Читать книгу Эпоха последних батыров - Радик Темиргалиев - Страница 4

Около двух тысяч лет, с ветхозаветных времен и до наступления эпохи возрождения в Европе, кочевники евразийской степи считались самой грозной военной силой во всем мире. Образование Казахского ханства совпало во времени с новой эрой в истории военного дела – эрой пороха и регулярных армий. Эпоха полностью конных армий безвозвратно уходила в прошлое, и столкновения с армиями земледельческих государств теперь гораздо чаще заканчивались поражениями. Степняки, всегда искавшие сражений на открытом пространстве, оказывались беззащитны перед залпами пушек и пищалей.

Но и пушки были не так страшны, как непрекращающаяся вражда между многочисленными улусами, возникшими на территории бывшей Золотой Орды. Эта братоубийственная война, полыхавшая под флагами разных династий, подорвала силы всех степных государств и сделала их легкой жертвой своих соседей. До XVIII в. из всех золотоордынских улусов удержать независимость сумело только Казахское ханство. Астраханское, Казанское, Сибирское ханства и Ногайская Орда были включены в состав новой державы, претендующей на золотоордынское наследство, – Российской империи. Крымские ханы оказались вынуждены покориться Турции.

На юге Казахское ханство граничило с другим могущественным соседом – Бухарским ханством, где правила кипчакская династия абулхаиридов. Эти правители в основном опирались на степные племена, в начале XVI в. перекочевавшие на территорию Средней Азии. На востоке год от года росло могущество монгольских племен, называющих себя ойратами, за которыми закрепилось тюркское прозвище «калмак».

Долгие войны со всеми соседями не могли пройти бесследно. Казахское ханство стояло на пороге исчезновения, но с ситуацией удалось совладать хану Тауекелу, который заключил мир с Россией, покорил ойратов и разгромил Бухарское ханство. Однако надолго гегемонию в регионе удержать не удалось. Спустя недолгое время после гибели Тауекела под Бухарой, в казахской степи опять начались распри, в то время как ранее разрозненные ойратские племена стали объединяться в единый кулак. В 1635 г. на политической карте мира появилось Джунгарское ханство.

Год от года новое государство набиралось сил, и вскоре с ним вынуждены были считаться даже такие крупные державы, как Китай и Россия. Джунгарская конница представляла собой действительно страшную силу. Оседлое мусульманское население испытывало панический страх перед бесстрашными джунгарами, сочиняя о них всякие небывалые истории как о предвестниках апокалипсиса. Казахское ханство пребывало в упадке, но, тем не менее, устояло, хотя казалось, что шансов выжить в войне с джунгарами у казахов не было. Каким же образом это произошло? Для ответа на этот вопрос необходимо более подробно рассмотреть некоторые вопросы эволюции военного дела у казахов.

Испокон веков степной бой, как правило, начинался с перестрелки. Несмотря на совершенствование огнестрельного оружия, традиционный лук еще очень много значил и обладал целым рядом непревзойденных преимуществ. Во-первых, огромную роль играла скорострельность лука. Можно было успеть выпустить в противника целый колчан стрел прежде, чем он мог в ответ сделать один выстрел из фитильного ружья. Во-вторых, лук был оружием почти бесшумным, и не случайно, что северные народы вплоть до XX в. предпочитали его ружью, например, охотясь на оленей с использованием манщика. Громогласный выстрел из ружья спугивал все стадо, в то время как из лука можно было подстрелить нескольких животных, некоторое время оставаясь незамеченным.

Однако недостатки лука тоже были весьма существенными. Главным таким недостатком была дальность прицельной стрельбы. В ряде современных учебников по истории можно встретить различные утверждения о том, что кочевники из своих пластинчатых луков могли поражать цели едва ли не на километровой дистанции. Но эти утверждения не выдерживают никакой критики. Максимальное расстояние на соревнованиях сегодняшних спортсменов-лучников составляет 80 метров, и кочевники никак не могли вести прицельную стрельбу на большей дистанции. Ведь надо еще учитывать, что стрельба велась верхом и нередко на полном скаку.

Вторым недостатком лука была его относительно слабая убойная сила. К примеру, в источниках нередко встречаются сведения о многочисленных ранениях стрелами русских солдат, которые через некоторое время вновь становились в строй. Пулевые же ранения оборачивались куда более серьезными неприятностями и гораздо чаще приводили к фатальному исходу.

На ближней дистанции в первую очередь в ход шли копья. Зачастую этот первый копейный удар и определял исход всего сражения. По этой причине все кочевые народы, как правило, мастерски владели копьем, и казахи не являлись в этом плане исключением, что уже отмечалось. В тех же случаях, когда копейная атака не приносила желанного результата, ряды смешивались и битва разбивалась на множество индивидуальных поединков. В этой гуще каждый из воинов, разумеется, использовал свое излюбленное и подчас самое экзотическое оружие. Однако основная масса бойцов была вооружена достаточно стандартным оружием.

В наше время существует прочный стереотип, связывающий образ воина-кочевника непременно с кривой саблей. Для таких ассоциаций, конечно, есть основания, поскольку само изобретение сабли связывается именно с номадами. Однако в вооружении казахов к XVIII в. сабля не имела такого значения, как прежде. В первую очередь это было связано с тем, что основными противниками казахов являлись ойраты, которые уделяли огромное значение оборонительным доспехам. Так, в одном из русских документов сообщалось, что ойраты «на бой ездят в куяках в железных да в шишаках, а в куяках доски железные шириною в пол ладони, стрела из лука и сабля не имет».

Таким образом, сабли оказывались не слишком эффективны с закованными в броню ойратами. Кроме того, надо учитывать, что хорошего качества клинки были еще чрезвычайно дороги и кочевникам их продавали по двойной или даже по тройной цене. Персидская «исфагани», которая так ценилась среди степняков, на бухарском рынке стоила минимум 10 тилля, что в переводе на российские деньги составляло 160 рублей. По этой причине сабли были непременной частью парадного вооружения обеспеченных казахов, а основная масса казахских сарбазов использовала в бою различные виды обыкновенных дубин, булав и палиц (соилы, шокпары, курзи и т. п.). При умело нанесенном ударе дубина просто и надежно выбивала из седла любого воина, облаченного в самые надежные доспехи, что было очень актуально в столкновениях с тяжеловооруженной ойратской конницей. «Нападающие стараются обыкновенно наносить удары в ногу или в затылок, и если ловко попадет такой удар, то трудно удержаться в седле», – отмечалось в «Очерках Зауральской степи и Внутренней или Букеевской Орды» изд. К. Солдатенкова и Н. Щепкина.

Другим любимым оружием казахов являлись боевые топоры. «Чакан есть топорик, насаженный на длинную рукоятку. Раны, им наносимые в голову, большей частью смертельны», – писал А. И. Левшин. Английский путешественник Т. Аткинсон, посетивший казахскую степь в середине XIX в., сообщал: «Многие говорили мне, что именно необычайная ловкость в обращении с копьем и боевым топором позволяла джигитам Кенесары столь успешно воевать с превосходящими силами противника».

Вообще, в руках степняка даже обычная плеть превращалась в грозное оружие. Л. Мейер писал, что к казахскому оружию «можно причислить нагайку (камча), имеющую иногда до одного дюйма в диаметре, так что ударом по голове можно убить и человека, и животное». Достаточно широко (хотя и не настолько, как джунгары) казахи использовали и различное защитное снаряжение. Кольчуги, панцири, шлемы, доспехи для коней и многие другие предметы являлись неотъемлемыми деталями костюма казахских воинов. Но и самим кочевникам было ясно, что все это является уже вчерашним днем военной истории.

Времена стотысячных армий уходили в прошлое, ханы превращались в атаманов, и в этой ситуации казахские полководцы должны были найти новые формы борьбы с опасным противником. Ойраты делали ставку на тяжелое вооружение, и потому даже налоги с населения взимались панцирями. Казахские ханы с самих казахов налогов не взимали совсем. Бокенбай-батыр в 1731 г. рассказывал русскому посланнику А. И. Тевкелеву, что «от кочевных киргис-кайсаков ханом збору никакова не збираетца, и не положено, и токмо тем довольствуетца, разве мало хто что с воли даст, а в неволе взять ни с кого ничего не могут». Однако, твердо закрепив за собой в конце XVI в. сырдарьинские города, казахские ханы получили в свое распоряжение плоды трудов среднеазиатских ремесленников. Благодаря этому обстоятельству, казахи первыми из всех кочевых народов освоили огнестрельное оружие. «Бухарцы, хивинцы, ташкентцы и прочие соседственные народы, упражняющиеся в землепашестве и рукоделиях, – отмечал И. Г. Георги, – берут у киргизцев убойную скотину и верблюдов для купеческих караванов; напротив чего снабдевают их оружием, которое продавать им российским купцам запрещено».

Впрочем, стоит отметить, что оружие поступало не только из южных стран. Несмотря на все запреты, которые налагали российские власти на продажу огнестрельного оружия в азиатском регионе, купцы в погоне за наживой все равно находили способы вывозить «заповедный товар». Вот как описывал один из таких эпизодов, произошедший в 1722 г., российский посланник Ф. Беневени: «По приезде моем также караван большой в Хиву прибыл, и с того каравану верблюдов с триста товару сюда привезено, а именно сукна, порешин, бобров, стали, олова и стволов на фузеи (фитильные ружья – Р. Т.), целые три верблюжные юки. И я хотел отобрать такой заповедной товар, и послал я к караванбаше и к другим при караване приезжим татарам человека, чтоб их ко мне позвал, и оные не послушались, сказав: «Мы степные татары (т. е. ногайцы – Р. Т.), а не астраханские… Оные татары все степные сказались, опасаясь меня, а то были астраханские и казанские. Также весь товар, которой привезли, ни один не был под клеймом, и за оные пошлина не заплачена, яко тихим образом выслан из разных мест от торговых и вручен помянутым татарам яко прикащикам».

Разумеется, с помощью этих примитивных фитильных ружей тягаться с русскими солдатами было невозможно. Начальник Оренбургской экспедиции В. Урусов едко отмечал, что «у нас из пушки могут десять раз выпалить пока их киргиз-кайсак, ружье заправить». Но против кочевых племен казахи их применяли с большим успехом. Так, например, колоссальным поражением обернулась для джунгаров битва, состоявшаяся на р. Ор-Булак в 1643 г., когда джунгарский хунтайджи Батур во главе 50-тысячного войска выступил в поход против казахов. Казахский хан Джангир дал бой захватчикам, располагая всего шестью сотнями бойцов, но зато половина из них была вооружена «огненным боем» и укрепилась в окопах. Обойти позиции казахских стрельцов в горном ущелье было невозможно, а предпринятая попытка лобовой атаки очень дорого стоила джунгарам, тем более что сам Джангир с оставшимися бойцами атаковал противника из засады. Общие потери джунгар составили около десяти тысяч человек.

Очевидно, что этот бой был проведен в том же самом стиле, в котором русские казаки времен Ермака громили улусы Ногайской Орды и Сибирского ханства. В связи с этим интерес представляют источники, повествующие о появлении донских казаков на службе у казахских ханов, чему, безусловно, способствовали репрессии, развернутые царем Михаилом Федоровичем в отношении казачества. Судя по всему, эти казаки и помогли казахам выработать совершенно новые приемы ведения войны. Позднее в письме на имя Петра I один из русских чиновников писал, что казахи «к бою де удачливы, волшебству де учены от донских беглецов».

Практически все источники подтверждают, что казахи обладали серьезным преимуществом в столкновениях с соседними народами именно в силу освоения огнестрельного оружия. Так, астраханский губернатор А. П. Волынский писал, что «калмыки, конечно, могут пропасть, ежели так сильно оные касаки на них идут, понеже они так перед касаками робки, например, где оных сот 5 или 6, а калмыки пятью или шестью тысячами не могут противу их устоять, понеже касаки имеют больше пищалей, нежели луков». Российский посланник А. И. Тевкелев также отмечал, что казахи «сайдаков употребляют мало, а в войне имеют большую часть огненного ружья без замков с фитилями. Башкирцы в военный случай употребляют токмо одне сайдаки с луками, а огненного ружья никакова нет».

Любопытно, что такой известный исследователь, как И. Г. Георги, говорил о казахах, что «из луков стреляют они очень худо». С начала XVIII в. многие казахи даже позабыли секреты изготовления этого оружия. А. И. Левшин указывал, что «луки и стрелы, сделанные самими киргизами, нехороши, лучшие получают они от башкиров, монголов и китайцев». То же самое утверждал и Ч. Ч. Валиханов: «Сайдак – «джак» киргизы делали сами, но предпочитали купленный из Бухары или от башкиров, впоследствии пошли и китайские». Мнение И. Г. Георги кажется все-таки не очень корректным, поскольку тот же А. И. Левшин пишет, что «второе место (после скачек – Р. Т.) в забавах киргизского народа занимает стрельба из лука. Умеющие владеть оружием сим пускают стрелы в цельне только стоя неподвижно на земле, но на скаку с лошади и даже стоя в седле. Некоторые стреляют в бросаемые пред ними верх шапки и кольца».

В этот же период казахи стали самостоятельно изготавливать огнестрельное оружие. «Встречаются в степи еще ружья этой работы и большей частью бьют хорошо, все они имеют продольные полосы по стволу и медные мушки и прицел», – писал век спустя Ч. Ч. Валиханов. Казахи сами плавили свинец, делали достаточно хорошего качества порох и, кстати, тщательно хранили секреты производства от представителей других народов. По этому поводу Н. П. Рычков пишет следующее: «Сколько мне ведомо, то состав двух родов пороха им известен, как то черного и белого: но искуство сие хранят они как таинство не многим народам известное: ни ласковости мои, ни угощения которыя оказывал я тем Киргисцам, от коих надеялся я том разведать, не могли привлечь их удовольствовать мое любопытство. Ответ их состоял том: что мы делаем оной так как и в вашей стороне, и нет в искустве нашем ничего отменного, а потребное к онаму достаем мы в собственных наших землях». Не удивительно, что в свидетельствах об умении казахов стрелять из огнестрельного оружия никаких расхождений между источниками нет. «В бою они не знают порядка, – отмечал Джон Кэстль, – атакуют так же хитро, как кошка ловит мышей. Чтобы окружить врага, они ползут в высокой траве 2–3 версты, как при охоте на диких лошадей, а когда им кажется, что враг окружен, стреляют, лежа на земле, из своих камерных труб (т. е. фитильных ружей – Р. Т.) и почти каждым выстрелом убивают человека».

Джунгарских правителей очень серьезно беспокоило это преимущество, и они постоянно стремились организовать собственное производство огнестрельного оружия. Этой цели им удалось добиться в 80-х гг. XVII в., после подчинения Восточного Туркестана. Закономерно, что в ходе нападений на казахов джунгары стремились ударить в первую очередь по сырдарьинским городам. В случае успеха они полностью перевозили ремесленников на свою территорию. С 20-х гг. XVIII в. джунгарам удалось даже вырваться вперед за счет организации производства артиллерии.

Необходимо отметить, что серьезную опасность для казахов в тот период представляли не только джунгары. Калмыки, с которыми казахи тоже часто враждовали, были тем же самым народом, что и джунгары. Это были ойратские племена, принявшие российское подданство и перекочевавшие на берега Волги. Калмыки участвовали почти во всех войнах молодой Российской империи и поэтому обладали огромным боевым опытом. Верно служили России и башкиры, непревзойденные стрелки из лука. Туркмены, на протяжении веков терроризировавшие Иран, Хиву и Бухару, считались самыми умелыми мастерами сабельного боя. Не менее воинственны и храбры были кыргызы, каракалпаки, кочевые узбеки, и немало казахских батыров сложили свои головы в войнах с этими народами. Тем не менее, в течение XVIII в. военная удача в конфликтах с этими соседними народами все-таки чаще улыбалась казахам.

Совершенно другая картина наблюдалась в столкновениях с военными силами Российской империи. Надо отметить, что большая часть всех российских авторов, естественно отражающих точку зрения казахских противников, достаточно критически оценивала боеспособность казахских ополчений. По их сведениям, вся битва сводилась лишь к одному удару, в ходе которого казахская конница старалась смять противника, и, если это не удавалось, обращалась в бегство. «В нападении иногда бывают отважны, и при малейшем успехе, наглы до неограничености, но увидев убитых своих товарищей, удобно обращаются в бегство, и уже никакая власть остановить их не может… Вступают в дело перестрелкою с неприступных мест метанием стрел, и наконец стремительным нападением с криком ги!… Горе тем, которые не выдержав хладнокровно их натиска, покажут тыл, тогда жестокость кровопролития бесконечна», – отмечал по этому поводу С. Б. Броневский. Это же мнение подтверждал Л. И. Левшин: «Первый удар их, или первая атака, если так можно назвать нападения разбойников, бывает всегда сильна, и устоять против оной нелегко. В ней совокупляют они всю храбрость свою, но при первой неудаче теряют ее, стремительно переходя из дерзости в робость и обращаясь в бегство». Схожим образом описывал казахов и Н. Северцов, который отмечал, что «для киргизов, и ни для них одних, высшая доблесть есть военная; а у киргизов, как у туркмен и бедуинов, война не что иное, как разбойничьи набеги, в которых и дерутся, и храбро даже дерутся – когда этого избежать нельзя. В батыре, удальце, ценится и телесная сила, а из нравственных качеств – находчивость и хладнокровие; он не должен никогда терять присутствие духа, но его похвалят за избежание битвы, если и так можно поживиться на счет врага, и не осудят за бегство перед неприятелем, если оно выгоднее боя. Понятий о “чести оружия» у киргизов нет, а жизнью они весьма дорожат. Идеально-храбрый киргиз беспрестанно рискует жизнью, идет на все опасности, – но с уверенностью так или иначе отвертеться и остаться целым, да еще с поживой; для чего киргизское понятие о чести его не стесняет в выборе средств, так что и баснословно-прыткое бегство и какой угодно обман – почетны».

Судя по документальным источникам, казахам чрезвычайно редко удавалось одерживать победы над отрядами российских солдат, и обычно потери кочевников в этих столкновениях в несколько раз превышали урон, нанесенный противнику. Разумеется, здесь следует учитывать и то обстоятельство, что герой популярного в те времена русского военного анекдота – генерал, приказавший писарю увеличить число убитых в сражении бойцов противника, мол, «чего жалеть бусурман», – имел огромное количество прототипов, коротавших свою службу на границе с «киргиз-кайсацкой ордой». Многие российские офицеры с помощью подобных реляций надеялись получить повышение по службе либо перевестись в европейскую часть страны, поближе к благам цивилизации.

Но были для нелестных отзывов о казахах и более объективные основания. В немалой степени дело крылось в различии мировоззрений оседлого и кочевого миров. В конфликтах с оседлыми народами казахами применялась тактика, заключавшаяся в использовании традиционных преимуществ кочевников. Степняки никогда не считали отступление и бегство каким-то небывалым позором, и надо признать, что для этого у них были основания. Бегство конницы в отличие от бегства пехоты редко превращалось в поголовное избиение, а что касается номадов, отправлявшихся на войну как минимум с двумя конями, то им и вовсе не составляло никакого труда оторваться от преследования. Европейским полководцам дневной переход в сто километров показался бы делом фантастическим, а для кочевого отряда это была абсолютно заурядная скорость передвижения. При необходимости степняки легко совершали такие марш-броски, которые просто изумляли русских исследователей. Тот же С. Б. Броневский сообщал, что казахи «везде не знают утомления; бытро перебегают иногда 200 верст в один день… Я был очевидцем, как один солтан, по виду богатырь… с несколькими киргизцами, имея каждый двух лошадей… перебежали в одни сутки 300 верст, частию через горы, и по каменистому грунту; они не чувствовали никакой усталости, жаловались только, что не спали». «Лошадь под киргизом никогда не устает, – отмечал также В. В. Радлов. – Не раз я имел возможность с восхищением наблюдать это: во время моей поездки в Кулджу выбилась из сил лошадь сопровождающего меня казака и он поменялся лошадьми с нашим проводником-киргизом, но через два часа и эта лошадь под казаком устала и не желала сдвинуться с места, тогда он снова пересел на свою лошадь, отдохнувшую тем временем под киргизом, а тот снова сел на свою лошадь, которая еще более часа безотказно несла его».

Не удивительно, что отступление с целью выматывания врага с древних времен являлось важным приемом степной тактики, что всегда вызывало раздражение у оседлых противников. Вот как, к примеру, описывал «отец истории» Геродот войну персов со скифами, в ходе которой последние беспрерывно отступали: «Так как война затягивалась и конца ей не было видно, то Дарий отправил всадника к царю скифов Иданфирсу с приказанием передать следующее: «Чудак! Зачем ты все время убегаешь, хотя тебе предоставлен выбор? Если ты считаешь себя в состоянии противиться моей силе, то остановись, прекрати свое скитание и сразись со мной. Если же признаешь себя слишком слабым, тогда тебе следует также оставить свое бегство и, неся в дар твоему владыке землю и воду, вступить с ним в переговоры»… На эти слова царь скифов Иданфирс ответил так: «Мое положение таково, царь! Я и прежде никогда не бежал из страха перед кем-либо и теперь убегаю не от тебя. И сейчас я поступаю так же, как обычно в мирное время. А почему я тотчас же вступил в сражение с тобой – это я также объясню. У нас ведь нет ни городов, ни обработанной земли. Мы не боимся их разорения и опустошения и поэтому не вступили в бой с вами немедленно. Если же вы желаете во что бы то ни стало сражаться с нами, то вот у нас есть отеческие могилы. Найдите их и попробуете разрушить, и тогда узнаете, станем ли мы сражаться за эти могилы или нет. Но до тех пор пока нам не заблагорассудиться, мы не вступим в бой с вами».

Как передает далее Геродот, кампания эта закончилась для Дария достаточно плачевно. Тем не менее, подобные упреки в адрес кочевников раздавались постоянно, но отказываться от своей тактики использования особенностей своей страны они не собирались. Тем более что в борьбе с взлелеянной Петром I одной из лучших армий мира других шансов добиться успеха просто не было. Вот каким образом описывал тактику казахов в борьбе с русскими отрядами штабс-капитан Фомаков: «Главное вооружение киргиза состоит в лошади; на ней он может ускакать от опасности. Важнейшее правило его тактики состоит в утомлении, изнурении неприятеля, что весьма легко сделать на необозримой степи. Пользуясь этими пособиями у себя дома, он почти непобедим. Преследовать киргиза долго невозможно, никогда не удается иметь его в виду, один след указывает его путь. Когда противник, завлекая, изнемог, тогда киргиз начинает действовать. Он является как бы из земли, смело нападает, зажигает траву, отрезывает воду, не позволяет сойти с места, тревожит, и победа остается на его стороне. Против сомкнутого регулярного строя и орудий киргиз ничтожен. Но в ручной схватке телесная сила, ловкость владеть холодным оружием и управлять конем, дают ему величайший перевес над нашими войсками. Вообще киргиз уклоняется от боя с ними и старается хитростью восстановить равновесие, но там, где идет дело о непосредственной защите аулов, где он возбужден фанатизмом, там он храбр до отчаяния».

Тактика степного боя зависела также от того, с какими конкретно российскими войсками приходилось сражаться кочевникам. Солдатам походы в степь давались очень тяжело, и в течение XVIII–XIX вв. несколько таких попыток закончились катастрофично. Даже не войдя в соприкосновение с противником, отряды несли тяжелые потери вне зависимости от того, в какое время года предпринимались эти походы. Резко-континентальный климат с жарким летом и суровой зимой делал маловодную степь практически неприступной, и взять ее под реальный контроль удалось только во второй половине XIX в., когда российские власти застроили территорию огромным количеством крепостей. Так, известный военный историк генерал-майор М. Терентьев признавал, что «отряды бессильны в погоне по степям за увертливым и выносливым кочевником и… только постоянные укрепления среди и кругом кочевий могут что-нибудь сделать».

Гораздо лучше, чем солдаты, проявляли себя казаки, особенно яицкие (уральские), широко заимствовавшие кочевые традиции. Вот как описывал, к примеру, внешний вид казаков, участвовавших в походе на Хиву (1839–1840 гг.), известный русский военный историк и участник этой экспедиции М. Иванин: «Уральские казаки, более опытные и имевшие более способов, оделись лучше прочих войск; по разсказу одного из них, у него поверх рубашки была стеганная на верблюжьей шерсти фуфайка, потом полушубок из молодых мерлушек, доходивший несколько ниже колен; сверх обыкновенных штанов, другие стеганные на верблюжьей шерсти, а сверх их кожанные киргизские шаровары, длинные сапоги с большими онучами, полушубок подпоясывался ремнем. Сверх полушубка саксачий (годовалых баранов шкуры) тулуп, а поверх его киргизская доха из лошадиных шкур, подпоясанная ремнем, баранья шапка и башлык, а про запас киргизский малахай». В результате, как далее пишет М. Иванин, «уральские казаки менее всех пострадали, не смотря на то, что более прочих войск употреблялись на работы и перенесли более трудностей». В походе, где из пятитысячного отряда от морозов и болезней погибло около пятой части личного состава, потери пехоты составили два человека из каждых семи, в то время как уральские казаки потеряли лишь одного человека на каждые восемьдесят.

Тактические отступления мало помогали в борьбе с казаками, поскольку от них было трудно оторваться. С другой стороны, целиком казачьи отряды в борьбе против казахов тоже не всегда оказывались эффективны. «Киргизы и вообще Азиатцы, – писал М. Венюков, – при столкновениях с нами, боятся не столько казаков, сколько солдат: это убеждение в них выработалось под влиянием неоднократных неудач и даже поражений казачьих отрядов. Солдаты остаются непобедимыми».

Казаки, являвшиеся великолепными кавалеристами с точки зрения европейских военных специалистов, в столкновениях с кочевниками всегда старались спешиться и действовать, как солдаты. Но еще больше, чем солдат, кочевники страшились пушек. «Не раз ватага киргизов, увидев сверкающие на солнце стальные бляхи на повозках русской армии, принимала их за «зимбераки» (так они называют пушки) и пускалась наутек», – писал Б. Залесский, упрекая казахов в трусости. Однако сражаться с отрядом солдат, имеющим на вооружении пушки, в степных условиях было безумием. Успешнее было вымотать такой отряд, тревожа внезапными набегами, чем собственно обычно и занимались степняки. Это была беспроигрышная тактика.

Впрочем, российские командиры и особенно казачьи атаманы превосходно знали и о слабостях своих противников. Самым уязвимым местом казахской военной организации являлась ее очевидная зависимость от кочевой формы хозяйства. Обычно весной кочевники не могли оказать никакого сопротивления противнику. Исхудавшие за зиму кони должны были набраться сил, и боеспособность степняков восстанавливалась лишь к середине лета. Этим обстоятельством с древних времен умело пользовались оседлые соседи.

Кроме того, на боеспособности казахов рассматриваемого периода серьезным образом сказывалась их разобщенность. К примеру, секрет многочисленных ойратских побед, как и монгольских эпохи Чингисхана, крылся в железной дисциплине политического и общественного устройства. Недаром и в «Ясе» Чингисхана, и в ойратском кодексе «Их Цааз» этому вопросу уделялось первостепенное значение.

Казахская же демократия иногда превращалась в самую настоящую анархию. «Все киргис-кайсацкия орды с зенгорскими калмыками в непристойной войне и могли бы тех калмык одолеть; ежели б обще согласились, а у них один хан с войною пойдет, а другой оставляет, и так свое владение у калмык теряют», – писал по этому поводу И. К. Кириллов. П. С. Паллас также не преминул отметить, что «многочисленный киргизский народ живет в неограниченной вольности в сравнении калмыков, которые так много малых властителей над собой имеют. Каждый живет так, как вольный господин, и потому киргизцы не так страшны, как другие неприятели».

Такое положение дел, разумеется, не способствовало росту могущества Казахского ханства, и казахи редко на поле битвы могли взять верх с помощью превосходства в численности. И если одной из особенностей казахского военного искусства стало широкое освоение огнестрельного оружия, то другой, не менее важной, – явилась ставка на батыров, о чем и пойдет речь в следующей главе.