формальная причина (написание), которая в парадигме привела к материальной (текст); для читателя в процессе чтения существует совершенно другая формальная причина – включенность в процесс чтения, окружающая обстановка. Любопытно, что текст в виде книги (элемент, составляющий формальную причину чтения) до сих пор остается наиболее действенным и надежным способом включения в парадигму авторского текста неограниченного числа лиц (нет зависимости от электричества, нормального функционирования сети глобальной коммуникации и так далее). Процесс чтения можно усилить игровыми элементами, назвать его оглашением (например, приговора суда, хотя, в сущности, это простое сообщение представителя государства о том, что последнее думает по этому поводу), или сообщить необходимые требования к чтению (Коран в Исламе), либо регламентировать во времени и пространстве (пьеса в театре), либо сделать из него коммуникацию с Богом (христианство). Книга соединяет в себе таким образом три парадигмы бытия, увязывая их относительно одного и того же времени и пространства читающего, позволяя при этом преодолевать время (между автором и читателем, временные провалы реализации текста самого читающего, некоторые читают книги десятилетиями), пространство (распространение тиража), и все это без потери качества перехода бытия в возможности в действительность. Но при этом авторский контроль сводится лишь к тому, чтобы последовательно донести видимое бытие в возможности до формы текста. В некоторых случаях править сам текст для автора не представляется возможным, – так, в сущности, возникла современная юриспруденция, как право Римского Сената толковать текстуально записанные традиции, обычаи. В Исламе до сих пор толкование Корана имеет огромное значение. Именно поэтому самым эффективным способом для формирования целевой причины у не-носителя бытия в возможности (а при вновь создаваемом бытии в возможности это всегда так) является личное общение. Специальные службы государств до сих пор это понимают и используют, ведь заочно перевербовать человека нельзя. Иными словами, если мы говорим о структурировании социальной системы (при том, что один человек, включенный в общественные отношения сознательно, это уже социальная система), тексты как таковые не годятся, они лишь один из инструментов. В условиях же ограниченных возможностей (отсутствие ресурсного административного аппарата, подавляющая безграмотность населения, враждебность по отношению к тому бытию в возможности, которое будет составлять суть учения), это мало эффективный инструмент. Личное общение позволяет структурировать и управлять сознанием объекта воздействия непосредственно, включая его в область совместного бытия. Передача бытия в возможности здесь носит прямой и подконтрольный характер. Усиливающими ходами является не просто беседа а сосуществование, которое само по себе дает возможность удачного воздействия на сознание человека (снимает фактор случайного воздействия, которое может помешать беседе, позволяет регламентировать область восприятия – «сытое брюхо к учению глухо», формировать цепь простых доказательств и так далее). Данный принцип в его неуправляемом понимании широко используется в современных социальных системах – армейской службе, корпоративной культуре, семейных отношениях и так далее. Единобытие во времени и пространстве, даже в случае его насильственного характера (тюрьмы, например) с необходимостью продуцирует особенности восприятия у любых субъектов единобытия, с любой степенью численности и деления (начиная от разведгруппы, заброшенной в тыл врага, и заканчивая самобытностью народов). Понимание этого и уяснение сущности формирования таких особенностей, управление ими, позволяет с достаточной степенью управляемости осуществлять формирование необходимой целевой причины из доступного бытия в возможности. При этом Единобытие является первым шагом к этому, но отнюдь не единственным и достаточным основанием. Единобытие – это область формальной причины, ограниченной содержанием деяний, временем и пространством, на его основе возможно создавать усиливающие конструкции, как поведенческого плана, отграничивающие и усиливающие изоляцию группы, так и типа общей принадлежности (ярчайшие примеры ХХ века – национал-социализм и большевизм).

Перед посланником Господа, Иисусом Христом, стояла вполне конкретная задача – донести истину людям. Бытие в заблуждении относительно жизненно-важных ориентиров ведет только к одному – самоликвидации, где внешней силой, с которой связывают все напасти, являются продукты собственной жизнедеятельности. На самой сбалансированности христианства как социальной системы, мы остановимся чуть позже.

Арсенал средств и методов Христа был весьма ограничен. Он столкнулся все с теми же факторами препятствия. Две тысячи лет назад текстуальное изложение чего-либо носило в высшей степени сакральный характер. Это особенно касалось иудеев, как людей, организованных по типу Восточной Деспотии, где письменность служила задачам именно государственного управления, фигура писца всегда публична, это служитель власти, действия которого не служат целям праздности, а фиксируют и обеспечивают коммуникацию между правителями и управляемыми. Если в Риме к тому времени каждый гражданин Рима владел возможностью письма, письменность приобрела форму абсолютной коммуникации вплоть до памфлетов и анекдотов на стенах общественной бани, то на Востоке, в частности в Палестине письменность по-прежнему служит исключительно задачам государственного управления, является особым навыком, обеспечивающим и составляющим сущность отдельной профессии, должности. Поэтому многоходовая комбинация последователей Иисуса, одним из основных элементов которой являлась личная проповедь в районах, подобных Палестине, и переписка с теми регионами, где уровень грамотности был на надлежащем уровне, – весьма удачна. Одним словом, по причинам, описанным выше, и в связи с безграмотностью иудеев, Христос понимал, что поставленные цели и задачи одним формированием текста, подлежащего к распространению, не выполнить. Возможна ли была позитивная критика Ветхого Завета, пересмотр его текста с тем, чтобы указать на заблуждения, и таким образом привести к истине? Так же маловероятно, так как толкование Священного писания, культ в отношении него, всецело составляло прерогативу священнослужителей. В культуре того времени священнослужитель, жрец – лицо, управляющее силой убеждения. Если сегодняшняя государственная власть узурпировала и убеждение, и принуждение (СМИ, меритель технических и правовых стандартов, владелец и управленец аппарата принуждения), то в древней культуре государственная власть, а особенно власть Военной машины, которой был Рим, покоилась на принуждении, культе силового превосходства. Конкурировать с Римом в данной области Иисус не мог. Иными словами, поднимись весь иудейский народ на восстание, это не дало бы никаких результатов, кроме полного военного поражения иудеев. Таким образом, путь к Ветхому Завету, как с точки зрения лиц, его обслуживающих как текст, так и с точки зрения целесообразности его использования (против мироустройства выраженного римским протекторатом), был лишен своей перспективности (не забудем, истина вечна) в масштабе поставленной задачи. Что оставалось Иисусу Христу? Как ему было выполнить свое предназначение? Молиться? Но нет еще ни культа, составляющим элементом которого является снятие напряженности верующего, управление им, ни понимания кем-либо, кому молишься и зачем. Было только одно – понимание, знание истины, была задача от Бога, миссия. Ну и конечно, неизбежное. Иисус понимал, что если он не выполнит того, что составляет его сущность как посланника, он умрет, и последнее, что потревожит его перед смертью, будет знание того, что он не справился. Истина обременяет. Можно было бы развлекаться, как все философы нашего времени – убивать себя медленно всю жизнь депрессиями и алкоголем, но не забудем, речь идет о Палестине, весьма строгом и весьма регламентированном государстве. Для носителя бытия в возможности, которым обладал Иисус Христос, а это бытие в возможности было бытием Бога, знанием о Боге, степень давления на личность предельна. Бытие в возможности с необходимостью реализуется в действительность. То знание, которым обладал Иисус, жаждало своей реализации. Человек ничто перед волей Бога. Постепенно, с течением жизни Иисуса знание Бога сделало из Христа носителя бытия в возможности Бога. Вся его жизнь, все его действия стали подчиняться бытию в возможности, которое было в нем. Все, противное этому, ему, его природе, не могло быть сопоставлено его мышлению, не входило в его круг исполнения, и потому было чужеродно ему. Какова была профессия Иисуса? Чем он зарабатывал себе на жизнь до 32 лет? Жизнь Христа – это жизнь орудия Господа, жизнь человека, понимающего, что путь, который ему предстоит, займет всю его жизнь. Он понимает, что до конца жизни он никуда не денется от того, что знает; каждое мгновенье лености, простоя, неуверенности в себе, внутренних поисков – мучительная пытка. С одной стороны, он, знающий, как должен быть устроен мир, понимающий всю пагубность сегодняшнего состояния миропорядка, но лишенный всего – профессии, которая открывала бы ключ к институтам власти, денег, которыми можно было бы открыть многие двери, знатного происхождения, которое бы давало возможность статусного участия в коммуникациях… а с другой стороны – целый мир, сотни тысяч людей, армия, стражники, могущество, многовековая история, все… и каждый раз мир действительного, окружающего тебя доказывает тебе, что он может стереть тебя с лица земли либо руками человеческими (разбойное нападение, голод, нужда, просто случайная смерть), либо по воле Господа (люди просто внезапно смертны). Что делает Иисус? Он проверяет отношение Бога к себе. Он скитается по пустыням, по миру пустых идей, до тех пор пока не понимает, что ничто его не убивает, но делает только сильнее в его вере (ах, как Ф. Ницше понимал Иисуса Христа). Он испытывает отношение Бога к себе, и нигде Бог не покидает его, нигде страдания тела, голод и нужда не становятся острее тревоги его предназначения, ни ради чего на свете Иисус не готов отказаться от Бога, и ничто на свете не мешает ему быть с Богом. Но везде он наталкивается на то, что вызывает в нем негодование, ибо ничто из того, с чем он сталкивается, не устроено согласно его знанию. Жизни явно не хватит, чтобы переубедить всех и каждого, чтобы до всех и каждого донести неправоту его позиции, обратить в веру, даже если потратить всю жизнь на личное общение, то для того, чтобы поговорить с каждым жителем Палестины, уйдет несколько сот жизней. Бытие в вакууме знания об истине с течением времени становится нестерпимым. Доступа к системам, проносящим бытие в возможности через пространство и время (книгопечатание), тогда еще не было.