Читать книгу Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрко-монгольский мир XIII – начала ХХ в. - Р. Ю. Почекаев, Роман Почекаев - Страница 5

Часть I
Факторы легитимации в имперскую эпоху
Глава 1
Ссылки на закон и на завещание
§ 2. Конкуренты в борьбе за трон как узурпаторы в глазах друг друга

Оглавление

Вышеприведенные примеры узурпации имели место в периоды междуцарствия, когда монарх умер, а его преемник еще не был избран. Ниже будут рассмотрены примеры обоснования своих претензий на власть претендентами, бросавшими вызов ханам, которые уже прошли процедуру избрания на курултае и, соответственно, являлись легитимными монархами.

Легитимация победой: Хубилай против Арик-Буги. Хан Мунке скончался в 1259 г., а уже в 1260 г. практически одновременно состоялись два курултая, на которых два брата покойного хана были провозглашены его преемниками. В июне-июле 1260 г. Хубилай созвал курултай в китайском городе Кайпин, на котором представители ханского правящего рода, монгольской знати и военного командования провозгласили его ханом. По утверждению Рашид ад-Дина, это было сделано в ответ на то, что Арик-Буга объявил себя ханом в Монголии [Рашид ад-Дин, 1960, с. 160], современные же авторы считают, что Хубилай первым объявил себя преемником Мунке, и Арик-Буга сделал то же самое лишь в ответ на его действия (см., напр.: [Гумилев, 1992а, с. 165–166]).

Таким образом, различные авторы – как средневековые хронисты, так и современные исследователи – при изучении событий 1260–1264 гг., как правило, оправдывают либо Хубилая, либо Арик-Бугу. В официальной монгольской историографии (имперской, позднесредневековой и даже современной) утвердилось мнение, что Арик-Буга был всего лишь узурпатором власти, самовольно и без всяких на то оснований («по глупости», как писал Рашид ад-Дин) провозгласившим себя ханом; разделяют эту позицию и современные исследователи, опирающиеся на упомянутые источники [Рашид ад-Дин, 1960, с. 157–163; Эрдэнипэл, 2005, с. 189] (см. также: [История, 1954, с. 105; Мэн, 2008, с. 119–120]; ср.: [Чхао, 2008, с. 28]). Ряд же авторов полагают, что как раз Арик-Буга имел все права на ханский трон, тогда как Хубилай был не только узурпатором, но и попирателем монгольских традиций, которым предпочитал китайские [Гумилев, 1992а, с. 165–167; Далай, 1983, с. 34 и след.; Хафизов, 2000, с. 44] (ср.: [Россаби, 2009, с. 88, 95]).

Позиция средневековых авторов объясняется достаточно просто: им приходилось разделять официальную идеологию ханских дворов, при которых они создавали свои произведения [Султанов, 2000]. Современные же исследователи довольно опрометчиво доверяют сведениям своих средневековых коллег, фактически «становясь на сторону» одного из претендентов. На наш взгляд, в конфликте между Хубилаем и Арик-Бугой было бы некорректным обвинять в узурпации одного из них, а второго, соответственно, объявлять законным монархом – в данном случае имела место именно борьба различных факторов легитимации. Арик-Буга был младшим сыном старшей супруги своего отца Тулуя – соответственно, обладателем «коренного юрта» и хранителем домашнего очага, отчигином, или эцзеном.[13] Однако никаких достоинств (за исключением личного мужества) у него не было, что признают даже те авторы, которые считают Арик-Бугу законным ханом [Гумилев, 1992а, с. 165; Далай, 1983, с. 34–35]. Хубилай же, во-первых, являлся старшим из остававшихся в живых братьев покойного брата Мунке и уже успел себя зарекомендовать как талантливый военачальник и администратор. Таким образом, каждый из братьев при равном происхождении имел ряд дополнительных факторов, позволявших им предъявить претензии на трон.

Таким образом, борьба между двумя братьями являлась борьбой равнозначных факторов легитимации, и только военная сила позволяла поставить окончательную точку в этом конфликте. Это понимали и сами претенденты на трон, и Чингисиды, поддерживавшие каждого из них, поскольку противостояние претендентов на монгольский трон отвлекало их от контроля за остальными улусами империи и позволяло местным правителям проводить фактически независимую политику.

Подтверждением такой точки зрения служит даже состав представителей «золотого рода» на курултаях, провозгласивших ханами Арик-Бугу и Хубилая. Так, в возведении на трон Арик-Буги участвовали правительница Чагатайского улуса Эргэнэ-хатун (вдова Кара-Хулагу, внука Чагатая), Асутай и Урунгташ – сыновья хана Мунке, Карачар – сын Орду (сына Джучи), Алгуй – внук Чагатая, Есу – сын Кадака (сына Чагатая), Курмиши и Начин – сыновья Кадана (сына хана Угедэя), Наймадай – сын Тогачара (внука Тэмугэ-отчигина) и один из сыновей Белгутэя [Рашид ад-Дин, 1960, с. 159–160]. Хубилая же на созванном им курултае поддержали, в частности, Чинг-Тимур, сын Кадака (сына Чагатая), Есунке (сын Хасара, брата Чингис-хана), Тогачар (сын Тэмугэ-отчигина), Чавту (сын Белгутэя) [Муизз, 2006, с. 28], Еке-Кадан и Нарин-Кадан [Рашид ад-Дин, 1960, с. 160].[14] Таким образом, в лагерях разных претендентов оказались близкие родственники: родные братья Есу и Чинг-Тимур, Тогачар и его сын Наймадай, два сына Белгутэя; по некоторым сведениям, либо Еке-Кадан, либо Нарин-Кадан (их родословная Рашид ад-Дином не уточняется) – это Кадан, шестой сын хана Угедэя (см.: [Гумилев, 1992а, с. 165]; ср.: [Рашид ад-Дин, 1960, с. 158]), в таком случае против него, союзника Хубилая, выступили на стороне Арик-Буги двое его сыновей. Очень трудно предположить, что близкие и равные друг другу по статусу царевичи могли бы поддержать узурпатора против законного монарха – несомненно, каждая партия ставила на соответствующий фактор легитимации каждого из претендентов.

Однако Арик-Буга, в отличие от Хубилая, предпринял попытку откровенной фальсификации в целях повышения своей легитимности. Во все монгольские улусы от его имени были разосланы послания следующего содержания:

Хулагу-хан, Берке и царевичи согласились и объявили меня кааном, не обращайте внимания на слова Кубилая, Тогачара, Йисункэ, Еке-Кадана и Нарин-Кадана и не слушайте их приказов [Рашид ад-Дин, 1960, с. 160].

Ни о какой поддержке Арик-Буге со стороны Хулагу – правителя (впоследствии – ильхана) Ирана и Берке – правителя Улуса Джучи (Золотой Орды) речи фактически не шло. Эти два самых влиятельных улусных правителя Монгольской империи даже не соизволили прибыть ни на один из курултаев. Каждый из них номинально поддержал одного из претендентов: Берке – Арик-Бугу, а Хулагу – Хубилая, однако эта позиция отражала не столько реальное признание каждым из них соответствующего претендента на трон, сколько их собственное противостояние (как известно, именно при Берке и Хулагу началась почти столетняя вой на Золотой Орды и Ирана за Азербайджан) [Закиров, 1966, с. 10–11; Мэн, 2008, с. 121; Chambers, 2001, р. 156] (ср.: [Арсланова, 2004; Mirgaliev, 2012]). Отношения же с кандидатами на трон монгольских ханов у улусных правителей складывались достаточно противоречиво.

Так, Берке выразил поддержку Арик-Буге и даже инициировал в Булгаре чеканку монеты с его именем [Мухамадиев, 1983, с. 49; Хафизов, 2000, с. 20],[15] однако вовсе не стремился явно его поддерживать.[16] Более того, сам Арик-Буга очень настороженно относился к своему «союзнику», на что указывает, в частности, следующее сообщение:

Ариг-Бука… сказал «Самое лучшее – это чтобы Алгу, сын Байдара сына Чагатая… прислал бы нам помощь оружием и провиантом и охранял бы границу Джейхуна, чтобы войско Хулагу и войско Берке не могли прийти с той стороны на помощь Кубилаю» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 161] (см. также: [Бартольд, 1963в, с. 573]).

Как видим, претендент на престол не делал различий между Берке, который вроде бы был на его стороне, и Хулагу, явным союзником Хубилая!

В свою очередь, Хулагу, открыто принявший сторону Хубилая (и то лишь из опасения, что Арик-Буга, заменивший правителя Чагатайского улуса, поступит точно также и относительно него, тогда как Хубилай подобных намерений не выражал), после поражения и пленения Арик-Буги активно выступил против его смертной казни – вместе с Берке и Алгуем, кажется, единственный раз придя к согласию с этими своими соперниками [Рашид ад-Дин, 1960, с. 167–168] (см. также: [Бартольд, 1963в, с. 575–576]). В результате, как и в случае с заговором сыновей Гуюка, жизни лишились лишь эмиры Арик-Буги, тогда как царевичи – инициаторы восстания (Арик-Буга, Асутай и др.) – сохранили и жизни, и владения. Как мы увидим далее, потомки Арик-Буги сохранили влияние в Монголии и впоследствии создали немало проблем потомкам Хубилая в этом регионе.

Очень показателен эпизод о встрече Хубилая и Арик-Буги после пленения последнего, описанный Рашид ад-Дином:

Он (Хубилай. – Р. П.)спросил: «Дорогой братец, кто был прав в этом споре и распре – мы или вы?» Тот ответил: «Тогда – мы, а теперь – вы» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 166].

На наш взгляд, этот диалог в полной мере отражает специфику ситуации, сложившейся в Монгольской империи в 1260–1264 гг.: при равных правах на престол Хубилай, сумевший победить своего брата-соперника силой оружия, был признан не столько как имеющий больше законных прав, сколько как победитель.

Тем не менее долго и спокойно наслаждаться ему своей властью не пришлось: вскоре после победы над Арик-Бугой против него поднялся еще один претендент на трон – Хайду, внук Угедэя.

Потомок низложенной династии и Яса Чингис-хана. Подобно Арик-Буге, Хайду представлен в монгольской имперской историографии как мятежник и узурпатор, а его действия – как бунт против законной власти (см.: [Чхао, 2008, с. 28]). И надо сказать, в отношении этого претендента на трон такая характеристика имеет больше оснований, нежели в отношении Арик-Буги. Дело в том, что, как мы помним, ок. 1250–1251 гг. Бату, правитель Золотой Орды и глава рода Борджигин, сформулировал обвинение против «детей Угедей-каана», вынеся вердикт о том, что «каанство им не подобает» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 80]. Это решение было подтверждено на курултае, на котором Мунке был возведен в ханы.

Однако с формально-юридической точки зрения оно не было законным, поскольку нарушало главный династический принцип Чингисидов – право на трон любого прямого потомкам Чингис-хана по прямой мужской линии. Кроме того, далеко не все потомки Угедэя были виновны в тех преступлениях, в которых Бату и его соратники обвинили это семейство (как тот же Хайду, родившийся между 1233 и 1236 г.). Кстати говоря, хан Мунке, пришедший к власти именно в силу этого решения, по-видимому, сам осознавал его незаконность: в его правление Хайду получил титул тайцзы [Chavannes, 1908, р. 368–371], попав, таким образом, в число наиболее высокопоставленных Чингисидов, имевших некоторые преимущества при избрании нового хана.[17] Однако вскоре Хайду был лишен своего титула по подозрению в заговоре против Мунке, а после его смерти поддержал Арик-Бугу в борьбе с Хубилаем, но, в отличие от своего патрона, не сдался Хубилаю после поражения, а продолжил борьбу.

Сразу же после поражения Арик-Буги и сдачи его в плен Хайду начал боевые действия против Хубилая, который в результате своей победы стал единственным легитимным монархом Монгольской империи, в качестве какового и был признан остальными улусными правителями. Однако Хайду не побоялся выступить против него, подвергаясь риску прослыть мятежником и узурпатором. В 1269 г. по его инициативе в долине реки Талас прошел курултай с участием представителей Улусов Джучи, Чагатая и Угедэя, на котором эти улусы были объявлены независимыми от монгольского хана [Рашид ад-Дин, 1946, с. 71] (см. также: [Бартольд, 1943, с. 54–55; Biran, 1997, р. 26–27]).[18] В результате Хубилай из верховного правителя и сюзерена всех улусов Монгольской империи превратился всего лишь в одного из улусных правителей, контролировавшего, правда, значительную часть Монголии и Северный Китай.

Не удовлетворившись ролью самостоятельного улусного правителя и даже получив (также по итогам курултая) контроль над значительной частью Чагатайского улуса, в 1271 г. Хайду провел собственный курултай, на котором был провозглашен монгольским ханом в противовес Хубилаю [Biran, 1997, р. 37]. С правовой точки зрения сам факт такого курултая был незаконен: Хубилай не умер и не был низложен семейным советом Чингисидов или курултаем, поэтому не было причин созывать съезд для избрания нового хана. Формальным поводом для созыва курултая стало то, что в этом году Хубилай официально принял титул китайского императора Ши-цзу, положив начало новой китайской династии Юань. Несомненно, в реальности речь шла не о превращении Монгольской империи в китайскую – с формальной точки зрения принятие китайского императорского титула по сути являлось, как сказали бы сегодня, актом личной унии, в результате которой монгольский хан становился одновременно и китайским «сыном Неба» – легитимным монархом в глазах своих новых подданных. Однако Хайду немедленно обвинил Хубилая в предательстве монгольского наследия и, по-видимому, объявил его низложенным в качестве монгольского хана. Сам Хайду провозглашал (и не только на словах) приверженность к кочевому образу жизни и степным традициям [Гумилев, 1992а, с. 168; Далай, 1983, с. 47; Хафизов, 2000, с. 22; Grousset, 2000, р. 291].

Тем не менее права Хайду на ханский трон в течение всего времени его правления оставались спорными. Другие улусные правители, заинтересованные в смуте в Монголии, поскольку это ослабляло контроль каждого из противоборствовавших ханов за другими улусами, фактически признавали ханами и Хубилая, и Хайду, время от времени поддерживая то одного, то другого.[19] Поэтому претендент попытался изыскать дополнительные факторы легитимации, чтобы привлечь на свою сторону больше сторонников. При этом он не останавливался перед тем, чтобы пойти на прямые фальсификации.

Так, он стал распространять слова, якобы сказанные его дедом – ханом Угедэем при его рождении:

Пусть этот мой сыночек будет моим преемником после меня [Карши, 2005, с. 119].

Апеллирование к воле прежнего хана к этому времени стало традиционным приемом в борьбе различных претендентов на престол: еще на курултае 1246 г. некоторые влиятельные нойоны выдвигали царевича Годана, второго сына Угедэя, на том основании, что «его однажды отличил Чингис-хан» [Juvaini, 1997, р. 251]. В позднесредневековых монгольских летописях приводятся слова, якобы сказанные Чингис-ханом пред смертью о Хубилае:

Слова мальчика Хубилая особые. Слушайтесь его приказаний [Золотое сказание, 2005, с. 34] (ср.: [Лубсан Данзан, 1973, с. 240]; см. также: [Далай, 1983, с. 35]).

Так, придворные историки монгольских ханов, считавшихся прямыми потомками Хубилая, обосновывали бо́льшую легитимность Хубилая по сравнению с Арик-Бугой, фактически давая понять, что Чингис-хан видел его одним из своих преемников.

Вместе с тем апеллирование к воле покойного Угедэя было не слишком убедительным доводом в пользу законности притязаний Хайду. Во-первых, как известно из источников, преемник Чингис-хана видел своим наследником вовсе не Хайду, сына Кашина, а своего другого внука – Ширэмуна, сына Куджу [Рашид ад-Дин, 1960, с. 118, 119], и, вероятно, еще были живы люди, помнившие об этом, следовательно, была опасность, что Хайду уличат в подлоге. Во-вторых, ссылка на волю Угедэя вряд ли могла привлечь на сторону его внука тех, кто поддерживал потомков Тулуя. Ведь Мунке-хан, придя к власти, под предлогом изъятия незаконно выданных ярлыков «множества ханш и царевичей» (по-видимому, имеются в виду Огул-Гаймиш и ее сыновья, пытавшиеся узурпировать власть после смерти Гуюка) приказал отменить указы и изъять жалованные грамоты всех своих предшественников на монгольском троне, не допустив исключения даже в отношении ярлыков Чингис-хана [Рашид ад-Дин, 1960, с. 141–142; Juvaini, 1997, р. 598–599].[20] Что тут было говорить о воле «всего лишь» Угедэя?

Надо полагать, Хайду и сам осознавал слабость этого довода в пользу законности своих прав на престол, и потому использовал второй, куда более хитроумный и интересный с правовой точки зрения. Он решил апеллировать к Великой Ясе Чингис-хана, заявив, что она содержит положения, дающие ему все основания претендовать на ханский титул – якобы согласно воле Чингис-хана, именно потомки Угедэя должны занимать трон Монгольской империи, соответственно его соперник Хубилай являлся не более чем узурпатором [Wassaf, 1856, S. 126] (см. также: [Караев, 1995, с. 20; Morgan, 1986, р. 170]).

Рискованный шаг Хайду в данном случае объяснялся неопределенностью самого понятия «Великая Яса». В исследовательской литературе считается общепринятым мнение, что под этим термином фигурировал некий свод законов Чингис-хана, принятый в 1206 г. и с тех пор являвшийся основным законодательством Монгольской империи; его положения не могли быть изменены преемниками основателя империи. Однако в свете новейших исследований представляется, что Великая Яса в широком смысле означала общий правопорядок в империи, а в узком смысле – некую совокупность указов и постановлений Чингис-хана и, вероятно, его ближайших преемников, исполнение которых и обеспечивало этот самый правопорядок.[21] Сведения о Ясе как о своде законов («Великой книге Ясы») представлены в трудах средневековых авторов, являвшихся представителями «книжной культуры», в глазах которых такое обширное и могущественное государство как Монгольская империя, не могло управляться на основании разрозненных указов и постановлений. Следовательно, у него должна была быть собственная кодификация; сложное для понимания «немонголами» правовое явление «Великая Яса» вполне подходило на эту роль. Учитывая, что принципы созданного Чингис-ханом правопорядка касались в первую очередь организации системы высшей власти и взаимоотношения между центром и улусами империи, носителями ценностей Ясы были преимущественно потомки Чингис-хана и представители высшей монгольской знати. Соответственно, в глазах рядового населения империи, не слишком сведущего в специфике монгольского имперского права, версия историков выглядела вполне убедительно, а недоступность этих норм для сведения простых подданных монгольских ханов довольно правдоподобно объяснялась «закрытостью» и «секретностью» ее норм для всех, кроме членов «золотого рода» [Juvaini, 1997, р. 25].[22]

Не исключено, что именно на этом решил сыграть Хайду, вероятно, бывший в курсе подобных представлений о Великой Ясе. Для обеспечения своей легитимности в глазах населения империи, принадлежавшего к оседлым народам Китая и особенно Средней Азии, он объявлял, что действует на основе свода законов Чингис-хана. Для кочевого же населения достаточно было того, что Хайду апеллировал к воле основателя Монгольской империи. По-видимому, такие аргументы оказались достаточно убедительны для его приверженцев: в течение 1271–1301 гг. Хайду, признаваемый значительной частью населения Монголии и Чагатайского улуса в ханском достоинстве, вел успешную борьбу сначала с Хубилаем, а затем, после его смерти в 1294 г., – с его преемником Тэмуром, в одном из сражений с войсками которого был ранен и вскоре скончался [Рашид ад-Дин, 1960, с. 13]. Надо сказать, что и его противники не брезговали подобными фальсификациями: например, персидские ильханы, близкие родственники и союзники Хубилая и его преемников, в свою очередь, утверждали, что только потомки Тулуя, имеют право на трон, поскольку именно они наиболее скрупулезно соблюдали все положения Ясы – в отличие от нарушивших их потомков Угедэя (подробнее см.: [Ayalon, 1971, р. 157–159]).

Однако в большей степени Хайду надеялся на поддержку своих претензий на трон не столько на основании ссылок на сфабрикованные им завещание Угедэя и установления Чингис-хана, а на то, что его поддержат (или по меньшей мере не будут противодействовать ему) другие улусные правители, заинтересованные в как можно меньшем контроле своей деятельности из метрополии – будь то Каракорум, Пекин, либо другой монгольский или китайский город, объявленный столицей. Так оно и оказалось: улусные правители предпочитали не принимать сторону ни «монгольского» хана Хайду, ни «китайского» хана Хубилая. Вероятно, именно поэтому некоторые средневековые авторы именуют одновременно ханами или «царями» и Хайду, и Хубилая, не пытаясь при этом делать вывод о большем преимуществе того или другого в правах на трон (см., напр.: [Карши, 2005, с. 123–124; Марко Поло, 1997, с. 353 и след. ]). Также, безусловно, следует принять во внимание, что Хайду и его соперники сражались преимущественно за спорные территории в Монголии: императоры Юань не претендовали на конт роль над родовыми владениями Хайду (улусом Угедэя), как и Хайду не пытался установить контроль над их владениями в Китае.

13

В «Алтан Тобчи» Лубсана Данзана Арик-Буга, как и его отец Тулуй, назван «владыкой», т. е. «эзеном» [Лубсан Данзан, 1973, с. 244]: этот термин и в современном монгольском языке означает «хозяин дома» [БАМРС, 2002, с. 402]. Вместе с тем уже современник Арик-Буги и Хубилая, среднеазиатский автор Джамал ал-Карши (не являвшийся сторонником ни одного из соперников) подчеркивал, что Арик-Буга, остававшийся после Мунке правителем «коренного юрта», «замещал его временно, а не сменил его» [Карши, 2005, с. 123].

14

В связи с этим представляется некорректным утверждение Л. Н. Гумилева о том, что Хубилая поддержали лишь его воины, да и то преимущественно немонгольского происхождения, тогда как «из Чингисидов… только два принца: Кадан, сын Угедея, и Тогачар, сын Тэмугэ-отчигина» [Гумилев, 1992а, с. 165].

15

Историк-нумизмат П. Н. Петров, обратив внимание, что золотоордынские монеты с именами Мунке и Арик-Буги чеканились только в Булгаре, высказал интересное и небезосновательное предположение о том, что Мунке (а вслед за ним – Арик-Буге) принадлежали какие-то владения в этом регионе Золотой Орды [Петров, 2005, с. 171]. Впрочем, на наш взгляд, тот факт, что Берке признал наследником Мунке именно Арик-Бугу, а не Хубилая, позволяет говорить о поддержке им именно этого великого хана.

16

Средневековый арабский автор ал-Муфаддал утверждает, что «Берке оказал помощь Арикбуге, и они (сообща) поразили войско Кубилая» [СМИЗО, 1884, с. 188]. Это сообщение, с полным доверием воспринятое, в частности, Е. П. Мыськовым [2003, с. 80], однако не подтверждается другими источниками. Еще P. Груссе отмечал, что помощь Арик-Буге со стороны Берке не была существенной [Grousset, 2000, р. 397].

17

Э. Шаванн и А. П. Григорьев вообще переводят титул тайцзы как «наследный принц» [Григорьев, 1978, с. 24; Chavannes, 1908, р. 369].

18

Стоит отметить, впрочем, что основной целью курултая был передел владений и сфер влияния в Средней Азии, в результате чего Чагатайский улус в очередной раз лишился значительной части территорий в пользу Золотой Орды и Хайду (см.: [Караев, 1995, с. 22–23, 25]).

19

Например, золотоордынский хан Менгу-Тимур (который и получил ханский титул в Улусе Джучи благодаря инициативе Хайду по созыву Таласского курултая 1269 г.) сначала не признал ханского титула Хайду и в первой половине 1270-х годов демонстрировал всяческую поддержку Хубилаю. Однако когда он убедился, что позиции последнего в Монголии усилились, во второй половине того же десятилетия стал поддерживать Хайду (подробнее см.: [Почекаев, 2012, с. 63–64]).

20

Часть упомянутых ярлыков (в первую очередь ярлыки Чингис-хана и Угедэя) в дальнейшем была подтверждена Мунке и его преемниками: еще юаньские императоры в ряде своих жалованных грамот отмечали, что эти акты являются подтверждением привилегий, дарованных Чингис-ханом и Угедэем (см., напр.: [Поппе, 1941, с. 63–69]).

21

Наиболее подробно эта точка зрения обоснована американским исследователем Д. Морганом [Morgan, 1986; 2005] (ср.: [Rachewiltz, 1993]).

22

Д. Морган с иронией отмечает, что нормы Ясы (как законодательства) были недоступны для тех, кто должен был бы их соблюдать, т. е. для подданных монгольских ханов [Morgan, 1986, р. 169]. Петербургский востоковед А. К. Алексеев попытался устранить это противоречие, предположив, что Яса поначалу распространялась только на самих Чингисидов, но со временем стала регулировать отношения во всей Монгольской империи и ее улусах [Алексеев, 2008, с. 39]. Однако его выводам противоречат, с одной стороны, сведения средневековых авторов о том, что Яса была публично провозглашена на курултае 1206 г. [Рашид ад-Дин, 1952б, с. 135], а с другой – утверждение ал-Макризи о том, что еще и в XV в. она была недоступна (подробнее см.: [Ayalon, 1971, р. 100–105]).

Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрко-монгольский мир XIII – начала ХХ в.

Подняться наверх